Как избежать любви?!

Хорошо, что гостиная у нас не маленькая и потому мы все (не считая мамы, которая все-таки занялась чаем) смогли в ней разместиться, сохранив при этом приличную дистанцию с теми, отношния с кем подразумевали ее наличие (таким образом, я оказалась на другом конце комнаты от папы и Лили, надеюсь, это расстояние поможет нам создать теплую, родственную атмосферу). — Всем привет! — начала сестра после того, как каждый нашел, где присесть. — Ну и что это у вас здесь за собрание намечается? Рассказывайте! Мы с Тэдди ничего не пропустили? — Нет, Лили, не волнуйся, ты появилась как нельзя вовремя, — отметил папа. — Конечно, зачем выуживать припорошенные пылью скелеты из семейных шкафов перед одной взбалмошной девчонкой, когда можно это сделать сразу перед двумя? — иронично вопросил он ни к кому не обращаясь. — Дорогой, неужели ты полагаешь, что эта информация сможет как-то повлиять на Лили? — с сомнением спросила мама, входя в гостиную с большим подносом, уставленным вазочками со всяческим печеньем и конфетами. — Чайник скоро закипит, — прибавила она, переставив все это на кофейный столик и присев на диван рядом с папой. «Я тоже вот-вот закиплю от нетерпения…» — промелькнуло в моем изможденном трогательной встречей с семьей и долгим ожиданием уме. — О чем это вы говорите? — с уже разгоревшимся любопытством во взгляде поинтересовалась моя сестрица. — Не-ет, конечно же, нет… — со все таким же хмурым видом изрек в ответ маме мой папочка. — Но все равно… Просто не понимаю. Зачем ей нужно это знать? — и добавил, уже обращаясь к своей старшей дочери: — В этом, как ты выразилась, собрании, нет абсолютно ничего интересного для тебя, Лили. Лучше проходи пока в кухню и покорми ребенка. А то, кажется, совсем о нем забыла. — Но, папа, раз все здесь, значит, все же есть что-то интересное. Тем более вон даже Эмили ради этого решила-таки порадовать нас своим присутствием. Почему ей можно слушать, а мне нет? — «все как в детстве», — вяло отметила я. На самом деле я тоже совсем не рада, что сестрицу так «вовремя» принесло и теперь приходится тратить время на лишние объяснения и выпроваживание Лили, от чего разговор все никак не дойдет до самого интересного… А я и так уже просто сгораю от нетерпения! — Зачем вообще кому-то из молодежи нужно знать об истории, произошедшей едва ли не в эпоху первых людей? — между тем, решил продолжить свою ранее начатую мысль мой отец. — Далеко не самой любимой части истории вашей семьи, кстати сказать, и уж явно не самой достойной подражания. А для некоторых, — кинув выразительный взгляд на меня, продолжил папуля, — так и вовсе очень и очень вредной. Нет что бы наоборот, всячески способствовать избавлению нашей неразумной дочери от ее глупых фантазий, — патетично взывал папа, устремив на маму хмурый взгляд, — стараться оградить ее от дурного влияния, ты целиком и полностью поддерживаешь идею, осуществление которой все только еще больше усугубит и как раз-таки поспособствует потере Эмили для семьи, для нас… Я никак не могу этого одобрить, уж прости. Но, в то же время, я понимаю, что всеми вами движут благие побуждения, да и просто устал вести эти бесплодные споры… Все равно, очевидно, вас не переубедить, — печальный вздох. — Поэтому что ж, пусть Эмили послушает. И Лили раз уж она все равно здесь, — похоже, папочка сдался окончательно. — И Тэдди, конечно, пусть остается, несмышленыш, к счастью, все равно пока еще ничего не понимает. Жаль, что его сестра в детском центре, ей тоже непременно нужно было бы сейчас быть здесь. Ну, а что? Вдруг на нее это произведет сильное впечатление и, когда подрастет, мы получим вторую Эмили, — ну вот, никак не мог обойтись без драматизма… Ничего, главное, что смирился и больше не станет отговаривать прабабулю. — Дорогой… — мягко, успокаивающе начала мама. — Я молчу, — папа демонстративно уселся, как первоклашка-отличник на групповом фото, — выпрямившись до предела и сложив ручки на коленях. — И больше слова не скажу. — Вообще, наше небольшое собрание всего-навсего по поводу одной семейной истории, — раздался степенный голос праба, когда, наконец, установилась тишина. — И думаю, Лили, как член семьи, вполне имеет право послушать ее вместе со всеми, но будет ли ей самой это интересно? — Да, мне уже очень интересно! — моментально откликнулась сестрица. — А Тэдди я покормлю позже, пока он может с нами чаю попить. — Ну нет! — мама не могла выдержать, чтобы ребенок остался без нормального обеда. — Пойдем на кухню, малыш, бабушка тебя сейчас покормит, — заворковала она тут же, беря за ручку и уводя моего племянника из гостиной. — Итак, как правильно заметил ваш отец, — начала праба, обращаясь к нам с Лили, — это действительно давняя история. Настолько давняя, что никто уже не сможет сказать точно, когда именно она произошла. И да, абсолютно верно подмечено — эта история не из тех, какими обычно гордятся потомки, по крайней мере, здесь, на западе нашего княжества… Так что, совсем неудивительно, что далеко не всем в нашем роду она вообще была известна, а с некоторых пор и до последнего времени я оставалась единственной из тех, кто о ней осведомлен, — слегка улыбнулась прабабуля. — Так бы скорее всего и было дальше… Если бы одна из моих правнучек не отказалась принять судьбу жительницы этих земель. Ведь запад нынешнего Ровериона издревле был заселен людьми, для которых выбор между бессмертием и встречей с родственной душой, как правило, не стоял. Так было в первых крупных племенах, так было в первых городах, построенных здесь, так было в первом княжестве. Именно поэтому, позже, когда все земли объединились под одним началом и был основан Роверион, на западе остались проживать те, кто выбрал любовь и относительно короткую смертную жизнь. Часть других жителей нового княжества присоединилась к ним, избрав тот же путь, приняв его как наилучший для себя и своих потомков. Так с тех пор и повелось. Впрочем, простите мне этот экскурс в историю, полагаю, каждый из вас все это и так прекрасно знает, — остановила сама себя праба. — Мое семейное древо, как и древо рода Флетчер, берет свое начало здесь, в этих землях. И это значит, что наши предки, достигая совершеннолетия, тем или иным способом отыскивали свои вторые половинки, создавали семьи, заводили детей и проживали свой век, смиренно встречая старость, а затем и смерть. Но ни о чем не жалея… И при этом даже испытывали некоторую гордость, присущую всем западным роверионцам, гордость за свою стойкость, за свою приверженность любви и дарам ее, безо всяких колебаний и сомнений, даже если на другой чаше весов и такие заманчивые призы, как вечная молодость и бесконечная жизнь. А к восточным жителям, избравшим бессмертие, наши предки относились с куда большим презрением, чем нынешние роверионцы из разных частей княжества относятся друг к другу. Тогда бессмертникам (как их начали называть именно на западе) были совсем не рады здесь, да и вряд ли кто-то из них сюда бы поехал. Княжества объединились, но если центр, юг и север действительно были похожи на одно государство, то запад и восток, как будто не существовали друг для друга. И такое положение вещей сохранялось достаточно долго — первые несколько столетий после объединения. Я говорю все это для того, чтобы вы понимали — родиться на западе княжества и переехать на восток тогда, совсем не то, что сейчас. Сложностей с этим было гораздо больше. И если тебе, Эмили, как я предполагаю, кажется, что мы слишком много значения придаем своим фамильным ценностям и традициям, слишком бескомпромиссны в вопросе выбора бессмертия или любви, то, поверь мне, раньше даже думать то, о чем ты с детства заявляешь всем и каждому, было неприемлемо и грозило навлечь позор на всю семью. Я мысленно присвистнула. Таких подробностей нам на истории не рассказывали. Кажется… По крайней мере, я не помню, чтобы мы отдельно останавливались на нравах первых жителей объединенного княжества. И то, что все было так, как говорит, прабабуля… Да это же просто дикость какая-то! Хотя, если вспомнить, о каких годах идет речь, то да, чему удивляться? — это и было темное, дикое время. Ни автомобилей, ни Интернета, ни даже сотовой связи… Как люди жили, вообще не представляю! — А теперь перейдем непосредственно к интересующим нас событиям, — продолжила говорить, между тем, моя прабабушка и я вновь сосредоточилась на ее плавной речи. — Лет этак триста пятьдесят назад жила-была одна девушка — Элизабет. Она была рождена в западной части Ровериона, откуда были родом и все ее предки и родственники. В те времена, холодность между нашей и восточной частями княжества уже не была столь явной, как на заре существования Ровериона, однако практически никакого общения между бессмертниками и западными роверионцами не было, а уж о том, чтобы желать избрать вечную жизнь вместо обретения истинной любви… Может быть, изредка у кого-то и возникало такое желание, но родственникам вовремя удавалось переубедить свое неразумное дитя, ну или скорее просто запретить и думать об этом, а, возможно, и того проще — становясь взрослыми, юноша или девушка сами меняли свое мнение и выбирали любовь и семью. А может так статься, что история, о которой я поведаю, — не единичный случай, просто семьям других отступников удавалось не менее тщательно скрыть свой позор… Но вернемся к Элизабет. Девушка резко отличалась от своих сверстниц. При этом ее непохожесть совсем не бросалась в глаза. Со стороны эта юная особа ничем не выделялась среди подружек. Те же наряды и балы на уме. Та же нелюбовь к получению азов образования, на какие в то время могли рассчитывать представительницы прекрасного пола. Те же легкомыслие и беззаботность. Вот только ее фантазии и мечты были совсем не о том, что было на уме у всех ее молодых землячек. Вместо «поскорее бы достичь брачного возраста, встретиться с суженым, сыграть свадьбу и жить долго и счастливо» было лаконичное «жить вечно и счастливо». «Как я ее понимаю!» — мой разум просто не мог не откликнуться на такое похвальное устремление. — Однако, — продолжала между тем праба, — вероятно, девушка при всей своей беспечности прекрасно понимала, что эти мысли вслух лучше не озвучивать, и потому не делилась ими ни с кем. Иначе ее родителям скорее всего удалось бы предотвратить наступление очень и очень безотрадных для них последствий таких вот опасных мечтаний. Но реальность такова, что эти бедные люди до последнего ни о чем даже и не подозревали… До момента, когда, наконец, для Элизабет наступил столь долгожданный для каждого в этом мире день — день совершеннолетия. По такому случаю семья устроила для девушки пышный праздник, на котором присутствовали все более-менее близкие родственники, куда было приглашено немалое количество гостей и где Элизабет был торжественно вручен фамильный артефакт поиска. Правда, это была скорее формальность. В то время все же считалось приличным, чтобы молодой человек занимался поиском своей половинки, а девушке следовало, смирив свое нетерпение, благопристойно дожидаться счастливого момента воссоединения. И, так как в большинстве случаев соулмейт находился среди людей, проживающих в одной с ними части княжества, западным девушкам долго ждать не приходилось. Так, наша Элизабет, по примеру своих сверстниц, вероятно, уже в течение года по достижении совершеннолетия была бы просватана и выдана замуж. И для самой девушки это было очевидно. И совсем не желательно. А потому следующим же утром после устроенного в честь совершеннолетия празднества Элизабет не нашли в ее комнате. Так же, как и части ее вещей и некоторых наиболее ценных вещиц и украшений из дома. Поисковик же мирно покоился на опустевшем туалетном столике девушки… Конечно, Элизабет искали и очень усердно и долго. Однако каким-то образом ей удалось затеряться так, что отыскать ее следы, несмотря на все усилия, так и не смогли. Кроме того, у семьи не было даже никаких предположений, почему и куда направилась беглянка. Да, разумеется, мысль о том, что она могла податься на восток, посещала несчастных родителей, однако никаких доводов «за» эту версию, равно как и «против» не было. Ведь все могло быть и совсем по-другому. Например, девушка просто-напросто могла влюбиться в кого-то до своего совершеннолетия (такое изредка да случалось и в итоге либо быстро проходило, либо оказывалось, что избранник и есть соулмейт влюбленной) и это также объясняло ее побег сразу же после совершеннолетия. Не секрет, что до его наступления девушка элементарно не смогла бы легально передвигаться по территории княжества без сопровождения членов семьи, а, как всем известно, обычные артефакты поиска и слабенькие маги могли помочь с розыском второй половинки, только если та находилась не дальше определенного расстояния. Следовательно, чтобы избежать встречи с истинной родственной душой (на тот случай, если бы ее любовь не оказался таковой), влюбленная девушка вполне могла решиться на побег с любимым куда-то, где ее соулмейт, который предположительно, также является жителем западного Ровериона, просто не смог бы ее отыскать. Княжество довольно большое, а брак, хоть и не поощрялся без благословения семьи, все равно мог быть заключен, для этого уже в те времена достаточно было согласия совершеннолетних жениха и невесты. А, может быть, как знать, все и вовсе обстояло совсем по-другому? В общем, семья Элизабет абсолютно не была готова к такому дерзкому и неожиданному побегу и пребывала в полнейшем смятении. И о причинах такого поступка, и о местонахождении девушки оставалось лишь гадать. Беглянку даже пытались найти при помощи местного мага. Но так как тот не был силен настолько, чтобы отыскать девушку, где бы она на тот момент ни находилась, а княжество наше маленьким не назовешь, его попытки ни к чему не привели. Так, в смятении и безуспешных поисках прошло несколько месяцев. А потом, наконец, для семьи Элизабет все прояснилось. Вот только радости или облегчения им это не принесло… Однажды в бывший дом беглянки доставили письмо, отследить место отправления которого не представлялось возможным. Но, впрочем, этого и не требовалось. В письме Элизабет (а отправителем была именно она) сама рассказала, что находится на востоке княжества среди других бессмертных. В своем послании девушка призналась, что с давних пор мечтала о той жизни, что ведут ее однорасцы на востоке. Умоляла простить ее за то, что была вынуждена поступить таким образом. Но нисколечко не жалела о принятом решении покинуть родные края и оставить семью и прежнюю жизнь ради обретения вечной молодости, вечной жизни и права самой распоряжаться своей судьбой. Она была полностью довольна этим выбором и гордилась своей решимостью осуществить задуманное. Лишь выражала сожаление, что дома, по всей видимости, она теперь не будет желанной гостьей. И в этом Элизабет не ошибалась. Убедившись в худших своих предположениях, на семейном совете ее родственниками было принято решение оставить всякие попытки разыскать беглянку и вернуть в семью. Потому что в те времена ее проступок считался слишком серьезным, чтобы можно было так просто принять сложившуюся ситуацию и как ни в чем ни бывало поддерживать родственные отношения с отступницей. Таким образом, семейством Элизабет было принято непростое решение полностью вычеркнуть ее из фамильных хроник и стереть с семейного древа. Для этого даже пришлось выткать новый гобелен с этим самым древом взамен того, что отец беглянки в порыве гнева привел в непрезентабельный вид, пытаясь избавить его от имени предательницы. А именно ею по мнению мужчины — истинного западного роверионца, приверженца традиций, более всего остального благодарного Небесам за дарованную ими возможность обрести счастье истинной любви — и был поступок его любимой дочери. Тяжелым ударом он стал и для остальных членов ее семейства. Нелегко стереть некогда родного и близкого человека из памяти и сердца. Но тем не менее, именно это и постарались сделать родственники Элизабет. Сама же девушка, по всей видимости, нисколько не переживала о том, что больше никогда не сможет вернуться домой, не увидит семью и бывших подруг. Новая жизнь увлекла ее и Элизабет, первое время еще пытавшаяся объясниться и поговорить посредством писем, что присылала домой, вскоре совсем потеряла связь с близкими… Хотя правильнее сказать — почти совсем. В противном случае весь этот разговор сейчас имел бы очень мало смысла. Так вышло, что не всем родным девушки удалось, скрепя сердце, разорвать с ней всякую связь и жить так, как будто ее и не было (на чем настаивал глава семейства и в пользу чего говорила попранная фамильная честь). Во-первых, что было вполне ожидаемо, мать девушки втайне от мужа ответила на ее письмо и так, посредством писем, общалась с Элизабет на протяжении всей своей жизни. — Как же она узнала адрес? — это Лили подала голос. Хотя, признаться, у меня возник тот же вопрос. — О, здесь все просто, — ответила прабабуля. — Почтовое сообщение в то время было единственным (не считая очень дорогого и затратного магического) способом сообщения между разделенными большим расстоянием существами. А потому почтовые отделения имелись везде и связь между ними была хорошо налажена. Не слишком-то рассчитывая на ответ, несчастная женщина написала письмо своей потерянной дочери на адрес главного почтового отделения Сансилита — негласной столицы восточного Ровериона в надежде, что та будет ожидать ответного письма и наведается в одно из восточных почтовых отделений, а уж там, по указанному ею имени и подтверждающему личность документу письмо из дома найдут и передадут беглянке. Так оно и случилось. Но не с ней единственной Элизабет продолжила общение. Вторым человеком, что не смог просто-напросто забыть о девушке, оказалась ее бабушка, приходившаяся матерью главе семейства, то есть отцу Элизабет, который, к слову, так и оставался непреклонен до конца своих дней… И именно эта женщина выступала тогда в роли хранительницы семейного архива — это такая своеобразная должность, что существовала и существует до сих пор у многих западных семейств. Как правило, хранителем старых семейных портретов, фотографий, историй, писем, дневников, документов и прочего драгоценного фамильного наследия становится взрослый уважаемый член семьи. И вот во времена описываемых мною событий такой хранительницей выступала бабушка беглянки, которая, кроме прочих своих достоинств, очень любила внучку и тяжело перенесла расставание с ней, а уж полного ее забвения и вовсе допустить не могла. Я не просто так говорю обо всем этом столь подробно, — пояснила присутствующим праба. — Ведь лишь благодаря вышеназванному факту мы и можем сейчас знать об Элизабет — это ее бабушка, что так же, как и мама девушки, вступила с ней в переписку, имела возможность сохранить некоторые из ее писем, на которых, к тому же, был указан адрес отправителя (девушка уже не боялась, что ее будут разыскивать или отговаривать — отцу это было не нужно, а не отказавшиеся от нее родственницы, хоть и хотели увидеться, но понимали, что путь обратно для беглянки закрыт, и довольствовались единственным оставшимся способом общения с ней). В архив редко когда заглядывали, да и писем в нем было очень немало, так что ни отец, ни другая родня отступницы так и не узнали, что кое с кем из семьи она общалась еще многие годы после своего побега. А потом, когда пришло время выбрать другого хранителя, им стала младшая сестра Элизабет, которая к тому моменту уже успела обзавестись первым внуком и имела очень смутные воспоминания о сестре. Ее мать и бабушка посвятили женщину во всю историю, взяв с нее обещание: во-первых, не выдавать этой тайны никому другому (напомню, времена были далеки от современности и поступок Элизабет все еще вызывал резкое осуждение, считался страшной неблагодарностью и грозил позором всей семье), но рассказать эту историю тому или той, кто станет следующим хранителем семейных хроник, чтобы память о еще одном члене семьи не стерлась совсем. Так, шли годы, менялись времена и сменялись хранители. Элизабет после смерти матери и бабушки не поддерживала больше связь ни с кем из своей родни, видимо, продолжая наслаждаться вечной жизнью в восточном Роверионе. «Вот это круто…» — подумалось мне. Я по мере рассказа праба проникалась все большими симпатией и уважением к этой сбежавшей Элизабет. Ну, а как иначе? Ведь какая молодец, поступила по-своему, несмотря даже на жутко темные и консервативные времена. — Не думаю, что она хоть сколько-нибудь ожидала весточки из дома спустя несколько сотен лет после того, как покинула его навсегда, но… — вздохнув, продолжала прабабуля. — Когда несколько десятков лет назад мой отец передал мне наше вытканное на гобелене (как некогда было модно делать) фамильное древо, а также ключ от чердачной комнаты, где хранилось множество шкатулочек и коробок со всем нашим фамильным архивом, и обязал хранить все это для потомков, он так же вынужден был поведать мне и историю о портящей все стадо нашего образцово-благопристойного западнороверионского семейства заблудшей овечке — нашей родственнице Элизабет, хотя и сам отец уже не мог сказать точно, кем именно она приходилась ему и, соответственно, мне. А уж ее поступок он и вовсе резко осуждал. Однако передавать из уст в уста историю Элизабет уже стало еще одной традицией в моей семье. Вот так я и стала поверенной нашей небольшой семейной трагедии, — с иронией проговорила моя праба, пока я пыталась удержаться от того, чтобы начать перебивать ее всеми моментально возникшими у меня вопросами. Еще бы! Я ведь совсем не ожидала, что кто-то из нашего скучнейшего рода мог удостоиться такой чести, как быть вычеркнутым с фамильного древа! И тем более что кто-то из нашей семьи возжелал пойти против дурацких традиций… Ради свободы и вечной счастливой жизни… Прямо как я! Вот это да! Невероятно!!! — Так эта Элизабет — наша прапра… кто-то там? — медленно протянула Лили. — Да, вероятно, ее можно считать кем-то вроде двоюродной бабушки, но, учитывая обстоятельства, скорее тетушки… — прозвучало в ответ. — Но думаю, нет смысла вдаваться в терминологию. Главное — это одна из ветвей нашего фамильного древа… — С ума сойти! — присвистнула моя несдержанная сестра. — И вот мы, наконец, подобрались к сути нашего небольшого семейного собрания, — проигнорировав эти изъявления глубокого удивления Лили, произнесла праба, глядя на меня. — По твоим загоревшимся глазам, Эмили, вижу, ты сейчас из последних сил сдерживаешься, чтобы не засыпать меня вопросами, — улыбнулась она. — Предвосхищая их, скажу: когда ты начала говорить о выборе бессмертия, лично я поначалу не воспринимала эти заявления всерьез. Но время шло, а ты лишь больше настаивала на своем и вот твой недавний уход из дома окончательно убедил меня в серьезности принятого тобой решения. Что ж, это действительно твой выбор и твоя жизнь. И сейчас, к счастью для всех нас, не тысяча четырехсотый год на дворе. В общем, посоветовавшись с твоими близкими, которые также были немало удивлены, узнав, нашу небольшую семейную тайну, мы не сразу, но пришли к общему решению… И тогда, воспользовавшись старым адресом Элизабет с конвертов ее писем домой, а также нашим с ней родством, любезностью сотрудников справочной системы и достижениями современной техники, мне удалось выяснить номер телефона дома, где она проживает в настоящее время. — Вау! — вновь вклинилась моя сестрица. — То есть вы нашли ее, эту нашу древнюю тетушку? — с присущей ей непосредственностью поинтересовалась она. — Да, Лили, — подтвердила кивком праба. — Я смогла разыскать ее и даже связаться с, как ты выразилась, этой нашей древней родственницей. Вам интересно, зачем я это сделала? — на самом деле, да. Очень интересно. Я вообще не ожидала, что такое услышу! И, по всей видимости, у меня сейчас легкий ступор от шока. Потому что я все еще не задала ни одного из всех тех вопросов, что распирают мою бедную голову изнутри, а лишь таращусь во все глаза на прабабулю в ожидании ответов. — Что ж. Я подумала, что для тебя, Эмили, эта наша семейная история имеет особое значение и раз уж ты так твердо вознамерилась покинуть нас ради вечной жизни среди бессмертных однорасцев… Знакомство с той самой Элизабет тебе не помешает. В общем, мы связались с ней и эта милая молодая леди согласилась встретить тебя на восточном побережье, когда ты туда прибудешь и, кроме того, она была столь любезна и гостеприимна, что даже предложила тебе пожить первое время у нее. — Не может быть!!! Круто! — услышала я свой восторженный голос. Слава Небесам, мой ступор прошел. — То есть… Вы больше не против моего переезда?! — эта мысль у меня в голове укладываться ну никак не желает. Еще бы! Да я и подумать не могла о таком внезапном повороте… Вот это подарок судьбы!!! Спасибо, Небеса! Спасибо, прабабуля! Спасибо, спасибо, спасибо!!! Я едва усидела на месте. Захотелось петь и кружиться от счастья. — Нет, Эмили, — мягко произнесла мама, которая уже несколько минут как тихо появилась в гостиной с очередным подносом с чайником и чашечками в руках и маячившим за спиной Тэдди. — Нам очень не хочется тебя отпускать, но ради твоего счастья мы решили больше не мешать тебе в осуществлении этой твоей мечты, — с грустью проговорила она, — а наоборот, помочь, чем сможем. — Спасибо, — растроганно произнесла я, обращаясь ко всем присутствующим (не считая папы и Лили, конечно, им-то за что?). — Спасибо! Спасибо! — я все-таки не сдержалась и, подхватив змеенотика, радостно закружилась с ним по комнате. — Вот помешанная, — недовольно проговорила сестрица, но в момент такого невероятного душевного подъема и счастья, что я испытывала сейчас, мне даже не хотелось на нее злиться, поэтому я просто не обратила на это как всегда не блещущее ни вежливостью, ни умом замечание никакого внимания и продолжила наслаждаться своей невероятной и абсолютно неожиданной удачей. — Какое чистое счастье! — прозвучало ехидное замечание — не долго-то папочка выдержал молчать. — Надо было ей успокоительный отвар в суп добавить, прежде чем такое сообщать. А то опасаюсь я, как бы наша утонченная натура совсем от счастья рассудок не потеряла. — Ну что ты такое говоришь? — мама смотрела укоризненно. — А я серьезно. Смотрите, Эмили на пороге осуществления своего самого навязчивого (в смысле заветного) желания. Кружит бедного зверька (которого уже явно тошнит) и заливается счастливым смехом… Ничего и никого не замечает! Все же надо поскорее ей сказать про наше условие, а не то мы можем потерять дочь скорее, чем предполагали, — пока папа вел свою речь я (которая, разумеется, на самом деле все прекрасно слышала и замечала) лишь мысленно закатывала глаза и снисходительно махала рукой — ну что такое это его зловредное бурчанье сейчас, когда я просто-таки парю над землей от счастья? — Полнейший пустяк, не стоит из-за него огорчаться. Но вот последние слова отца заставили меня замедлить свой радостный полет и с подозрением обвести взглядом старших родственников. — О каком это еще условии идет речь? — прищурившись поинтересовалась я. — Сейчас ты все узнаешь, — спокойный голос праба ответил на мой вопрос. — Присядь, Эмили. И твоего питомца и вправду лучше опустить с высот вашего счастья на землю. Кажется, ему нехорошо. Ой, точно! Совсем забыла, что змеенотик все еще у меня в руках, хотя он уже несколько раз ткнулся своим холодным носиком мне в руку, очевидно, желая привлечь внимание. Я спешно поставила питомца на пол, чтобы он мог прийти в себя. Малыш потряс головой и неуверенной походкой направился в сторону кухни. Видимо, проголодался. Надо позаботиться о его питании, вот только сначала хорошо бы узнать по поводу своего будущего… Это что это они еще там придумали? Какие условия, если все вроде как, наконец, согласны принять мое решение и дать мне свободу жить так, как я хочу? Тем более если у меня есть родственница среди бессмертных, которая не против меня приютить… Ох! Если честно, до сих пор в такое поверить не могу! Дождавшись, пока я вновь усядусь на диван, прабабушка продолжила: — Как я и сказала, нам удалось связаться с нашей родственницей и даже договориться насчет тебя. Не сразу и не без сомнений мы пришли к этому решению. Нам нелегко отпустить тебя, нелегко принять твой выбор бессмертия взамен истинной любви… Но все мы любим тебя и хотим тебе счастья, а потому идем тебе навстречу. — Я тоже вас всех люблю! — не удержалась я, ибо меня все еще переполняли радость и благодарность. — И уверяю вас, я буду очень счастлива там и ни о чем не пожалею! — Не торопись, детка, — остановила меня праба. — Я понимаю обуревающие тебя сейчас чувства, но порой так бывает, что исполнение заветной мечты не приносит ничего, кроме кратковременной радости, а после — сильного разочарования… — увидев, что я хочу возразить, прабабушка жестом остановила меня. — Не спорь. Со временем и с опытом ты и сама многое поймешь. Сейчас же просто поверь моим словам. Такое бывает. И может быть и с тобой. Но я говорю это вовсе не потому, что считаю, что ты ошибаешься и не в том видишь свое счастье. Нет… Я лишь хочу, чтобы ты понимала — то условие, о котором упоминал твой отец, это скорее просто просьба, в конце концов, никаких условий тебе мы поставить и не смогли бы: ты все равно уже совершеннолетняя и можешь хоть завтра переехать на восток Ровериона. — Простите, — раздался тут противный голос — мой папочка вновь возжелал что-то сказать. — Прошу прощения, что перебил, но позвольте все же заметить, что хоть это и верно — мы не можем запретить Эмили уехать, но только ей следует также знать и о том, что восточное побережье — местечко довольно дорогое и устроиться там без больших денег, связей или таланта ох как непросто. Так что, дочь, — обратилось ко мне это бессердечное создание, — если ты не примешь нашего условия, то есть не согласишься с нашей просьбой, — сразу же поправился он под маминым гневным взглядом, — и, соответственно, не получишь нашего одобрения на свое переселение и адрес твоей милой тетушки, то вполне вероятно, что твоя жизнь среди бессмертников не продлится долго. Хоть это и не принципиально, где именно бегать от встречи с суженым и избегать своей судьбы… но все же, ведь ты так мечтала жить именно там… А времена меняются, и сейчас, к сожалению или к счастью, это место — один из известнейших роверионских курортов, где чужаку очень непросто обеспечить себе достойную жизнь, особенно с таким небогатым профессиональным опытом, как у тебя, — завершив свою вкрадчивую речь, папочка смотрел на меня с легкой ободряющей улыбкой. Ну что за человек! Почему нельзя было обойтись без этого явного шантажа?! Опять он намекает на то, что я сама ни на что не способна! Но, как бы это ни было горько, стоит признать, что в этом случае он прав. Я и сама не раз раздумывала о том, как же мне осуществить свой переезд, учитывая, сколько стоит съем даже самого маленького и непритязательного жилья на восточных землях… — В любом случае, я все же не называла бы это условием… — вновь взяла слово праба. — Мы все лишь хотим, чтобы у тебя было время оценить верность своего решения и понять, действительно ли ты обрела то, чего хотела… В общем, я договорилась, что ты поживешь у своей радушной родственницы какое-то время, осмотришься, познакомишься с местными жителями, найдешь там работу, но все это не означает, что твоя семья уже окончательно приняла такой твой выбор. Мы решили дать тебе хорошую возможность пожить той жизнью, о которой ты так мечтала, не разрывая отношений с близкими, как это когда-то сделала Элизабет. Нам и правда нелегко отпустить тебя так далеко, еще сложнее принять тот факт, что ты сама избрала никогда не познать счастья взаимной любви, создания своей семьи, материнства… Но так или иначе, мы идем тебе навстречу, а взамен просим тебя не отказываться совсем от поиска родственной души и той жизни, что ведут западные роверионцы. Год или несколько лет… Не знаю, сколько времени тебе будет достаточно, чтобы ясно увидеть, по тебе ли жизнь на восточном побережье княжества? Но, когда бы это ни случилось, если поймешь, что нет, ты вернешься и воспользуешься нашим артефактом поиска. Его возьми с собой. Я хочу, чтобы это кольцо хоть иногда напоминало тебе о том, что есть другой путь… — договорила прабабушка довольно нерадостным голосом и воцарилась тишина. Хм-м-м… Я задумалась. Хотя, на самом деле, мне и думать-то не о чем. С учетом моего давнего страстного желания оказаться на восточном побережье, моего нежелания окончательно испортить отношения с семьей, а также мерзких и несправедливых, но все же имеющих место быть папочкиных аргументов, я, конечно же, согласна! Кто же в здравом уме от такого заманчивого предложения откажется? Тем более, что и с той самой поправшей важнейшие традиции и ценности западных роверионцев Элизабет я уже очень-очень хочу познакомиться. У нас с ней так много общего! И неужели Небесами услышаны мои молитвы и в моем роду нашелся хоть один человек, который меня поймет? Уверена, мы с ней поладим! Но для того, чтобы не показать чрезмерной радости и сговорчивости я и делаю сейчас вид, что усердно размышляю, взвешивая все «за» и «против». Пусть не думают, что я так легко готова на все согласиться. Итак, воцарилось молчание: все ждали моего слова, а я выдерживала приличествующую случаю паузу. Только вот моей старшей сестре рот никак не заткнешь… — То есть вы все-таки решили позволить ей так поступить? — Лили обвела всех удивленным взглядом. — Но ведь это же всего лишь очередной детский каприз моей младшей сестренки! А вы ей как всегда во всем потакаете. И даже ты, папа, смирился? Ты ведь всегда был против этой глупой затеи… — Лили, — строго начала прабабуля, пока я подбирала в меру (потому как здесь все-таки присутствуют дети) гневные слова, чтобы объяснить своей горячо любимой сестричке, насколько мне важно ее мнение и как ей лучше с ним быть. — Да, мы решили не препятствовать дольше и позволить Эмили идти тем путем, который она выберет сама. И лично я не считаю ее решение глупостью, а наше поведение потаканием. Речь идет о серьезных вещах, решается будущее твоей сестры, так что лучше и тебе отставить ваши детские споры и обиды друг на друга в сторону и посмотреть на все, как взрослый серьезный человек. Сестрица немного смутилась. Хе-хе. Тогда я даже и отвечать ничего ей не стану. Слова праба подействовали и на меня и я решила вести себя как взрослый мудрый человек, то есть просто-напросто игнорировать эти нелепые замечания. Тем более что я очень сомневаюсь, что голос Лили сейчас вообще кем-то учитывается, потому как что-либо решать должны только те, у кого серое вещество исправно работает, а моя сестра, к нашему всеобщему прискорбию, к таковым имеет очень слабое отношение. — Да, Лили, — папа решил-таки ответить на выпад в свой адрес. — Твоя сестра — самостоятельный, совершеннолетний человек. И вправе поступать так, как сочтет лучшим для себя, — назидательно проговорил отец и я уже обрадовалась таким разумным речам из его уст. И, как оказалось, зря… — Да и кто мы такие, чтобы мешать ей совершать свои собственные ошибки и наступать на грабли? — продолжал этот невыносимый человек. — Ей ведь этого так хочется. За это ведется ее давняя, кровопролитная битва за независимость. Разве нет? — повернулся папочка ко мне. — Не отвечай, дорогая, это риторический вопрос, — остановил он меня, завидев, что я набираю воздух в легкие. — На самом деле я понимаю тебя. Не в этом странном для юной девушки отказе от любви, нет. Я прекрасно понимаю твое желание настоять на своем, поступить по-своему. Все это мне знакомо… Твоя мудрая прабабушка как всегда права: ты не в меру упряма и целеустремленна и тебе есть в кого быть такой. Я знаю, ты не успокоишься, если не попробуешь и никогда нам не простишь, если помешаем тебе даже попытаться осуществить задуманное… Поэтому я не против, вперед, — с, как мне показалось, грустной улыбкой глядя на меня, сказал папа. — Думаю, ожидать твоего согласия — простая формальность, по твоему лицу еще во время рассказа об Элизабет было ясно, что ты ответишь на наше предложение. Так что, забери в кухне поисковик и готовься к отъезду, — после воцарившейся небольшой паузы резюмировал он. — Вовсе и не ясно! Я, может быть, еще и не соглашусь, когда все хорошенько взвешу, — тут же и почти помимо воли отреагировала я, чтобы не пришлось соглашаться, что он прав и так оно все и есть. — Вот видите, — чувствую, не без ехидства, произнесла Лили. — Она и сама не знает, чего хочет. Просто у Эмили очень затянулся переходный возраст, но когда он все-таки закончится, эта ее блажь пройдет вместе с ним. И мы ее еще выдадим замуж, не сомневаюсь. Ну за что мне это?! Ну почему я, даже уехав жить за километры от дома, вновь должна выслушивать все эти гадости??? — А вообще… — продолжала в то время сестрица, — вполне может быть, что наша Эмили так никогда и не повзрослеет. Вечный инфантилизм — боюсь, ее диагноз… А вы мало того, что не повзрослеет по уму, так хотите еще, чтобы она и физически не взрослела? Да это же грозит стать нашим главным семейным бедствием! Только представить, всем последующим поколениям нашего рода предстоит заботиться и приглядывать за их нестареющей и не теряющей своих легкомыслия и мягко говоря беспечности тетушке! Да-да, Тэдди, наслаждайся своим беззаботным детством, — обратилась она к сыну, — потому что уже в не столь отдаленном времени именно на ваши с сестрой плечи падет забота о непутевой тетушке. Бедный мой сынок, — сочувственно вздохнула Лили, обнимая подошедшего к ней мелкого, который, заслышав последние ехидные фразы сестрицы, с подозрением уставился на меня. Н-да-а. И этот туда же! Как будто что-то понимает…   — Хотя-я-я… Ведь в этом случае Эмили уедет очень далеко и сможет приезжать лишь изредка? — задумчиво протянула через пару мгновений моя сестрица. — Хм-м, пожалуй, я тоже «за»! Пусть едет. Вперед, навстречу мечте, сестренка! — обратилась она ко мне. Я, разумеется, ничего не ответила, лишь выразительно закатила глаза. Ибо уже решила для себя, что с честью выдержу это испытание (а выслушивать ехидные замечания папы и Лили, сохраняя при этом спокойствие и благожелательность, это то еще испытание) и, так и быть, дотерплю уж их до конца нашей родственной встречи, не вступая в конфронтацию, благо что терпеть осталось недолго, да и зачем вообще нервничать из-за ерунды, когда как уже совсем скоро меня ждет исполнение моей самой заветной мечты и ненаглядное восточное побережье — сущий рай! — Так что ты скажешь, Эмили? — вопросительно посмотрела на меня праба. Да, пора бы уже дать ответ. — Что ж… Я подумала, — важно начала я, — и решила принять ваше предложение. Так я уже могу отправляться к тетушке? — ну вот… нетерпение все же взяло верх.    — Хорошо, — слегка кивнула головой прабабуля. — Думаю, уже на следующей неделе ты можешь поехать. Пока же не торопись, собирай вещи, попрощайся с родителями твоей подруги, а я предупрежу нашу родственницу о твоем приезде, как и полагается, за несколько дней.   Ну ладно. Потерпеть до следующей недели я вполне себе смогу. Ждала же я этого знаменательнейшего события целых двадцать пять лет… Терпения мне не занимать. Правда, я все еще не полностью уверена, что это все мне не снится, а происходит на самом деле. Но если это и сон, я его уж точно не покину!