Baby for daddy.

На улице ни души, но риск быть застуканным чьими-то любопытными глазами только разжигал интерес. Скусывая губы под тяжелым взглядом парня, призывно облизывая их и растягивая в лисьей ухмылке, Пак едва ли не плавился от стягивающегося комка возбуждения внизу живота. Ночной воздух над ними будто сгустился, пробирая сладостью и пережимая легкие сдавливающим желанием. Пальцами хотелось зарыться в яркие волосы, белоснежными зубами в хищном оскале оставить на себе укусы: кровавые, жгучие… Манил всем телом, подслащивая алкоголь в крови своей аурой растопленным сахаром, оставляющим ожоги. Парень тихо выдохнул, когда ледяные пальцы коснулись кожи, электрическими зарядами поражая чувствительное полотно. Тело пробила дрожь, а глаза прикрылись в удовольствии. Ещё немного — и крышу снесет окончательно. Дыхание сбивалось, жар катал по телу шипы, заставляя вздрагивать от любого касания. Горячий шепот на ухо, горячий язык на мочке и мягкие губы, обхватившие кожу — выстрел в первое слабое место. Хотя под таким мужчиной автоматически становишься слабым местом, комком нервов, податливым и рассыпающимся сахаром сквозь пальцы. Ладони накрыли кисти мятноволосого, заставляя пальцы впиться в бедра, а вкрадчивый шепот хрипотцой томно полился в ответ: — С тобой я вряд ли об этом пожалею, сладкий, — Чимин мягко целует шею, проводит языком по пульсирующей жилке вдоль, чуть прикусывает кожу и обжигает дыханием на выдохе. Рыжий оторвался от капота и легонько оттолкнул Шугу, через секунду, цепляясь руками за ворот его куртки, прижимается, жарко выдыхая в губы ментоловой горечью и упрямо, вызывающе глядя в глаза, цвета черного, терпкого кофе. «Я хочу, чтобы ты стонал именно мое имя», — эхом проносится в чиминовой голове. — Услышав один раз — будешь просить ещё, — ухмыляется, нагло прижимаясь к паху мужчины и тягуче прикусывая его за нижнюю губу, тихонько усмехаясь. Юнги задыхался от нахлынувших на него чувств. Что вообще происходило с ним? Такое ощущение, что он принял сильнейшее экстази — ноги не слушались, то и дело норовя подогнуться и свалить хозяина прямо на это гибкое тело; руки тряслись, тело бросало то в жар, то в холод; дыхание уже давно сбилось; перед глазами плясали цветные пятна, а зрачки (Юнги был уверен) расширились. «Ну и видок у меня сейчас», — подумалось парню, но эта мысль быстро улетучилась из его головы. Впрочем, как и все остальные мысли, ведь Юнги рядом с этим парнишкой не мог думать ни о чем. В голове был полнейший хаос, и старшему все труднее с каждой минутой становилось себя контролировать. Но, когда шершавый язык вальяжно прошелся по шее Юнги, а затем рыжеволосый накрыл своими ловкими пальцами пах Юнги, при этом безумно вызывающе смотря тому в глаза, у Мина где-то на уровне солнечного сплетения взорвался фейерверк, который послал миллионы ярких вспышек по всему телу, неимоверно возбуждая. В ответ на то, что парень прикусил его губы, Мин переместил свои руки на упругие ягодицы рыжего, с силой сжимая их. И, тихо рыкнув, впился страстным поцелуем в пухлые губы, которые манили его еще с того момента, когда он впервые увидел младшего в клубе. Юнги кусал, зализывал, и снова кусал мягкую плоть, не забывая оглаживать ягодицы парня. Когда воздуха уже стало не хватать, Мин шлепнул парнишку по мягкой половинке и отстранился от разгоряченного тела, но только для того, чтобы затуманенным от возбуждения взглядом посмотреть на рыжеволосого и севшим голос произнести: — Хороший мальчик, — Юнги снова ухмыляется, закусывая губы, — а у нашего хорошего мальчика есть имя? Рыжий поверить не мог, что сорвал чеку с этой наглой ухмылки, как она жарко режет по губам, как покрывает металлом трещинки на коже, смазывает языком ржавчину с чужого, смешивая, раскаляя и заливая в сосуды раскаленным железом. Рассудок терялся, как лед в алкоголе, растворялся, одурманивался, желал продолжения. Пальцы отчаянно сминали ткань футболки на пояснице, сквозь царапая кожу и впиваясь, врезаясь в тело сливаясь жаром и желанием сквозь слои кожи и тряпок. Тянулись сорвать дорогие шмотки и расцарапать белое полотно ногтями, горящим в страсти и безумии, подгоняемый шлепками и стонами на ухо. Бедро прижимается теснее к паху, с каждым сжатием сильными руками ягодиц, резче мажет по нему, пропуская высокие вольты между телами. Как только мягкие половинки оказались в плену крепких ладоней — коленки поджались, дрожа, а пах врезался в бедро мужчины, возбуждая сильнее, до темных точек перед глазами, словно в героиновом мареве. Чимину нравится. Чимину дурно от этих рук. От приторно-желанных губ. От жарко-ледяного тела и крепкой хватки. Хочется обвиться змеем вокруг, прижаться настолько плотно, чтобы каждая манипуляция выбивала остатки воздуха из легких. Чтобы тело было украшено следами, укусами, губы приходилось собирать по частям, тело горело в его руках, а ноги идеально смотрелись на его талии или плечах, чтобы колени саднило, когда старший рвал бы волосы с рыжей макушки, чтобы разобрал его, как конструктор и бросил в пакет, смешивая детали. Как только сладкие губы оторвались от Чимина, затуманенный взгляд, обожженный градусом в выпитых бокалах телами обоих, поднялся и упрямился прямо в жгучую темноту зрачков напротив, деля ночь на чёрное и Шугу. — Чимин. Для тебя — малыш, — тихо, но дерзко-кокетливо слетает с пухлых губ Пака, опьяненного желанием. — А ты сегодня не только хозяин этой крошки, — мотает головой в сторону тачки, — а и этого прекрасного тела, идеально сложенного для твоих рук, Шуга. Придержав пальцем подбородок, коротко целует в губы, томно глядя из-под пушистых ресниц сверкающим искрами взглядом. — Чимин, — протянул Юнги, пробуя на вкус имя. Оно оказалось мягким и безумно тягучим, сладким, таким, как и его обладатель, — я последний раз спрашиваю тебя, уверен ли ты, что хочешь этого? — сглатывая ком в горле от такого притягательного парня проговорил Юнги, — я, возможно, не тот, кто тебе нужен. Вы же, малыши, все такие, когда выпьете. Соображаете только членом, а потом оказывается, что я — козел, который воспользовался ситуацией, — Юнги говорил, и сам охреневал от своих слов. Где же Мин так проебался, что предупреждает о том, что он здесь только для того, чтобы потрахаться? Какого хуя он вообще несет? Почему ему вдруг стало не все равно? Ответы на эти вопросы придут в голову многим позже, а сейчас Юнги усмехается и целует Чимина, зарываясь пальцами правой руки в копну огненных волос, надавливая на затылок, чтобы максимально близко ощутить вкус Чима. Юнги, не церемонясь, просовывает свой язык в горячий рот парня, проводя им по небу и тут же находя чужой язык, начиная играть с ним. Вдоволь насладившись поцелуем, Мин с пошлым чмоком отрывается от покрасневших губ Чимина и переводит на него выжидающий взгляд. Он понимает, что, возможно, совершает самую большую глупость в своей жизни, давая тому выбор. Но, от чего-то, не может поступить иначе. «Ты в край ебанулся, Юнги», — твердил разум. Пак проходится руками по талии под футболкой, царапает поясницу, пока Шуга зацеловывает губы мальчишки. Смело, отчаянно, будто хочет напиться не виски, а этим мужчиной. Чимин легонько кусает красивые губы мятноволосого, прикрыв глаза и подтаивая в желанных крепких руках. — Мне терять нечего, — рыжий берет Шугу за руку и ведет к дверце машины. — Поехали. Куда—нибудь. Похуй. С ветерком и удовольствием, м? Паренек обворожительно улыбается и коротко целует в губы, мягко прижавшись к груди мужчины. Внутри бурлила кровь, желание ломало ребра и выкручивало дрожью суставы, глаза сверкали в тусклом свете в близости, умоляя о забвении. — Ты ведь хочешь оторваться? Забудь обо всем. Просто ни в чем себе не отказывай, Шуга. Тихонько шепчет и скользит руками под одеждой, зажимаясь между старшим и дверцей автомобиля. Маленькая ладошка накрыла пах, легонько сжав и плавно сминая нежными пальцами сквозь одежду. Терять, и вправду, нечего. В жизни Пака происходило всякое — ему просто хотелось жить в свое удовольствие, быть молодым, свободным и безупречно соблазнительным. Чимин был воплощением похоти. Не то, чтобы он ложился под каждого — малец умеет подбирать себе партнеров (горький опыт и не такому научит в экстренном порядке), он просто добился того, чтобы его хотели все. Боком такое удовольствие вылезает: синяками, ссадинами, побоями и изнасилованиями. Рыжий научился закрывать глаза на это, перестал пережевывать прошлое. Он просто учился на ошибках и предпочитал удовольствие, веселье, жизнь любой ценой — только бы не сидеть сложа руки. Лучше чувствовать боль, чем ничего, бояться сделать что—то из—за глупой боли. Чимину всё равно. Парень выглядел решительным. Нет, это неверное слово, подумалось Юнги. Чимин выглядел отчаянным. « Сколько же с тобой дерьма случилось, мелкий » , — подумал Юнги и решил для себя, что планы на ночь немного поменялись. Мин определенно должен взять на себя ответственность, и сделать эту ночь для парнишки незабываемой. Нет, Юнги не собирается заниматься благотворительностью и быть нежным и ласковым. Юнги собирается, как раз,« ни в чем себе не отказывать» и вдоволь насладиться молодым телом. Мин все еще хочет выебать этого соблазнительного чертенка, поэтому парень, в ответ на действия Чимина также протягивает руку к члену младшего, сжимая его через ткань джинс, а сам подается вперед, оставляя легкий чмок на уголке губ рыжеволосого. — Если ты так уверен, малыш, тогда приглашаю тебя в самую запоминающуюся и увлекательную поездку, которая только была в твоей жизни, — Юнги протискивает руки между телом парня и ручкой двери. Тянет ее на себя и, отстранив Чимина за пояс брюк, открывает дверь. Затем Мин галантно кланяется и с усмешкой говорит, — прошу. Тихий стон слетел с губ рыжеволосого, когда изящная рука прикоснулась к ноющему возбуждению, сжимая. Ноги снова подкосились, пальцы впились в бок, а те, что на чужом паху — вздрогнули и мягко погладили вдоль, так и норовя залезть под одежду, прикоснуться к горячей плоти, наверняка старшего, и доставить ему удовольствие — то, на которое он только способен. Малыш послушно отталкивается и заскальзывает в теплый уютный салон, не веря самому себе, что он внутри такой прекрасной тачки такого прекрасного мужчины, с которым он только что так жарко зажимался, а теперь они еще и поедут на ней, разрезая ночной воздух и безбожно трахаясь где—то в другом пункте или прямо по пути — плевать. Это уже вселяло в парнишку предвкушение нечто незабываемого, уникального, до дрожи возбуждающего, как этот Шуга со своими охуенными глазами. Внутри Чимина играли счастливый ребенок и похотливая сука, жаждущие отрыва, страсти, веселья и нескончаемой ночи. Дождавшись, пока мятный хищник заберется в салон, рыжий уселся поудобнее и чуть развел свои бедра, сверкая голыми и сбитыми коленями. Урчание мотора напоминает дикую кошку — такую же, которая у Чимина внутри: черную, изящную, плавно выгибающуюся и убийственно прекрасную — роковую. Пригнувшись к Шуге, парень тихо и вкрадчиво прошептал, напоследок лизнув кожу за аккуратным ушком: — Она будет не менее незабываемая и для тебя, сладкий. — мурлычет каждое слово, пробегаясь пальцами по бедру. — Не терпится уже почувствовать тебя полностью, Шуга.