Бесы

Под конец занятия броня из пафоса и грубости понемногу спала, и когда Даня в очередной раз ловил недовольный и растерянный взгляд Алишера, — он даже не думал, что существуют люди, которые не могут назвать ни одного произведения Пушкина сходу, — он не огрызался и не пытался иронично отшутиться, а лишь виновато улыбался и опускал глаза. А Алишер только волновался, что Данино желание жить обычной жизнью перевесит, и к ЕГЭ он не сможет подготовиться. Занятие с ним было ещё одной порцией нихуевой такой ответственности, причём за парня, который явно не был заинтересован в этом. Он сидел, смотрел своими светлыми глазами прямо в душу, и будто бы не знал уже, как извиниться за свою узколобость. В конце концов, собираясь домой, он спросил:  — Ну чё, что-то можно сделать? — Будто Моргенштерн мог ему в голову вложить знания всех нужных произведений.  — Да, можно читать, Даня. Даже нужно. Мальчик ещё больше помрачнел. Он смотрел то на список литературы в руках, то на преподавателя, надеясь, что хоть что-то из этого сейчас исчезнет. У Моргенштерна затекла шея и слипались глаза, хотя на часах было только семь вечера.  — Ладно… Ну, до встречи, — Данила махнул рукой и ушёл. Алишер прислонился к дверному косяку, прикрыв глаза. Создавалось ощущение, будто этот парень высосал у него все силы. Моргенштерн боялся, что в конце концов незнание Дани так и останется при нём, и его суровая мамаша будет наезжать из-за этого именно на репетитора. Хотя, возможно, и сыну тоже неплохо так останется, но учитывая, что она в нём полностью разочарована, вряд ли она удивится плохим результатам экзамена. Спустя пару минут раздался звонок в дверь. Видимо, Даня что-то забыл. Алишер открыл дверь, но на пороге стоял не Данила, а бывший однокурсник — Влад Виноградов. Он улыбался с едва заметной хитрецой, приглаживая вьющиеся волосы, и крутя в пальцах ключи от машины.  — Влад, вот это нихуя себе встреча. Ты выглядишь щас как сутенер! — Алишер засмеялся и крепко пожал руку другу.  — Ой, не пизди. Приехал такой в Уфу и молчит, классный друг. И да, если я сутенер, то ты моя главная проститутка, — он взъерошил его дреды и прошёл в квартиру. Влад был главным аргументом в пользу того, что можно учиться в педагогическом и не растерять ни распиздяйские взгляды на жизнь, ни энергию, ни чувство юмора. С шеи у него свисала крупная золотая цепь, и на фоне худого и низенького Влада она смотрелась очень карикатурно. Он действительно крутил ключи так, будто собирал прокатить Алишера по ночной Уфе. Ну гребанная романтика.  — Так чё ты пришёл? Реально прокатить меня по Уфе, чтобы я вспомнил родные просторы? Синяки уже почти сошли, но память о том позоре — нет. Он понимал с каждым днём всё отчетливее, что этот город перестал его принимать и подсовывал всё больше испытаний, будто ожидая, когда же Моргенштерн сломается. Алишер знал, что это звучит как шизофреничный бред, но череда неудач и сложностей давила так сильно, что Моргенштерн даже не видел никаких положительных мелочей в своей жизни. Их будто и вовсе не было. Всё самое хорошее осталось где-то в прошлом, а будущее казалось теперь непроходимым чёрным лесом, где так легко будет потеряться. Но Влад не дал ему погрузиться в свои страшные мысли вновь и сказал:  — Ага, щас. Ты цены на бензин видел? Извини, Алишер, но я тебя не настолько сильно люблю, брат. Ты ведь знаешь, что у нас тут местный токио дрифт по ночам происходит?  — Чего? Нет, видимо я выпал из жизни окончательно. Ты посмотри, чё у меня в комнате происходит, я теперь шко-ольник, — Моргенштерн усмехнулся и приоткрыл дверь. Стол был завален книгами классиков, какими-то тетрадями и бумажками, и всё это выглядело как хаос перед каким-то экзаменом. Теперь даже Моргенштерн боялся это бессмысленное и беспощадное ЕГЭ.  — Мда, серьёзно. Ты в универ что ли планируешь вернуться?  — Пока нет, я репетитором заделался. Уже типа учитель, шаришь? Это пиздец какой-то.  — Понимаю, — вздохнул Влад, — я тоже какое-то время работал. Загружаешься не меньше, чем этот ребёнок несчастный.  — Ну, у тебя хотя бы, я думаю, ученики знали, кто такой Шолохов и могли одно произведение Пушкина сходу назвать. Алишер не любил прибедняться, но когда он вспоминал это искреннее непонимание и вину в глазах Дани, ему хотелось пересказать каждую минуту занятия, чтобы ему посочувствовали. Это реально была какая-то вопящая безнадёга.  — У-у-у, ладно, соболезную. Но похуй, Алишерка, я пришёл тебя на дрифт пригласить. Это что-то типа нашего Бойцовского клуба, и уже несколько людей сделали вердикт, что ты обязан там присутствовать, — Влад подмигнул.  — Если это Бойцовский клуб, то с первым же его правилом ты проебался. Но звучит интересно. Следующее занятие будет только через несколько дней, а когда Влад достал из рюкзака бутылку виски и загадочно улыбнулся, намекая, что в его рюкзаке есть что-то ещё, Алишер подумал, что и в Уфе есть место для Московской беззаботности.  — Ладно, пойдём. Но если за рулём будешь ты, мы далеко не уедем, — Моргенштерн надел толстовку поверх домашней футболки и решил идти прямо в спортивках. Однажды Влад предложил Алишеру довезти его до университета, и хотя тот находился буквально через пару кварталов, Моргенштерн всё же согласился. Виноградов ехал настолько медленно и осторожно, будто позавчера научился видеть, а вчера получил права. И, по иронии, они опоздали. Влад понял, что Алишер вспомнил тот случай, и усмехнулся:  — Не-не-не, будет мой друг, не ссы, — Влад переминался с ноги на ногу, ему уже не терпелось уйти из квартиры. Алишеру тоже. Его маленькая квартирка, которую он несомненно любил, за эту неделю успела смертельно надоесть ему. Казалось, будто он находился в тюремной камере, давящей и душной, а Влад сейчас пришёл к нему с планом побега. Моргенштерн взял из рук бутылку, когда они спускались по лестнице, и сделал несколько больших глотков. Меньше всего ему сейчас хотелось оставаться трезвым, он хотел, как и в Москве, довести себя до состояния автопилота, когда жизнь становится захватывающим и весёлым фильмом, за которым ты просто наблюдаешь. Этот день уже успел ему надоесть. А тёмные знакомые улицы Уфы реально казались совсем другими, когда машина с Алишером неслась с чёрт знает, какой скоростью, заправленный алкоголем и сигаретами. Всё вокруг казалось сумасшедшим калейдоскопом, в качестве саундтрека — песни Лил Пампа вперемешку с AC/DC и визгами шин. Алишеру тоже казалось, что он вот-вот заорёт, но не от страха и чувства тошноты, а от восторга, который переполнял его. Впереди — с десяток похожих машин, а сзади Влад хватался за его капюшон, иногда так сильно, что буквально душил Моргенштерна. У него впервые в душе всё застыло, но не из-за страха и паники. И это бесценно.  — Ну как тебе? — Влад попытался перекричать песню из магнитолы, шум улицы и шин. А Моргенштерн только улыбался, пытаясь зажечь сигарету в этом водовороте жизни. Это была его привычная среда обитания, которую он бы не хотел ни на что менять. Рутина и спокойствие убивали Моргена, а в таком хаосе звуков и ощущений он почему-то ориентировался лучше, чем в тишине и размеренности. Они делали резкие повороты, машину заносило так, будто она вот-вот врежется в очередной фонарный столб, и адреналин застилал глаза, заставляя сердце биться на предельной скорости. Моргенштерну этого так не хватало, что когда друг Влада остановился на обочине, чтобы залить бензин, Алишер сразу почувствовал ломку. Ему снова хотелось сдерживать крик на поворотах и чувствовать головокружительную эйфорию.  — Нравится? — Влад подался вперёд с заднего сиденья, около водительского места сидел Моргенштерн.  — Это охуенно, братан, — он расплылся в улыбке и решил быстро скрутить косячок, пока они стоят на месте. На обочине стояло ещё несколько машин и людей. Кто-то решил отдохнуть от гонок и спокойно пил, перекусывая гамбургерами из круглосуточного Макдональдса, и даже тут, вдалеке от гонок и заносов, стоял гул. Все говорили, перебивали друг друга, и Алишер подумал, что азарт просто витал в воздухе даже среди обычных «зрителей».  — Видимо, Уфа нихуево так апгрейднулась с тех пор, как я уехал. А я думал, только в Москве жизнь не стоит на месте, — Алишер усмехнулся и дал самокрутку другу. Салон тут же наполнился сладким дымным запахом. Глаза Виноградова заблестели в темноте, а его друг, залив бензин, ушёл к другой машине. Там стояла небольшая компания типичных таких Уфимских гопников, рослых, с грубыми лицами и бутылками пива в руках. Казалось, что в этом городе каждый второй может отжать у тебя телефон или выбить челюсть кастетом. Алишер знал, о чём говорил, и даже Москва казалась ему более мирной и приземлённой. Он вспоминал, что люди там предпочитали всё решать разговорами, и уж скорее в споре ты наткнешься на оппонента, который может тебя унизить одной лишь фразой, чем того, кто сразу заносит кулак для удара после первого оскорбления. Это ему нравилось больше. Он постоянно слышал такие фразы, которые на версусах считались бы бесспорной победой. И готов был поклясться, что хотя бы один из новых знакомых был гострайтером.  — Ты говоришь так, будто всю жизнь жил в Москве, Алишерка, — Влад усмехнулся, открывая окно, затянулся и сразу выдохнул дым. Сам он постоянно ездил в столицу, но она ему никогда не нравилась. «Зажрался», — подумал Моргенштерн и перехватил свой косяк с усмешкой в глазах. Влад не стал возмущаться и полез рыться в рюкзаке, чтобы найти что-нибудь поинтереснее.  — А такое ты там видел? — Влад дёрнул Алишера за капюшон и показал небольшой пакетик с таблетками. Глаза друга загорелись каким-то азартным огнём, и он, видимо, ожидал от Моргенштерна той же реакции. Сейчас и без того хрупкий, тоненький Влад выглядел как маленький ребёнок. От чего-то запретного он тут же заговорщически улыбался и смотрел таким смешным взглядом, что Алишер вспоминал себя в детстве, когда ему удавалось украсть из магазина несколько жвачек. Да, Алишер видел похожие таблетки, но его совесть тут же просыпалась, и он понимал, что такое баловство — скоростной поезд в никуда. Конечно, его сейчас ничего не удерживало от совершения ошибок — ни заботливая мама, ждущая дома, ни девушка, ни хорошая жизнь, где и без спидов всё отлично. У него из груза ответственности только литература на столе, непутёвый ученик и походы в больницу, от которых ему становилось до тошноты тревожно. Он смотрел на Влада, а потом на цветастые таблетки в пакетике, и ощущал себя героем видео игры, где любой выбор может повлиять на сюжет кардинально.  — Видел, — с напускным безразличием хмыкнул Алишер, выпуская дым в его лицо.  — И как, хочешь? Ты не представляешь, когда дрифт начнётся, что будет творится — ты просто улетишь нахуй, братан! — Влад сейчас выглядел как самый настоящий барыга. Алишер всё ещё находился в туманных мыслях. Дым уносил его куда-то далеко, в безмятежное спокойствие, и с каждой затяжкой ослаблял хватку к жизни и серьёзность всё сильнее. Влад продолжал загадочно улыбаться, но когда Алишер всё-таки решил потянуться к руке с пакетиком, Виноградов воскликнул:  — Бля-я, я так и знал! — И сразу отбросил пакет в рюкзак. Моргенштерн сначала опешил, подумав, что это был пранк и проверка на вшивость. Сладкая нега приглушила стыд и растерянность, но всё же он чувствовал острый стыд за свою слабость. Но вскоре, когда Влад показал пальцем куда-то в сторону других машин, Алишер понял, что дело не в нём. Это Уфа проявляла свой характер и подкидывала новую порцию моментов, от которых остаётся только охуевать и хвататься за голову. Около одной из машин друг Влада, чьё имя Алишер сразу же забыл, уже наезжал на другого водителя. Рядом стояли его друзья, заинтересованно наблюдая за происходящим. В их числе была и знакомая фигура в красном спортивном костюме, а где-то вдалеке виднелась полицейская машина. Картина, блять, маслом. Алишер почувствовал, как хочет сказать что-то, но не может. Он лишь выкинул косяк куда-то в кусты, подумав, что это всё — лишь неудачный трип, а Даня, который пьёт пиво, опираясь на капот машины, это плод его воображения. Тем временем, один из его компании разбил бутылку, надвигаясь на знакомого водителя, и Влад тут же выпрыгнул из машины, будто от его вмешательства что-то могло измениться.  — Алишер, а ты хули сидишь? — Виноградов открыл дверь и буквально вытащил Моргенштерна из машины. В итоге Алишер потащился за другом, не понимая, что они могут сделать — всё-таки Влад был прав, Моргенштерн реально чувствовал себя после поездки в Москву так, будто никогда и не жил в Уфе и не понимал, что разборки тут происходят чуть ли не каждый день. Очень наивно полагать, что он может отгородить себя от этого — нет-нет, особая атмосфера и обязательства возлагаются на каждого, кто хоть как-то взаимодействует здесь с другими людьми. Они подошли ближе, и Алишеру почему-то стало неловко от мысли, что его ученик, с которым они буквально пару часов назад разбирали школьную программу, в паре метров от него стоит и пьёт пиво, матерясь и хохоча. И, что самое нелепое, от самого Алишера сейчас несло алкоголем и травой. Когда-то он уже ловил себя на мысли, что из таких городов нельзя выбраться живым, не искалеченным алкоголем, сигаретами и побоями. Тут нельзя не участвовать в драках и прожить всю жизнь в утопичным мыслях, что весь мир вокруг выглядит так же, как в стихотворениях Фета и Тютчева. В Уфе и подобных городах жизни учатся быстро и сразу, с первыми школьными драками и синяками, с первым алкоголем и вписками. Тут тупо нечего больше делать — и молодёжь пропадает в иллюзии, что так и выглядит взрослая жизнь, что так они и должны жить. И когда Алишер подошёл ещё ближе, он понял, что не стоит обвинять этого мальчика в незнании литературы. Вот она — его привычная среда обитания. Их взгляды на пару секунд пересеклись, и Даня, кажется, подавился растерянностью, стыдом и пивом.  — Меня пасут, блять, — прошипел тот своему другу, наверное думая, что Алишер ничего не услышал. Моргенштерна это взбесило. Рыжий парень смотрел своими наглыми глазами прямо на Моргенштерна так, будто его сюда мать заслала. Но Алишер лишь отвернулся, показывая, что ему все равно на этого озлобленного подростка, который полагал, что дрифт и уличная свобода — исключительно его территория. Тем временем огромный лысый амбал с «розочкой» из бутылки уже выкрикивал угрозы в сторону их водителя. Алишер знал, что они находятся почти за чертой города, и если друга Влада сейчас поранят, то до дома они вряд ли доберутся. Ну или только с помощью мусоров, которые маячили где-то вдалеке. Тут же наличие спидов у Влада стало таким тревожным и неуместным фактом, что Алишер понял сразу — надо срочно лезть в драку и защищать этого водителя как зеницу ока. Он подскочил и встал между мужиками. Его клонило в сон и почему-то очень хотелось смеяться над ситуацией, лежа на холодном асфальте, но он изо всех сил боролся с туманом в глазах и мыслях. Единственным плюсом было то, что даже когда мужик с «розочкой» уже заносил руку около Моргенштерна, ему не было так страшно, как могло бы быть. Алишер оттолкнул водителя, махнув рукой, чтобы тот и шёл в машину и ждал его там, но в это время лысый амбал рыкнул:  — А ты тут у нас самый смелый, блять? — И тут же схватил его за дреды, которые слишком вызывающе свисали в «пальме» на голове. Не долго думая, мужик занёс «розочку» над Алишером и ударил разбитой бутылкой по щеке. Всё то спокойствие и бесстрашие Алишера, его буквально-таки дипломатическая выдержка, — эффект после травки, — сразу растворилась в шипении и ругательствах. Ни Влада, ни водителя рядом не было, и он понял, что это чуть ли не самая ебаная ситуация в его жизни. Они сбежали. Он видел, как кровь капает на асфальт, хоть и не мог понять, как подобные мелочи могут быть заметны в темноте. Но не успел парень опомниться, как тут же буквально из ниоткуда появился Даня и с громким криком толкнул того мужика:  — Ты охуел что ли?! — Кашин выглядел таким злым и бесстрашным, что Алишер сам сделал шаг в сторону, схватившись за щёку. Кровь струилась на одежду, а боль заглушала все мысли и прочие ощущения. За него заступился его же ученик. Мужик явно не ожидал, что ему придётся драться с тремя людьми за вечер, и уже хотел ударить «розочкой» и Даню, но тот быстро отреагировал и разбил свою бутылку о голову незнакомца. Тот схватился за висок, и крови стало катастрофически много для одного вечера. Алишер чувствовал её вкус, запах, везде видел этот кричащий красный, и ему самому хотелось завопить. Гул полицейских сирен раздавался будто над самым ухом, а Моргенштерн стоял где-то в стороне, не убирая рук от щеки, и его взгляд метался по сторонам. Машины друга Влада не было видно, и он подумал, что если бы сейчас увидел тех двух, то все равно бы полез в драку. Его тупо бросили, и Моргенштерн даже в своём тяжелом состоянии понимал, что деваться ему некуда — от него несло травой, он был пьяным и раненым, стоял в незнакомой части города и наблюдал за происходящим словно от третьего лица. Хотел свой любимый автопилот? Получай, только потом не ной, — вот, что ему сказала Уфа. Плюнула реальностью в лицо. Стоящие вокруг схватили раненого в висок мужика под локти и попытались затолкать в машину, на Даню почему-то даже не обратили внимания, — вой сирен будто призывал их бросить все разборки и валить немедленно. А сам Кашин подбежал к своему репетитору и попытался заглянуть в глаза:  — Все нормально? Вы как? — В его голосе слышалась тревога, и ничего не осталось от того озлобленного подростка, который жаловался на то, что его «пасут».  — Да поху… Д-да всё равно, нам валить надо, Дань, — он попытался улыбнуться и помнил, что при Дане всё же не надо ругаться матом. Это было глупо, но он пытался держать авторитет преподавателя.  — Где мы вообще находимся, ты хоть знаешь? — Алишер оглянулся по сторонам, но видел только редкие дома, бесконечные деревья и дорогу с машинами. Полицейские не стали останавливаться и уже гнались за теми, кто сейчас вместе с раненым амбалом уехали в ночную неизвестность. А Даня и Алишер стояли, чёрт знает, где, и Моргенштерн чувствовал, что скоро отключится. Боль уже невозможно было терпеть из-за усталости.  — Понятия не имею, но я знаю, что тут вроде через квартал есть автобусная остановка, — Даня перекинул руку Алишера через своё плечо и пошёл в сторону предполагаемой остановки, — Я вас доведу до дома. «Всё-таки, что страх перед ЕГЭ делает с людьми», — усмехнулся про себя Алишер, и это была последняя мысль, которую он запомнил. Уже через пару мгновений его мысли заволокла тьма и надоедливая боль, но он продолжал идти, опираясь на Даню.