Чёрный Путь

Эллею хотелось насладиться тишиной, но не получилось. Он всегда давался диву, отчего так легко исполнить фривольную мелодию, но серьёзные, берущие за душу баллады — с большим трудом. Желудок урчал, но, кроме засохшего печенья, ничего не нашлось. Эллей сгрыз последнее, что у него осталось, и запил водой из кувшина. Струйка пролилась на скромную серую рубашку. — Так-так, куда же я подевал Красную карту? — спросил Эллей сам у себя и снял со спинки стула сюртук. Карточки, вручённой смотрителем борделя и служившей пропуском в «Апогей пути», не оказалось на месте, и пришлось долго размышлять, куда та могла задеваться. «Главное — не потерять!» — вспоминал Эллей. Иначе в Верхний Квартал путь закрыт. Заветный предмет нашёлся в тетради со стихотворениями. Эллей никогда раньше не думал, что обрадуется такой находке. Осталось привести себя хоть в какой-то порядок и пригладить торчавшие во все стороны вьющиеся волосы. Большого выбора одежды не было, и Эллей нацепил то, во что наряжался сегодня. Сменил только рубашку на бежевую тунику. С запылившимися туфлями пришлось повозиться, чтобы начистить их до блеска. Когда и с этой задачей справился, взял мандолину и вышел из дома, после закрыл дверь на ключ. Погода выдалась на диво хороша. Эллей любил эту пору года, когда в обилии цвели сады. Даже кривобокая яблоня, одиноко росшая во дворе, нравилась, и он порой жалел, что не художник и не сумеет запечатлеть дивную красоту, так сочетавшуюся с откровенным уродством. Времени на любование деревом не хотелось тратить. Эллей запер калитку на засов, после направился в сторону Верхнего квартала. Многочисленные зеваки с немалым любопытством поглядывали, нищие просили подаяние — всё было как всегда в этой части города. Эллей не обратил внимания на чужие взгляды и бросить монетку в шляпу не смог бы при всём желании. — Осторожнее! — выругался он, когда носившиеся по улице дети едва не сбили с ног. Задетые струны мандолины глухо зазвенели. Осталось всего ничего до Верхнего Квартала. Эллей остановился. Он не желал идти в «Апогей Пути». «В конце концов, что может произойти? Для утех не сгожусь. Там наверняка краше есть!» — решил он. Он никогда не стремился привлечь к себе чужое внимание, и у него получалось — до тех пор, пока он не запевал. Голос, звонкий, переливчатый, был его гордостью. Дар богов не приносил много денег, но Эллей не представлял жизни без мандолины в руках. Без голоса — тем более. Эллей содрогнулся от мысли, что однажды охрипнет и больше не сможет петь. Иного пути он не хотел и не любил обыденные дела, что отнимали уйму времени. Он отбросил некстати накатившее волнение прочь и продолжил путь. У ворот в Верхний Квартал никто не остановил, и Эллей ступил на вымощенную булыжником мостовую. Он вспомнил, с каким восторгом первый раз рассматривал дома знатных горожан. Порядок в этой части города был куда лучше. Нищих не впускали вовсе. Даже вездесущие дети не носились, норовя сбить с ног зевак. Пусть Эллею нечасто доводилось бывать здесь, но он быстро привык к показной роскоши. Чего-то не хватало, и он не сразу сумел понять чего. Не хватало покосившихся заборов, кривобоких яблонь и неприличной ругани — того, чем полнилось его родное село. Не хватало уродства, которое только подчёркивает совершенство. Эллей быстрым шагом направился к Храмовой площади. Сам храм Четырёх всё так же величественно воздевал шпили в небеса, сегодня голубые, с редкими пушистыми облачками. Но то, что внутри, было до сих пор загадкой. Эллей не раз ломал голову, что там — показная роскошь или нарочитая скромность. — Простите, вам сюда нельзя! — внезапно прозвучало. Эллей вздрогнул от неожиданности и взглянул на собеседника. — Я знаю. Мне самое место в «Апогее Пути»! — осадил он молодого, судя по голосу, жреца в серой мантии. Под капюшоном не разглядеть лицо. Эллей обошёл служителя храма и продолжил путь в том направлении, куда изначально стремился попасть. Чтобы добраться до «Апогея Пути», пришлось свернуть в небольшой переулок. Прохожих стало куда меньше, и Эллей бодро двинулся вперёд, рассчитав, что чем быстрее всё закончится, тем скорее он сможет упасть на жёсткую узкую кровать и забыться во сне. Сам бордель оказалось найти несложно. Красный фонарь неярко светил, будто призывал окружающим отведать ласк местных жрецов любви. «Жрецов любви! Немудрено, что «Апогей» выстроен так недалеко от храма!» — Эллей хрюкнул от смеха. Прохожий, очевидно, удовлетворённый красавцами, удивлённо посмотрел на него и продолжил путь. — Эй, ты-то что здесь забыл?! — гневно окликнули у входа. Не нужно было родиться дураком, чтобы понять, к кому обратился отнюдь не доброго вида, похожий на бульдога охранник. — Я… Меня господин Корен пригласил! — Эллей лихорадочно порылся в карманах. Карточка далеко не сразу нашлась, а пристальный взгляд охранника не прибавил смелости. — Ну-ну! — «Бульдог» ухмыльнулся и окинул Эллея с головы до ног. Приметив чехол за плечом, он произнёс куда тише: — Ну проходи, лютнист. От обращения покоробило, но объяснять разницу между инструментами суровому на вид альфе было себе дороже: кольчуга отнюдь не для красоты надета на мускулистое тело, а меч на поясе — отнюдь не для хвастовства. Эллей набрался решимости и толкнул дверь. Та открылась легко. Колокольчики, висевшие над ней, зазвенели, возвестив о новом посетителе. Эллей зажмурился. Яркость выкрашенных в синий цвет стен ослепила его. — Добро пожа… — раздался тихий голос. — А-а-а, Эллей Мёрни! Всё же вы посетили нашу обитель любви и разврата, — это было произнесено таким будничным тоном, будто не о борделе шла речь, а об особняке знатного вельможи. Да и немолодой лысеющий бета у затянутой тёмно-синим бархатом стойки походил на дворецкого. — Увы, был бы рад помочь, да развлекать некого. Сегодня как никогда пусто. Эллей разочаровался. Снова ему не повезло. День, хорошо начавшийся, закончился плачевно. — Нет, значит, нет. Прошу прощения за беспокойство, — извинился он и развернулся, чтобы уйти. — Ну почему — не для кого? — раздался голос из угла. Голубая, расшитая белыми цветами штора колыхнулась. — Корен, разве единственный посетитель — не в счёт? Эллей замер. Крупицы надежды согрели его душу. Но более всего поразил голос — низкий, приятный на слух баритон. — Прошу прощения. Не знал, что вы любите музыку, — всё таким же нарочито безразличным тоном произнёс Корен. — Это зависит от того, кто её исполняет. Эллей повернулся, когда услыхал тяжёлые шаги. Всё же вечер, несмотря ни на что, закончился прекрасно. Он узнал бы этого посетителя «Апогея Пути» из всех. Перед глазами то и дело вставал гладиатор, по чьей загорелой коже стекал пот; который выбивал меч из рук противника на арене. Вспомнилось, как сердце замирало, когда Чёрный Тур падал на горячий, раскалённый солнцем песок. Эллей молился Фрамарру, чтобы даровал мужества, дал сил подняться и повергнуть противника. Гладиатор стоял совсем близко, пусть не полуголый, но одетый в просторную белую льняную рубаху и широкие штаны, но Эллей не верил, что это происходит именно с ним, и с нескрываемым любопытством всматривался в грубоватые, лишённые изящества черты лица. — Возражать не стану, но платить вам. — Чёрный Тур фыркнул в ответ. — Только… — Корен сощурил глаза, — он не один из моих ребят, так что если пожелаете вольностей, придётся отсыпать монет не только мне, но и ему. Эллею не понравилось, за кого его приняли. Но чего он ожидал от подобного места? — Прошу прощения, но я не за этим пришёл сюда. Я всего лишь менестрель, — оправдался он. Лицо запылало от смущения. — Я понял, — ответил Корен и облокотился на прилавок. — У нас не работают те, кто одевается столь безвкусно. Эллей запнулся на полуслове. Его вещи, некогда бывшие изящными, годились разве что на тряпки, и он это знал. Однако считал: не разваливаются — и хорошо. Главное — чистые. От слов Корена он почувствовал себя бродягой, устыдился, что одежда, подогнанная под фигуру, но далеко не новая, досталась от одного из богатеев, которому пришлось по душе пение. Серые в чёрную полоску штаны давно вышли из моды, а хорошей рубашки у Эллея словно отродясь не водилось. Простая бежевая туника, перехваченная пояском, — самая лучшая. Эллей повесил сюртук на крючок у входа и поправил злосчастное перо, норовившее пощекотать щеку. Чёрный Тур вольготно раскинулся на обтянутом синим, в тон стенам, бархатом диване и сложил руки на коленях. Только сейчас Эллей заметил, что правая рука гладиатора перевязана. Стала ясна причина, отчего тот не участвовал в сегодняшнем бою. Ранен, вот почему. — Ну, начинай! — поторопил Чёрный Тур. Эллею стало неуютно от пристального взгляда — настолько, что не сразу получилось вытащить мандолину из чехла. — Если позволите, то проверю… — бегло пробормотал он, вспоминая, куда сунул плектр. Как назло, тот именно сегодня завалился невесть куда. Чёрный Тур усмехнулся. «Только бы не передумал!» — взмолился Эллей. И так, наверное, рассеянность позабавила гладиатора, иначе бы тот не таращился так пристально и не ухмылялся. А ведь придётся ещё и настраивать мандолину на нужный лад… Плектр нашёлся в кармане штанов. Эллей облегчённо выдохнул. Пальцами играть он не любил. И без того от волнения руки предательски подрагивали, а тут ещё и пронизывающий насквозь взгляд. Эллей почувствовал себя голым. Он не стал поправлять упавшее на лоб перо, будто то могло прикрыть пылавшее лицо. Вдох-выдох, Эллей настроил инструмент, собрался и… Весёлая мелодия разогнала тишину. Чёрный Тур пристально смотрел на руки, и это удивило: никто никогда не следил за пальцами, тонкими, длинными — музыкальными, как называл их отец. Мотив Эллей выбрал весёлый, простой, подходивший для «Апогея Пути». Чёрный Тур продолжил смотреть уже на лицо — изучающе, скорее, но не похотливо, как бы ни хотелось последнего. Фривольная быстрая мелодия, судя по его взгляду, выбрана неудачно. Только Мартиш, учитель, умел угадать нужное настроение желавшего послушать музыку и сыграть нужный мотив, согреть душу исполнением. Эллею до его мастерства было ой как далеко. Понемногу смущение улеглось, и он уже бодро заиграл. Краем глаза при этом отметил, что Корен зевнул, прикрыв рот рукой. Зал стал понемногу заполняться, трое омег уселись на подушки, в обилии лежавшие на полу. — Неплохо! — похвалил Чёрный Тур, когда музыка стихла, и отодвинулся от норовившего усесться на колени рыжего омеги. — Далеко пойдёшь, думаю. Правда, я не знаток, но на мандолине не так уж много музыкантов играет. — На мандолине?! — Эллей понял, что от смущения спросил глупость и поспешил исправиться: — Признаться, я удивлён. Как правило, меня лютнистом называют. Очень рад, что разбираетесь. Он улыбнулся. Щёки горели. Ещё никогда доводилось играть для того, для кого хотел сам. — Не раз слушал твоего учителя. Поневоле научишься разбираться, — пояснил гладиатор, чем не то что удивил, но и вовсе вогнал Эллея в краску. — Мастера Мартиша? Откуда вы… — Брось. Нетрудно догадаться! — Чёрный Тур оказался не прочь был побеседовать к превеликой радости Эллея. — Наверняка ты ещё и поёшь замечательно. Намёк не смог бы не понять только дурак. Пошлые стихи, сочинённые за короткое время, вылетели из головы. Захотелось исполнить иное. То, что не подходило для такого места, как «Апогей Пути». Был светел Путь от слёз, вражды, тревоги, Когда шаман пророчил черноту — К нам бог войны уж мчится по дороге. И дай вам, боги, сил! — шаман в поту Шептал то побелевшими губами, — С врагами мы столкнёмся лбами… Увы, Пути отныне Чёрным быть… — Прекрати! — От крика рука дрогнула, струны жалобно зазвенели. Корен растерял прежнюю невозмутимость и бесцеремонно оборвал. — С ума сошёл — такое исполнять?! Эллей не сошёл с ума. Учитель не раз напевал эту балладу. — Простите! — Всё же вечер испорчен. Сейчас Корен прогонит и… Придётся завтра собирать вещи. Эллей, поняв, что ему ничего не светит, завозился с чехлом. — Стой, разве я отпускал? — Сердце заколотилось — от радости, ведь возразил не кто иной, а гладиатор. — Плачу я, и мне решать, когда ты уйдёшь. За комнату я отдал монеты, и мне решать, кого в неё впускать! — Простите, но это неприлично, — возразил Эллей. Он не слукавил. Он на самом деле так считал, хотя… Всё же солгал сам себе: остаться с Чёрным Туром наедине мечтал давно. Но не в борделе же! Раздался бурный хохот. — Вы только на него поглядите! Он заявляет о приличиях. И где? В «Апогее»! — сквозь смех произнёс рыжий омега. Эллей не смог не отметить, что даже жрецы любви выглядели элегантно, но не вызывающе. Разве что шнуровки рубашек были немного распущены, отчего взору открылся небольшой участок груди, и штаны туго обтянули упругие ягодицы. Эллей молча обдумал предложение. С одной стороны, он знал, что не устоит, если гладиатору захочется утех, доброе имя перестанет таковым быть. «Уходи, иначе если по Босттвиду поползут слухи, каждая мразь посчитает, что может тобой пользоваться!» — подсказал стыд. «Ты его хочешь. Другого раза может не быть! И кто знает? Может, он не тронет и пальцем. Слушать музыку и заниматься любовью — разные вещи! Да и завтра ты окажешься на улице, а так и удовольствие получишь, и деньги!» — возразила нужда. Чёрный Тур пристально посмотрел на Эллея, и тот впервые заметил, что у него серые глаза, а не карие, как показалось сначала. Смуглая кожа и тёмно-русые, стянутые в хвост волосы сбили с толку. — Ладно, — согласился он и, взяв инструмент, пошёл за гладиатором наверх. Нужда одержала победу. Второй этаж разительно отличался от первого. Повсюду на стенах висели гобелены с изображением недвусмысленных сцен. Несмотря на постыдные сюжеты, Эллей не смог не восхититься мастером. Чёрный Тур вёл себя так, будто находился дома. «Интересно, какой он — его дом?» — попытался представить себе Эллей. Могло статься, что никакого. Коренным жителям Чёрного Пути, коим уродился гладиатор, трудно разбогатеть. Эллей склонялся, что тот живёт одним днём и прожигает деньги, заслуженные в бою, как может, и бордель — тому подтверждение. Чем-то они были похожи. — Входи! — пригласил Чёрный Тур и открыл дверь одной из комнат. Эллей потоптался с ноги на ногу, опасаясь сделать хоть шаг. Он был готов даже к тому, что в постели окажется один из жрецов любви. Но комната оказалась удивительно скромно обставленной. Эллей прошёл в середину и встал как вкопанный. Стук двери заставил его вздрогнуть. Чёрный Тур же чувствовал себя вольготно. Он сбросил туфли и улёгся на кровать. — Ну, я начну. — Перо на берете повисло. — Сними ты этот треклятый убор! — потребовал гладиатор. Эллей послушался его, и русые кудри упали на лоб. Он откинул их. — И не торопись. Для начала я хотел бы знать, что именно заставило тебя исполнить ту балладу. Эллей не сразу смог подобрать нужные слова. — Просто захотелось, да и я очень редко её исполняю. — Он подвинул стул и сел, после пристроил мандолину на бёдрах. Чёрный Тур пристально следил за его действиями. Неяркий свет лился из окна. Эллей сделал вид, будто увлечён струнами настолько, что не замечал чужой пристальный взгляд. Или привык. Полилась весёлая мелодия, заполнила небольшую комнатку. И резко оборвалась. — О нет! — Эллей с грустью посмотрел на порванную струну. Та безвольно повисла, а запасных у него при себе не было. — Какая досада! — произнёс Чёрный Тур. — Но всё же я убедился, что ты стоишь потраченного времени. Он встал и сунул руку в карман. Эллей опустил голову, чтобы не видеть, как штаны обтягивают весьма внушительных размеров чресла. И так несладко придётся, если кто-то увидел, куда он пошёл. В одном повезло, что довелось побеседовать с Чёрным Туром — пусть и не в том месте, в каком бы хотелось встретиться, хотя и сыграть так, как хотелось бы, не сумел. — Я эту мелодию для вас написал, — вырвалось неожиданно даже для Эллея. Не выдержал-таки, почти признался, что гладиатор ему нравился. — Для меня? — удивился тот. — Д-да, я порой хожу на арену… — молчать больше не было смысла, раз не удержал язык за зубами. Теперь Чёрный Тур окончательно разочаруется, узнав, что утончённого менестреля, как выяснилось, не пугал вид крови и истерзанных тел — как животных, так и людей. — Я поражён. Не думал, что встречу здесь поклонника! — усмехнулся он. — Вот оно что. Я-то голову сломал, с чего вдруг ты решился именно на ту балладу. Ты, оказывается, боевой парнишка! Хотя… Даже фамилия громкая, резкая, будто лезвие меча. Даже фамилию запомнил, хотя Корен произнёс её всего раз — там, на входе. — Я давно не ходил. После смерти мастера Мартиша совсем туго стало с деньгами, и я не мог… — оправдался Эллей. — А сегодня вас не было. Гладиатор слушал признание, слишком личное, предназначенное только для его ушей, и молчал. Эллей чего-то ждал и вздрогнул, когда тот подошёл к нему, взял его ладонь в свою руку, шершавую, твёрдую и горячую — настолько, что вложенные монеты показались ледяными. Заплатил, хотя было не за что: струна лопнула. Надо бы развернуться и уйти, пока доброе имя окончательно не испортилось, однако Эллей не смог ступить и шага и вытаращился на небольшие золотистые кружочки. — Простите, я не могу столько взять. Не думал, что всё сегодня будет настолько плохо, — проговорил он. «Дурак, бери, пока дают! Не каждый день такие щедрые попадаются! С Кешем с лихвой рассчитаешься!» — настаивала нужда. «Не заслужил. Столько даже Мартишу не платили. Раз заплатили, нужно отработать!» — взыграла совесть. Только как это — отработать? Струна-то порвана! — Не скромничай, поклонник, — настаивал Чёрный Тур. Эллей глубоко вздохнул. Было душно, и в спёртом воздухе он ощутил довольно сильный запах — именно такой, какой представлял: волнующий, бьющий в ноздри. Эллей сжал монеты в кулаке и поставил мандолину на стул. — Простите, но не могу. — Совесть одержала победу. — Говорю же, не скромничай. Я могу себе это позволить. Насколько я понял, ты не из праздности сюда пришёл. — Да, но… — Сердце Эллея бешено колотилось, лоб взмок от осознания того, что Чёрный Тур находится совсем близко — настолько, что видно, как бьётся жила на его шее. Настолько, что, казалось, гладиатор вот-вот его поцелует. — Чудак ты. Бордель — не место для скромности, — проговорил тот. — Заметь, я заплатил тебе больше, чем обитателям этого места и не взял лишнего. Эллей заколебался. Сегодня он был плох как никогда ранее. Но струны стоили достаточно дорого… Ещё и… Намёк? — Вы хотите сказать… — он не договорил и вдохнул, стараясь запомнить запах — крови, что ли? Эллей никогда бы не подумал, что Чёрный Тур будет смотреть на него так: серые глаза потемнели, в них появился огонёк. Возжелал его? — Ни на что не намекаю, — усмехнулся тот. — Иди, если хочешь. Только забери всё, что я дал. Эллей не хотел уходить. Он знал, что увидит гладиатора разве что на арене, оттого медлил и старался запомнить каждую чёрточку грубоватого лица. — Не могу. Сегодня я не в духе, ещё и струна… — нервно сглотнул. Он не раз представлял себе первую встречу, но если бы кто-нибудь напророчил, что она состоится в борделе, к тому же так плохо, то просто рассмеялся бы наглецу в лицо. — Ты пришёл, чтобы заработать. Поэтому бери, — настаивал Чёрный Тур. — Этого много! — Болван! «Ну так отработай!» — вмешалась — не совесть — похоть. «Ну и чем ты лучше местных жрецов?» — встряла — уже — совесть. Эллей не смог решиться и просто так забрать деньги, которые не заслужил, хотя они очень ему были нужны. — Хорошо, я заберу, — решился, наконец, он. — И… — в висках заcтучало, в ушах зазвенело, — ладно уж. Но при одном условии. — Гладиатор насторожился. — Возьмите меня. Иного не могу предложить. Эллей опустил голову, избегая встречаться взглядом серых глаз. Похоть, треклятая, одержала победу. Чёрный Тур потрепал русые кудри и уткнулся носом в темя. Эллей вздохнул от неожиданной близости, всё ещё не веря, что гладиатор не на арене, а рядом с ним; наслаждаясь тёплым дыханием. — Мускус, — шепнул тот, — пахнешь им. Эллей не воспротивился, когда Чёрный Тур притянул его голову и поцеловал. Он обвил руками крепкие плечи и пылко ответил. Как ожидалось, губы были под стать гладиатору: твёрдые, настойчивые и умелые. Эллей их пробовал, посасывал. Даже колючая щетина не помешала насладиться поцелуем. Напротив, подчеркнула, что её хозяин — далеко не слабак. Чёрный Тур оторвался от губ и повалил Эллея на кровать, после заглянул в лицо. Его глаза от страсти казались почти чёрными. Эллей едва смог вздохнуть — настолько тяжёлым оказался любовник. «Теперь он перестанет сомневаться, что ты чем-то лучше того рыжего, который на него вешался!» — защищалась совесть. «Ты не невинен, да и целуешься пылко!» — напомнила похоть. Ещё и дыхание шумное и беспокойное, и в паху истома, и меж ягодиц мокро. Эллей желал гладиатора и не лгал сам себе. Он не пошевелился, когда Чёрный Тур отстранился, сел, стянул с себя рубашку. Когда тот обнажил грудь, осмелился и перебрал пальцами редкие тёмные волоски, кончиками провёл по смуглой гладкой коже. Чёрному Туру такие ласки не понравились, тот дёрнулся. Эллей убрал руку.  — Простите, — шепнул он и, сев, взялся за пояс туники. — Прекрати, я сам, — Чёрный Тур обнял его за талию и притянул к себе, — люблю гадать, что увижу под одеждой. Ставлю на то, что ты не из тех, кто затягивается в корсет. — Он справился с поясом и просунул руку под тунику. Эллей замер, ощутив руку на собственном животе. Корсет он не носил. Туника с тихим шелестом свалилась на пол. Эллей шумно вздохнул, когда загрубевшие пальцы перевязанной кисти коснулись чувствительного соска. Тот затвердел от ласк. Здоровой рукой Чёрный Тур пытался справиться с завязкой штанов. — Ну, сними, — попросил он. Эллей послушался — и туфли полетели в угол, затем и полосатая тряпка с тихим шорохом упала на пол. — Страстный, — похвалил Чёрный Тур, возясь с пряжкой ставших тесными штанов. Он не позволил помочь себе и увлёк Эллея на кровать. Тот всхлипнул, когда любовник повалил его лицом вниз, но сопротивляться не стал. Смесь запахов двух тел была как никогда сильной, она пьянила, кружила голову. Эллей приподнял ягодицы, помогая любовнику стянуть с себя крохотную тряпицу — нижнее бельё. Всё, теперь голый, вдобавок задом кверху, будто заправский похотливый жрец любви. Он не заслужил нежности, кроме ощутимого, хотя и не слишком болезненного щипка. Чёрный Тур потёр горевшую кожу, затем провёл ребром ладони между ягодицами. Нащупав вход, задержался, затем медленно вошёл сразу двумя пальцами. Эллей напрягся, хотя проникновение назвать болезненным не смог. Ягодицы непроизвольно сжались. — Скажи правду. Я пойму. Я у тебя первый? — Чёрный Тур заподозрил неладное? — Нет! — последовал поспешный ответ. «Солгал бы! Был бы опытным, тогда иной разговор. Но один раз… Может, у гладиатора взыграла бы гордость. Быть первыми любят все!» — встряла хитрость. «Один раз, но какой постыдный! Зачем наступать на те же грабли?» — напомнило прошлое. — Нет? Тем лучше, тебе не привыкать, значит, хотя… Немного, видимо, любовников было, — проговорил Чёрный Тур. «Всего один!» — мысленно поправил Эллей. Чёрный Тур отстранился лишь один раз, чтобы, судя по шороху ткани, спустить штаны. После навалился всем телом на Эллея. Тот послушно раздвинул ноги. Придавленный любовником Эллей едва смог дышать. Волнение умалило желание, когда член, горячий, твёрдый и, судя по ощущениям, далеко не маленький, скользнул между ягодицами. Смазки оказалось слишком мало — куда меньше, чем в первый раз, вдобавок Чёрный Тур толкнулся довольно резко. Эллей сжался, когда почувствовал его в себе. Неприятно, хотя и не больно. Он закусил губу и постарался привыкнуть в какой-то мере новым для него ощущениям. Тёплое дыхание пощекотало ухо. — Солгал! — Чёрный Тур скорее произнёс с утверждением, чем спросил. — Нет, — бегло опровергнул Эллей и повернул голову, пытаясь взглянуть в лицо любовника и жалея, что тот выбрал именно эту позу. Всё, что он смог рассмотреть — тёмно-русые пряди волос, выбившиеся из хвоста. «Можно было солгать, ему хочется в это верить!» — снова вмешалась хитрость. «Не имеет значения. Чёрный Тур — не из тех, кто поведётся на первую попавшуюся дырку. И без того опозорился!» — встрял разум. Невинен был Эллей или нет, теперь неважно. Поздно отталкивать. Всё уже случилось, осталось привыкнуть к ощущению члена в теле, к дыханию, учащённому от страсти, на затылке. Чёрный Тур медленно подался назад. Второй толчок оказался не таким неприятным, скорее наоборот: от трения чувствительной головки о простыню в паху разлилась истома. Эллей расслабился и принял любовника в себя. Запах стал невыносимо сильным, сводившим с ума. Чёрный Тур вколачивался в зад раз за разом, Эллей поймал себя на том, что не раз всхлипнул. Он лежал, закрыв глаза, всё ещё не веря, что это — не сон, что его любовником оказался тот, о ком он грезил. Мысли позволили вконец расслабиться и глубоко впустить в себя член. Эллей приподнял ягодицы, чтобы ощутить, как любовник входит в него на всю длину; прочувствовать, как набухает узел. — Нет! — Чёрный Тур резко вышел из его тела.Что-то тёплое полилось на спину. «Семя», — догадался Эллей и обрадовался. Последствия ему были ни к чему, хотя и удовольствие — сомнительное, причём для двоих. Чёрный Тур растёр семя по спине. Эллей хотя и успокоился, но всё же разочаровался, потому что представлял соитие по-другому. — Я заметил… что ты не кончил… — Чёрный Тур лёг рядом и заглянул ему в лицо. На его лбу выступили капельки пота. — Прости, я сегодня… Как юнец. — Он сжал перевязанную руку. — Ранен. Лихорадил… Эллею были не нужны оправдания. Неутолённая похоть требовала разрядку. «Будто в первый раз!» — напомнила она. «Но ведь никогда этого не делал при посторонних!» — попытался остудить пыл стыд. Эллей его не услышал. Он повернулся на спину, взял в руки собственный член, всё ещё твёрдый, и принялся сам себя ласкать. Краем глаза он заметил, как его любовник с любопытством наблюдал за ним. Разрядка наступила быстро, Эллей не заставил себя долго ждать и закусил губу, пытаясь сдержать вскрик. По виску потекла струйка пота. Блаженство, стон, точно где-то вдалеке… Эллей бессильно откинулся на подушки и часто задышал. Опомнившись, он вытер влажную руку о простыню и сел. В комнате стало гораздо темнее, чем тогда, когда он пришёл. Время, проведённое с Чёрным Туром, пролетело незаметно. Вечер медленно сменялся ночью. Пора бы уйти. Только по вечерам улицы как никогда многолюдны, кто-то да увидит, откуда вышел Эллей Мёрни. Кто-то да учует посторонний запах. — Оставайся до утра, чего уж, — произнёс Чёрный Тур. Эллей придвинулся к нему и свернулся калачиком. Целую ночь получится провести с тем, о ком грезил. И это было куда лучше, чем постельные утехи, — чувствовать тяжёлую пятерню на плече, дыхание на затылке. «Проклятье! Дожил до того, что даже имя не спросил!» — кольнула совесть. Эллею было не до её упрёков. Он слишком вымотался за сегодняшний день и вскоре уснул.