***
Было горько, что боги словно поиздевались и заставили посмотреть, как Тид попался. Эллей понимал, что рано или поздно это должно было случиться, но не хотел это видеть. У бывшего соседа была возможность жить честно, но тот сделал свой выбор. Эллей сел на ступеньки дома и задумался. Длинны, изящны, хороши — Перстами только любоваться. Увы, за жалкие гроши Лишён был вор своих же пальцев… Он напел только что придуманную песню, когда дверь дома отворилась. — Ну и что сидим? — рявкнул Кеш. — Явился-таки, — он принюхался и покачал головой, — не зря я тебя отвёл, развлёкся, но… Тот же запах. Ты что, спутался с кем-то из наших? И дурак бы понял, кого из «наших» имел в виду хозяин. — Да. И вчера, и сегодня. — Эллей прошёл в дом и поставил мандолину на подставку. Кеш не отставал от него. — И кто же он, если не секрет? Стар я стал, чтобы различать… — Неважно! — Эллей опустил голову. Кеш опёрся о косяк. — Мальчик мой, — вздохнул, — огрызайся, не огрызайся, но ничего хорошего не выйдет. Попомни мои слова! Случались разнокровные браки, но на это шли только богатеи ради выгоды, ради любви же пользовались да вышвыривали, как ставшую ненужной тряпку. — Вам-то что? Вы-то коренной житель! — Эллей вскинул голову и посмотрел на сеточку морщин вокруг глаз. — Ну и что? Я в первую очередь смотрю на человека, а после — на то, где и кем он был рождён. Иначе бы не впустил тебя на порог. — Неожиданное признание, трогательное, несмотря на жёсткие нотки в голосе. — Думал, ты с головой, не то что твой бывший сосед. Ан нет, ошибся. Ума-то хватило подумать о последствиях? Хотя зачем спрашиваю? И так всё понятно! — Взмах мозолистой дряблой рукой. — У него — хватило. — И то хорошо, что хоть у него, у тебя и вовсе головы на плечах нет. Не нужно мне доказывать, что у вас любовь. А… — Кеш двинулся на кухню, — ступай-ка есть, горемычный. Да вымойся после! Эллей последовал его совету, хотя знал, что аппетит будет испорчен брюзжанием: хозяин, очевидно, никогда ни в кого не влюблялся. Тот больше не произнёс ни слова. Эллей взял ломоть хлеба и положил на него кусок ветчины, после откусил. Кеш покачал головой. — Мартиш тоже был таким — витал в облаках, уносился мыслями в небеса и летал где-то между спутниками. — Кешу определённо захотелось встряхнуть, вероятно, влепить оплеуху горе-квартиранту, судя по злому взгляду. — Но-о… Он чувства считал чем-то неприемлемым, мешавшим творчеству, и в этом между вами вся разница. Эллей с аппетитом сжевал бутерброд и взялся за второй. Бурная ночь сказалась, безумно хотелось есть. — Что собираешься делать? — Кеш, похоже, решил поберечь продукты и испортить аппетит. Ничего, кроме раздражения, его вопросы не вызвали. — Деньги заработать, — ответил Эллей с набитым ртом. Прожевав, продолжил: — Долг никто не отменял. — Это верно. При всём моём расположении к тебе нахлебников не терплю, — довольно улыбнулся хозяин. Эллей ухмыльнулся. Ложь удалась. Он собирался наведаться в «У Аризана», но позднее, ближе к вечеру. Первым делом следовало навестить Тида. В том, что тот сейчас в городской тюрьме, сомнений не возникло. «Иной украл куда больше, но язык ни у кого не повернётся назвать его вором. Нет, он прозывается знатью!» — мысленно возмутился Эллей, гадая, отчего иным боги улыбнулись при появлении на свет и пробаловали всю жизнь, спуская шалости. Он закрыл глаза на ремесло Тида. Он попытался вступиться перед Кешем, но угроза остаться без крыши над головой перевесила. Эллей знал, что у его соседа не было семьи, а сомнительные друзья наверняка сделают вид, будто никогда не слышали о Тиде Мьоди. Эллей не мог ничем помочь, но скрасить одиночество было в его силах.***
С этого дня появилась лютая ненависть к площади Скорби. Многочисленная толпа не позволила скоро пробраться к городской тюрьме. Эллей вздрогнул, заметив приговорённого к казни. Тот стоял на коленях, склонив голову, скрытую под капюшоном. Правая рука лежала на плахе. Неужели Тида Мьоди так быстро приговорили? Палач размахнулся топором — и два пальца отлетели. Вор взвыл от боли. Как Эллей ни жалел его, но не смог не выдохнуть с облегчением: голос осуждённого принадлежал не Тиду. — Поделом! — выкрикнул кто-то из толпы. Эллей отвернулся от проклятого места и стал расталкивать зевак. Те недовольно ворчали, иные пихали в ответ, появился страх, что на голых руках останутся синяки. Чистой рубахи с длинными рукавами не нашлось, поэтому пришлось пойти в чём было. Жара позволила оголить руки. Но главное, мандолина осталась дома, иначе Эллей сокрушался бы по ней, разбитой. Кое-как удалось пробиться к зданию тюрьмы. Эллей замер перед решётчатыми воротами. — Чего тебе? — лениво спросил стражник в сверкавшем на солнце нагруднике. — Простите, я… Друг у меня там! — Эллей указал пальцем на решётку. — Попался сегодня! — Проваливай. Чтобы было понятно, вход разрешён только близким родственникам с разрешения служителей храма. Друзьям ничего не светит. Так что не появляйся больше! Упрашивать твердолобого стража было бессмысленно. В голову пришёл только один способ попасть внутрь — нагрубить представителю закона и самому угодить за решётку. Этого хотелось меньше всего, да и не стоил Тид Мьоди таких жертв. «Служителей храма? Дадо!» — вспомнился любивший подымить юный жрец, который частенько ошивался у входа в храм. Не было уверенности, что он согласится помочь, но попытаться стоило. Эллей едва ли не бегом понёсся в сторону арены. В это время начинался бой, и врата в Верхнюю Часть распахнуты. Так и вышло: у арены столпилось много людей — так много, что никто не обратил на него внимания. Получилось пересечь расстояние от одних ворот до других и резво юркнуть в Верхний Квартал. — Ух! — Эллей облегчённо выдохнул и ступил на Храмовую площадь. Осталось найти Дадо. — Простите, вам сюда нельзя! — раздалось приглушённое из-под капюшона. Эллей улыбнулся и подошёл к юному жрецу. В том, что это был Дадо, он не сомневался. — Нельзя, но нужно. Вопрос жизни и смерти! — развёл руками. Из-за плотного капюшона, скрывавшего лицо, невозможно было различить, какие чувства испытывал Дадо. — Рехнулся? — прошипел тот. — Меня накажут! — Тебя за другое накажут… — Эллей не думал шантажировать, но напоминание о дурной привычке пришлось как нельзя кстати. — Ну и мерзавец же ты. Доносчик! — вздох. — Ладно. Проходи, страждущий. Сними берет — и сойдёшь за обычного горожанина. Не хотелось расставаться с головным убором, но пришлось снять и сунуть в карман. Эллей подивился прихоти судьбы. Он давно хотел взглянуть на храм изнутри, но сейчас было не любования. Дадо отворил врата и впустил его в сад, после задвинул щеколду. Эллей ступил на лестницу и прошмыгнул в открытую дверь. И затаил дыхание. После дневного света глаза далеко не сразу привыкли к полумраку, однако огоньки, невесть как крепившиеся к сводчатому потолку, не смогли не восхитить. Вот оно, волшебство, о котором не раз рассказывал отец. Ни свечей, ни лампад, только сгустки света. Посреди храма высилось четыре идола, стояли скамьи. И всё. Храм не блистал роскошью, но впечатлил не на шутку. — Посиди. Я к жрецу Ареллиса, — приказал Дадо после того, как выслушал просьбу и узнал полное имя. Эллей опасался, что служитель бога Правосудия не даст добро, но попытка не пытка. Следовало подумать раньше и догадаться, что Дадо — человек самого низкого ранга в храме. Зал Заседаний выглядел куда более скромно, чем главный. Алый бархат на столе придал роскоши, вездесущие огоньки света поблёскивали под потолком. Эллей терпеливо дожидался жрецов и не верил, что Дадо сумел так быстро их уговорить. Дверь отворилась, и в зал вошли двое мужчин в тёмных одеяниях. Один, высокий, широкоплечий, судя по всему, альфа. Кем был низкорослый толстяк, распознать не получилось — жрецы явно колдовали, чтобы скрыть запахи. Нехитрая волшба, судя по тому, что Дадо скрывал табачную вонь от них. Тот, о ком Эллей подумал, вошёл последним и сделал жест рукой, призывая подняться. Пришлось послушно встать. Смелости не хватило сесть, пока жрецы не устроились за столом. Дадо закрыл двери и больше не сдвинулся с места. Эллей почувствовал, как глаза из-под жреческих капюшонов буравят его взглядом. Он сцепил пальцы в ожидании хоть какого-нибудь слова — даже неприличного и злого. — Садись! — Эллей было послушался, но вовремя заметил, что толстяк обратился не к нему, и не сдвинулся с места. Дадо прошёл к краю стола и пододвинул к себе чернильницу и лист бумаги. — Итак, насколько нам известно, вы пришли просить пропуск в городскую тюрьму. Это так? — Да, — короткий сухой ответ, будто на допросе. — Имя! — Эллей Мёрни! — Не ваше, а узника. Ваше нам известно, — пояснил жрец. — Поведайте, за что его упекли за решётку. — Тид Мьоди, за воровство, — вырвалась правда до того, осенило, что можно без неё обойтись. — Кем он вам приходится? — Другом! — Эллей опустил голову. — Вы чем зарабатываете на жизнь, Эллей Мёрни? — внезапно прозвучало то, что не имело к Тиду отношения. Эллей нервно сглотнул. Солгать? Он понятия не имел, что придумать. Могли последовать каверзные вопросы, на которые он не ответит. С другой стороны, не хотелось подводить Дадо. — Я менестрель, — всё же признался. — Но ваш послушник не виноват, он не знал! Две пары глаз по-прежнему пронизывали его взглядом. Эллею не понравился толстяк, он пожалел, что сообщил Дадо фамилию, однако рослый молчун куда сильнее напугал. Чутьё подсказывало: то Верховный жрец, и толстяк — в его власти. — Так-так! — Постукивание короткими широкими пальцами по столу. — Музыкант, прожигатель жизни, явился с прошением. Это что-то новенькое! Но более странно то, что связывает вас и вора! — Мы вместе снимали комнату. Тид Мьоди — сирота. У него никого нет, поэтому я решил… — Вы в Босттвиде родились? — внезапно перебил толстяк. Эллей не понял, какое отношение имеет место его рождения к Тиду Мьоди, но перечить не решился и было открыл рот для ответа, когда внезапно вмешался Верховный жрец: — Не стоит тратить время на ненужные расспросы. Последние слова не пиши, — произнёс, повернувшись к Дадо. — Всё, что нужно, мы услышали. Остальное — на наше усмотрение. Ответ будет завтра. Низкий голос гулко отозвался от стен. Сердце заколотилось, на лбу выступил холодный пот. «Нет, так не бывает!» — подумал Эллей. Бывает. Уши ни разу его не обманули. Голос скрыть невозможно, в отличие от запаха. Эллей понял, что делал Дадо на тайной тропе, ведущей в бордель. Стало очевидным, где живёт Чёрный Тур и откуда ему столько известно о жертвоприношении богам. Потому что Стелльер и Верховный жрец храма Четырёх — один и тот же человек.