Чёрный Путь

Как же тянуло Эллея в храм! Хотелось попросить Стелльера, чтобы тот оставил в покое семью и помиловал Тида Мьоди. Тот и так наказан. Кара, пусть не смертельная, наверняка убьёт молодое, но поражённое болезнью тело. Взамен предложить было нечего. Кроме себя. Не жалко, даже если Чёрный Тур будет брать жестоко, больно и мерзко. «Ну и где твоя гордость, дурак?» — пристыдил разум. «Какая гордость? Родные превыше!» — взыграла совесть. Эллей почувствовал её укол. Отнюдь не страх за родных толкал его бухнуться в ноги. Захотелось снова повиснуть на шее и не отпускать, пока Стелльер не возьмёт его. От пошлых мыслей стало противно. «Видимо, я рождён таким — быть созданным для чужих утех!» — пригорюнился Эллей и пошёл прочь. Куда угодно, лишь бы подальше от тюрьмы. В памяти всплыло лицо, осунувшееся, больное, с тёмными кругами под глазами. Эллей не разозлился на Тида — настолько жалко тот выглядел. Он двинулся в сторону арены. Громкие крики зрителей разносились на много миль. Сердце заколотилось от беспокойства: что, если Чёрный Тур не вышел победителем из очередной схватки? «Как знать? Может, он потому такой непобедимый, что приближён к богам!» — предположил Эллей. Но он сам прикасался к шрамам. Тело из плоти и крови. И уязвимое. Крики стали куда громче, когда Эллей обогнул арену. Так можно было скорее добраться до злополучного храма Четырёх. Он остановился и прислушался. Всё как и хотелось: громкие чествования подтвердили — Чёрный Тур снова одержал громкую победу. Эллей улыбнулся и остановился. Восторженные возгласы прозвучали для него музыкой. Стелльер жив — и это главное. Взглянуть бы на влажное от пота смуглое тело, увидеть триумф в глазах и улыбку, обращённую ко всем зрителям! И всё это — несмотря на то, что Эллей узнал Чёрного Тура куда ближе, чем думал. Пусть даже был миг, когда тот улыбнулся только ему, но всё равно хотелось видеть его на арене, потного, в ссадинах и горделивого. В паху сладко заныло, как тогда, когда Эллей только воображал, что крепко обнимал гладиатора и целовал твёрдые губы. Он получил то, что хотел, не один раз, но желание никуда не делось. Эллей в который раз подивился, насколько тесен мир. Никогда бы не подумал, что Стелльер и его отец знакомы. Он бросил взгляд на ворота, ведущие за пределы Босттвида, и хлопнул себя по лбу. Арену потихоньку начали покидать зрители. «Можно дождаться, чтобы попросить…» — осенила догадка. Эллей знал, что наткнётся на насмешки, но большие покрасневшие воспалённые глаза с синевой под ними, осунувшееся лицо и раздиравший лёгкие кашель не выходили из головы. Кошелёк с монетами не стоил жизни, обиды — тем более. С другой стороны, не хотелось унижаться. Эллей и так растоптал собственную гордость, предложив себя в первый же вечер. «Скорее всего, вы бы больше не встретились, поэтому правильно сделал, что получил толику удовольствия», — ответил затуманенный рассудок. «Ты бы заслужил хоть каплю уважения!» — вмешался разум. Эллей резко встал — так, что шедший за ним прохожий врезался в него. — Дурак, что ли? — покрутил тот пальцем у виска и пошёл своей дорогой. Эллей не ответил на оскорбление. Доказывать с пеной у рта, что внезапная остановка — отнюдь не признак слабоумия, не осталось ни сил, ни желания. — Как-то же он покидает арену, — догадался он и сделал вид, что прогуливается. У арены было многолюдно, и одинокий прохожий не мог привлечь внимание. Главное — не проворонить нужного человека. Осталось только догадываться, куда тот направится с арены. Сердце ёкнуло, когда Эллей понял, что Стелльер мог пойти в бордель. Вспомнились рассказы одного из гладиаторов в «У Аризана». Тот поведал, как сильно тянуло после боя снять напряжение, и лучшим местом для этого был «Апогей Пути». Чёрный Тур, скорее всего, из той же породы. Ревность сдавила горло. Эллей закрыл глаза и глубоко вдохнул, после убедил себя, что придумывать что-либо до того, как увидит всё собственными глазами, не стоит. Толпа заметно поредела, и он заметил, как со стороны Верхнего Квартала вышли жрецы. Наверняка среди них был и Дадо. Эллей обрадовался, что сегодня без приметного берета, и направился за кучкой молодых людей, гоготавших во всё горло. Ему было плевать, к кому пристроиться, но среди похожих на себя он чувствовал себя невидимкой. Жрецы прошли к арене. Эллей в очередной раз подивился тому, насколько серость может быть заметной, если она среди ярких красок. Длиннополые мантии с капюшонами, скрывавшими лица, выделялись среди разнообразных пёстрых нарядов и зелени кустов и деревьев. Ярко одетый Эллей не отличался от других прохожих. Вскоре жрецы скрылись из виду. Вот-вот — и они выйдут. Их станет на одного больше. Прождать пришлось долго. Жрецов осталось столько, сколько и было, они согнулись под тяжестью сумок. Можно было предположить, что Стелльер поменялся одеждой с одним из послушников, однако появились сомнения: ни единого высокорослого человека среди них не оказалось. «Неужели он ещё на арене?» — озадачился Эллей. Врата, преграждавшие вход в арену, закрылись, и он убедился, что этим путём Чёрный Тур не пойдёт. Но куда тот денется? Вспомнилась ночная прогулка по берегу реки. Стелльер мог направиться в трущобы. Во всяком случае, попытаться пойти тем путём стоило. Эллей едва ли не бегом обогнул арену и вышел к воротам, ведущим за пределы Босттвида.

***

Эллей сидел, скрестив ноги, и смотрел на островок. Хотя он не встретил того, кого хотел, но тишина, нарушаемая только плеском воды и пением птиц, его умиротворила, не хотелось уходить. Витавший в облаках, он не сразу услышал тихие шаги. Встрепенулся, когда за спиной кашлянули, после вскочил на ноги. В затёкших ступнях закололо, и Эллей пошатнулся. Он угадал: Чёрный Тур направлялся сторону трущоб, и застыл, не решаясь заговорить. Выпалить просьбу прямо в лоб — плохая идея. Солгать, что их встреча — случайность? Это ещё хуже. По насмешливому взгляду было заметно: Стелльера не одурачить. — Так-так, — сощурился тот. В уголках серых глаз появились морщинки, в кои-то веки выдавшие возраст, — наглости тебе не занимать, Мёрни. — Я-а, — замялся Эллей. — …вышел прогуляться. Ты эти байки папочке рассказывай, но не мне. Эллей потупил глаза. За запылившиеся остроносые туфли ему стало стыдно. — Хорошо, я ждал тебя, — честно признался он и потоптался на месте. Даже фамильярность не так смутила, как ещё не высказанная просьба. Чёрный Тур ему в отцы годился. Осву был юным, когда у него появился старший сын, однако это ничего не изменило. «Поискал бы ровесника. Зачем тебе тот, кто вдвое старше?» — посоветовал рассудок. «Юноши желают погулять. Вспомнить хотя бы того, первого…» — напомнил стыд. «Будто Чёрный Тур жаждет создать семью! Если до сих пор этого не сделал, то не исправится!» — вмешался разум. «Но он — жрец. Им нельзя создавать семьи», — снова затуманенный рассудок. Осву Мёрни редко улыбался, с сыновьями не сюсюкал, однако однажды, выпив, бросил, что рад тому, что всё получилось именно так. Куда позднее признался старшим детям, что в храм пошёл лишь потому, что некуда было деться из сиротского приюта. — Уже? Месяц ещё не прошёл, — съязвил Стелльер. — Так что ступал бы домой и… — Я не поэтому… Но помощь нужна! — Эллей не знал, как изложить просьбу. Он поднял голову и, заглянув в серые глаза, скоропалительно сбивчиво проговорил: — Тид… Он в тюрьме… Он болен… Он не переживёт казнь! — Ну вот, началось! — Стелльер сглотнул. На лице заиграли желваки. — Никто из посторонних не должен был знать, кто такой Чёрный Тур, в ином случае от попрошаек не отбиться. Прозвучало не зло, но обречённо. Даже не обидно не стало, что назвал попрошайкой. Эллей испугался. Что, если Чёрный Тур забоится сплетен и уберёт его с дороги? Ему, гладиатору, это ничего не стоило. На берегу никого, кроме них. «Да кто же мне поверит-то? Он должен это понимать!» — успокоил себя Эллей. Однако куда больше тешил себя надеждой, что не безразличен Стелльеру. — Я никому ничего не скажу, только помоги, молю! — Эллей прикоснулся к запястью, широкому, горячему. Меч на поясе напугал его. — Я уже позволил тебе навестить Мьоди. Что, проклятье, ты ещё хочешь?! — Чёрный Тур вырвал руку. — Чтобы я позволил грязному ворью выйти на свободу? Знаешь, какой урон это нанесёт моей репутации? Или думаешь, что этот маленький нахал завяжет с ремеслом? Это отребье вконец распоясается, потому что поползут слухи, что Верховный жрец помиловал одного из них! Да и служители Ареллиса? Как им объяснить такое решение? Тем, что драл одного наглого менестреля, и тот решил, что может просить всё, что заблагорассудится? Нет уж! В зарослях камыша плеснула вода — настолько громко и неожиданно, что Эллей вздрогнул. Тут же раздалось кваканье. «Лягушки!» — успокоил он себя. — Но Тид… — Вор должен быть наказан! Эллей почувствовал, как лицо запылало, к горлу подкатил ком. Слова жреца, резкие, язвительные, резанули слух, словно ножом. Не хватало только расплакаться. Слезами не проймёт, он это знал. — Он и так наказан, — попытался убедить он ещё раз. Голос надломился. — Неужели нет поблажек для тех, кто совершил кражу впервые?! Мне отец… Я слышал, что есть! — Осву, — едва слышно шепнул Стелльер. И хмыкнул: — Тебе известно, что он считается отступником? — Эллей кивнул. — Но мало того, что он снял мантию, но и обманул богов и создал семью. Печать богов, она-то осталась! Сердце едва не остановилось. Эллей не видел на отце никакой печати. Тот, оказалось, солгал: дескать, если хочется уйти, то всегда это можно сделать. Нельзя, иначе Стелльер бы не прятался. «Доигрался? Теперь падай в колени, моли, чтобы не трогал твою семью!» — раздался едкий скрипучий голос разума. Не стоило болтать, что Чёрный Тур, гладиатор, и Верховный жрец — одно лицо. Нет же, вылетело на эмоциях от горькой обиды и намёка, что падший. «Не за себя — за соседа, в придачу обокравшего тебя же, просишь», — утешила совесть. Слабо утешила. Эллей растоптал остатки гордости не ради своей выгоды. Стоило ли это всё стараний? — Ладно, — шепнул едва слышно, но твёрдо. — Неужели мой отец так сильно обидел, что наказание заслужили даже его сыновья? — Поняв, что прозвучало двусмысленно, добавил: — Я-то вырос, Гарет — тоже. Остальные двое — дети. На них тоже готов отыграться за то, что мой отец наговорил лишнего в юности?! — Вдох-выдох. Когда сердце перестало бешено колотиться, добавил: — Хотя тому ли понять, у кого семьи никогда не было? Неожиданно Стелльер отшатнулся, будто от удара. Задето больное место? Поделом, заслужил. Он подошёл к воде, зачерпнул пригоршню и плеснул в лицо, затем пригладил выбившиеся из тёмно-русого хвоста пряди. — Странно, что именно ты встретился на моём пути, понимаешь? — спокойно проговорил. — Притащился из Ревеи, ходил на арену, чтобы поглазеть не на, к примеру, Эвана — Сына Севера, а на меня. — Смех, горький, злорадный. — Лёг под меня в первую же встречу, ложился и после. — Повернулся. — Как я, по-твоему, должен это понимать? Иное дело, если бы Мьоди подвернулся, прожжённый — о нём легенды слагают! — и слабый на заднее место ворёнок, а то ты. Как это объяснить? Взгляд, стальной — цвет глаз подходил под определение — и колючий. Эллей как ни старался смотреть собеседнику в лицо, однако не выдержал, подошёл к реке, наклонился, зачерпнул воду и смочил пересохшие губы. Хотелось пить, но он боялся заболеть… Кеш не потерпит задержку. — Случайностью, — шёпотом ответил. — Случайностью?! — Стелльера, казалось, переубедить невозможно. — Вырос я давно, чтобы поверить в случайность. Возможно, будь в том возрасте, в каком мы с Осву… — махнул рукой. — Мьоди не исправится, пока не понесёт наказание. Сомневаюсь, что он исправится после. Тяга красть у него в крови, — резко сменил тему. Эллей опустил голову и потеребил полу сюртука. «Чем надавил мой отец, что его пришлось убрать?» — наконец осенило. Что-то произошло — то, от чего Стелльер задёргался, будто раненый лев, умиравший, но старавшийся зацепить когтями обидчика. — Хотя бы можно подождать, пока он поправится? — робко попросил Эллей, зная, что ответ не получит. — Не хочу, чтобы он умер. — Это в моих силах, но, конечно, придётся объясняться с остальными, зачем мне это делать, и приказать жрецам Янерра, чтобы отложили дела и потратили на него время, которого и так мало. Лазарет сейчас полон, и они днюют и ночуют там, — неожиданно спокойно предложил Стелльер, — а отдачи с этого никакой. — Я больше никогда не появлюсь в твоей жизни. Я буду молчать о том, что знаю, кто ты. Я… — Эллей сглотнул. — Хочешь, поклянусь, что уеду через месяц-другой? Сейчас не смогу. Отец меня на порог не пустит, если узнает, что произошло! Два года назад уехал сам, а теперь мало того, что вернусь как побитая собака, так ещё… Слов не нашлось договорить, да и не хотелось давать понять, что он не в ладах с Осву — настолько, что боится покинуть Босттвид и вернуться домой. — Таки вернёшься домой. Хорошо, очень хорошо! — Стелльер улыбнулся — победно, что ли. — Наконец-то ты перестал играть в несчастного сироту. Кеш всегда считал, что ты одинок. Получается, солгал ему? Эллей открыл рот, но выдавить ни слова не смог. Хозяин никогда не расспрашивал про родных, ему лишь бы отдавали монеты вовремя. Тид давил на жалость, бывало, возмущался, дескать, плата за жалкую кровать в спальне непомерно высокая. Кеш мог решить, что оба квартиранта — сироты. — Нет, — твёрдое. И взгляд на проплывавшее в небе облако. Вдох-выдох, Эллей успокоился и, набрав в грудь воздух, продолжил: — А ты не уточнил, приезжал ли ко мне кто-нибудь из родных? Приводил ли я любовников? Приходили ли письма? — Успокоиться не получилось, пришлось тряхнуть головой. Трудно вообразить, на что похожа причёска. — Но нет, ты выяснил только то, что хотел знать, вглубь не полез! — голос задрожал. Ну и пусть. — А Тид… Он даже не в приюте вырос, а на улице! Сызмальства крал, а потом… Любит он так жить! Я… Не смогу без мандолины, поэтому понимаю его как никого. «Зачем оправдываешься, дурак?» — вставила слово растоптанная гордость. Чёрный Тур тоже не сможет без арены, Эллей чувствовал, что тот скорее снимет мантию, чем расстанется с мечом, покоившимся в кожаных ножнах. И понял, что всё же не зря разболтался, когда услышал: — Согласен, ладно. Надеюсь только, что ты сдержишь слово. Так и быть, можешь появиться на суде, ну и… Ты понял, в каком ещё случае. — Обрадованному Эллею захотелось повиснуть на шее. Он поборол желание, когда Стелльер добавил: — Улыбка, как у Осву, разве что добрая, в отличие от него, а не злорадная ухмылка. Как же мне хотелось дать зуботычину, когда он говорил, что моё место — в трущобах! — Осву Мёрни мог такое заявить, его сыну об этом было как никому известно. — И не только зуботычину дать, но и рот закрыть — не ради удовольствия, но чтобы унизить — членом! Странно, страшно и больно слышать такое. Эллей в который раз пожалел, что преследовал Чёрного Тура. Тид рано или поздно останется без пальцев. Если сейчас повезёт, то вконец распоясается от безнаказанности. К тому же Эллей узнал много нового — того, о чём знать вовсе не хотелось. Стелльер целовал губы, похожие на губы Осву, и толкался в разгорячённое, отзывчивое на ласки тело его сына, податливое и безотказное — просто чтобы насолить неприятелю. «И сейчас попросит плату. Ведь не откажешь, продолжишь топтать меня!» — испугалась гордость. — Ещё не всё, — так и вышло, — отпустить вора не смогу, но он понесёт самое мягкое наказание, — неожиданно томно прозвучало. Стелльер подошёл совсем близко, погладил щеку, провёл большим, ещё пахнущим кровью, пальцем по нижней губе и без обиняков потребовал: — Тебе не привыкать, так что вперёд! Ты знаешь, что делать. — Эллей догадался. — После всего, что было, разом больше, разом меньше. Какая разница? — Стелльер завозился с завязкой на штанах. Действительно, какая разница, если Эллей уже однажды продал себя? Пусть деньги не взял, но ничего от этого не изменилось. Он покорно подошёл к любовнику. Тот, глядя ему в глаза, взял его руку и вложил в неё член — пока ещё вялый. Эллей робко, стараясь не причинить боль, провёл пальцами вдоль ствола. Больно, но он не отвернулся и упрямо смотрел в смуглое лицо. — Хорошо, но лучше ртом, — тихо произнёс Стелльер. Всё вышло так, как и предполагалось. Он вымещал старую обиду, причинённую Осву, на его сыне, ни в чём не виноватом. Угораздило восхищаться на арене не Эваном — Сыном Севера, белокожим, по слухам, щедрым на подарки для любовников. Эллею не хотелось подарков, не хотелось прыгать ради них в постель. «Лучше бы был таким, всё равно продаюсь — даже сейчас!» — подумал он, покорно сел на колени и обхватил губами розовую головку. Противно не было. Эллей ощутил солоноватый привкус и попытался взять глубже полувставший член. Такого он никогда никому не делал и боялся повторить вчерашнее — задеть зубами чувствительную плоть. Не зацепил: Стелльер хрипло застонал не оттого, что ему стало больно, иначе не погладил бы, ласково, кудрявый затылок. Эллей, поняв, что несмелые ласки заводят любовника, попытался протолкнуть член глубже в рот. Ошибся. Тогда он постарался исправиться и лизнул головку, оттянув крайнюю плоть, после ещё раз взял. Опять ничего не вышло. Эллей окончательно уверился в этом, когда Стелльер не выдержал, отстранился и принялся ласкать сам себя рукой. Он стоял на коленях, не в силах оторвать глаз от того, что побывало в нём. В полумраке не удавалось разглядеть, теперь взгляду предстала нежно-розовая головка, которая странно, но притягательно смотрелась со смуглой кожей и тёмными — почти чёрными — волосами в паху. Она порой скрывалась под пальцами, порой оголялась. Стелльер не щадил себя. Он яро наглаживал ствол, постепенно ускоряясь. Эллею следовало бы встать, а не бесстыдно пялиться. Но вытаращился как заворожённый, зажмурился, когда семя брызнуло в его лицо. Дурак. Стелльер наверняка доволен, что всё вышло именно так. Эллей достал из кармана носовой платок и утёрся и, досадуя, что на одежде останутся постыдные пятна, поднялся с колен. — Так у меня… впервые, — зачем-то признался он, хотя знал, что это лишнее. — Я так и подумал! — Стелльер отдышался, подошёл к воде и ополоснул ставший вялым член, затем завозился с завязкой штанов. — Но это ничего не меняет. Уверен, тобой кто-то просто-напросто пользовался, потому что не хватило гордости сказать: «Нет». Верно? Лицо Эллея заполыхало от стыда. Чёрный Тур словно видел его насквозь. Но поверил в то, что ласки ртом — впервые. Уже не так горько внутри. — Не то чтобы не хватило, но… — Какая разница? Что хотел, то получил. Слово я сдержу, — пообещал Стелльер. — И... — он развернулся, — не попадайся мне на глаза, иначе… — Он развернулся и сделал шаг, так и не закончив угрозу. И вдруг остановился. — Просто не попадайся мне на глаза! Причинить зла не захотел. Эллей цеплялся за любое слово, любую фразу, любой намёк — всё, что бы указало на то, что он не неприятен Чёрному Туру. Он закусил губу и посмотрел вслед удалявшемуся любовнику. От мысли, что Тид понесёт куда меньшее наказание, стало легче, хотя едкое чувство жгучего стыда жгло сердце и сдавливало горло. Но было поздно сожалеть. Что сделано, то сделано. Эллей сунул платок в карман. Оказалось, не всё: остались монеты. — Стой! — Эллей бросился вдогонку. Стелльер не остановился. — Вот, забери, этого мне не нужно. Я не могу… — А после ты придёшь и заявишь, что вытаскивать вора тебе не нужно, потому что тот однажды тебе насолил, так? — съехидничал тот. — Бери. Ты ведь за деньгами в бордель пришёл. Отработал с лихвой. Он не понимал, каково это — не держать зло в душе, сравнил Эллея с собой, не понимал, что тот не пришёл бы, если бы возненавидел Тида Мьоди. Вспомнились вечерние посиделки на пороге дома. У Тида был талант — испохабить известную балладу так, что даже Эллей не мог сдержать улыбку, хотя краснел и смущался. Изредка Тид сопровождал Эллея в «У Аризана», не стеснялся подходить с беретом к посетителям и просить награду. «Для талантливого менестреля кошельки должны быть развязаны!» — добавлял сиплым голосом. Пусть помощь была выгодна ему самому — он выведывал, в каком из карманов кошелёк, — но тогда Эллею денег доставалось куда больше, чем когда работал не в паре. Общительный Тид не требовал, чтобы Эллей делился, и искренне радовался, когда видел, как серебряная монетка падала в берет. Он без принуждения брался за метлу и никогда не попрекал занятого мандолиной соседа за грязь. Он пусть неохотно, но чистил котелок и без понуканий мыл посуду. Именно за это Эллей был готов простить бывшего соседа-воришку. Он вспомнил всё доброе, что тот для него сделал. Тид не боялся постоянного ворчания Кеша, и его ругань звучала забавно. «Не выгонит, хрыч старый. Кто в эту халупу жить-то пойдёт, кроме дурней вроде нас с тобой?» — утешал он и тут же хохотал, когда Кеш со двора кричал, что всё слышал. Он оказался прав, хотя зашёл настолько далеко, что тот не выдержал и выдворил его на улицу. — Вот за этим — не приду, — пообещал Эллей. Стелльер усмехнулся. — А ты… Неужели у вас с моим отцом не было ничего хорошего — того, за что можно было бы простить плохое? — Наверняка было. Не могло статься, что нет. — Неужели всё настолько ужасно, что ты отыгрался на нём, а после продолжаешь это делать на мне — его сыне? Голос осип. Эллей замолчал, боясь, что окончательно его потеряет. — Если и было, то не припомню. Значит, не было. Дай пройти! — огрызнулся Чёрный Тур. — Потому что не хочешь вспомнить. Стоит кому-то оступиться — и все тут же забывают хорошее, что он сделал, и поливают грязью. Так нельзя! Эллей стоял с протянутой рукой. Чёрный Тур не собирался забирать деньги, и он не выдержал — настолько сильно они жгли руку. Стелльер зажмурился, когда одна из монет попала в верхнее веко. Он стоял с закрытыми глазами. Эллей побежал — куда угодно, лишь бы не видеться с уже бывшим любовником. — Вы только на него поглядите! — донеслось вслед. — Как пить дать — кровь Осву взыграла! Эти слова обидеть никак не могли. Несмотря ни на что, Эллей гордился отцом, который хотя и был излишне строгим, ругал за любую провинность, однако обнимал кого-нибудь из детей, утыкался лбом в макушку и признавался, что боится оставить сыновей сиротами. Эллей понимал причину: Осву Мёрни вырос в приюте, поэтому искренне не понимал ублюдков, сбегавших оттуда, где наследили. Поэтому иногда видел кошмары. Не признавался детям, но даже самые маленькие никогда не были дураками. Краем глаза Эллей заметил, что Стелльер скрылся в трущобах. Он вздохнул. Месяц, а то и больше, нужен, чтобы убедиться, что всё хорошо. Должно быть всё хорошо, иначе… Эллею не хотелось думать, что будет дальше. Он твёрдо знал: не выйдет ничего хорошего.