Чёрный Путь

Распогодилось. Эллей медленно побрёл по размытой дороге. Мокрая земля пристала к подошвам сандалий, но ему было не до обуви. После беседы со жрецом Янерра стало не по себе. Пришлось признать то, в чём сомневался, что отрицал и надеялся, что самое страшное не произошло. Волей-неволей, но придётся увидеться со Стелльером, хотя этого не хотелось делать. «А потом — что?» — задумался Эллей. Укоры совести и самоутешение, что так — лучше. Солнце почти зашло. — Ладно. Не стоит заставлять Дадо ждать, — поторопил себя Эллей и ускорил шаг. — Он-то ни в чём не виноват. «Ха, ни в чём! В штыки принял и едва ли не прогнал из храма месяц назад, любовничек Стелльера!» — взыграла ревность. «Да ну, разве Чёрный Тур допустит измену? Никакой он не любовник!» — утешила надежда. И тут же захотелось уйти домой, упасть на кровать и позабыть о храмовых жрецах хотя бы на короткое время. Это ничего не изменит. Отцу по-прежнему будут угрожать, а Кеш не потерпит его в своём доме. Как и Осву Мёрни. Второй раз ту же ошибку точно не простит. Но если Эллей заставит Дадо впустую дожидаться его, то тот и вовсе не подпустит его к Стелльеру на пушечный выстрел, и придётся остаться один на один со своим горем. Он лихорадочно размышлял, что наговорить, чтобы ложь выглядела правдоподобно. Ни одна умная мысль не пришла в голову, а время за раздумьями пролетело не просто быстро, а незаметно. Солнце зашло, когда Эллей оказался у ворот, ведущих к арене. — Пс-с! Я такой незаметный? — раздался знакомый голос. Эллей вдохнул едкий табачный дым. — Прости, я задумался. — Он обернулся. Не осталось сомнений, кого именно он встретил на Эггьере. На Дадо красовалась та же самая цветастая рубаха. — Ничего себе — задумался! Я успел нагоняй получить от двух молодчиков, которых невесть как сюда занесло. Не понравилось им, что я курю. Да уж лучше курить, чем вонять немытым телом, как они! — Дадо презрительно скривил лицо и затянулся. — Ладно, выкладывай, чего хотел жирная задница от тебя. — Жирная задница… — Эллей задумался. Ему не хотелось откровенничать. — Боишься за своего любовника? Смуглое лицо вытянулось, самокрутка вывалилась из пальцев, и Дадо затушил её ногой. — За Тида? — уточнил он и рассмеялся. — За него нечего бояться. Ха, жирная задница сам его побаивается и пришёл в ужас, когда своими глазами увидел, кого избрали боги на место умершего жреца Сивали. Тиду-то палец в рот не клади — откусит и не подавится. Поэтому он мне так нравится, — улыбнулся. — Я рад, но… Неужели Верховный жрец допускает… — Не одобряет, но ничего поделать не может. — Я так и думал… — Эллей вздохнул, — и никогда не одобрял измену, поэтому понимаю его. Дадо вновь вытаращился. — Какую измену? Ты что несёшь, полоумный? — Ты ведь любовник Стель… — Эллей прикусил губу. — Я?! — Дадо от удивления открыл рот и даже не заметил, что почти произнесено имя Верховного жреца. Или знал об отношениях? — Да, у дяди вкус что надо. Тянет его на блажных всяких! — расхохотался. Значит, знал. — Дяди! — Эллей едва скрыл радость. — Так он — твой дядя? — Ну да! — Дадо это произнёс сквозь смех. — А ты… Что он… Любовник?! Ну и дурак же ты, Мёрни, — добавил, насмеявшись. — Ну, говори уж! — По-моему, жирная задница копает под Верховного жреца. Мне так показалось. Дадо стало не до смеха. Он нахмурился и оглянулся, будто боялся, что разговор подслушают. — Серьёзное заявление. Не в этом месте подобное обсуждать! — Он ещё раз огляделся. — Давай поговорим у меня дома, потом я тебя провожу. Слово даю, — вытаращил тёмные как ночь глаза и протянул ладонь, — идём! Эллей не успел обдумать предложение, но руку пожал. Дадо развернулся и быстрым шагом пошёл в сторону пристани, на ходу свернув самокрутку. Эллей старался держаться в стороне, но треклятый табак, казалось, был везде, словно воздух пропитался им. Но просить не курить было бессмысленно — его спутник наверняка огрызнётся в ответ или сделает вид, что не услышал просьбу. Эллей мысленно проклял своё состояние, которое не позволило привыкнуть к неприятному запаху табака, наоборот, его с каждым днём едва можно было вытерпеть. У ворот Дадо выбросил окурок и прошёл внутрь. Местные жители уставились на него. — Так-так, у тихони Дадо новенький, — съязвил невысокий человек с ведром и улыбнулся щербатым ртом. — А что сипатый? Надоел? Понимаю, с его-то языком… — Дурак ты, Боч, друга не могу привести? Или сюда вход разрешён только любовникам? — огрызнулся Дадо. — Нет, но… Друг, значит друг! Когда Боч ушёл, Дадо пояснил: — Есть отдельные недоумки, которые считают, что дружбы между коренными жителями и поселенцами быть не может, поэтому любой светлокожий здесь — любовник. Эллею захотелось поскорее попасть в дом, чтобы избежать посторонних любопытных взглядов. Добротное деревянное жилище располагалось неподалёку от ворот. Дадо толкнул деревянную калитку. — Проходи! Эллей остановился и уставился на двухэтажное здание, скромное, хотя и более просторное, чем дом Кеша. Заброшенный дворик портил картину. — Зачем же так запускаться? — презрительно скривил он лицо. — Не поверишь, некому траву дёргать. Я устаю, а дядя… Я вообще не представляю его за подобным занятием. Эллей тоже не мог представить Стелльера с мотыгой в руке. Себя — запросто, хотя давненько не приходилось заниматься земледелием — Кеш не доверял квартиранту прополку небольшого огородика и не терпел бесполезные цветы, служившие только украшением. Эллей словно вернулся домой. Пусть надоедливые сорняки лезли отовсюду и борьба с ними изрядно злила, но видеть, как распускаются цветы, было отрадой для поэтической души. — Пошли, ну! — поторопил Дадо и отворил двери. Эллей всё ещё мыслями находился неподалёку от Ревеи и не заметил неладное, не заинтересовался, почему дверь не заперта — и это в месте, где полно воров. Более того, под потолком сверкал огонёк. — Я привёл его, дядя! — доложил Дадо и юркнул за дверь. Сердце ушло в пятки. Эллею не хотелось встречаться с Чёрным Туром никогда и нигде, и тем более — сейчас, когда нужные слова не подобраны. Он бросился к двери, когда услышал возню в углу, и рванул ручку двери на себя. Бесполезно. Тогда он толкнул плечом дверь. Та не поддалась. Эллей не сдержался и грязно выругался, неприлично обозвав Дадо, после со злости пнул дверь. Ушибленные пальцы разболелись, и он не сдержал стон. — Ну и ну! Не ожидал от тебя таких словечек, — раздался до боли знакомый низкий голос. Эллей вжался в дверь, всё ещё слабо надеясь, что та распахнётся, и он сбежит, словно последний трус. — Сам от себя не ожидал. Вашу семейку иначе не назовёшь, — как мог, отпарировал он. — Сначала ты решил не встречаться со мной. Сделка свершилась — Тид на свободе, а я… — вздохнул, — не уехал, но и не попадался тебе на глаза. Зачем меня запирать здесь, раз я настолько мерзкий, что?.. Пока он произносил речь, Стелльер успел подойти к нему и упереться рукой в дверь. — Что ты несёшь? — спокойно спросил тот. Запах алкоголя дал понять — выпил. Эллей беспомощно закрыл глаза. Здесь — между Чёрным Туром и дверью — он почувствовал себя в западне. — Только то, что не понимаю, к чему это представление! — выпалил он скороговоркой и юркнул под руку, после взбежал по деревянной лестнице на второй этаж, будто надеялся, что именно там найдётся выход. Выход был. Коренные жители любили вырезать окна только на втором этаже, но не на первом. Эллей был уверен — сказались обычаи, когда жилище строилось так, чтобы порыв ветра не нёс песок внутрь. Пусть дома теперь огорожены городской стеной, но обычай никуда не делся. Он дёрнул щеколду и распахнул створки ставен. — Да стой ты, дурак! Ноги переломать захотел?! — Сильные руки обхватили грудь. Эллей не растерялся и пнул пяткой по лодыжке. Бесполезно. Удар гладиатору что щекотка. — Да что же ты строптивый такой? — взревел Стелльер. — Угомонись! Поговорим — и я отпу… — Второй удар, судя по запинке, оказался куда более чувствительным. — Погоди, гадёныш, я знаю, как тебя унять! Куда было менестрелю, ничего в руках тяжелее мандолины не державшему, тягаться с гладиатором? Перевес сил был явно на стороне Стелльера, и Эллей беспомощно затрепыхался в его руках. — Сам же… Не хотел… — Он попытался извернуться и укусить бывшего любовника за руку, но неудачно крутнулся — настолько, что в шее хрустнуло, а берет свалился на пол. — Понял. Виноват! — Чёрный Тур усмехнулся и разжал руки. — Хотя так оно и есть. Когда Дадо сказал, что толстяк попросил тебя явиться к нему, то я не смог упустить возможность увидеть тебя. Проклятье, не стоило пить! Он зажмурился и потёр виски. Всё же пьянее, чем показалось, заметил Эллей, потому что Стелльера немного шатало. И запах спиртного не портил другой, кровавый, не забытый спустя месяц. Ещё и близость невольная — как внизу, так и сейчас. На мгновение показалось, что Стелльер поцелует, отчего внизу живота начало сладко тянуть. Поэтому хотелось сбежать. — Ладно я всё расскажу, если это поможет нам навсегда расстаться. Видишь ли, жирная задница… Э-э-э… — Эллей замялся и посмотрел в серые — такие знакомые, пьяные глаза. Не сразу он смог заговорить — настолько сильно по ним истосковался. — Ну ладно, неважно. Он ясно дал понять, что мой отец должен понести наказание за то, что добровольно снял мантию. Взамен предложил назвать имя того, кто вынудил уйти отца с пути. Это всё. Завтра в полдень он ждёт ответ. На смуглом лице ничего не отразилось, только грудная клетка вздымалась и дыхание отдавало вином. И волоски в вырезе рубашки, и кусочек мускулистой груди… Ничего не изменилось за месяц. — Я так и знал. Армо давно копает под меня, — поделился Стелльер мыслью, — ищет того, кто окончательно втопчет меня в грязь, — зло рассмеялся. — Раз намекнул, что обнародует, кто такой Чёрный Тур. Только не на того нарвался, потому что… — взгляд из пьяного стал более осмысленным, — не встречал ещё тех, у кого на душе чисто. Вспомни хотя бы Тида Мьоди и его прошлое. Жирный дурак решил, что я испугаюсь, как юнец. Зря: Фрамарр одобряет бои! Эллей отвернулся от него, чтобы подавить желание прижаться к крепкой груди, и задумался. Стелльер определённо не будет против, если он предложит себя. «Подстилка!» — почудился голос отца, и Эллей вздрогнул. Что-то не сходилось, перевёл он мысли в другое русло. Раз Стелльер не боялся и знал, что толстяк копает под него, то зачем запер здесь? Неужели захотел увидеть? «Дурак ты!» — упрекнул разум. «Всё к лучшему, не надо его искать. Давай, скажи, напугай, что он станет отцом!» — подбодрил тот же разум. — Неужели? — Эллей усмехнулся. — Тогда к чему эта игра в прятки? — К тому, что я сглупил и позволил Чёрному Туру прославиться ещё и как похотливому болвану. Конечно, служки «Апогея Пути» не будут болтать, Корен — тоже. Но вот ты… — Стелльер уселся на кровать. — Босттвид тесен. Кто-то да видел, как я отвёл тебя наверх. А ещё… — За кого ты меня принимаешь? — возмутился Эллей. Внутри клокотало от негодования. — Сядь! — Чёрный Тур обнял его за талию и притянул к себе. — Ну и какой ответ ты дашь, а? Расскажешь, что я отыгрался на тебе за Осву? Руки, как ни странно, не жгли поясницу. Напротив, от них шло умиротворяющее тепло. Эллей, задумавшись, не удержался, и потрепал тёмные волосы. И понял, как сильно истосковался по этим ощущениям. Ещё и Стелльер, такой пьяный и… Искренний. Ведь если бы ненавидел, то не прижался бы лицом к животу. — Я не решил, — несмело ответил Эллей. — Не умею лгать, но… Наслышан, какое именно наказание ждёт отступников, от отца. Не желаю такого своей семье! — выдохнул и зажмурился, боясь вспышки гнева, грубого толчка. Стелльер не пошевелился, только сильнее вцепился в рубашку. — Но мало наказания, так и позор падёт на всех нас. Мне-то хуже не будет, я и так падший, но остальные дети ещё, и Вирай… Он маленький совсем! Мой брат, — пояснил, — о котором я только сегодня узнал. — Понятно, прикрываешься семьёй, чтобы насолить мне! — Стелльер резко поднял голову и отстранился, отчего под рубашку пробралась прохлада.— Настоящий Мёрни, кровь Осву. Эллею стало не по себе. Он потеребил края одежды. — Да, я всегда гордился тем, что я — его сын! — неожиданно даже для себя выпалил он. — Даже когда он заявил, что старшего сына у него больше нет! Даже тогда… — закусил губу, не желая признаваться, что в жизни был момент, когда он корчился от боли и истекал кровью, но отец сказал, что он заслужил подобное. — Тебе этого не понять. Ведь семьи-то нет! — Вспомнился Дадо. — Почти нет! Единственный племянник и тот скорее собачонка, но не родной человек. «Дадо, проследи, Дадо, прикрой спину». Так?! Стелльер, багровый от злости, встал. Эллей попятился и ойкнул, когда задом упёрся в подоконник. — Что ты несёшь? — второй вопрос за вечер, спокойный, как ни странно. Эллей вздрогнул, когда Стелльер взял за плечи и легонько встряхнул. — Ты зачем попрекаешь теми, кого давно нет?! — Затуманенного алкоголем, того прорвало на откровения: — Моих родителей убили колонисты проклятые, а я остался жив только потому, что был ребёнком, их единственным и долгожданным! — Он стиснул плечи — почти до боли. В глазах — злой блеск, губы искривлены. Кудрявая прядь упала на лоб, пришлось зажмуриться и сдуть её. Тем лучше: злого выражения лица Эллей не увидел. — Ты хоть знаешь, каково терпеть насмешки в сиротском приюте из-за того, что цвет кожи такой не от загара?! Это тебе-то повезло — Осву три шкуры спустит, если кто сыночка обидит. Ты привык прикрываться семьёй. Мне же приходилось самому… Эллей упёрся кулаками в грудь любовника, но не оттолкнул. Что-то не сходилось. Если Стелльер рано осиротел, то откуда взялся племянник? — Хорошо, — глухо произнёс он и закрыл глаза, чтобы не видеть пьяный взгляд, полный — не ненависти — обречённости и тоски. — Я проклятый колонист, виноватый лишь в том, что творили мои предки, ещё и в том, что мой отец перешёл дорогу двадцать лет назад. Всё? Теперь позволь уйти! «Не стоило к тебе приближаться!» — подумал он. Даже сейчас, спустя месяц, кровавый запах взволновал его, взбудоражил чресла. Хотелось увидеть, как сохранившие вкус вина губы открываются, как раздаётся вздох страсти. — Не позволю. Ключи у Дадо, а я не собираюсь быть виновным в том, что ты переломал конечности или — того хуже — свернул шею при падении! — прошептал Стелльер, взял Эллея за затылок, притянул к себе и поцеловал. Эллей слишком истосковался, чтобы оттолкнуть. Даже привкус выпитого накануне вина не отвратил. Стелльер отнюдь не бережно подтолкнул его к кровати, бросил лицом вниз и навалился сверху. Мурашки побежали по шее, когда Эллей почувствовал горячее дыхание на затылке. — А ты не подумал, что я слукавил? — шепнул Чёрный Тур и обвёл языком раковину. — Может, я скучал! — Ещё скажи, что влюбился. Не поверю! И… — Эллей вздохнул, когда Стелльер поцеловал его в затылок, и не договорил то, что хотел сказать — уж слишком приятными оказались прикосновения языка к шее. — Ты не дурак! — Стелльер вернулся к уху и легонько прикусил мочку. — Хотя становишься таким податливым, когда лежишь подо мной. Ведь признайся, что по-прежнему меня хочешь. — Эллей покорно развёл ноги, когда он просунул между бёдрами колено. Его щёки запылали, а сердце бешено колотилось. Чёрный Тур поддел руки под рубаху. — Проклятье! — выругался он и стал возиться с узлом. Когда с пояском было покончено, задрал рубаху и погладил спину. — Знаешь, тебе к лицу такая одежда. Эллей подавился воздухом, когда он провёл рукой вдоль позвоночника, после поцеловал между лопатками, и всхлипнул, стыдясь самого себя за то, что за месяц ничего не изменилось, он по-прежнему готов охотно лечь под Чёрного Тура лишь по одному его желанию. И своему тоже. Словно и не было разлуки. Эллей приподнял зад, чтобы помочь любовнику стянуть штаны. Стелльер навалился на него и, рывком стащив с себя мешавшую одежду и пристроив член между ягодицами, неспешно вошёл в сочившийся смазкой зад. Вот они, знакомые, но забытые ощущения, как в первый раз, разве что Эллей не сжимался, охотно принял в себя член, и закусил губу, чтобы не застонать, когда Чёрный Тур навалился на него всем весом и толкнулся как можно глубже, одновременно зарываясь носом в кудри и вдыхая. — Скажи когда! Оттолкни! — попросил тот, вколачиваясь как можно глубже в его тело. — Чтобы… Не как в прошлый раз! «Поздно!» — подумал Эллей, но промолчал, не желая портить такой миг, и подался назад, принимая в себя член ещё глубже. Разом больше, разом меньше… Стелльер наутро не вспомнит, что было. Терять нечего, поэтому Эллей шумно вздыхал и закусывал губу. Он не рассчитывал, что вечер закончится именно так, что Стелльер будет дышать прямо в ухо и входить в него раз за разом. Поэтому он наслаждался близостью и не собирался отталкивать любовника. С прошлым разом не сравнить, а ведь так хотелось заглянуть в серые глаза. Эллей и из этого нашёл приятное: подушка пахла Стелльером. Всё пропахло металлом, хотя дом был деревянным — начиная от пола, заканчивая стенами. Разве что скромная мебель украшена резьбой, похожей на вышивку на купленной сегодня рубашке. Дом был скромным, аскетичным. Мебели мало, зато простора много. Будничные отвлечённые мысли во время соития — глупо, однако в полной мере можно ощутить всё — и винно-кровавый запах, и грубость простыни — порой из-за того, что головка тёрлась о грубую ткань, было неприятно, хотя и не больно. Эллей закусил губу и приподнялся, чтобы ощутить в себе член как можно глубже. Раззадоренный спиртным Стелльер не выдержал, сжал плечи, сделал последний — самый сильный — толчок и с глухим стоном излился, после задышал в ухо. Эллей лежал не шевелясь, дожидаясь, когда его любовник откатится. И не хотелось, признал он себе. Просто ощущать член в себе — прекрасно не меньше, чем экстаз. — Я же просил! — тихо произнёс Стелльер, когда узел опал, затем отстранился и резко сел. — Ты чего добиваешься? — Я?! — Эллей перевернулся на спину, после поискал глазами тряпку. — Этого могло вообще не быть, если бы ты позволил уйти. — Ну вот, я ещё и виноват. Хотя да, виноват! — Стелльер покачал растрёпанной головой. — Потому что вспоминал тебя, думал, не зря ли обидел. — И взгляд, по-прежнему пьяный, в этот раз замутнён похотью. — Думал, не выдержишь, объявишься. Даже ждал, а ты… А ты не приходил! Ты пришёл — и я по пьяной лавке не сдержался. Виноват… — вздох. — Конечно, виноват! — На глаза попалось полотенце, висевшее на спинке кровати, и Эллей потянулся за ним. Между ягодицами было липко. — Мы оба виноваты. — Стелльер молча следил за его вознёй. — Но даже если бы я остановил, то ничего бы не изменилось. Всё случилось месяц назад, когда ты был трезв! Сейчас уже поздно думать о последствиях. Наконец-то. Ещё один груз с души, пусть и не целиком, ведь двоим нести ношу, двоим решать, что делать… От признания Стелльер, сидевший со спущенными штанами, дёрнулся. Опомнившись, забрал полотенце и вытер вялый член. Эллей поднял одежду и принялся надевать её, чтобы молчание не тянулось. — Я обещал помочь — я это сделаю, — услыхал он и замер. Руки похолодели, когда представилось, что именно придётся пережить снова, но лучшего выбора не осталось. — Теперь давай спать. Поздно уже, подниматься придётся рано. Ложись в кровать Дадо. Он не придёт. Проклятый вор задурил ему голову, а поделать я ничего не могу! Прозвучало обречённо. В этот миг Стелльер напомнил Эллею Осву. Тот именно с такой обречённостью в голосе разговаривал, когда узнавал неприятные новости о детях, особенно тогда, когда узнал, что вот-вот станет дедом. Чёрный Тур любил племянника, словно сына, судя по тону. Племянника ли? Ведь сам сказал, что был единственным ребёнком в семье. Спиртное не только пробудило похоть, но и развязало язык, заметил Эллей, довольный, что они побеседовали без злости и взаимных упрёков. «Жирной заднице стоило всего лишь подпоить его!» — подумал он, подошёл к кровати и сел, после взял Стелльера за руку. Тот даже не отстранился. Напротив, сжал пальцы — так, будто истосковался за долгий месяц. Теперь пришло время Эллея Мёрни бить под дых. — Ты упомянул, что остался сиротой, — победно произнёс он, — но при этом приходишься Дадо дядей. Так кто же из нас лжец? Я — тот, кто прикрывается семьёй, или сирота, который боится признаться племяннику, что он не племянник вовсе, а сын? Смуглая рука дрогнула. Стелльер шумно вздохнул, отвернулся и… Всхлипнул? — Проклятье, зачем я пил столько?! — упрекнул себя и отпустил руку, затем ссутулился и обхватил голову. — Дурак, болтливый. Похотливый в придачу! — Он напомнил льва в клетке, которого сквозь прутья решётки пытались достать пиками — так он метался. — И взгляд серых глаз затравленный, и рык жалостливый, когда, повернувшись, добавил: — Можешь это сообщить Армо — толстому жрецу. И отец твой будет в безопасности, и мне отомстишь за обиды. Только Дадо… Он ничего не знает. Эллей закусил губу. Ему было нерадостно выведать тайну. Он мог отомстить, тем более Стелльер не собирался убивать его, только раскачивался и несколько раз пробормотал: «В одном был прав Осву: всю жизнь бояться, что правда всплывёт, — страшное наказание!» Он пьяно улыбнулся и закрыл глаза. Почувствовал то же облегчение, как Эллей, когда поделился прошлым с Барри, когда переступил через себя и написал родным? — Расскажи ему, — шепнул он и сжал сильное, поросшее тёмными волосками запястье. — Вот увидишь, всё не так страшно. Ведь сам думал, что родители не простят то, что заставил страдать. Оказалось, время лечит. Оно должно вылечить Дадо, для которого откровение станет ударом.