Чёрный Путь

— Я был молод и беспечен. Слишком беспечен, — начал Чёрный Тур. — Первый раз — он такой, и я понятия не имел об осторожности. — Он усмехнулся и покачал головой. — Да, что ты смотришь? Жрецы, видишь ли, безликие. Все обращают внимание на них, как на мебель. Однажды мне пришло в голову снять мантию не только на арене. Я сбежал в местную таверну. Тогда ещё у неё было другое название — совсем неприличное, пока её не выкупил Аризан. Сначала было страшно, я боялся, что кто-нибудь узнает, но… Все увидели везучего юнца с арены, но не служителя храма. Тогда я осмелел. Ещё пара походов — и я встретил лютниста, задорного и милого. Проклятье! Да я дотронуться боялся до него. Вот кто мне казался верхом совершенства — тощенький сладкоголосый менестрель! После этого я потерял голову и, как ты понял, стыд. — В результате появился Дадо, — сделал вывод Эллей. — Где… он? — Погоди, — перебил Стелльер. — Однажды он сам дождался меня у арены и… Остальное ты понял, не маленький уже. Нетрудно догадаться, чем всё закончилось. — Хорошо, что ты не оставил! — Эллей вздохнул. Он слукавил: Стелльер не бросил лютниста. С ним же всё кончено. Осталась самая малость… — Оставил. Несколько последних выигрышей с арены я отдал, чтобы он позаботился обо всём. Он решил всё по-своему, ничего мне не сказав, — он нервно сглотнул, — а после написал, когда его одолела чахотка, и он не смог найти деньги, чтобы прокормить Дадо. До сих пор помню те строчки. Когда я, наконец, смог вырваться и разыскать их, то, как выяснилось, Левиер умер, а Дадо оказался в сиротском приюте. Я сам там рос и не смог допустить, чтобы мой сын прошёл тот же путь. Да и… Нельзя служителям Четверых иметь детей. Мы должны быть отданы только им. Потому пришлось представиться дядей. И представляться до сих пор. Стелльер стянул бутыль со стола и приложился к горлышку. Даже бульканье вина не смогло перекрыть шорох у двери. Эллей оглянулся. Цветастая ткань промелькнула и исчезла. — Дадо! — Он вскочил с кровати и бросился к двери. Какое там? Дадо сбежал с лестницы и юркнул за дверь. Угнаться за ним Эллей не смог и растерянно заозирался. Решив, что бегать по трущобам бесполезно, а ночью — и опасно, он вернулся в дом. После нескольких глотков Стелльер едва держался на ногах. Бутылка выпала из его рук. — Когда-нибудь это должно было случиться, — заплетающимся языком произнёс он и сполз вниз по стене. Эллей молча посмотрел на него, пьяного и поэтому открытого одинокого жреца. «Если прошлое вернулось, то зачем… Зачем поступать так же?» — размышлял он. Но не находил ответ. — Он вернётся, — утешил себя Стелльер. — Утром в храме поговорим. — А если не вернётся? — Эллей сел. — Вернётся, — вздох, — как же он похож на Левиера! «Я бы не вернулся!» — Эллей стянул с себя штаны и рубаху, после улёгся на кровать. Он понимал Дадо — того, кому следовало всё рассказать. Сын не вправе не знать об отце, правда, подслушанная, слишком болезненная. Выпивка сделала своё дело, и Стелльер дополз до кровати и захрапел. Эллей не сомкнул глаз. События дня, весьма насыщенного, не позволили безмятежно уснуть. Двое коротавших ночь — почти родители. Одно радовало — скоро всё решится, и одной проблемой станет меньше. Проблемой ли? Эллею стало не по себе от этой мысли. Даже если он решится на иной вариант, то житья не станет. Он знал, какое отношение к полукровкам. Дадо в этом месте знают, уважают, но Стелльер никогда не давал племянника — сына — в обиду. Эллей вздохнул и постарался успокоиться. Ведь немало разнокровных детей. Он вырос с такими, дружил с ними втайне от отца и ничего не смог бы сказать плохого. Да и со временем Осву Мёрни успокоился, научился судить о соседях не по цвету кожи. Забыл обиды. И немудрено: добродушный Тэрей Мёрни умел угомонить. Его голос всегда был тихим, успокаивающим. Когда он заговаривал, уходили и злость, и обиды. Только однажды у него не получилось. Осву настоял на своём. «Что мне, привыкать, что ли?» — решил Эллей и повернулся к стене. Он слишком зависел от отца, чтобы противиться. По юной наивности казалось, что как только избавится от проблемы, так все перестанут коситься, вернётся былое уважение к семье. Не вернулось. Когда Гарет, перепуганный, в изодранной одежде вернулся домой и бросил: «Это из-за тебя надо мной надругались», — Эллей не выдержал. Тэрей успокаивал своих детей. Первенцу доказывал, что тот не мог быть виноват, потому что не насиловал брата. Второму сыну — что мразь в любом случае покусилась бы, на то она и мразь, в любом случае нашла бы повод, лишь бы залезть на молоденького паренька. Осву встал на сторону Гарета. Эллей оказался в меньшинстве. Из-за него в прежде мирной семье начались ссоры. Поэтому казалось, что всем было бы лучше, если бы его не стало. Он даже не задумался, где будет жить. Почтовый дилижанс направлялся в Босттвид. Остановки на постоялых дворах помогли заработать. Менестреля везде привечали, не было такого, чтобы тот ушёл голодным. Грязные намёки не на шутку пугали, отчего Эллей, в чьей памяти ещё жила невыносимая боль и чувство пустоты, шарахался как ошпаренный. К счастью, до насилия дело не дошло. «Гарет, простил ли ты?» — Эллей перевернулся на другой бок. Стелльер храпел, в комнате витал запах перегара. Одно утешало: у бесплодного брата последствий быть не могло. По наивности казалось именно так. Уехав, Эллей вспомнил о дурных болезнях и молился Янерру, чтобы Гарета обошла стороной эта беда. Взываний к богу хватило ровно на дорогу. Потому что Босттвид к чужакам оказался суров. Только в строчках получилось легко. Эллей, узнав цены за комнату в «У Аризана», приуныл, к тому же в таверне играл некий лютнист. Пришлось поберечь немногое, что осталось. Несколько ночей получилось скоротать в ящиках на рынке. Когда монеты закончились и не на что стало купить обед, Эллея, вздумавшего поиграть на улице, избили. Он не любил вспоминать этот день, хотя благодарил богов, что и мандолина, и он сам остались целы. Странно, что главарь шайки, в том числе и бездомных музыкантов, сам не тронул и цепным псам приказал не прикасаться, обошлось без изнасилования. Сейчас Эллей даже был благодарен, потому что именно после избиения ему вздумалось пойти к реке. Рёбра болели, но он играл. Хорошо ещё, что пальцы не сломали, иначе осталось бы прыгнуть в воду. Только костяшки содрал, когда падал на землю. Таким, избитым, но не позволившим голосу сломаться, его застал Мартиш, направлявшийся в трущобы… Тёмные как ночь глаза, улыбчивые, с лучиками морщинок, огромный нос на узком лице и вечная полуулыбка — в этом был весь мастер Мартиш. Ему не нужен был плектр, он живо перебирал струны пальцами, а Эллей ловил каждое его движение. Не получалось, но он опять ловил. «Не пытайся стать мной. Будь собой и делай то, что умеешь, в совершенстве!» — повторял Мартиш. Эллей его не слушал. Он хотел научиться играть так же. Но пришлось стать собой, когда тот умер. Сейчас они играли вдвоём. Эллей пытался поймать ритм и улыбался. Увы, недолгим оказалось счастье: Мартиш исчез, только музыка продолжила звучать. Когда замолчала, Эллей открыл глаза. Всё то же: храп на соседней кровати, перегар и темнота. Мартиша нет, он умер. Всего лишь привиделся во сне. За ним Эллей был как за отцовской спиной. Мартиш замолвил словечко, упросил Кеша взять ещё одного квартиранта, просил не выставлять вон, когда денег не было, но дать шанс. Тиду Мьоди, снимавшему комнату, пришлось потесниться. Тот не расстроился, напротив, обрадовался, что скучать не придётся, к тому же платить вдвое меньше… До рассвета Эллей не сомкнул глаз. Ему хотелось вернуться в то время — до того, как Тид уговорил его пойти на злополучную арену; до того, как он увидел игру мышц на потном загорелом теле. До того, как пропал от победной улыбки. Ведь было всё: и переживания, и едва ли не остановка сердца, когда по голой груди прошлись львиные когти… Эллей допытывался у сплетников в «У Аризана», что с Чёрным Туром. Узнав, что тот жив, радовался, играл лёгкие бравурные мелодии, а не тяжёлые, когда в душе царил мрак. Теперь мечта сбылась. Только какой ценой? Стелльер был с ним близок, но лучше бы всё осталось в мечтах. Не случилось бы беды. Теперь дожидайся, когда тот поднимется, больной с похмелья. Но тот, вопреки догадкам, рано встал. Обрадованный Эллей тут же подскочил. — Дадо вернулся? — спросил первое, что пришло в голову, хотя ответ знал. — Нет, — глухо ответил Чёрный Тур. — Дуется до сих пор. Уверен, что он где-то с Мьоди. Вот же наказание на мою голову! — Сам выбрал его в служки Сивали. — Ничего ты не понимаешь! — Стелльер махнул рукой и потёр виски. — Болтать не могу, но ты не можешь не знать, что не я выбираю, а боги. Обряд есть для этого. Замену почившему жрецу Сивали искали давно и упорно, но не находили. Однажды, когда Тида везли в лечебницу, боги дали знак. Не скажу, что я доволен. Скорее наоборот, придавил бы вора поганого своими руками, чтобы голову Дадо не морочил. Эллей откинул одеяло и поднялся, затем аккуратно оправил измятую простыню. — Кстати, тебя лютнист научил разбираться в инструментах? — с этим вопросом взял рубашку, отметив, что совершенно перестал стесняться и разгуливал в одном нижнем белье. — Да! — Стелльер отвёл глаза. — Злился, когда кто-либо лютню с мандолиной путал. Эллей улыбнулся и опустил руки с зажатой в них одеждой. Прошлое Стелльера не вызвало вспышку ревности. Иные мысли и беспокойство вытолкнули остальное из головы. — Когда… — несмело поинтересовался он, опустив голову и взглянув на живот, которому навсегда придётся остаться плоским. Стелльер нахмурился и почесал небритый подбородок. — Не сегодня. И не завтра. В храм мне нужно, чтобы поговорить с Дадо. Уверен, он там. — Он зажмурился и потёр виски. — И тебя без присмотра оставить не могу. Вдруг начудишь, как до этого Левиер. Что делать, проклятье?! — Не волнуйся. Я бы… — Эллей замялся, — вообще не сказал, если бы… хотел… Но мне… Кеш выгонит, а отец на порог не пустит. У меня нет выбора! — Тем лучше! — Чёрный Тур, насколько смог, привёл себя в порядок и спустился вниз, после набрал из стоявшего в углу ведра пригоршню воды и умылся. — Где-то остался пирог. Поищи в буфете. Дадо отлично готовит, даром что дымит, словно печная труба. От упоминания имени сына его лицо перекосилось. Эллей сошёл со скрипучей деревянной лестницы и встал рядом с ним. — Он простит. Ведь ты, несмотря на ложь, замечательный отец. — Он потянул носом и положил руку на плечо. — Не нашёл отговорку и не бросил его там, в приюте, а вырастил. Чёрный Тур смахнул его руку. — Я вообще не хотел, чтобы он появлялся на свет, — огрызнулся он. — Но раз появился, то куда мне было деваться? Да, не сразу привык к нему, порой хотел отдать назад, потому что понятия не имел, что делать с пятилетним сорванцом, норовившим нашкодить. Соседи помогли. Они забирали его, пока я был занят. Со временем привык! «И теперь жизни без него не мыслишь!» — догадался Эллей, заметив скорбь на смуглом лице, затем медленно побрёл к выходу. — Стой! — позвал Стелльер и открыл дверцы буфета. — Остаться ты не намерен, как погляжу. Тогда забери. Я не изверг, чтобы морить тебя голодом. — Он взял четверть оставшегося пирога и завернул в полотенце, после протянул. Эллей охотно взял свёрток и понюхал. — Яблочный! — умилился он. В последнее время так хотелось яблока!

***

Кеш разозлился, потому что от него не укрылся посторонний запах. Он не просто признался, но успел прожужжать уши. Эллей и так был не в духе, чтобы выслушивать, как низко он пал. Потому что на самом деле низко пал. «Уж не маленьким Дадо надавил мой отец на Стелльера? — размышлял он. — Узнал, что появился или должен появиться… Да, они, жрецы, выяснить, чья кровь, умеют!» Был наслышан, во всяком случае, что богатеи отдавали немало монет за волшбу, чтобы понять, своих ли детей растят. Бедняки, ясно, такого себе позволить не могли. Всё сходилось. Как узнал Осву, лучше спросить у него самого. По словам Стелльера выходило, что загадочный Левиер отстал, едва получив деньги. — Опять! Я в кои-то веки понадеялся, что всё позади, но ты… Ты порочишь мою репутацию своим охочим до чужих членов задом! — негодовал Кеш. Пусть злится, не до него. «Хотя почему — не мог? Увы, есть обидчивые. Вот и его не устроил откуп!» — мелькнула догадка. Эллей откусил от пирога и запил травяным чаем. Он по-прежнему не обращал никакого внимания на ворчуна и молча ел. Аппетит у него был что надо, особенно в последнее время. Не хотелось растолстеть, и он надеялся, что скоро всё закончится. Внезапно осенило. Ведь не поделился с Кешем. Возможно, поэтому тот так зол. Вот что голод делает. Эллей отрезал хороший кусок, положил на тарелку и подвинул к хозяину. Тот склонил голову и понюхал. — Наш рецепт, — отметил и откусил. — Скажите, вы знакомы с Дадо? — вопрос прозвучал внезапно и не имел никакого отношения ни к ругани, ни к яблочному пирогу. — Это ещё что такое? Ты спутался с Дадо? Этим… Который дымит, как сто печных труб разом?! — Кеш поднял голову и вытаращил глаза. — Если ты хоть раз здесь закуришь, то отправишься на улицу! Слышишь?! — Я ещё не выжил из ума! — Эллей поперхнулся. Прокашлявшись, продолжил: — Не хватало только табаком испортить голос. Проблема в том, что он пропал, а его от… дядя с ума сходит. Кеш замолчал и нахмурился. Даже если не даст ответ, то наступит долгожданная тишина. Эллей доел пирог и запил остатками чая. — Дядя, говоришь. Ха! — хмыкнул хозяин. — Я-то голову сломал, с кем ты спутался. С Чёрным Туром, гладиатором. Эх, а ещё не верил, хотя вас видели вместе на Эггьере. Ну да, конечно, бесстрашный сильный воин, мечта поэта. Как я сразу не догадался-то? Эллей приготовился выслушать гадости. Он боялся узнать то, что разочарует в гладиаторе окончательно, хотя, казалось бы, всему есть предел. Одного того, что он стал игрушкой для утех и орудием мести недругу, хватит с лихвой, чтобы навеки распрощаться с грёзами о любви. А уж двойная жизнь, сын, которого Стелльер выдавал за племянника, и попытки избавиться от проблемы отнюдь не украшали нелепые отношения. Вдобавок тот убрал с дороги отца… «Но не убил же! И Дадо не оставил в приюте! Да, лгал ему, но не бросил, хотя дети ему не нужны», — сделал попытку оправдать любовника Эллей. В конце концов, если бы Осву не покинул храм, то его не было бы на свете. Уже за это можно поблагодарить Стелльера — за невольно подаренную жизнь, которую любил до безумия, несмотря на ночёвки на улице, безденежье и порванную предпоследнюю струну. Любил и сейчас, хотя страшно боялся испытать боль прошлого. — Да, это он, — шепнул Эллей и подпёр подбородок кулаком. — Странно, — внезапно пробормотал Кеш и почесал седую голову. — Он никогда не заводил таких долгих отношений. Что он в тебе нашёл? — Он сощурил глаза. Не получив ответ, добавил: — Хотя зачем я спрашиваю? Не так уж много витающих в облаках менестрелей. Видимо, ему не нужны те, кто только ходит по земле, вот и влюбился… — Он не влюбился! — Эллей вскочил так, что стул грохнулся. — Возможно! — Кеш махнул рукой и опрокинул кружку, к счастью, пустую. Ловкие музыкальные руки успели вовремя подхватить посуду и поставить на стол. — Но я знаю едва ли не всех в трущобах, вернее, знал, пока не разжился домом и не переехал. Молодёжь мне почти не знакома, но Чёрного Тура застал, когда он только-только купил надел и построил домик. Юный он был, совсем юный, даже моложе тебя. Так и осталось загадкой, где он обитал. Всегда нелюдимым был, ни с кем не делился секретами и жил один. Я уехал из тех мест, но порой захаживал и, признаюсь, был немало удивлён, когда увидел его с мальцом. Оказалось, брат у него был да помер. Не думал, что он справится с ребятёнком, был уверен — сдаст его в приют. Нет, удивил! Эллей охотно выслушал рассказ. Наперекор всем домыслам, Стелльер оказался заботливым любящим отцом, пусть и стал им, когда был совсем юным. Эллей посмотрел в окно. Солнце стояло высоко в зените. — Ой, простите, — вскочил, — пора бежать, а я даже не вымылся! И даже не придумал, какой ответ дать жрецу. «Почему бы не ответить, чтобы ты оставил мою семью в покое, жирная задница?» — решил он и выбежал за дверь. День выдался жарким. Вот-вот — и солнце войдёт в зенит. Пора в храм…