Границы связи

      Огромный театральный зал, освещенный яркими огнями изящных люстр, блистал во всей красе. Однако, на зрительских местах был лишь один человек. Пожилая женщина, со сведенными к переносице черными бровями сосредоточенно наблюдала за действием на большой сцене. Решающая генеральная репетиция перед первым большим концертом в этом новом году проходила особенно интенсивно. На плечи смешанной труппы легла важная задача — исполнить на высшем уровне балет по мотивам сказки Эрнста Гофмана «Щелкунчик и мышиный король». Но еще большая ответственность пала на ноги совсем юной девочки, которая целых шесть лет упорно шла к тому, чтобы ее выпустили на сцену национального театра.       Громко хлопнув в ладоши, балетмейстер в очередной раз прервала репетиционное выступление рыжеволосой малышки.       — Даст, — строго изрекла она, холодно смотря на уже дрожащую от напряжения и усталости ученицу, — больше легкости, больше грации! Будь Мари, переживай на сцене ее чувства! Сейчас ты слишком сумасбродна, ты слишком Даст, а нужно всецело быть Мари!       И вновь прогон па-де-де, вновь необычное, но уже приевшееся звучание оркестра, вновь хрупкая и нежная тема танца, от которой кружит голову и подташнивает. Невыносимая боль сковывает ноги, но упорство не позволяет отступать. Нужно все исполнить как можно лучше, выступить на отлично и наконец забыть о балете. За годы долгих и изнуряющих тренировок, за месяцы почти убийственной работы Даст решила для себя одно — первый выход на большую сцену театра будет последним. Пожалуй, балет совсем не то, чем ей хотелось бы заниматься всю свою жизнь, не то, чему хотелось бы всецело отдаваться. Но эти годы не были потрачены впустую. Отличная растяжка, крепкие мышцы, жесткие ноги и множество друзей из труппы — лишь малая часть того, что дал ей балет. Не считая, конечно, некоторых проблем со здоровьем, не раз переломанных костей и в какой-то степени изуродованных пальцев ног.       Главное только, чтобы на концерт пришли родители. Пожалуй, об этом Даст переживает больше, чем о своем выступлении. Ведь если не будет их — какая разница, как все пройдет.

***

      Оглушающий шум прибывающих и вылетающих самолетов, толпа людей и пропавшие билеты на последний рейс до Мюнхена — все так и говорило о том, что путь до дома окажется труднее, чем предполагалось изначально.       Напряженно проведя пальцами по короткостриженым темно-русым волосам, мужчина обреченно выдохнул и умоляюще посмотрел на агента по регистрации за стеклом.       — Может, есть какие-нибудь частные рейсы? — с надеждой в голосе спросил Франц Рихтер, но сотрудница лишь отрицательно помотала головой.       — Ближайший рейс, на который еще есть билеты, завтра утром, — с долей сочувствия изрекла она.       — Мх, — тяжело вздохнул он, безнадежно посмотрев в сторону своей жены, обеспокоенно перебирающей пальцы на руках и смотрящей в пол, — давайте два на него.       Получив на руки билеты, Франц медленно прошагал к Имме. Женщина на мгновение подняла голову вверх, но, столкнувшись с огорченным взглядом мужа, вновь опустила ее вниз.       — Даст сильно расстроится, — почти шепотом вымолвила Рихтер.       — Мы успеем к началу ее концерта, — не веря в собственные слова, как бы подбадривающе сказал мужчина.       — И все же, я не понимаю, что именно пошло не так, — растерянно буркнула стоящая рядом Клинтон, — она не должна была взрываться, не должна была…       — Сэмми, мы не могли предсказать наверняка поведение ХЯО, — Бэйли положил руку на плечо Саманты и глубоко вдохнул.       Осознание того, что из-за подстроенного провала кто-то погиб сильно тяготило как Клинтонов, так и Рихтеров.       — Нам еще повезло, что мы выбрались наружу до запуска, — пробурчал Франц, — иначе, мы бы в лучшем случае застряли на базе, а в худшем — сами попали бы под удар.       Имма резко развернулась и потупила взор на виднеющуюся за панорамным окном посадочную площадку. На улице сейчас тоже совсем неспокойно. Тучи на небе сгущаются, а вой ветра заглушает все окружающие звуки.       — Метель… — задумчиво проронила Рихтер. — Тот мужчина с рубиновыми глазами, что с ним стало… это ужасно… — тихо вымолвила она.       — Клайд и Кросс просто наблюдали за его мучениями, — шикнула Саманта, обхватив себя руками, — как же бесчеловечно.       — То, что вместо вмешательства мы просто ушли — тоже трудно назвать человечным, — прошептала Имма.       — Мы бы ничем и не смогли помочь, — обреченно выдохнул Бэйли, — Афтер — та порода семьи, которой поперек горла не пойдешь, только сам свое горло под лезвие ножа подставишь.       — И ведь подобное пережило столько человек… — с неприкрытым ужасом изрекла Клинтон. — А если бы она все-таки взлетела…       — Мы сделали все, что могли сделать, — сказал Франц, взяв с пола средних размеров сумку и перекинув ее через плечо, — как минимум, проект провален, все расчеты уничтожены, а мы пытаемся лечь на дно.       — Только вот как ОНИ отреагируют на этот провал — еще неизвестно, — задумчиво изрекла Саманта, — это лишь в лучшем случае они могут закрыть глаза и отступить от повторной попытки создания ХЯО.       — Кроме того, мы не знаем, лишило ли нас это той защиты, которую нам обещали во время участия, — проронила Имма.       — И чем все закончится — остается лишь гадать, — добавила Клинтон.       — В любом случае, быть сейчас здесь — нет никакого смысла, — пожал плечами Франц, — Имма, нам нужно найти гостиницу на ночь.       — Может, останетесь у нас? — с некоей надеждой предложил Бэйли. Все же, присутствие Рихтеров казалось каким-то смягчающим обстоятельства фактором.       — Думаю, нам лучше будет побыть врозь, — отказалась Имма, начав неспешно шагать к выходу из аэропорта.       — Бэйли, может останемся у моей мамы вместе с Крисом? — почти умоляюще спросила Саманта, схватив мужа под руку, направляясь следом за Иммой.       Глотая ком в горле и закапывая как можно глубже страх возвращаться домой, Клинтон все же кивнул, сильно сомневаясь в собственном согласии. Главное вообще добраться до тещи и сына, а там уже как пойдет.

***

      Зима в этом году выдалась бесснежной. Однако, Мюнхен и без снега сиял ярче любого хорошо отполированного драгоценного камня. Теплый свет в окнах домов, практически порхающие на облаках из света башни, великое множество гирлянд, яркие вывески и прочие радующие глаза рождественские украшения преображали город, делали его сказочным, будто бы совсем ненастоящим. Все же, Даст свой родной город любит больше зимой, нежели летом. Ведь именно в это время года все внутри охватывает детский восторг, разум заполоняют безумные фантазии, а любая мелочь кажется неописуемо приятной.       Даже открывшаяся рядом с домом частная булочная смогла вызвать бурю эмоций у проходящей мимо девочки, с изумлением осматривающей блистающие на витрине произведения рук настоящего мастера кулинарии. Внутри так и возрастало желание опробовать переливающийся в ярком свете румяный пончик, украшенный глазурью из молочного шоколада и посыпанный миниатюрными снежинками из, наверное, белого шоколада. По крайней мере, хотелось бы верить, что в украшении использовался именно шоколад. Его-то Даст любила особенно сильно. Только вот жизнь балерины лишала ее любых лакомств. Разрешались только особо строгие диеты, подстроенные под растущий организм ребенка.       — Я же все равно больше не буду заниматься балетом, — буркнула себе под нос девочка, спрятав лицо под светло-пурпурный шелковый шарф, — пятьдесят евроцентов…       — У нас сейчас акции, — донесся радостный мальчишеский голос со стороны, — скидка двадцать пять процентов на все!       — Хм? — вопросительно хмыкнула Даст, повернувшись к незнакомому пареньку, во всю сверлившему своими карими глазами проходящую мимо потенциальную посетительницу булочной. — То есть…       — Пончики за тридцать семь евроцентов, — улыбнулся он, подскочив к девочке, — их у меня папа печет, даю слово Бруно, они очень вкусные!       — Так, значит, тебя зовут Бруно? — уточнила Рихтер, ехидно прищурившись. Мальчик растерялся, не сразу поняв, откуда она знает его имя. Рассеяно кивнув, он несколько раз обошел Даст, осматривая ее с ног до головы, после чего резко остановился и заглянул прямо в ее карминово-красные глаза.       — А тебя как? — задумчиво спросил он, на что Даст лишь пожала плечами и загадочно улыбнулась.       — В любом случае, пока я не могу позволить себе нечто подобное, — тяжело выдохнула она, — вот завтра после концерта обязательно сюда загляну!       — Ах, — восторженно выдохнул Бруно, — после концерта? Кажется, я что-то слышал про балет…       — Да, ты правильно слышал, — хихикнула девочка, вновь бросив голодный взгляд на витрину, — завтра раз и навсегда распрощаюсь с ролью балерины!       — Отчего так? — изумился парень.       — Надоело, — пожала плечами Даст, — не хочу больше этим заниматься.       — А чем тогда хочешь? — удивленно спросил мальчишка.       — Хм, — задумалась Рихтер, вытащив лицо из-под шарфика и обхватив рукой подбородок. Осмотревшись по сторонам, Даст попыталась уцепиться за что-то взглядом. За что-то, что помогло бы ей определиться со своими новыми увлечениями. — Я еще не придумала, — выдохнула она, опустив руки и надувшись из-за того, что вокруг ничего интересного так и не нашла.       — Хочешь, могу научить тебя печь пончики по секретному папиному рецепту?! — воскликнул Бруно, на что Даст неожиданно поморщилась.       — Не люблю готовить, слишком грязное занятие, — сказала она, вздрогнув от какой-то личной неприязни к процессу приготовления чего-либо.       — Ох, — разочарованно выдохнул парнишка, с долей обиды посмотрев на новую знакомую, — тогда, что ты любишь?       — Музыку! — резко взбодрилась Рихтер, раскинула руки в стороны и с восторгом посмотрела на усыпанное молочными звездами небо. — Петь, танцевать, сливаться с мелодией!       — Так займись тогда музыкой, — пожал плечами Бруно, не понимая восторга девочки.       — Решено, — воскликнула Даст, подорвавшись с места и побежав куда-то вперед, — после концерта сразу же займусь пением!       — Хах, — уперев руки в бока, Бруно проводил немного растерянным, но теплым взглядом девочку, — а имя-то ты так и не сказала! — выкрикнул он, показав ей в след язык.       — А ты и не настоял на том, чтобы я его назвала! — ответила она, скрывшись за углом.

***

      При виде белоснежной входной двери в Даст почему-то просыпалась особенно теплая радость. Домой всегда хотелось вернуться поскорее, а приближение к нему чуть ли не создавало крылья на спине девочки, которая, без преувеличений, буквально летела туда.       Остановившись прямо около входа в дом и достав ключ из кармана куртки, Даст резко замерла, потупив взор на рождественский венок на двери.       Прищурившись, сложив руки на груди и пару раз топнув ножкой, девочка громко охнула и спешно принялась поправлять положение венка. Как ей показалось, он находился отнюдь не в центре. Однако, закончить задуманное ей не позволили, поскольку дверь резко открылась наружу, неслабо ударив саму Даст по носу.       Шикнув и схватившись за ушибленное место, девочка с неприкрытой злобой посмотрела практически на свое зеркальное отражение. Разница между ней и другой девочкой, крепко сжимающей ручку двери в руках, была минимальна. Заключалась она лишь в том, что Даст была выше и имела глубокий медный цвет волос, почти золотистый, в то время как другая девочка имела светло-медные, более тонкие волосы. Различие было и в цвете глаз. Если у одной они были карминово-красными, то вторая, по всей видимости, унаследовала гетерохромию: ее правый глаз был карим, а левый — темно-серым.       — Пайпер, ну кто тебя просил, — прошипела Даст, потирая ушиб.       — Я услышала тебя, вот и решила открыть, — неуверенно изрекла Пайпер Рихтер — младшая сестра Даст. Разница в возрасте у них, однако, совсем небольшая. Всего полтора года.       — А если бы это была не я! — воскликнула старшая. — Прежде чем что-то делать, лучше триста раз хорошенько подумай! Мама и папа уехали и оставили нас полностью надеясь на нашу с тобой ответственность, и что теперь? Сказать им, что ты готова открыть дверь кому попало?!       — Но я же знала, что это ты! — возразила младшая, нахмурившись.       — С каких это пор ты видишь сквозь стены? — съязвила Даст, отодвинув сестру в сторону и перешагнув порог дома.       — А о том, что тебя можно было увидеть в окно, ты не думала? — насмешливо изрекла Пайпер.       Махнув рукой, младшая вприпрыжку ускакала в гостиную, оставив Даст в прихожей одну. Бурча себе под нос все недовольства, последняя с явным раздражением стягивала с себя верхнюю одежду и обувь.       — Между прочим, я еще не закончила! — выкрикнула она вглубь дома, но в ответ донесся лишь приглушенный смешок.       Сделав глубокий вдох и медленно выдохнув, разочарованная Даст лениво прошагала на кухню справа от длинного коридора. Ей самой до завтрашнего дня нельзя есть ничего лишнего, а вот младшей не помешало бы поужинать. Тем более, вряд ли она вообще что-то ела сегодня. Пока не наложишь сам и не заставишь — даже не вспомнит о еде.       Оказавшись перед холодильником, Рихтер окинула его недовольным взглядом. Вот в чем Даст и Пайпер точно похожи, так это в любви приходить «на готовенькое». И несмотря на то, что родители заранее постарались и оставили запасы еды на несколько дней вперед, заползать в это хранилище не хотелось от слова совсем. Нужно ведь все наложить, разогреть, а это, по мнению сестер, слишком напряжно.       — Что, ответственность по лени бьет? — донесся голос младшей со стороны.       Оскалившись, Даст повернулась к Пайпер и ухмыльнулась.       — Мне тут птичка напела, что одна маленькая девица давно дома не прибиралась, так что скорее бери тазик, губку и швабру и выдраивай все комнаты так, чтобы я даже пылинки не могла найти, — прорычала она сквозь оскал.       — А кто сказал, что ты можешь командовать? — ухмыльнулась в ответ Пайпер, проследовав к барной стойке напротив холодильника. Пока младшая пыталась залезть на высокий стул, Даст уже поставила рядом с ней все моющие и чистящие средства для уборки.       — Я старше и меня оставили за главную, так что могу, — пропела она, положив руку на плечо сестры.       — Я все равно не буду убираться, — пожала плечами та.       — Будешь!       — Не буду!       — Агрх, — рыкнула Даст, сильно сжав плечо младшей, — а если не будешь, то и о своих глупых играх в компьютере можешь забыть!       — Хэй! — возмутилась Пайпер. — Тебе лишь бы покомандовать!       — Будто я тебя о многом прошу, — отпустив сестру, старшая вновь вернулась к попыткам накормить ее. Вернее, приготовить все, чтобы накормить.       — Ты не просишь, ты требуешь, — надула щеки та, отведя взгляд в сторону, — а еще пытаешься снова развести меня на ссору.       — Кто еще кого на ссоры разводит? — усмехнулась Даст, взяв в подрагивающие руки тарелку. На мгновение отключившись от реальности, она потерянным взглядом пробежалась по своим ладоням, из которых из-за дрожи готовилась выпасть тарелка. Получив тычок в бок, Рихтер встрепенулась и, вновь нахмурившись, посмотрела на объект своего беспокойства.       — Хуже компа лагаешь, честное слово! — закатила глаза Пайпер, отобрав у сестры тарелку. — Ты услышала хоть что-то из того, что я сказала?       — А? — растерялась Даст. — Когда это?       — Угх, я говорила о том, что в отличие от тебя не получаю никакого удовольствия от конфликтов! Тебе нравится ехидничать, зубоскалить, огрызаться, а мне — нет!       — Хм, и что с того? — недоуменно хлопнула глазами та.       — Не задирай меня, — буркнула Пайпер.       — Помой полы и столешницы, — настояла Даст.       — Не дождешься, — ворчливо шмыгнула носом младшая, скорчив недовольную гримасу.       — Ну, тогда и задирать не перестану, — горделиво подняв голову вверх, Даст убрала тарелку с едой в микроволновку и, быстро подскочив к сестре, щелкнула ее по лбу двумя пальцами.       — Вредина!       — Ты вреднее! — усмехнулась старшая.       — Нет, ты!       — Нет, ты!       Спор мог бы продолжаться бесконечно долго, он мог даже перерасти в догонялки, в которых количество отыгранного времени в роли голи решало бы, кто из сестер на самом деле вреднее, но звонок в дверь быстро прервал сестринские перепалки.       Удивленно покосившись в сторону коридора, Даст напряглась. Родители, вроде бы, должны были вернуться позже, а больше они никого и не ждали.       — Что, наша «главная» трусит? — усмехнулась Пайпер, на что была окинута строгим взглядом, порой настолько пугающим, что она начинала сомневаться в необходимости вообще вести какие-то дискуссии с сестрой.       Уверенно прошагав ко входной двери и заглянув в глазок, Даст с облегчением выдохнула и поспешила принять незваных гостей. Однако, еще до того, как ручка оказалась повернутой, девочка вновь напряглась.       — Дядя Чарли, тетя Мия, мамы и папы нет дома, — покачала головой Даст, все-таки открыв двери.       — Мы знаем, — тепло улыбнулся куропатый мужчина, без лишних церемоний вошедший в дом.       — Имма нам позвонила и сказала, что они с вашим папой задержатся до завтрашнего утра, — последовала примеру мужа Мия.       — Но зачем вы пришли? — с трудом выдавила из себя Даст, совсем не желая слышать о том, что их попросили понянчиться с ними. Ее же оставляли главной! Неужели родители не верят в то, что она способна позаботиться о себе и о сестре во время их отсутствия?       Переглянувшись, Мия и Чарли почти незаметно кивнули друг другу и вновь тепло улыбнулись.       — Конечно же для того, чтобы вручить вам рождественские подарки, — воодушевленно изрек мужчина, поставив прямо перед Даст большой пакет с неизвестным содержимым, над которым в тот же миг склонились две пары любопытных глаз. Однако, стоило только одной из маленьких ручек приблизиться к пакету, он тут же исчез из поля зрения.       — Но открыть эти подарки можно будет лишь в том случае, если до приезда родителей две маленькие звездочки покажут себя дяде с тетей во всей красе, — подмигнула Мия, сев на корточки рядом с девочками.       — Так не честно, это же подарки! — топнула ножкой Пайпер, вновь надувшись и бросив беглый взгляд на Даст, от которой младшая ожидала ровно такого же недовольства. Однако, старшая Рихтер вновь зависла в глубине своих мыслей. Она смотрела широко распахнутыми глазами куда-то вдаль и будто бы улыбалась. Почти незаметно, так, словно улыбка была не на лице, а где-то внутри, гораздо глубже физической оболочки.       — Концертная программа! — почти обескураженно воскликнула Даст, на что сестра одарила ее абсолютно недоуменным взглядом. — Папи, наша концертная программа, ты понимаешь, о чем я?!       Все равно не понимая восторженности старшей, Пайпер продолжала озадаченно смотреть на нее и стоять с открытым ртом, не издавая ни звука. Взвыв, Даст схватила младшую за руку и стремительно повела ее в их общую комнату, дабы напомнить забывчивой сестре о том грандиозном концерте, который они вместе готовили для родителей на прошлое Рождество, но так и не воплотили в жизнь по ряду небольших, даже незначительных разногласий.       Незначительных в том плане, что этих разногласий, по сути, не было. Однако, из-за огромной любви Даст к провоцированию конфликтов и наблюдению за ними все пошло не так, как надо. Ведь если в ней почти любая ссора вызывает задор и интерес, воспринимается ей как какая-то игра, то в случае с Пайпер все в корне наоборот. Последняя очень восприимчива к такого рода «мелочам», а потому образовавшиеся из воздуха разногласия так рассорили сестер, что те потом еще целых три недели не обмолвились ни единым словечком. При этом сама Даст признавала свою вину, но только из-за гордости и каких-то принципов отказывалась идти на контакт первой. В итоге они просто вынуждены были вновь заговорить, ведь иначе ни ту, ни другую просто не взяли бы на рождественскую ярмарку, где каждый год столько всего интересного: от новых аттракционов до уже ставших традицией бесплатных пряников для детей от мадам Гретты, которую никто не знал, но всегда очень громко благодарил за такое приятное угощение. Без последнего Рождество в принципе не воспринималось как Рождество.

***

      В тесной гостиничной комнате единственным источником света, пожалуй, был небольшой телевизор в углу. Тщетно переключая каналы, Франц пытался найти хоть что-нибудь дельное, но на каждом канале шли только экстренные выпуски новостей. С самых разных ракурсов, от самых разных репортеров говорилось и показывалось лишь одно и то же: взрыв в бункере в сквере Борцов Революции. Тяжело вздохнув, мужчина все же прекратил переключать и начал наблюдать за прямым репортажем с места событий.       — Как так получилось, что я, не являясь ученым, оказалась в этой треклятой международной ассоциации? — держась за голову, спросила саму себя Имма, нависнув над столом в одном из темных углов комнаты. — Это ведь должно было быть местом для любителей, просто увлекающихся… Как так получилось, что, решая, якобы, просто интересную «задачку» для разогрева ума, меня подмяла под себя мафия, даже не немецкая, а здешняя!       — Эх, — выдохнул Франц, безрезультатно пытаясь разглядеть свою жену в темноте, — ты и сама прекрасно наслышана о «СОС», так что нет смысла задаваться подобными вопросами. Мы были просто пешками в чьей-то крупной игре. Настолько крупной и мудреной, что даже в самой мафии далеко не каждый знал наверняка, кто вообще за всем этим стоит.       — Они же не отстанут, — горько усмехнулась та, наконец выйдя из темноты и обессиленно рухнув на кровать рядом с супругом, — только подумать, всех обхитрили, заставив задуматься над задачами проекта, отобрали тех, кто смог прийти к каким-то умозаключениям и в итоге тупо поставили перед фактом — работай или забудь о существовании всего своего рода, — иронично протянула женщина, хлопнув себя по лбу ладонью, — только подумать!       — Главное, что ХЯО больше нет, — выдохнул мужчина, подвинувшись ко спинке кровати и навалившись на нее.       — Сами же создали то, от чего потом долго обдумывали как избавиться, — закатила глаза Имма, повернувшись к Францу боком, — еще нет никаких гарантий, что вторая неудача их остановит, нет уверенности в том, что нас оставят в покое, нет вообще ничего, что могло бы нам хоть как-то намекнуть: будет ли завтра или сегодня — это все, что у нас есть?       — Хэй, то, что у нас есть сегодня — это уже хорошо, — подбадривающе изрек Рихтер, начав ласково поглаживать супругу по голове.       «Городской бункер представляет собой систему тоннелей с тринадцатью входами и выходами, главный из которых находится прямо под центральной площадкой сквера Борцов Революции. К каждому входу несколько часов назад прибыли спасательные отряды, а главный вход уже пять часов окружен службой спасения, группой быстрого реагирования, полицией и специалистами. Однако, несмотря на оперативную работу служб, внутрь бункера с главного входа пройти так никому и не удалось. По словам специалистов, воздух под землей отравлен не простым ядовитым газом, а целой смесью сильнодействующих химических веществ, от которых не могут спасти даже специальные маски и противогазы. Единственный сотрудник ГБР, который все-таки спустился в бункер, провел там не больше пяти минут, вернувшись уже с заметными признаками химического отравления. Прежде чем потерять сознание, он сообщил, что внизу ничего не видно из-за высокой плотности газа. На данный момент агенту оказывается квалифицированная медицинская помощь. У остальных спецотрядов сложились аналогичные ситуации. Территорию вокруг всех входов в бункер огородили, а группа экспертов-химиков уже работает над анализом состава ядовитого газа.»       — Мы выбрались вовремя, но тот мужчина… — огорченно прошептала Имма, наблюдая за постоянно меняющейся картинкой на экране телевизора.       — В новостях о нем ничего не говорят, — задумчиво проронил Франц, удивляясь, как можно было пропустить такое. Или, может, именно такое и входит в разряд того, что в новостях показывать нельзя? — В любом случае, там сейчас все перекрыто, а значит мафия временно в ловушке.       — Надолго ли…       — А с базы были еще какие-то выходы? — спросил Франц, задумавшись еще больше, отчего даже рука на голове супруги обездвижено застыла на самой макушке.       — Об этом лучше было спросить Сэм или Бэйли, — выдохнула Имма, прикрыв глаза. — Как думаешь, они доберутся до тех, кто остался внутри?       — Было бы замечательно.       — Мог ли этот газ… — начала Рихтер, но тут же оказалась перебита звонком телефона. Мотнув пару раз головой из стороны в сторону, она быстро схватила телефон и, тепло улыбнувшись, ответила: — Даст, Пайпер, девочки мои, как вы там?       — Ма-ам, дядя Чарли вредный, — донесся обиженный детский голос с другого конца.       — Очень вредный! — послышалось на заднем плане.       — Мы уже спели, станцевали, даже сказки сочинили и рассказали, а он все равно не дает нам подарки! — возмутилась Даст. К тому же, настолько сильно, что громкий «топ» было невероятно отчетливо слышно в динамике.       — А вы задобрили дядю и тетю? — по-доброму ласково поинтересовалась Имма, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, что так эмоционально пытаются сказать ей дочери.       — Мы уже сомневаемся в том, что у него на самом деле в пакете есть подарки! — крикнула Пайпер. — Он не хочет показывать!       — Тогда просто поверьте ему, — мягко пропела женщина, прикрыв глаза и свернувшись в клубочек с телефоном под ухом.       — Он так жульничает, я уверена! — вновь выкрикнула Пайпер.       — Девочки, запомните, выпрашивать подарки — невежливо, — осуждающе изрекла Имма, вздрогнув от легкого прикосновения Франца к ее спине, — ведите себя хорошо, иначе ваши подарки достанутся кому-нибудь другому!       — Все папе, — посмеялся мужчина, уткнувшись носом в затылок супруги.       — Или маме, — подытожила та, локтем толкнув его в бок.       Где-то за множество километров от гостиницы можно было услышать, как громко хлопнула дверь в комнате сестер. Вот, казалось бы, сотовая связь — уже нечто обыденное, однако, если задуматься, какие чудеса она творит!       — Мам, — донесся тихий голос из динамика спустя какое-то время после того, как дверь «где-то там» хлопнула, — вы будете завтра на моем выступлении? — будто бы боясь чего-то спросила Даст.       — Конечно же будем! — громко изрекла Имма, широко распахнув глаза. — Разве можем мы пропустить столь важное событие?       — Обещаете? — умоляюще спросила Рихтер, начав громко, но боязливо дышать в трубку.       — Клянемся, — тут же тихо ответила женщина, с застывшей улыбкой на лице продолжая смотреть в бесконечную темную пустоту собственного разума.       — Тогда, жду вас! — воскликнула Даст, тут же сбросив вызов.

***

      Суматоху не любит никто. А если кому она и нравится, то этот человек определенно не знает о прямой зависимости двух параметров: спокойности и продуктивности. Однако, при виде двух спокойно переговаривающихся «коллег», находящихся при этом чуть в стороне от эпицентра самого настоящего хаоса, внутри пробуждается неконтролируемая злоба. И даже не из-за их спокойствия, а из-за того, что в последние месяцы эти двое людей просто постоянно вместе.       — Обсуждаете что-то интересное? — рыкнул Рэд Вуд, сверкнув красными глазами и сложив руки в глубокие карманы своей черно-золотой толстовки. От наигранного удивления на лицах Берри и Саенса раздражение нахлынуло на мужчину с новой силой. — Да-да, к вам обращаюсь, вам не показалось, — язвительно шикнул он, нахмурившись.       — Скорее что-то актуальное в настоящее время, нежели интересное, — рассудительно изрек Саенс Хили, окинув беглым взглядом вмешавшегося в разговор капореджиме.       — Ну, что умного соизволите доложить? — оскалился тот, на что Свап обреченно вздохнула, закатив глаза.       — Боюсь, для твоего особенно импульсивного характера все, что я скажу, станет поводом начать прения по заданной теме, — тяжело выдохнул Саенс, — я был бы не против вести полемику с тобой, да только сейчас совсем не до этого.       — Че? — раздраженно изрек Вуд, изобразив на своем лице гримасу некоего пренебрежительного отношения к собеседнику. — Мало того, что все время ухлестываешь за моей ягодкой, так теперь еще и пытаешься выставить меня перед ней полным идиотом, который неспособен контролировать свои эмоции?       — Кхм, — кашлянула в кулак Берри, окинув коллег изучающим взглядом.       — Мне не нужно пытаться выставлять тебя кем-то перед ней, ведь ты сам прекрасно справляешься с этой задачей, — пожал плечами Хили. Заметив угрожающий взгляд Свап, он нервно улыбнулся и сделал шаг назад от нее, заодно и от Рэда, от греха подальше.       — Слушай сюда, — грозно начал Вуд, но тут же оказался заткнут ладонью низкорослой девушки.       — Мальчики, — особенно хмуро начала Берри, — я, конечно, понимаю, что память далеко не у всех работает хорошо, но запомнить одно из основных правил семьи, гласящее об уважении к ее членам, думаю, вам уже давно пора.       — Раз уж заговорили о правилах семьи, то стоит упомянуть и одну из десяти заповедей Сол Нейры, — прорычал Рэд, — в Сол Нейру не могут входить те, кто изменял своей супруге или супругу, — ухмыльнулся он, посмотрев сперва на нахмурившегося Саенса, а потом и на помрачневшую Берри.       — В любом случае, эта заповедь ограничивает саму себя употреблением слов «супруга» и «супруг», — оскалился Хили.       — А еще в правилах есть пункт, гласящий, что если у вас есть родственная душа, то она должна либо являться членом семьи, либо ее больше не должно быть вообще, — не отступал мужчина, сосредоточив внимание уже на одной Свап.       — Не умеешь вовремя заткнуться, да? — холодно изрекла Берри, исподлобья смотря на Рэда. — Знаешь, это дело очень даже поправимое, ведь предупреждающим наказанием за присваивание себе денег семьи служит обрубленный язык.       — Пф, — фыркнул Вуд, совсем не ожидавший подобного высказывания со стороны Берри. Сжав челюсти и раздув крылья носа, Рэд резко развернулся и ушел подальше от своих коллег. Создалось впечатление, будто бы все годы совместной работы были направлены не на достижение общих целей, а на сбор компромата друг на друга.       — Ну и, как ты собираешься объяснять своему дружку, что все изначально должно было провалиться? — раздраженно спросил Саенс. — Как объяснишь ему, что сама была одной из тех, кто способствовал неудачному завершению проекта?       — Не знаю, — тяжело выдохнула Свап, опрокинув голову назад и размяв затекшую шею.       — Берри, Рэд — один из фанатичных сторонников методов Дона, он всем своим нутром за то, чтобы развязать войну, — покачал головой Хили.       — Знаю, но, если выпутать его из этой сети, думаю, он успокоится, — пожала плечами она.       — В этой сети открывается истинная личина каждого, — прикрыв глаза, Саенс присел на стол за собой и почесал затылок, — он таков внутри, и ты его не изменишь, — добавил он, вновь обратив взгляд на девушку. Несмотря на кажущееся спокойствие последней, на ее побледневшем лице можно было заметить неслабое напряжение, такое, словно к ее виску подставили дуло пистолета. — Однако, сейчас есть проблемы насущнее, — перевел тему Хили.       — Старику вечно приходят в голову странные идеи, даже в каком-то смысле абсурдные, — обреченно изрекла девушка, мотнув головой, будто вытряхивает из нее дурные мысли. — Логично, что ХЯО-2.0, каким бы оно ни было, не сослужило бы ему ту службу, на которую он так фанатично надеется. Еще и этот эксперимент с детьми… Ему, похоже, совсем уже заняться нечем.       — Он же сейчас в Германии? — спросил тот.       — Да, но это как-то нерационально: брать в подопытные кролики двух девочек из других стран. Ладно Германия, но Канада — по-моему, уже дурость. Еще ведь надо будет языковые барьеры преодолевать.       — С одной стороны — логичная дурость, — задумчиво сказал Саенс, — в нашей стране их никто не додумается искать.       — Если бы, их ведь к нам еще как-то переправить надо, — облокотившись на стену, изрекла Берри.       — Думаю, это для него не составит труда.       — Эх… В любом случае, в чем вообще смысл лишать одну из них всей семьи на ее же глазах, а для второй все подстраивать так, словно настоящий убийца — ее спаситель? — отрешенно спросила скорее саму себя Свап. — Ясно же, что первая возненавидит, а вторая будет восхищена в каком-то смысле этого слова.       — Ну, видимо, у него есть какие-то свои цели, для которых он хочет использовать их обеих, — предположил Хили.       — И в эти цели нас, как обычно, он посвящать не собирается, — устремив взгляд в творящийся хаос в большом зале базы, Берри на минуту стихла. — Сколько нас там уже на «абордаж»?       — На абордаж-то много, только вот…       — Опять этот проклятый выскочка? — шикнула девушка. — Он же просто хочет власть в свои руки, совсем не задумываясь о том, что для управления чем-то нужно иметь какие-никакие цели и идеи, за которыми пойдет народ.       — Из него Дон был бы ничуть не лучше старика в настоящем, — горько усмехнулся Саенс.       — В том-то и дело.       — Берри, Саенс, не стойте столбом, снаружи уже не пробраться, нужно что-то делать, — неожиданно донеслось со стороны, отчего упомянутые вздрогнули.       — Что такое, Кросс? — поинтересовалась Свап, повернувшись к новоприбывшему коллеге, из-за спины которого тут же вышел Вуд.       — Босс объявил о ликвидации, — ухмыльнулся Рэд.       — Твою же налево! — возмущенно воскликнула Берри, резко оторвавшись от стены и стремительно направившись к выходу из застекленного кабинета.       — Какая к чертям ликвидация? — не менее возмущенно изрек Саенс. — Он с ума сошел?       Не успев и шагу ступить за пределы кабинета, Берри резко остановилась, шокировано смотря в никуда. Выстрелы, паника в зале, одни за другими бездыханно падающие тела бывших «сотрудников», не являющихся членами семьи, — все это не просто лишало дара речи, но и способно было лишить рассудка. На мгновение девушка оцепенела. Из помещения словно откачали весь кислород — вдохнуть казалось чем-то невозможным. Зажмурившись и отвернувшись от ликвидационного процесса, она все же сделала глубокий вдох и сжала руки в кулаки.       — Семье не нужны проблемы из-за лишних свидетелей, — чуть ли не промурлыкал Рэд на ухо Берри, отчего та резко схватила его за ворот кофты и притянула к себе, замахнувшись кулаком.       — Тебе это нравится? — прорычала сквозь зубы девушка, с неестественной ей яростью смотря на своего, вроде бы, не просто друга, но уже, по всей видимости, бывшего. — Серьезно? Эти люди работали здесь только ради того, чтобы выжить, и что они получили в итоге?       — Проект-то провалился, — пожал плечами Вуд, незаметно напрягшись из-за действий Берри. Все же, от нее можно ожидать все, что угодно.       — В этом нет их вины! — не унималась та.       — А чья же это тогда вина, а, милая? — насмешливо оскалился Рэд, схватив руку девушки на вороте своей кофты.       — Моя, как руководителя проекта, — вмешался Саенс, встав между ними.       — Ты вообще замолкни, мелкая вошка, — нахмурился Вуд, — я и без того еле удерживаю себя от того, чтобы не разнести тебе череп.       — Интересно, откуда же у тебя такая неприязнь ко мне, — подначил Хили, сбив руку Рэда с запястья Берри.       — Это моя ягодка, слышал?!       — Заткнитесь! — выкрикнула Свап, протиснувшись между коллегами и оттолкнув их друг от друга.       — Более того, у нас есть небольшая такая проблемка, — встрял Кросс, заставив тем самым остальных отвлечься от своих межличностных конфликтов, — отсюда нет выхода и появится он нескоро, так как копы, ГБР и прочие во всю шатаются вокруг бункера, — спокойно изрек он.       Сделав шаг назад, Берри прошла за спиной Саенса, тыкнув пальцем в нее. Рэд, как и предполагалось, ничего не заметил, но Кросс, в отличие от него, внимательно наблюдал за действиями коллег.       Подойдя к ничего не подозревающему Рэду, Свап и Хили переглянулись, после чего девушка сразу же навалилась на спину первого.       — Они никогда не доберутся до базы, а мы здесь можем спокойно провести как минимум месяца три, не так ли? — промурлыкала она ему на ушко. Вздрогнув от неожиданности, Рэд сперва настороженно прищурился, а после ухмыльнулся, видимо, посчитав, что дело замято.       — Народу убавилось, так что коротать время здесь можно еще дольше, — уверенно кивнул он, довольно посмотрев на вполне спокойного Саенса.       — Займешься солдатами? — умоляюще спросила Берри, потеребив пальцами прядь черных волос Рэда. — А то находиться среди кучки трупов — не самая приятная перспектива.       — Как угодно тебе, — подмигнул Вуд, аккуратно отстранившись от девушки. Резко став непривычно расслабленным, он спешно удалился в зал.       — Быстро он, — удивленно изрек Саенс, — я такой смены настроя даже на подопытных в исследованиях органических солей не наблюдал.       — Для него малейшая ласка сродни дозе дофамина, — отметила Берри, тоскливым взглядом смотря вслед Рэду. — А где Клайд? — обратилась она к Кроссу.       — Подобрал какого-то мелкого паренька и улизнул, — быстро ответил тот.       — То есть?       — Черт его знает, — пожал плечами он, — с чего-то надумал забрать его себе и втиснуть в рамки того самого эксперимента.       — Но ведь Старик, вроде бы, уже нашел ему подопечную, — задумчиво изрекла Берри, сложив руки на груди и пальцами обхватив подбородок.       — Решил двоих на себя взять, — заключил Кросс.       — Для полного комплекта ему еще одного паренька не хватает, — горько усмехнулся Саенс, — дабы восстановить утраченное, — добавил он, начав разминать пальцы на руках.       — В смысле? — недоуменно спросил тот.       — С Клайдом судьба тоже уже успела сыграть злую шутку, — вздохнула Берри, на минуту стихнув. В кабинете воцарилось мертвое молчание, разрываемое лишь шумом за его пределами. — О ликвидации знает кто-то снаружи? — отвернувшись от коллег и потупив взгляд в ярко-желтую стену, спросила Свап. Цветовое оформление базы, однако, какое-то слишком жизнеутверждающее для реального положения дел.       — Кроме Старика, его свиты и Клайда — никто, только находящиеся здесь члены семьи, — уверенно покачал головой Кросс, навалившись на стол за своей спиной. Бросив беглый взгляд на стопки бумаг рядом, он абстрагировался от реальности. На одной из стопок лежал злополучный билет на самолет до Оттавы. На его имя. И обратного, как ни странно, нет.       — Хорошо… — протянула Берри, быстро пройдя к тому самому столу, на который навалился Кросс.       — Что хорошего? — озадаченно поинтересовался Саенс. Обычно он хорошо понимает, что имеет в виду его коллега, но сейчас все выводы и предположения лишь создавали густую кашу мыслей в голове. Настолько плотную, что в нее даже ложку вставить было бы тяжело.       — На данный момент все капо, кроме Клайда и Ласт находятся на базе, основная масса солдат тоже здесь, Дон и Сотто Капо в Германии, а значит продолжать процесс ликвидации за пределами базы прямо сейчас просто некому, что дает немного времени всем тем, кто работал на нас, но в Сол Нейре не состоял, — рассудительно сказала Берри. Схватив небольшой спортивный рюкзак на спинке стула, она спешно начала складывать в него некоторые вещи со стола, преимущественно бумаги.       — Будто бы это что-то меняет, — изрек Саенс. Последовав примеру девушки, он тоже начал копаться в бумагах на полках, складывая некоторые из документов в дипломат, взятый с одной из них. — К тому же, разве мешает что-то Афтеру и Брэди закончить начатое?       — Клайд не станет, а Ласт сейчас слишком занята решением проблем своего братца, да и сама пока ничего не знает об отданном приказе, — не отрываясь от сборов, ответила Свап.       — И все же, что с того, что ликвидация затянется?       — «Абордаж», — коротко ответила Берри, захватив билет на самолет до Оттавы прямо из-под носа Кросса.       — Но мы же все равно застряли тут, как в ловушке, — очнулся последний, пробежавшись непонимающим взглядом с Берри на Саенса.       — Пфх, — усмехнулся Хили, закрыв дипломат с бумагами.       — Над проектировкой этой базы работало всего два человека, которые знают это место как свои родинки над губами, — с улыбкой на лице изрекла Свап, застегнув молнию на рюкзаке и перекинув его через плечо.       — Разумеется, без некоторых хитростей они не обошлись, — добавил Саенс, взяв дипломат за ручку и оттянул галстук на своей шее.       — Но прежде чем эти два человека просветят тебя в некоторые особенности этой базы, запомни одно: о них никто больше не должен знать, — отметила Берри, хрустнув шеей и взяв в руки белый халат со стула.       — А теперь просто ненавязчиво следуй за нами, вернее, за Берри, но держись чуть дальше от нее, а то Рэд увяжется, — махнул рукой в сторону выхода из кабинета Саенс, неспешно начав двигаться в том же направлении. — Выберемся, а там уже посмотрим, что дальше, — остановившись на пару секунд возле выхода, сказал он, после чего продолжил движение.       Берри же, подождав немного, тоже отправилась в зал. За ней, как и было сказано, последовал Кросс, придерживаясь данного ему совета. Все вокруг, будучи занятыми «уборкой», не обратили особого внимания на трех сотрудников, стремительно направляющихся к главному выходу. Возможно потому, что все они шли по абсолютно разным траекториям. А может и потому, что увлеченный процессом отдачи приказов Рэд не давал никому и секунды на то, чтобы осмотреться.       А выход с базы, однако, оказался не единственным.

***

      Режущий уши свист чайника, однако, в упор не пробивал эмоциональный барьер Лолы Хоффстедер, сидящей на кухне и смотрящей потерянным взглядом в никуда. Ее руки пробирала сильная дрожь, а изнутри упорно пробивалось наружу непреодолимое желание просто очень громко закричать, выплескивая волну искреннего негодования из себя.       — От того, что ты здесь сидишь и смотришь в никуда, вода из чайника выкипать не перестанет, — с долей укора в голосе строго подметила вошедшая на кухню молодая девушка с собранными в тугой хвост короткими пшеничными волосами, то и дело торчащими в разные стороны.       — Я же чувствовала, что что-то не так, — подрагивающим голосом, срывающимся в хрип, изрекла Лола, даже не переведя взгляд с неопределенной точки в пространстве на свою сестру.       — Не загоняйся так, все еще обойдется, — как можно мягче сказала Виктория, сев рядом с сестрой и приобняв ее за плечи.       — Уже не обошлось, Вика, — покачала головой Хоффстедер, практически сжавшись в комочек на стуле.       — Не распускай нюни до тех пор, пока не будешь уверенна наверняка: обошлось или нет, — нахмурилась та, сжав плечо Лолы в руке, — а пока не знаешь, чем все закончится, лучше оторви свое мягкое место от стула, взгляд от пустоты и шагом марш в больницу, узнавать, как там обстоят дела, — вновь сменив тон на строгий, скомандовала Виктория, подтолкнув сестру с места и легонько ударив ее по спине.       Тяжело выдохнув, Хоффстедер немного потопталась на месте, пытаясь собраться с мыслями.       — А теперь глубокий вдох, и иди, — вновь настояла Стюарт, сложив руки на груди и властно выпрямившись.       — Иду, — коротко ответила Лола, медленно вдохнув, как и сказала ей Виктория.

***

[Fotos — Ich bin für dich da]

      Покачиваясь на стуле из стороны в сторону, Даст перед зеркалом напевала себе под нос свою любимую песню и сплетала волосы в косы на ночь. В такт песне качала головой и Пайпер, сидя рядом, но даже не думая готовиться ко сну. Вечерним процедурам она предпочитала игры на своем мобильном телефоне. Ее даже не смущало то, что у нее всего две игры, которые она не раз проходила вдоль и поперек. Время коротать они все равно помогали всегда не хуже, чем при первом прохождении.       — Если ты начнешь всерьез заниматься пением, то наверняка станешь известной певицей, — задумчиво изрекла Пайпер, как только Даст закончила петь.       — Думаешь? — удивленно спросила та, на что младшая согласно кивнула. — А ты будешь vip-персоной на моих концертах, — широко улыбнулась Даст, увлеченно перебрасывая одну прядь своих волос через другую.       — Не, — покачала головой Пайпер, — я буду играть на барабанах и подпевать!       — Но ты же не умеешь играть на ударных, — озадаченно сказала старшая, наконец отпустив готовую косу из рук и соскочив со стула.       — У меня и музыкального слуха нет, — пожала плечами младшая, исподлобья посмотрев на вставшую перед ней девочку, — хочу, чтобы у нас была своя группа.       — А учиться-то играть ты хочешь? — спросила Даст, плюхнувшись звездочкой на кровать.       — Не-а, — коротко ответила Пайпер.       — Тогда у нас не получится создать группу, — выдохнула та, на что младшая Рихтер надула щеки и выкинула свой телефон в сторону.       — Ми-и-и, — начала тянуть она, то и дело срываясь на писк, от которого у Даст по коже пробежались мурашки.       — Не так, — спешно покачала головой старшая, прервав сестру. Немного подумав, Даст села на кровати в позу лотоса и, будто бы пытаясь изобразить строгую учительницу, нахмурилась, сделав умный вид. — Начнем с самого начала. «Do» — Dominus — Господь. Эту ноту нужно извлекать из самых глубин своей души, демонстрируя глубокое уважение к Создателю, показывая восхищение перед его великой силой, — словно читая лекцию, сказала девочка, сразу же продемонстрировав правильное извлечение ноты.       Удивленно посмотрев на Даст, Пайпер растерялась, однако, встретившись с выжидающим взглядом после демонстрации, решила все же повторить за сестрой.       — Все равно не то, — прервала попытку старшая и, подскочив с постели, подпрыгнула к Пайпер. — Ты извлекаешь звуки легкими и слишком напрягаешь связки. Сейчас сделай глубокий вдох грудью, — показательно выполнив свое же наставление, сказала Даст. Младшая последовала ее примеру. — Чувствуешь, как она поднимается вместе с плечами? — поинтересовалась Рихтер, в ответ получив короткий кивок. — А теперь вдохни животом, почувствуй, как он поднимается, как заполняется все пространство внутри.       Пайпер никогда не задумывалась о том, что дышать можно разными способами, и это открытие для нее, однако, было воистину поражающим. С первой попытки вдохнуть животом не получилось, не сразу удалось понять, как вообще можно дышать не грудью. Тем не менее, с третьего раза все же получилось найти те самые «легкие в животе». Ощущение было непривычным, да и вдох получился далеко не полным, но главное, что он вообще получился.       — А сейчас найди точку между вдыханием грудью и животом, вот здесь вот, — изрекла Даст, легонько ткнув кончиками пальцев в область солнечного сплетения сестры, — здесь находится диафрагма. Чтобы хорошо извлекать звуки, нужно научиться дышать ей постоянно.       Сделав несколько вдохов, Пайпер озадачилась. Воздух проходил то через грудь, то через живот, но никак не через так называемую диафрагму. Вроде бы, получалось найти ту самую область вдоха, но в конце концов она все равно смещалась либо вниз, либо вверх. Обреченно вздохнув, младшая Рихтер плюхнулась на спину.       — Это как-то сложно, — пробурчала она, — я не хочу этому учиться.       — Это несложно, просто нужна практика и привычка, — пожала плечами Даст, вновь вернувшись на свою кровать.       — Господь… — задумчиво прошептала Пайпер, потупив взор на белый потолок. — У названий нот что ли есть значения? — поинтересовалась она.       — Да, — кивнула старшая, — «Re» — rerum — материя, все, из чего состоит наш мир; «Mi» — miraculum — чудо, то, во что мы должны верить; «Fa» — familias рlanetarium — семья планет, то есть, солнечная система; «Sol» — solis — Солнце; «La» — lactea via — Млечный путь; «Si» — siderae — небеса.       — Ого, — обескураженно произнесла девочка, на самом деле сильно удивившись такому открытию, ведь об этом даже на истории музыки никто никогда не говорил в школе, — а ты откуда все это знаешь?       — Чему только не научат на балете, — усмехнулась Даст, прыгнув под одеяло и выключив светильник на тумбочке рядом, — хорошо, что завтра я с ним распрощаюсь раз и навсегда.       — А тетя и дядя тоже пойдут на концерт?       — Угу, — кивнула сама себе девочка, положив руки под голову, — я завтра рано уйду, уже в семь утра.       — Но концерт же в полдень, — охнула Пайпер. Скинув с себя ненужную одежду, она тоже залезла под одеяло и немедля выключила свой светильник. Комната погрузилась во мрак, развеиваемый лишь светом фонаря с улицы.       — Репетиции, — коротко заключила Даст, повернувшись к сестре спиной. — Спокойной ночи.       — Пусть тебе приснится твое самое лучшее выступление в будущем! — с долей энтузиазма прошептала младшая.       — Если бы это было возможно… — вздохнула та, прикрыв глаза.       Если бы только во снах действительно можно было видеть свое будущее… Это могло бы помочь многое исправить. Возможно.

***

      «Группе быстрого реагирования удалось найти способ обойти завесу из ядовитого газа и зарегистрировать пятнадцать погибших около выхода из бункера. Кто эти люди и есть ли еще пострадавшие — еще неизвестно. Неизвестна так же и причина происшествия. Следствие и поиски продолжаются.»       — Выключи телевизор! — рыкнула Имма, толкнув Франца в бок. Мужчина, вздрогнув, удивленно посмотрел на супругу и хотел уже что-то сказать, но она вновь рыкнула, не позволив ему возразить что-то против. — Выключи его! Я уже не могу слушать ничего об этом.       — Но ведь сейчас стоит множество важных и для нас вопросов, — все же изрек Франц. — Найдут ли они базу? Много ли погибших? Что со всеми теми, кто остался там? Достигло ли газовое облако яда тех, кто оказался в «ловушке»?       — Сейчас ты все равно не услышишь там ничего нового, — пробурчала себе под нос Имма. — Из-за нас пострадали многие, а слышать число жертв мне, если честно, совсем не хочется.       — Неужели тебе не интересно, чем все закончится?       — Чем-чем, Бог нас накажет, — подавленно прошептала женщина, пытаясь унять дрожь в голосе, которую легко прочувствовал Франц.       — Если базу раскроют…       — А есть ли хоть одно основание верить в то, что на этой базе вообще кто-то еще жив? — еще тише сказала Имма, закутавшись с головой в одеяло.       Посмотрев на сильно дрожащую супругу, Франц обреченно вздохнул и, выключив телевизор, повернулся к Имме. Приобняв лежащую к нему спиной жену, мужчина будто бы затаил дыхание. Ведь действительно, верить во что-то пока нет никаких оснований. Кроме того, не факт, что до утра вообще что-то станет известно, а ведь через несколько часов уже надо будет ехать в аэропорт. Однако, напряжение от ожидания хоть каких-то значимых новостей лишь возросло после того, как в комнате все стихло. По всей видимости, ночь будет бессонной. После всего этого вообще трудно сомкнуть глаза. В подсознании так и всплывают довольно неприятные картины, которые довелось увидеть возле бункера после взрыва.

***

      Утро уже наступило, а уснуть так и не получилось. Даже не волнение перед концертом не давало покоя, а искренний страх того, что там, в огромном театральном зале, из двух тысяч зрителей не окажется всего двух, наиболее важных, коих не стоят и десять, и тридцать, и сто тысяч пар глаз.       Даст никогда не слышала от родителей хвалебных слов в свой адрес, не ощущала от них какую-либо поддержку и не знала наверняка, интересует ли их вообще ее жизнь. Дядя Чарли и тетя Мия, пожалуй, были единственными, кто подбадривал девочку в трудные для нее годы, где-то за спиной перешептываясь о чем-то своем. Пайпер однажды призналась, что подслушала их разговор. Как она утверждала: Чарли и Мия выражали искреннее переживание за сохранность здоровья Даст, ведь уже спустя три года изматывающих тренировок организм маленькой балерины начал проявлять некоторые отклонения от нормального и здорового. И беспокойство это с каждым годом становилось все сильнее и очевиднее. Особенно в моменты, когда им только стоило в очередной раз увидеть племянницу с костылями или вовсе лежащую на кровати, будучи не в силах встать на ноги. Но как на это реагировали родители, ни Пайпер, ни Даст не могли даже представить.       С одной стороны, Имма всегда находилась рядом со своей старшей дочерью, очень трепетно заботилась о ней даже в не особо тяжелых случаях, но, с другой стороны, при этом она не произносила ни слова, хоть как-то минимально касающегося того, чем занимается Даст. Отца же девочка немного побаивалась. Он всегда казался ей очень строгим, холодным и замкнутым.       Бывало порой, с него словно снимали слой льда, тогда Даст и Пайпер проникались легким, но парадоксально глубоким восхищением к Францу. Его влиятельность, деятельность и сила характера их мало волновали, но он будто бы становился магнитом для окружающих. Тем не менее, находиться с ним долго рядом все равно было очень страшно. Задатки лидера-максималиста пугали, а его довольно частые ссоры с Иммой рождали желание уйти на время из дома. Эти ссоры, вроде бы, никогда не были особо серьезными, но все равно неслабо напрягали.       Как девочки успели заметить, каждый конфликт между родителями всегда заканчивался одним и тем же — теплыми объятиями и бокалом горячего фарисея, который детям ни за что не давали, аргументируя тем, что им еще рано такое пить. Но зато очень даже охотно варили добавку себе, сидели за барной стойкой на кухне и о чем-то тихо-тихо перешептывались. Подслушивать было бесполезно. Ни разу так и не получилось.       Тем не менее, именно в такие моменты лед таял не только вокруг Франца, но и в доме в целом. Особенно в отношениях сестер, которые тоже то постоянно ругались, то цеплялись друг за друга так, что отцепить было невозможно. В этой системе будто бы раз за разом нарушалось равновесие между «не разлей вода» и «заклятые враги», но, смещаясь то туда, то сюда, оно всегда возвращалось в центральную точку взаимного уважения и крепкой дружбы.       А вот с родителями все было по-прежнему сложно. Нет, они никогда не относились плохо к Даст или к Пайпер, не вели себя пренебрежительно по отношению к ним, но внимания уделяли очень мало. По крайней мере, так считали сами девочки. Что Имма, что Франц почти целыми сутками пропадали на своих работах, иногда поочередно улетали куда-то на несколько дней, а сейчас и вовсе вместе.       Пайпер всегда обижало то, что любые ее достижения в учебе остаются незамеченными. Первые места в олимпиадах из года в год теряли свое значение, а сама девочка теряла всякий интерес к подобной деятельности. А зачем во всем этом участвовать? Зачем тратить нервы, время, переживать в ожидании результатов, если кроме Даст все равно никто не скажет что-то отличное от спешного и всегда одинакового: «да-да, дорогая, ты умничка». В играх и то любые достижения привлекают больше стороннего внимания.       Старшая Рихтер же никогда не слышала даже этих банальных слов, а потому обижалась еще сильнее, из-за чего довольно часто не скупилась на грубости в сторону своей сестры. Пусть эти грубости и были привычным делом, не особо портящим сестринские отношения, но они так или иначе задевали их обеих.       Только вот у младшей тоже была затаена глубокая обида, которую та не высказывала, предпочитая закопать ее в себе. Дядя с тетей все же больше внимания уделяли именно Даст, пусть ее оно и не особо интересовало.       Зато для Пайпер оно было желанным настолько, что она в присутствии Чарли и Мии творила все, что только могла: от банальных истерик без повода до показательных представлений, лишь бы хоть как-то оценили.

***

      Прогон за прогоном мисс Блэквуд не давала отдышаться ни одному из участников труппы. Все четко по сценарию отыгрывали свои немые роли под строгим надзором пожилой женщины, то тяжелым шагом ходящей вокруг учеников и в довольно грубой форме их поправляющей, то сидящей в сторонке и пронзающей каждого суровым взглядом. Ее боялись все, поэтому молча принимали все, что выпадет на их долю. Наравне со страхом, пронзающим до самой глубины души, мисс Блэквуд очень сильно уважали и любили. Даже для Даст, при всей ее нелюбви к занятию балетом, эта женщина стала второй матерью. Пусть Блэквуд всегда ворчала, зато она не оставляла без внимания ни одного своего ученика. Пусть была жестка, но никогда не недооценивала ребят, напротив, позволяла каждому показать себя во всей красе. Возможно, именно за умение подчеркивать сильные стороны других она и стала довольно известным во всей Европе балетмейстером.       В стороне послышался приглушенный всхлип. Оглянувшись, Даст сочувствующим взглядом окинула свою напарницу, которой предстоит исполнять вальс цветов. Не повезло ей прямо перед концертом подвернуть ногу. Но для этой девочки быть балериной — мечта, цель, вся жизнь. А потому, преодолевая боль сквозь слезы она продолжает танцевать. До репетиций она даже делала вид, что у нее ничего не болит и нога совсем не подвернута. Но все точно знали, что это не так. Конечно, в ней никто не сомневался, даже мисс Блэквуд была уверена в том, что на сцене ни одна ее слезинка не сверкнет в свете софитов. Сиять будет только улыбка.       Блэквуд, подойдя к трудяге, на удивление аккуратно, без сурового взгляда и без слов остановила очередной прогон танца, жестом отправив девочку отсиживаться перед концертом. А ведь до выхода на сцену осталось уже меньше получаса.       Глубоко вдохнув и закончив свою партию в двойной вариации танца Феи Драже, Даст подорвалась с места и со всех ног побежала в сторону главного входа в театральный зал. Народу — тьма, от которой кружит голову. Однако, девочка не обратила особого внимания на толпу гостей. Она стояла на балконе над входом в зал, щурилась, оглядывалась, всматривалась, но никак не могла найти тех, чье присутствие для нее так важно. Дядя и тетя тут, сидят на первых рядах и с нетерпением ждут начала концерта.       — Все какие-то слишком голые, мне здесь не нравится, — пронеслось мимо ушей Даст. — Не люблю театр и подобную чепуху, — буркнула Пайпер, облокотившись на балконную изгородь рядом с сестрой. Но последняя по-прежнему не замечала никого возле себя, продолжая судорожно искать в зале родителей.       Начав нервно дергать ногой и постукивать пальцами по изгороди, младшая Рихтер то фыркала, то хмыкала, то покашливала, практически испепеляя взглядом игнорирующую ее сестру.       — Порнография какая-то, а не балет! — выкрикнула она прямо в ухо Даст, отчего та подпрыгнула на месте и испуганно воззрилась на объект своего беспокойства.       — Папи, ты с ума сошла?! — охнула та, быстро осмотревшись в надежде на то, что никто не слышал столь громкого комментария.       — А ты в белом платьишке и с прической а-ля знатная мадам из прошлого похожа на куклу моей одноклассницы, — насмешливо протянула Пайпер, тем не менее, окинув сестру заинтригованным взглядом. — Есть ли в этих потанцульках хоть какой-то смысл?       — Танец — это поэзия ног, — закатила глаза Даст.       — Кстати, о ногах: я думала, вы всегда в пуантах пляшете, — подметила младшая, обратив внимание на отсутствие балетных туфель на ногах сестры.       — Во время первой сцены я буду в мягкой обуви, потом перейду на пуанты, — быстро протараторила старшая, вновь повернувшись к залу и стихнув. Это уже начинало раздражать.       — Так не хочется торчать здесь два часа, — простонала Пайпер, в надежде перевести внимание сестры на себя, но та снова отстранилась от окружающего мира, утонув в напряженных поисках двух знакомых фигур.       Простояв еще минуту в абсолютном молчании, младшая Рихтер обреченно вздохнула.       — Как маньяк дышишь, — подметила она, обратив внимание на глубокое, медленное и очень тяжелое дыхание Даст. Но старшая и этот комментарий оставила без ответа.

***

      — До начала концерта уже меньше десяти минут, — воскликнула Имма, взяв в руки сумки с вещами и ринувшись из аэропорта.       — Наши билеты остались дома, — крикнул ей вслед чуть замешкавшийся Франц, отчего женщина резко остановилась и протяжно простонала. Подняв голову вверх, Имма сделала глубокий вдох и прикрыла глаза, на которые упали крупные снежинки, тут же растаяв.       — Тогда за мной, быстро! — мотнув головой и распахнув глаза, Имма вновь стремительно побежала в каком-то своем направлении.       — Боже, только не говори мне, что за всю зиму в Мюнхене снег впервые выпал именно сегодня не просто так, — усмехнулся Франц, послушно проследовав за супругой.

***

      — Никогда и ни за что не стала бы надевать пачку, — фыркнула Пайпер, незаметно прошмыгнув за кулисы к Даст.       — Тебе нельзя тут быть, хэй, — нахмурилась старшая и неодобрительно покачала головой, когда младшая начала тыкать пальцем в парня, играющего роль Щелкунчика до превращения в принца.       — О, Мари, путь к мечте порой заставляет сворачивать в такие дебри, что просто жуть, — наиграно трагично изрекла Пайпер, прислонив руку ко лбу и запрокинув голову назад.       — Тебя дядя с тетей не потеряют? — спросила Даст, перепроверив свою готовность к выходу на сцену.       — Они знают, что я ушла к тебе, — подмигнула та, быстро обойдя сестру и поправив загнувшийся подол ее платья.       — Спасибо, — поблагодарила ее Даст, — но тебе следует вернуться в зал, — строго изрекла она, на что Пайпер изобразила обиду на лице, — слишком ненатурально, чтобы вызывать жалость, — покачала головой старшая.       — Вообще-то, я хотела сказать, — начала младшая, но оказалась перебита заигравшим в зале оркестром.       — Сейчас же иди в зал! — рыкнула Даст, поспешив занять свою позицию за кулисами.       — Ты выступишь так, что мама и папа онемеют от восхищения! — выкрикнула вслед сестре Пайпер, отчего та резко остановилась и, вздохнув, посмотрела на младшую с улыбкой на лице.       — Или поседеют от того, что тебя не было весь концерт на месте.

***

      Концерт начался.       Под громкие звуки аплодисментов Даст уверенно и грациозно вышла на сцену. Собрав волю в кулак, она играла свою роль так, как от нее этого требовала мисс Блэквуд. Мечтательная Мари, наивная Мари, грустная Мари, боевая Мари… Во время репетиций Даст достаточно хорошо справлялась с любым эмоциональным состоянием героини, но еще ни разу у нее не получалось демонстрировать настолько живую картину, как сейчас.       Первое действие, второе… Смотреть по сторонам было некогда, между актами почти не было перерывов, а главная роль обязывала находиться на сцене постоянно. И несмотря на это, даже намека на усталость в лице Даст прочитать было невозможно.       Она всецело вжилась в роль, отбросила все тревоги, оставив их за кулисами. На сцене она все-таки смогла стать Мари. Но чужая роль бесследно пропала в тот же миг, когда Даст, во время поклона, посмотрев в зал глазами полными надежды, вместо родителей увидела лишь сочувствующий взгляд Пайпер.       Занавес упал.       Все участники труппы радостно разбегались кто куда, а Даст, опустив голову в пол, поникла. Внутри словно разбили изящную хрустальную статуэтку или будто бы Щелкунчику вновь оторвали голову. Что-то сжалось в груди, а глаза стало неприятно пощипывать.       Раздув крылья носа и сжав руки в маленькие кулачки, Даст резко развернулась в сторону кулис и, неспешно передвигая ногами, пошла туда, так и не стремясь поднимать взгляд вверх.       — Ты была лучше всех, — донесся до нее мягкий женский голосок.       Внутри началась самая настоящая эмоциональная буря, а живот скрутило. Смахнув слезы с глаз, Даст, не поднимая головы, побежала вперед и прыгнула на нежно улыбающуюся женщину.       — Вы… пришли… — дрожащим голосом прошептала девочка, сжав Имму в теплых объятиях.       — Мы не могли не прийти, — тихо сказал Франц, присев рядом с дочерью на корточки и огладив ее по голове.       С души словно камень упал, а вместо тошнотворных ощущений появилась невероятная легкость внутри. И радость. Всеобъемлющая радость.

***

      Прижимая к себе огромный букет нежно-голубых и бледно-розовых гортензий, Даст, с широкой улыбкой на лице, почти вприпрыжку шагала по асфальту. За ней же шла не менее довольная Пайпер, сжимающая в руках коробку со сладостями и предвкушающая грядущий вечер, который мог бы оказаться смертельным для диабетиков. Чуть отставали от по-детски счастливых девочек непривычно угрюмые взрослые. Если бы Даст оглянулась по пути домой, то наверняка бы очень удивилась тому, что даже у всегда улыбчивого Чарли на лице красуется лишь напряженная сосредоточенность.       — Надо же было додуматься пробраться в Национальный театр через крышу, — растерянно изрек Чарли, представляя, как его сестра и Франц в столь людном месте вообще умудрились забраться на крышу театра. — Вам неимоверно повезло, что вас никто не заметил.       — Ваши билеты у нас были с собой, вам нужно было лишь позвонить… — аккуратно подметила Мия, сложив руки в карманы куртки.       — Когда мы добрались до театра, концерт уже начался, — обреченно выдохнула Имма, — не звонить же нам прямо во время выступления.       — А ты чем думал, позволяя ей идти на такое? — нахмурился Чарли, пронзив угрожающим взглядом Франца.       — Не каждый день, знаешь ли, можно увидеть ее готовой нарушить пару-тройку правил, — усмехнулся мужчина, скрыв растущее напряжение от столь пристального взгляда. Все же, Чарли за Имму готов горой встать.       — Как там ваш полет в Прайм? — неловко перевела тему Мия, протиснувшись между идущими рядом Францом и Чарли.       — Там сейчас обстановка крайне неспокойная, — тихо вымолвила Имма, также обойдя мужа за спиной и встав вместе с невесткой между мужчинами.       — Слышали что-то такое в новостях, — выдохнула Мия, бросив беглый взгляд на золовку.       — Мы там были на собрании представителей «СОС», — изрек Франц, отвернувшись от собеседников, — положение дел отнюдь не радужное.       — У меня тут назрел один вопрос, — задумчиво начал Чарли, — а как вы попали в число представителей содружества одиннадцати стран?       Нервно сглотнув, Имма чуть отдалилась от Мии и пошла почти впритык к Францу. Лгать кому-то, тем более родному брату не хотелось совсем. К тому же, единую версию вступления в ряды «СОС» обсуждать еще не доводилось.       — Не забывай о том, что я состою в комитете международных отношений, — отходчиво ответил Франц.       — А почему вы в театр поехали не на машине? — внезапно поинтересовалась Имма, поставив Чарли в тупик.       — Да мы, я как-то…       — Мы решили прогуляться по городу вместе с Пайпер, — тепло улыбнулась Мия, перебив мужа.       — Да, прогуляться с Пайпер, — подхватил Чарли, опасливо покосившись на прищурившуюся сестру. — Снег же выпал, вот и…       — Мне нужно будет увезти некоторые вещи к маме, — протянула Имма, хитро ухмыльнувшись, — у тебя же багажник наверняка свободный, поможешь? — пропела она, не сводя глаз со своего брата. Чарли это все показалось жестоким издевательством и стебом.       — Конечно поможем, — кивнула за мужа Мия, — мы как раз хотели заехать после вас к миссис Кэрол.       Закатив глаза, Чарли тихо прошипел себе под нос непереводимую игру слов, на что Имма лишь хмыкнула и усмехнулась.

***

      — Даст, а ты предупредила мисс Блэквуд, что не будешь больше у нее обучаться? — поинтересовалась Имма, перешагивая порог дома вслед за девочками.       — Не-а, — покачала головой Рихтер, аккуратно положив подаренный ей родителями букет на столик в прихожей.       — Типа, пафосно ушла не попрощавшись, — пробурчала Пайпер, не желая отпускать из своих рук коробку конфет. Даже для того, чтобы раздеться.       — А чем планируешь заниматься сейчас? — тепло спросила Мия, наблюдая за необычайно взбудораженной и активной племянницей, очень быстро скидывающей с себя верхнюю одежду.       — Буду петь! — воскликнула Даст, на что Пайпер фыркнула. На мгновение стихнув и задумавшись, старшая Рихтер вновь воскликнула: — а Папи будет моим менеджером в карьере вокалиста!       — Ты же осознаешь, что певец на сцене открывает душу своим слушателям? — изрекла Имма, сняв с себя шапку и стряхнув с нее снег.       — Ты готова открыть дверцу в самые потаенные уголки своего внутреннего мира? — вроде бы строго, а вроде бы мягко спросил Франц.       — Хм, — задумалась Даст, резко остановившись прямо посреди длинного коридора.       — У нее всегда были проблемы с демонстрацией своих истинных эмоций, молчу уже про глубину чувств, — прошептала Имма на ухо Мии, — в этом они с Францом бесспорно похожи.       Охнув, Мия окинула изучающим взглядом Рихтера. А ведь они и правда во многом как две капли воды.       Любители подлить масла в огонь, поскольку любые конфликты с их участием они воспринимают как забавную игру. Но при этом, в конфликте именно они должны быть корнем раздора, ведь, в противном случае, ссоры других людей их угнетают.       Что Франц, что Даст — деятели, стремящиеся именно к результативности своих действий. Кроме того, они оба стремятся добиваться чего-то в одиночку, оба довольно рассудительные и смелые.       Даст — натура творческая, в какой-то степени тонкая и чувственная, оттого и закрытая. Франц же, при всем своем широком спектре увлечений и интересов, человек прагматичный, отдающий предпочтение чему-то одному, чему-то наиболее выгодному. При этом, в чувственности он не уступает своей дочери. Единственная проблема: что по нему, что по ней очень сложно проследить эту многогранную составляющую их внутреннего мира. Как минимум потому, что при любой задушевной беседе собеседник вряд ли увидит на них что-то кроме каменного выражения лица.       — Я пропущу через себя эмоции песни, но нечто личное выговаривать не буду! — утвердила Даст, топнув ногой и сложив руки на груди.       — Это будет неестественно, — покачал головой Чарли, — в вокалистах ценится искренность и открытость.       Сосредоточено осмотревшись, Даст сделала глубокий вдох и сжала руки в кулаки.       — А еще ее и Франца объединяет то, что любая критика провоцирует их на более решительные шаги, — добавила Имма, тихо посмеявшись.       — Нужна искренность? Будет искренность! — развела руки в стороны девочка. — Я стану самой открытой и искренней певицей!       — Только не переборщи, — посмеялся Чарли, подпрыгнув к племяннице и сев рядом с ней на корточки, — а то, если будешь для всех открытой книгой, тебя легко прочтут и вырвут из тебя самые важные для истории страницы, — вымолвил он, потрепав Даст по голове.       — Тогда я буду паззлом, а не книгой, — фыркнула девочка.

***

      — Во время войны один британский солдат держал под прицелом своего пистолета Адольфа Гитлера. Это был настоящий Адольф Гитлер — тот, который возглавлял Третий Рейх. Война была в самом разгаре, но солдат в него не выстрелил. Почему? — прочитал вопрос с карточки Франц, после чего убрал ее в карман и сел за стол. Все присутствующие задумались.       — Солдат был на стороне нацистов? — предположила Мия.       — Погоди, Первая или Вторая мировая? — уточнила Имма, на что Франц пожал плечами.       — В самом вопросе нет уточнения.       — Значит, если это Первая мировая, то Гитлера просто не расценивали как угрозу? — изрек Чарли, облокотившись на стол.       — Часть предположения верна, а часть — нет, — покачал головой Франц.       — Британский солдат… — пробурчала Имма. — У британцев есть пункт в кодексе чести, гласящий, что убивать раненого — недостойно.       — И что с того? — кивнул Франц.       — То есть, во время Первой мировой, когда Гитлер был кадровым военным немецкой армии, его ранили, — женщина начала соединять воедино предположения, — а так как раненых убивать — недостойно уважения, британец не стал стрелять.       — Бинго! — изрек Рихтер, вытащив карточку с вопросом из кармана и бросив ее на стол.       — Так, — начала Имма, взяв колоду карт с заданиями в руки и перетасовав ее. — Искусствовед пошел на аукцион и купил картину, которая, как он знал, ничего не стоит. Он был честным человеком, и никаких преступных намерений у него не было. Он также ничего не собирался предпринимать, чтобы сделать эту картину более ценной. Зачем же он ее приобрел? — прочла она, бегло посмотрев ответ на заданный вопрос.       За столом все вновь стихли, утонув в своих размышлениях.       — Хэй, чернокнижница может использовать щит только спустя шесть ходов после прошлого использования, — выкрикнула Пайпер, выбежав за Даст на кухню.       — А механик не может использовать лазеры своего робота три раза подряд, но я же ничего не говорю! — ответила старшая, убегая от недовольной сестры.       — Я тоже промолчала на призыв нечисти, который ты придумала сама!       — Как и я не обратила внимание на твою воображаемую гору мехауток, которые меня, якобы, всегда дебафят, — не отступала Даст.       — Девочки, — протянула Имма, громко хлопнув ладонью по столу, — если вы играете во что-то, то играйте честно.       — Мам, она всегда играет не по правилам! — обиженно буркнула Пайпер, показав пальцем на Даст.       — Ты ничуть не лучше, — уперла руки в бока та, показав язык, — правила созданы, чтобы их нарушать, — добавила она.       — Девочки! — строго отрезала Имма, резко встав из-за стола. — Быстро прекратили спорить! — командным тоном выкрикнула она так, что даже Франц, Чарли и Мия вжались в свои места.       Замерев на месте и опасливо покосившись на мать, Даст и Пайпер побоялись сделать даже вдох.       — Садитесь за стол и ужинайте, — добавила Имма, незначительно смягчив тон. Девочки не посмели ослушаться и беспрекословно выполнили наставление.       — В чем там был вопрос? — осторожно переспросил Франц.       — Зачем искусствовед приобрел ничего не стоящую картину, если никаких преступных намерений у него не было? — повторила женщина, сдув прядь медных волос с лица. Навалившись на спинку стула, она сложила руки на груди и начала пристально наблюдать за детьми, не особо вникая в ход обсуждения. Впрочем, вопрос и без того поставил всех в тупик.       — Может, эта картина была для него важна? Портрет дорогого человека или автор — близкий друг, например, — предположила Мия, на что Имма отрицательно покачала головой.       — Картина была в дорогой рамке, — вымолвила Даст, начав копаться в тарелке с салатом. Балет заброшен, а питание так и не изменилось. — Он купил картину, чтобы продать рамку, — добавила она, бросив беглый взгляд на тарелку с ароматной и аппетитной запеканкой Пайпер. Отчего-то стало плохо. Организм уже привык к легкой еде, а потому даже вид какой-то другой вызывал у него отторжение. Попробовать нечто такое, тем не менее, хотелось.       — Это будто бы высосано из пальца, — задумчиво изрек Чарли, — но довод логичный.       — И верный, — коротко кивнула Имма.       — В смысле? — удивился Франц.       — Даст у вас, ко всему прочему, еще и задатки детектива имеет, — тепло улыбнулась Мия, открыто демонстрируя свое особенно трепетное отношение ко всем талантам племянницы.       — Ага, — фыркнула Пайпер, — прочитать все карточки и просто знать заранее ответы на загадки — в ее духе, — пробурчала младшая, на что получила тычок локтем в бок от сестры.       — Даст, — осуждающе покачала головой Имма, на что названная лишь широко улыбнулась и резко соскочила со стула, мгновенно убежав в другую комнату.

***

      Забежав в спальню, Даст аккуратно прикрыла дверь и вздохнула. Улыбка с лица бесследно пропала. По девочке всегда больно било осознание того, что без подсказок она не может понять сама, о чем идет речь в той или иной загадке. Даже самые элементарные вопросы у нее вызывали большие затруднения, заставляя теряться в мыслях и сталкиваться с полным их отсутствием.       Даст прекрасно знала о том, что в стратегических играх и играх на смекалку она полный ноль. Ни то из-за абсолютной рассеянности собственных мыслительных процессов, ни то от недостаточной эрудированности. Даже задачки по математике в школе ей даются тяжело до тех пор, пока не ткнешь носом в то, что именно дано и что нужно найти. Да и не только задачи и загадки были для нее проблемой. Осмысление большого количества текста и поиск сути того или иного высказывания, — все это всегда проходило крайне неудачно.       У нее словно стоял психологический блок на подобную информацию извне. Ведь, после прочтения даже одного предложения ощущалось полное отсутствие чего-то в голове. Что читала, что не читала — все равно ничего. А уж про восприятие на слух и говорить нечего. С ним проблем было еще больше, чем с пониманием текстовой информации. Однако, при этом Даст обладала отменной памятью, особенно зрительной, благодаря которой легко запоминала что угодно, пусть и совсем не понимая сути того, что запомнила.       — На вас с Пайпер никогда миру не хватает, — тихо сказал Чарли, вдруг оказавшийся рядом с поникшей племянницей.       — Хм? — удивленно хмыкнула девочка. — Мы не ссорились сейчас…       — Вы всегда ругаетесь, даже по мелочам, — тепло изрек мужчина, закрыв за собой дверь. Прошагав в центр спальни, Чарли увидел на столе музыкальный проигрыватель и направился к нему. — Мы с Иммой в детстве тоже постоянно конфликтовали, хотя сейчас все это вспоминаем так, словно то было не руганью, а какой-то комической постановкой в шоу комедиантов, — улыбнулся он, ткнув на кнопку воспроизведения.       — Я не воспринимаю всерьез наши стычки, — буркнула Даст, подскочив к дяде и поставив на паузу даже не успевшую начать играть песню. На вопросительный взгляд девочка достала из проигрывателя диск и поменяла его на другой.

[Fotos — Giganten]

      — Я тоже не воспринимал наши всерьез, но Имму они сильно обижали, как и Пайпер сейчас, — вздохнул Чарли, облокотившись на стол. — Когда твоей маме было столько же, сколько и твоей сестре, а мне столько, сколько тебе сейчас, — это было самое тяжелое для Иммы время.       — Мама нам иногда рассказывала, как ты ее с переломанными ногами заставлял приносить тебе еду, — усмехнулась Даст.       — Она все еще обижена на многие мои выходки в прошлом, — обреченно изрек Чарли.       — Но ведь сейчас у вас все нормально, — пожала плечами девочка.       — Знала бы ты, как долго я шел к осознанию того, что делаю не так, — выдохнул мужчина, прикрыв глаза, — и как долго я извинялся перед Иммой за все свои ошибки, — посмеялся он. — Из-за них, кстати, у меня до сих пор не очень гладкие отношения с вашим отцом.       — Так, значит, мама убежала к папе от тебя? — удивленно предположила Даст, неодобрительно покосившись на дядю.       — И да, и нет, — хмыкнул он, — трудно сказать, как все было на самом деле. Но с Мией я встретился позже, чем Имма с Францом. И меняться я начал только после встречи с Мией.       — Значит, наш многоуважаемый дядя был тем еще отморозком в прошлом? — усмехнулась Рихтер.       — Было дело, да, — ностальгически протянул мужчина, — я ни на секунду не перестаю корить себя за все неприятности, доставленные вашей маме. А потому и тебе советую быть более чуткой по отношению к Пайпер, чтобы потом не жалеть так, как жалею сейчас я.       — Папи… мы с ней плохо понимаем друг друга, — задумчиво изрекла Даст, — у нас разные интересы, разные точки зрения на все вокруг.       — Но вы сестры, а эта связь сильнее каких-либо расхождений во взглядах, — мягко сказал Чарли, положив руку на плечо племянницы, — кроме того, вы понимаете друг друга лучше остальных, просто не замечаете этого. Все ваши переживания так или иначе крутятся вокруг одних и тех же событий, все ваши мысли всегда пересекаются, несмотря на кажущуюся параллельность.       — А расскажешь что-нибудь из вашего с мамой детства? — зажглась интересом старшая Рихтер, умоляюще посмотрев на дядю.       — С удовольствием, но как-нибудь в другой раз, — тепло улыбаясь, вымолвил мужчина, — нам еще к вашей бабушке нужно заехать.       — Так, выходит, вы уже собираетесь уезжать? — огорченно спросила Даст, на что Чарли коротко кивнул и отстранился от стола, направившись к выходу из комнаты.       — А можно прийти к вам в гости завтра? — подскочив с места и побежав за дядей, выкрикнула девочка.       — Конечно, мы всегда рады как тебе, так и Пайпер, — ответил на ходу Чарли.

***

      Вернувшись на кухню и вдохнув полной грудью, Чарли, заметив отсутствие жены за столом, расслабленно спросил:       — А где Мия?       — Ушла к машине зачем-то, — не отрываясь от напряженного чтения газеты ответил Франц, тут же перевернув страницу.       Остолбенев, мужчина буквально побледнел. Даже показалось, что с его лба начал стекать холодный пот.       Взглянув на брата, Имма перестала прибираться на кухне и, уперев руки в бока, тяжело вздохнула.       — Так, значит, я не ошиблась, — покачала она головой, — ты все еще собираешь отовсюду всякий антиквариат и Мия до сих пор об этом ничего не знает? — риторически спросила она, поняв ответ на вопрос по одному лишь испуганному выражению лица Чарли. — Ну ты даешь, — усмехнулась женщина, бросив полотенце на стол и направившись к выходу из дома, — не ссы, сейчас все порешаем, — бросила она вслед, скрывшись за стеной между кухней и прихожей.       Спешно накинув на себя курточку и широко распахнув дверь, Имма вышла на крыльцо.       — Спасибо, Чарли, что забрал мою посылку и привез мне ее сюда, — нарочито восторженно изрекла она так громко, что, казалось, это было слышно даже в соседнем квартале. Пробежавшись по ступенькам вниз и приблизившись к недоумевающей Мие, изучающе осматривающей заполненный посылками багаж машины, Имма захохотала. — Я просто до ненормального обожаю всякие такие раритетные вещи, — махнула она рукой, начав вытаскивать довольно тяжелые коробки из чужой машины, — вот не могу без них, руки так и чешутся все прибрать себе.       Ахнув, Мия начала помогать золовке опустошать багажник, а Чарли, поспешивший на улицу за сестрой, облегченно выдохнул. Перетащив три большие коробки в дом, Имма, Чарли и Мия остановились на пороге.       — Как говорится, постоим на дорожку? — улыбнулась Рихтер.       — Тебе, вроде бы, нужно было что-то увезти к миссис Кэрол? — уточнила Мия, вспомнив дневной диалог.       — Нужно будет, но через пару дней, — кивнула Имма, хлопнув брата по спине, — спасибо вам за то, что посидели с девочками.       — Ах, да, — ахнула Мия, вновь сбегав к машине и обратно, — вот, — сказала она, протянув большой пакет женщине, — это рождественские подарки им, а то у нас так и не получилось их вручить.       — Надо же, вас даже за это Пайпер не разорвала на кусочки, — посмеялась Рихтер, приняв пакет.       Улыбнувшись, Мия махнула на прощание золовке и начала медленно отдаляться от крыльца дома.       — Спасибо-спасибо-спасибо, — взволнованно протараторил Чарли, крепко обняв Имму, — я завтра же все увезу маме! — прошептал он, после чего сразу отстранился от посмеивающейся сестры и так же махнул рукой.       — Тогда, до завтра, — бросила Рихтер, продолжив наблюдать за уже отъезжающей от дома машиной, прижимая пакет к груди. Снова помахав на прощание, Имма вздохнула и посмотрела на небо, охваченное темными тучами. Этот вечер казался темнее всех остальных.       — Простудишься, — тихо прошептал ей на ушко Франц, внезапно оказавшийся прямо за спиной своей жены, — пошли в дом.       — Хах, — выдохнула женщина, молча последовав совету супруга.

***

      Ночь — время спокойствия и умиротворения. Жизнь в городе стихает, звук проезжающих мимо машин остается в закате вечера, а в окна дома проникает лишь тусклый свет фонарей с улицы. Один из них, находящийся прямо возле дома Рихтеров, периодичностью в пять-шесть минут мигал.       Даст, закутавшись в одеяло, задумчиво наблюдала за рассеянным на стене лучом света с улицы, то исчезающим, то появляющимся вновь. Несмотря на прошлую бессонную ночь, даже сейчас уснуть было трудно.       — Папи, — тихо прошептала девочка, пытаясь узнать, спит ли ее сестра. Получив в ответ протяжное мычание, Даст шумно выдохнула. — Каким ты видишь свое будущее?       — Не знаю, — шепотом ответила ей младшая Рихтер, — но хотела бы быть астронавтом, — мечтательно изрекла она.       — Хах, — посмеялась в подушку старшая, — почему?       — Меня притягивает невесомость, — раскинув руки в стороны, протянула Пайпер, — хочу хотя бы раз оказаться там, за атмосферой нашего мира, увидеть его со стороны, почувствовать, каково это — быть за гранью человеческой жизни, — восторженно начала повествовать она. Прислушиваясь к каждому слову, Даст перелегла на живот и подперла голову руками, начав наблюдать за сестрой. — Иногда, лежа в ванной с морской солью, я закрываю глаза и представляю себя в космической невесомости, в полном отсутствии звуков, смотрящей на яркое и даже внешне очень горячее солнце.       Повернув голову к Даст, Пайпер резко стихла, столкнувшись с непривычно теплой улыбкой и любящим взглядом сестры.       — Так хочешь оторваться от Земли? — тихо-тихо спросила старшая Рихтер, заметив замешательство со стороны младшей. Пайпер в ответ лишь коротко кивнула. — Представив все, что воображаешь ты, я тоже захотела в космос, — хихикнула Даст, — но в будущем я хотела бы просто заниматься всем, чем захочу. Обрести себя, единение с окружающим миром. Хочу быть способной жить, а не существовать.       — Этого хочет каждый, — заключила Пайпер, — а у тебя есть тайные, самые потаенные желания?       — Хм, — задумалась Даст, начав копаться внутри себя.       — Не хочешь говорить? — почти неслышно спросила младшая, но ответом было лишь молчание.       Даст не знала, чего именно она хочет от будущего. Да и в своих мечтах никогда особо не копалась. Они, вроде бы, есть, но в них нет никакой конкретики. Лишь смутные образы воображаемой свободы и полной независимости.       — Даст… — разорвала образовавшуюся тишину Пайпер, — а что ты думаешь о… соулмейтах? — очень робко спросила она.       — Хм… не задумывалась об этом ни разу, — растерянно ответила старшая. — Но, думаю, если родственная душа окажется тем человеком, который сможет оказать тебе поддержку во всех твоих начинаниях, то это будет прекрасно. А к чему вдруг такой вопрос? — вновь посмотрев на сестру, поинтересовалась Рихтер.       — Да нет, ни к чему, — неуверенно покачала головой Пайпер.       — Да-да, к чему? — не унималась Даст. — Я же вижу, что он возник у тебя не просто так.       — Правда, ничего, мне просто интересно…       — Не ври мне, — ехидно прищурившись, настояла та.       — Просто… — начала младшая, но, услышав относительно громкий шум с улицы, стихла. Даст тоже перевела все внимание на шум, внимательно вслушавшись. — Ты тоже слышала это?       — Да… — сбивчиво ответила старшая, аккуратно поднявшись с постели и выглянув в окно. Однако, на улице не было ничего необычного. — Это будто бы было над нами, на крыше…       Затаив дыхание, девочки переглянулись. Стало тревожно.       На цыпочках прошагав в коридор, Даст жестом позвала сестру за собой.       Вслушиваясь в каждый шорох, в каждый скрип, в каждый вдох друг друга, они медленно шагали по направлению к спальне родителей. Капли воды на кухне было отчетливо слышно даже в коридоре, это неслабо нагнетало атмосферу.       Вновь отчетливый звук шагов по крыше.       Дыхание перехватило, а по спине пробежался холодок.       Схватив друг друга за руки, сестры в панике вломились в комнату родителей и принялись будить старших.       — Мам, пап, — тревожно изрекла Даст дрожащим голосом, — там кто-то ходит…       — Что такое? — еще не до конца проснувшись, еле-еле говоря и осознавая, что происходит, промычала Имма.       — По крыше кто-то ходит! — выкрикнула Пайпер, дрожащими руками схватившись за одеяло.       Протерев глаза, Имма и Франц резко соскочили с кровати и переглянулись.       — Вы уверены? — строго уточнила Имма, на что девочки быстро закивали.       — Я достану оружие, а ты готовься звонить в полицию, — скомандовал Франц, выбежав в коридор. Вытащив ключ из сейфа за картиной на стене, он быстро открыл нижний ящик шкафа в прихожей и вытащил оттуда пневматические винтовку и револьвер. К сожалению, кроме газового, другого оружия не было. Но даже это лучше, чем ничего.       Держась друг за друга и следуя по пятам за Иммой, девочки напряженно наблюдали за каждым действием отца, иногда оглядываясь по сторонам.       Франц же, быстро одевшись и оставив винтовку Имме, сжал револьвер в руках и вышел из дома.       Дверь осталась слабо приоткрытой.       Шумно сглотнув, Даст затаила дыхание, сконцентрировав все свое внимание на этой двери. В доме воцарилась мертвая тишина. Слышно было только тиканье часов, и бьющие по ушам капли воды, ударяющиеся о поверхность кухонной раковины.       С течением времени эти звуки начали раздражать, ведь кроме них не было ничего больше.       А приоткрытая дверь, казалось, вот-вот откроется. Но пока она не открывается, напряжение лишь нарастает. А вместе с ним усиливается и давящее на грудь изнутри ощущение, словно воздух в легких то вырывается наружу, разрывая их, то резко сжимается, коллапсируя.       Весьма тошнотворное чувство.       Наконец к немногочисленным звукам добавились приближающиеся шаги за дверью. Они были такими медленными и тяжелыми, что Даст непроизвольно застыла на месте.       В ожидании отца девочка ни разу не моргнула, отчего у нее задергался левый глаз.       Как же он болит.       Пайпер была просто напугана. Лишь держалась за руку матери и пряталась за ее спиной, в то время, как старшая стояла впереди всех, словно хищник готовясь напасть на чужаков. Имма же была напряжена не меньше, а даже больше. Вряд ли это может быть кто-то из мафии, ведь все ее члены до сих пор заперты на базе. Но кто знает, ведь ряды этой группировки могли и не ограничиваться всеми теми, кто работал над проектом.       А шаги все усиливались, вместе с ними учащалось и сердцебиение Даст. Оно непривычно сильно било по вискам и ушам, так, словно она после длительного перерыва в спорте за раз выполнила десять норм ежедневных упражнений.       Все вокруг вновь стихло. Вместе с шагами замерло и сердцебиение. Даже казалось, что часы прекратили свой ход, а кран на кухне вдруг сам починился.       Это терзало изнутри, вызывало ощущения, сходные с теми, которые появляются, когда кто-то начинает царапать ногтями или прочими твердыми предметами всем знакомую зеленую доску. Точно трудно было сказать, много времени прошло или лишь доли секунды, ведь даже каждый тяжелый шаг по ощущениям длился вечность, а эта резкая тишина казалась бесконечной.       Дверь резко распахнулась, а Даст оказалась оттянута в сторону Иммой, из-за чего девочка не сразу поняла, что вообще произошло. Однако, завидев в прихожей отца, она облегченно выдохнула и успокоилась, неосознанно схватив стоящую рядом Пайпер и обняв ее.       — Там кошка сидит на крыше, больше никого нет в округе, — спешно отчитался Франц, раздевшись.       — Ох, девочки… — упав на стол, начала Имма, — кошка…       — Наверное, они испугались того, как она прыгнула на крышу, — сделал предположение мужчина, закрыв входную дверь. На всякий случай, на все замки.       Потрепав свои волосы и мотнув головой, Франц собрал все оружие и положил его обратно в ящик, только закрывать его не стал. Тоже на всякий случай.

***

      Горящий ярким оранжевым пламенем круг незамысловатых абстракций притягивал, одновременно пугая. Он словно пытался вырваться наружу, разорвать два черных как смоль кольца, запечатавших его внутри себя.       Этот круг плавно приближался. Так, словно его несет ласковое течение реки. Очень аккуратное, старающееся не потушить разгорающийся сильнее огонь в центре.       Стало тепло. Даже спокойно. Появилось желание протянуть руку к этому кругу и вытащить его из черных колец. Страх огня забылся, остался где-то за гранью бытия, ведь круг так и говорил, что не обожжет, не поранит. И рука сама потянулась к нему.       Возникло ощущение, словно она начала погружаться не в жаркие языки пламени, а в пограничную с горячей воду. Не такую, чтобы обжечь, но идеальную для того, чтобы расслабить. От одного прикосновения к центру внутри поселилась небывалая легкость, все сущее в один миг забылось, а дух охватило теплое эйфоричное состояние.       Такое умиротворение невольно заставило закрыть глаза. Спокойствие и непринужденность буквально разливались по телу. От рук, от ног, от головы к сердцу. Пик эйфории был невероятно близок, но не успело это тепло дойти до грудной клетки, как сердце что-то очень больно кольнуло.       Черные молнии, соединившись с кольцами, врезались в круг, вместе с тем пронзив и грудь, к которой так стремительно приближалось яркое пламя. Цвет последнего перешел с оранжевого на кроваво-красный, а приятное тепло сменилось жгучей болью, разрывающей на части.       Одернуть руку не получалось, ее словно засосало внутрь почерневшего круга. А огонь продолжал наступать, охватывать все тело, обжигать, приносить неимоверно ужасную боль.       Зажмурившись, Даст резко раскрыла глаза и испуганно охнула.       Сверху белый потолок, в уши бьет уже привычное тиканье часов, а оголенное плечо обжигает горячее дыхание крепко спящей рядом сестры. С другого бока, словно защитная стена, спиной к старшей дочери спал Франц, а рядом с Пайпер, лицом к девочкам тихо и сладко посапывала Имма.       Странный сон.       Тревожный, из-за него сердце колотится ровно так же, как оно колотилось совсем недавно, когда отец проверял обстановку вокруг дома.       Аккуратно поднявшись с кровати, Даст тихо вышла из комнаты родителей и медленно прошагала на кухню.       От такого нервного напряжения в горле будто бы возникло новое чудо света — невероятно сухая пустыня, в которой вместо песка были лишь острые крупицы страхов и тревог, тлеющих где-то в глубине души.       Протерев глаза и взяв стакан, девочка встала на носочки, чтобы дотянуться до графина на кухонном ящике. Наливая переливающуюся в свете фонаря воду, Даст непроизвольно посмотрела в окно напротив.       Лучи света в тот же миг оказались перекрыты темной фигурой, а звук разбившихся о пол стакана и графина разнесся по всему дому.       Даст попятилась назад, не отрывая глаз от этой фигуры. Делая шаг за шагом, она, словно рыба, постоянно то открывала, то закрывала рот, но не произносила при этом ни единого звука.       Перед глазами мелькнула чья-то рука, грубо закрывшая ей все лицо. Не успела Даст дернуться вперед, как оказалась схвачена со спины и крепко прижата кем-то к ящикам. По ушам ударил звонкий крик, а за спиной послышался скрип кровати, топот и грохот. Девочке оставалось лишь догадываться, что происходит за ней, ведь увидеть она ничего не могла. Держали ее очень крепко. Однако, сопротивляться она не переставала.       Брыкаясь, вырываясь, что-то мыча в чужую ладонь, Даст готова была сделать что угодно, лишь бы освободиться из звериной хватки. Большая часть сил незнакомца прилагалась к спине девочки, за которую была завернута одна из ее рук. Зажмурившись, Рихтер резко перенаправила вес своего тела на поддерживаемую кем-то часть спины и, быстро подпрыгнув, ногами оперлась на дверцу того самого ящика, к которому ее прижимали. Теперь все силы Даст перенаправила в ноги и оттолкнулась от точки опоры. Некто за спиной такого явно не ожидал, а потому, растерявшись, отпустил девочку. Последняя, не теряя ни минуты, выбежала в прихожую и бросила беглый взгляд в сторону спальни родителей. Те уже лежали на полу, как и Пайпер. От этого внутри все болезненно сжалось, но, заметив слабое шевеление со стороны отца, Даст вздрогнула и увидела, как над всей ее семьей стоит группа мужчин в масках с какими-то тряпками в руках.       — Этому мужику нужно больше хлороформа, — холодно изрек один из них.       — Проще уже застрелить их, — сказал другой, достав из набедренной сумки пистолет и нацелив его на голову Франца.       — Треклятый ребенок… — донесся с кухни чей-то голос. Судя по всему, он принадлежал тому, кто схватил Даст. Все незнакомцы обратили внимание на него. Однако, долго смотреть в сторону кухни не вышло. Громкий хлопок от выстрела заставил вздрогнуть всех.       Повернувшись в сторону прихожей и окинув изучающим взглядом подрагивающую девочку с револьвером в руках, мужчина с пистолетом разразился смехом.       — Мне уже нравится потенциал этой девчонки, — громко изрек он, тут же подставив дуло пистолета к голове обездвиженного Франца.       Дрожь Даст с каждой секундой становилась все сильнее. Кроме того, стремительное приближение к ней сразу нескольких вторженцев не сулило ничего хорошего. Переводя испуганный взгляд с одного на другого, девочка крепче сжала пневматику в руках и, попытавшись прицелиться в сторону подставленного к отцу оружия, вновь сделала выстрел.       Все вокруг затаили дыхание, а сама Рихтер как жертва вжалась в угол, в сковывающем все тело страхе ожидая, чем все закончится. Она не видела, куда попала. Не знала, попала ли куда-то вообще. Но было ясно одно — все стихли и остановились не просто так. От приглушенного смешка девочка вздрогнула еще сильнее и обронила револьвер из рук.       — Кажется, тут нужен серьезный разговор тет-а-тет, — насмешливо шикнул мужчина с пистолетом, неспешно подойдя к Даст, — оставьте-ка нас, — добавил он командным тоном, взяв девочку за локоть и откинув ее в сторону обездвиженных Рихтеров.       Прочие незнакомцы поспешили выйти из дома. Остался только этот мужчина.       Не говоря ни слова более, он вновь приблизился к девочке и, схватив ее за волосы, ударил кулаком в живот, отчего та сильно закашляла.       Перед глазами поплыло, а в горле появился отвратительный привкус чего-то кислого и горького.       — Могла бы не сопротивляться, — тихо прохрипел мужчина, по-прежнему держа Даст за волосы, — не увидела бы участи своих родителей, — шикнул он, снова откинув девочку в сторону. — Но ты очень упорная и настырная, — холодно начал он, — я просто не могу воздержаться и не преподнести тебе самый прекрасный подарок в твоей жизни. Ты никогда его не забудешь, не сможешь забыть — сказал он. Окинув задумчивым взглядом пистолет, мужчина убрал его в набедренную сумку. Немного поразмышляв, он тяжелым шагом ушел на кухню.       Еле-еле двигаясь, Даст кое-как подползла к стене и, навалившись на нее, поднялась на дрожащие ноги. В голове было пусто, а на подсознательном уровне в конвульсиях билось лишь одно желание — убежать. И билось оно сильно, ударяя по вискам, по голове, даже по глазам, перед которыми трудно было что-то рассмотреть. Лишь расплывающиеся в темноте силуэты родителей и сестры, лежащих без сознания. Даст даже не заметила, как мужчина вернулся обратно. И не обратила бы на это внимания, если бы он вновь не схватил ее за обе руки. Оттащив ребенка от стены и повалив на колени, он встал сзади и заставил ее склониться над отцом.       — А теперь мы сыграем в одну забавную игру, — с ноткой раздражения сказал вторженец, на мгновение отпустив девочку.       Даст почувствовала что-то в руке, что-то твердое и холодное, тут же оказавшееся сжатым в ее ладони из-за крепкой хватки чужой руки сверху. Осознание природы твердого предмета пришло не сразу, лишь после того, как мужчина, замахнувшись ее рукой, вонзил острое лезвие обычного кухонного ножа в горло Франца.       Теплая кровь прыснула на лицо.       Даст оцепенела. Сердце бешено заколотилось в панике.       — Я не объяснил тебе правила игры, пустая моя голова, — посмеялся мужчина, пальцами свободной руки обхватив лицо девочки, размазав по нему густую, кажущуюся в темноте черной, жидкость. — Но ладно, они не так уж важны, — пожал он плечами, резко выдернув нож из горла Рихтера, сразу же вонзив лезвие в его же грудь, а потом в живот.       Секунды не прошло, а рука маленькой девочки уже оказалась над телом родной матери. Мужчина посчитал, что нож здесь не пригодится, а потому просто отпустил руку девочки, из которой сразу же выпал злополучный предмет, ударившись о лоб женщины, испачкав кровью ее мужа и оставив тупую рану. Вновь обхватив кисти обеих рук Даст, вестник кошмара резким движением попытался сцепить их в замок на шее Иммы. Но ручки у девочки были маловаты для нее. Тем не менее, его это особо не волновало. Ведь Даст участвует в процессе удушения своей матери — этого уже более, чем достаточно. Мужчина продолжал сжимать женскую шею до тех пор, пока пульс Иммы окончательно не пропал. И когда он пропал, в дрожащие руки девочки тут же вернулся окровавленный нож.       Оказавшись над совсем маленьким и хрупким телом сестры, Даст наконец нашла в себе силы начать вырываться из не особо крепкой хватки. Только вот та стала сильнее, почуяв малейшее сопротивление. Что-то хрустнуло, импульсивно и болезненно ударило в голову, начало ныть. Кажется, хватка стала настолько сильной, что кости не выдержали напора и сломались. Однако, физической боли девочка практически не ощущала. Пустота внутри закусывала этой болью как хлебом, разрастаясь все сильнее и сильнее.       Мужчину любое сопротивление явно не устраивало. Даже такое незначительное, легко подавляемое. Нож оказался выдернут из сломанной руки Даст. Зверь за спиной хотел просто перенести его в другую, здоровую руку, но та была сжата в кулак до такой степени сильно, что ногти практически проткнули кожу ладони. И разжать этот кулак оказалось чрезвычайно трудной задачей. Где-то в голове появилась мысль о том, чтобы забрать младшую, а эту просто убрать. Меньше мороки было бы. Однако, упорство этой девчонки и не прекращающееся сопротивление, каким бы бессмысленным оно ни было, раззадоривают. Даже интересно, что за кадр из нее получится в будущем.       Младшая начала шевелиться.       Что-то протяжно мыча, еле-еле приподнимаясь на локтях и пытаясь открыть глаза, Пайпер пришла в себя. Однако, увидев перед собой испачканное кровью лицо старшей сестры, она ужаснулась, замерев. Случайно заметив за Даст мужчину, девочка быстро начала отползать назад, но как только ее ладонь коснулась чего-то вязкого и холодного, Пайпер обомлела от страха. Она не смогла посмотреть себе за спину. Потерянные глаза Даст отражали все так, будто они были большим зеркалом.       Незнакомец, однако, долго церемониться не стал. Наблюдать за этой картиной ему порядком надоело, однако…       Садистки ухмыльнувшись, мужчина бросил Даст к ее сестре. Та сразу же разжала кулак, начав тянуть здоровую руку к Пайпер, чтобы просто прикоснуться, что-то шепнуть, подсказать, что в стене за спиной девочки есть вентиляция, в которую этот садист не сможет забраться, помочь ей выбраться из этого кошмара, выжить. Но не успела старшая Рихтер вдохнуть, чтобы хоть что-то сказать, как в ее руке вновь оказалась зажата твердая, уже почти горячая рукоятка.       Замерев в воздухе на мгновение, оружие блеснуло в свете фонаря. Пайпер испуганно закричала, а из коробок, стоящих неподалеку, раздался бой старых часов. Мужчине это показалось особенно забавным, и лезвие ножа оказалось воткнутым в тело маленькой Пайпер по самую ручку ровно столько раз, сколько ударов часов разнеслось по всему дому. Четыре громких, почти оглушающих не только физически, но и морально.       Смертельно напуганные глаза Даст налились слезами. Руки начала покалывать свертывающаяся кровь. Наружу изнутри рвался пронзительный крик, но застревал ни то в груди, ни то в горле. Последние болели так, словно это их пронзило множеством ножевых ранений, словно они были продырявлены насквозь, словно из них выплескивалась отравляющая густота искреннего замешательства и страха.       Из груди старшей Рихтер вырвался истерический смех, граничащий с отчаянным криком. Громкий, заглушающий все вокруг. От отвратительного кисло-горчащего запаха крови все внутри готово было выйти наружу вместе с этой смесью изливающихся изнутри звуков. На шее девочка почувствовала что-то влажное и холодное. Теперь нож был подставлен к ней. Только, что было странным, но не играло большого значения — лезвие впивалось не в горло.       На затылке почти неспособной двигаться Даст за пару мгновений мужчина оставил ровно двадцать один порез. Несильно глубокие. Но они точно не пройдут бесследно ни через месяц, ни через год, ни через десять лет. Эти порезы будут как клеймо, прямо отражающие смысл живой «татуировки», составляющей одно слово: «убийца».       В шею вновь что-то вонзилось. Что-то тонкое, очень-очень холодное. На мгновение судорога охватила все тело. Даст чувствовала, как через иглу шприца в нее вливается какая-то жгучая субстанция, от которой сознание сразу же начало покидать свою хозяйку. Однако, по тому состоянию, в котором пребывала Рихтер, вообще, трудно было сказать, что она находится в сознании. Сковавший ее шок уже давно отключил разум.       Подняв девочку на руки, мужчина спешно начал выходить из дома. Но Даст даже под действием наркотика продолжала брыкаться в руках, из-за чего все стены и даже дверь оказались запачканы кровью ее семьи.       С каждым мгновением становилось все труднее что-то разглядеть. Последним, что девочка увидела перед тем, как окончательно кануть в небытие, были забрызганная кровью дверь и заплаканные, безжизненные глаза Пайпер, мечты которой навсегда останутся лишь пустым последним диалогом в воспоминаниях ее старшей сестры.

***

      Темно, холодно и сыро. Это сводит с ума. А может, сходить с ума уже нечему? Или некому? Перед глазами уже не белоснежная дверь, а вместо венка всплывает ужасно бледно-синее лицо матери.       Темно. Стойкий запах крови выворачивает наизнанку. Изнутри вырываются то смех, то слезы, то отчаянные завывания.       Холодно. Дрожь настолько охватила все тело, что даже за пределами этой темноты можно было услышать, как оно бьется о пол, о стены. А может, это не тело вовсе. Может, только больная голова?       — Папи! — внезапно вырывается из уст девочки, тут же переходя в постоянное нашептывание одного и того же имени.       Сыро. Очень сыро. Вода ли это? Кровь ли это? Или просто кажется из-за холода?       Еще темнее. Душу разъедает тошнотворная пустота. Может, не пустота. Боль? Отчаяние? Или все же пустота? Тяжело. Хочется метаться из стороны в сторону, разорвать себя на части, но тело не слушается. Может, оно уже метается, будучи не в силах сопротивляться разгрызающим грудь крысам.       Пустота. Больше никого нет. Лишь супрематическая рябь перед глазами и картины в голове, от которых уже не становится жутко, ведь это не плохой сон. От этих картин внутри уже произошла аннигиляция бытия и небытия, разума и бессознательности, спокойствия и истерии.       Боль, страх, отчаяние и слезы уже давно образовали синергию.       Сколько времени прошло, что это за место, кем были те животные — неизвестно.       Даст и не заметила, что в этом полумраке она была не одна. Она не заметила даже того, что было не темно, было просто мрачно. В глазах, казалось, была кровь. А вместе с ней и бездыханные тела ее мамы, папы, сестры… Накатила очередная истерика. Все-таки, она металась из стороны в сторону. Все-таки, билась головой об стену ровно до тех пор, пока между ее лбом и стеной не появилась мягкая, теплая рука.       Кажется, ее приобняли… погладили? Дрожь стала сильнее.       Кто-то что-то тихо шепчет. Совсем неразборчиво, непонятно, странно. Она не понимает, не может понять, такие слова ей незнакомы.       Почему перед глазами лишь кровь? Должна же она видеть хотя бы того, кто ей что-то говорит. Ведь должна? Глаза закрыты. Она и не чувствовала того, что не открывала их еще ни разу. Но сейчас почувствовала, когда по ним больно ударил какой-то свет. Пусть и слабый.       Ее взгляд столкнулся с рубиновыми глазами. Такими яркими… Словно два драгоценных камушка. Правда эти камушки были тусклыми, их будто забыли огранить. Глупые ювелиры.       Дыхание перехватило от какого-то странного ощущения, родившегося во внутренней пустоте. И ощущение это не было неприятным. Оно было непонятным.       Теперь Даст поняла, что ей так упорно нашептывали: «augen auf». Только звучало оно не так, как должно. Как-то по-другому. Но она поняла.       Вновь стало темно.       — Halt dich an mir fest, — раз за разом повторялось в голове, словно строка из ранее любимой песни. Любимой когда-то давно… десять лет назад? Повтор за повтором, эта строка превращалась в обычную фразу. Обычную, но произнесенную с глубокой тревогой в ласковом и уже родном голосе.       Словно выплывая из воды, Даст резко глубоко вдохнула и схватилась за мужское плечо рядом с собой.       Дверь белоснежная. На ней нет ни капли крови.       Но внутри по-прежнему пусто. И, несмотря на теплые лучи солнца и типичную летнюю жару, было все равно холодно. Будто бы снова наступил январь десятилетней давности.