27 июня. 9:00 (GMT+0)
Повезло же урвать билет на самый быстрый рейс прямо в день прибытия в Мельбурн. И это при том, что до рейса оставалось от силы часа два с момента приезда в аэропорт. От цен на билеты голова пухнет. Благо, что часть расходов все же компенсируется. Двадцать часов полета, включая пересадку, уже позади. Осталось всего-то где-то около восьми часов с еще одной пересадкой. Ну а пока приходится наслаждаться уже порядком приевшимися видами безграничного океана из малюсенького окна самолета, очень громкой музыкой из наушников Даст и (куда без этого) детскими воплями с задних рядов. Не взять с собой хотя бы беруши было огромной ошибкой. Впрочем, все это теряет смысл в пучине больного сознания, которое любит при каждом перелете вспоминать прошлое. И как отделаться от этой привычки? Во снах — прошлое, в мыслях — прошлое, да вся эта жизнь соткана из прошлого, которое для настоящего точь-в-точь суррогатная мать. Та еще зараза. Даже у людей с амнезией оставляет в подсознании горькие следы прошедших событий. Клинтон прикрыл глаза, очень ярко отражающие недоступную синеву небес. Признаться, когда он не мог сосредоточиться на своих мыслях из-за любого шороха в стороне и чужих бессмысленных диалогов, было гораздо проще. Лучше уж чувствовать испанский стыд с очевидно выдуманных рассказов из жизни рослого мужчины в трех рядах от себя или безуспешно пытаться не подслушивать тихие перешептывания друзей, чем оставаться один на один со своим внутренним «я». Уж его-то Клинтон особенно не любит. А что эти воспоминания? Как вчера Киллер помнит и тот день, когда вестник семи лет отчаяния впервые вывел троих запуганных детей во двор своего пустого, мертвого изнутри участка, на котором что ни день, то дождь, слякоть и холод. Как минимум, ощущения были именно такими. Или Клайд просто так изящно подбирал время для «детских прогулок», что оно всегда выпадало на столь прекрасную погоду. Как вчера Киллер помнит свое глупое и совершенно бессмысленное сопротивление чужим учениям, которое пресекалось насильственным путем. Сперва только психологическим насилием, а потом и физическим. Киллер помнит то отвратительное чувство, которое появлялось внутри, когда тиран, садист во плоти превращался в жалкое подобие «опекуна», которое отчего-то переставало бухать круглыми сутками, орать так, что барабанные перепонки еле выдерживали, и замахиваться на хрупких ребят всем, что попадется под руку. Но что же это было? Нет, правда. В детстве не было мыслей о том, что все это ужасно странно. Было просто отвратительно. Но сейчас, осмысляя былое, начинаешь понимать, как же нелепо Клайд воображал из себя пай-папочку перед женой. А та женщина? Та, что освещала их жизнь своими редкими посещениями мрачной халупы в лесу. Та, что так ласково заботилась о них. Что она? Где она пропадала? Почему никогда не спрашивала, откуда синяки? Почему она, увидев совершенно свежее клеймо на груди Клинтона, лишь грустно улыбнулась и, положив руку на его плечо, аккуратно обработала ранение, а потом вновь пропала на месяц, два, а может вовсе на шесть?! Киллер точно помнит, когда видел ее в последний раз. Это было осенью. Той самой: промозглой, тухлой и совершенно лишенной красок. Эта осень пахла сырой половой тряпкой и давным-давно сгоревшим домом в дождливый день. Кисло, горько, ужасающе тошнотворно. Живот даже сейчас начинает крутить от одного воспоминания об этом запахе. Афтер как обычно был пьян. Он то отчаянно завывал, то злобно рычал, то орал в лес со своей террасы, которая, казалось, уже пропиталась запахом пролитого спирта. Под эти чудесные звуки ребята по обыкновению выполняли изнуряющий план тренировок. Стоит признать, что эти мгновения были по-своему хороши, ведь тогда тот зверь не обращал на них особого внимания. Как жаль, что лишь до поры. До той самой минуты, когда его сознание начинало плыть. И вот тогда-то, стоило им хоть раз что-то сделать не так, он взрывался как комната, наполненная бытовым газом, в которой кто-то неосторожно (или умышленно) зажег спичку. Но что именно пошло не так в тот раз — сложно сказать. Этого Клинтон до сих пор не понимает. Впрочем, Даст и Хоррор тоже признавались, что понятия не имеют, почему Афтер сорвался.***
Ров, лабиринт, забор с наклонной доской, яма с шипами, разрушенный мост, разрушенная лестница, стенка с проломом, колодец, окоп, выстрел в мишень, траншея, в начало. Ров, лабиринт, забор, яма, мост, лестница, стенка, колодец, окоп, выстрел, траншея, начало. Три параллельные линии полосы препятствий. Три подростка. И абсолютная синхронность действий. Скорость, ловкость, выносливость, — все, что в них воспитывали на протяжении полутора лет, в лучшем виде. Ни одной запинки, ни намека на отдышку, ни единого падения. Они знали эту полосу лучше себя. Они знали все испытания Афтера лучше, чем что-либо еще. К счастью, он не проявлял какой-то особой изобретательности в этом плане и просто чередовал одно и тоже из раза в раз, заставляя ребят множество часов бегать кругами. Вообще, эта полоса препятствий — самая нелюбимая у ребят. Расстояние между забором и мостом слишком велико, отчего они не раз получали ранения от шипов. Стенка слишком высокая для ребенка. Долгое время никто, кроме Хоррора, не мог ее преодолеть. В колодце Даст часто охватывала паника, а огнестрельное оружие и Киллер очень редко находили общий язык. У Хоррора с самого начала все получалось лучше, чем у них. У него и ловкость была хорошей, и выносливость высокой, и со скоростью особых проблем не было. Но даже он умудрялся попадать под горячую руку. И лишь потому, что он всегда помогал им. Сегодня все просто безупречно. Сегодня этому зверю будет не к чему придраться, — подумал Киллер, делая уверенный выстрел точно в цель. — Мерзкие обсосы! — хрипло выкрикнул Клайд, резко поднявшись с лавочки на террасе, с которой открывался отличный обзор на тренировочное поле. Кровь в жилах неприятно застыла так, словно наступило трупное окоченение. Шумно сглотнув, ребята не прекратили прохождение полосы препятствий. Они уже знали, что за малейшее промедление им попадет еще сильнее. — Почему именно вы?! — обрывисто прорычал он, направляясь к своим воспитанникам. Каждый его шаг по слякоти ударял по ушам. — Как же я вас ненавижу, грязные щенки, — почти отчаянно протянул он, — как же ненавижу… — тихо прошептал мужчина, резко остановившись возле начала полосы Киллера. Ноги Клинтона буквально налились свинцом, когда он увидел, где сейчас стоит Клайд. Но что он сделал не так? Внутри заскреблись кошки. Стоило Киллеру приблизиться к Клайду, как последний, одарив парня угрожающим взглядом, грубо схватил его за плечо и потащил за собой в дом. Как жаль, что дом — не тот самый свет в конце тоннеля, до которого невозможно добраться. Сердце колотится как бешеное. Кажется, что это уже его обычное состояние. Как же отвратительно чувствовать себя безмолвной жертвой, которая ничего не может изменить, оказавшись в пасти хищного зверя. Темный, мрачный коридор, холодный подвал и ни следа надежды. Ощутив сильный толчок со стороны Клайда, Киллер упал на сырой бетонный пол в одном из подвальных помещений. Оно — точно карцер, в котором нет ни окон, ни каких-либо иных источников света. В нем не было ничего, кроме пустоты и всепоглощающей тьмы. В нем было все, кроме здорового рассудка. И для Киллера это было пыткой вселенского масштаба. Дверь в коридор медленно закрылась, оставив парня наедине с собой. Последнее, что было слышно снаружи: щелчок замка и глухой топот за стеной. Он здесь определенно надолго. А сознание уже начинает свои дьявольские пляски, погружая парня в горькую, как кофе всухомятку, смесь воспоминаний, ощущений и домыслов, которые крайне трудно отделить от реальности.***
27 июня. Сан-Паулу (Бразилия). 12:40 (GMT+0)
— Крис, — ткнула парня в бок Даст, — Сан-Паулу. Вздрогнув, Клинтон настолько резко вернулся в реальность, что ощутил на себе все прелести панических симптомов. Сердце, как во сне, готово вырваться из груди. Ошарашенный взгляд пытается уцепиться хоть за что-нибудь, но все вокруг кажется каким-то нереальным, совершенно неосязаемым, но настолько хаотичным, что сфокусироваться на чем-либо просто не успеваешь. Горло будто передавило, отчего каждый вдох дается с трудом. А впереди еще почти два с половиной часа на пересадку.***
Трое молодых людей, ожидая посадки на следующий самолет, удобно устроились в кафе аэропорта Гуарульюс. Облокотившись на столик, Киллер наклонился ближе к Даст и Хоррору. — Нам нужно повысить осторожность, — как можно тише вымолвил он, — наличие хвоста, пусть даже он будет от Блэк, не сулит ничего хорошего, — с этих пор заметаем все следы настолько тщательно, что никому и в голову не придет, куда пропал человек или почему он вдруг скончался. — Получив согласные кивки, парень продолжил: — меняем телефоны и на задания ходим только полным составом. — Мне кажется, мы никого не найдем, — разочарованно вздохнула Даст, — ну, из тех, кого ищем именно мы, а не Блэк. — Как правило, везде, где мы были, находились либо маленькие «филиалы», либо пункты торга-обмена-сотрудничества с иностранными преступными объединениями, — отметил Хоррор. — Скорее всего, Дон все-таки во Флоренсии, — согласился Киллер, — с хорошим и крепким прикрытием. Как я заметил, мы в основном нарывались на наркодилерные сети или на сбыт нелегального оружия. — Это одни из их основных источников дохода, — утвердила Даст. — Дон — это кто-то, кто способен отмыть все деньги своей сети, не вызывая при этом никаких подозрений со стороны государства, — начал рассуждать Киллер, — кто-то с крупным заработком и безупречной репутацией, кто-то, кто мог бы официально трудоустроить своих людей и оформить им легальный доход из отмытых поступлений. — Кто у нас самый крупный бизнес-деятель? — спросил Хоррор. — Президент, — пожала плечами Даст. — Вряд ли он Дон, но точно при делах, — покачал головой Киллер. — Министерство инвестиций? — предположила Даст. — Надо проверить главу министерства, — согласился Клинтон. — Разве это министерство имеет прямое отношение к бизнесу? — озадачился Хоррор. — Это министерство способно обеспечить самое качественное отмывание, которое вряд ли у кого-либо вызовет лишние вопросы, — объяснился Киллер, — а заодно оно может поддерживать вклад в интересные для Семьи компании. — И компании эти представлены людьми, которые на них работают, — заключил Хоррор, нахмурившись. — Даже не знаю теперь, что лучше, — опустила голову Даст, — продолжать выполнение задания и держаться на дистанции от главного врага или отправиться в эпицентр муравейника, чтобы все узнать. — Пока продолжаем, — уверенно изрек Киллер, — нам нужно, чтобы шумиха вокруг нас утихла, иначе даже Блэки ничем не сможет помочь. — Стоит заметить, что шумиха вокруг нас не из-за наших же действий, — добавил Хоррор. — На нас уже готовятся повесить все беды мира, — обреченно согласился Клинтон, шумно вздохнув, — но без наблюдения за нами они не могут этого сделать, поэтому первостепенная задача — узнать, откуда у хвоста растут ноги. — Значит, нам еще повезет, если это люди Блэк? — неуверенно уточнила Даст. — Как знать, — развел руки в стороны Киллер.***
27 июня. Прайм (Флоренсия). 12:00 (GMT+3)
Бесконечные ряды машин, кажется, навечно увязли в пробке, точно в черной дыре. Зеленый-красный, а толку никакого. Все равно стоят. Другое дело — пешеходы. Огромной толпой проносятся мимо, не обращая никакого внимания на окружающий их мир. И ведь в мире столько всего происходит, а Прайм продолжает жить обычной жизнью. Наблюдая за будничной жизнью города из панорамных окон последнего этажа ФБР, Найтмер заметно поник. Хвататься за все ниточки разом и не поймать ни одной — это безумие? С каждым днем все больше кажется, что он идет не по тому пути, но остановиться при этом почему-то не может. Если раньше он шел на таран, то теперь череда событий сама несет его прямиком к обрыву. — Ну что, как тебе путь тьмы? — ехидно поинтересовался Фиил, встав перед окном рядом с коллегой. — У них правда есть печеньки? — Только ингредиенты, — тяжело вздохнул Найтмер, — все нужно печь самому. — Колись, что узнал? — пытливо спросил Ван-дер-Ассис. — Что документов куча, а читать их — нет ни времени, ни сил, — коротко ответил Сомни, не отрывая взгляда от пробки за окном. — Это что-то новенькое, — изумился коллега из отдела общественных отношений, — чтобы у тебя не было сил ознакомиться с документами, да где это видано? — Старею, — скучающе изрек Найтмер, пожав плечами, — что тебе известно о том, как бюро копает под ЦРУ? — тут же задал встречный вопрос мужчина, избегая допроса. — Хм, — задумался Фиил, — лишь то, что у ЦРУ настолько много косяков, что не копать под них — преступление, — усмехнулся он, — во всяком случае, могу сказать, но только по секрету, что скоро эта лавочка свернется. — Что ты имеешь ввиду? — озадачился Сомни, все же повернувшись к собеседнику. — Разве не очевидно? — изумился Ван-дер-Ассис. Выдержав непродолжительную паузу, он продолжил: — Скоро ЦРУ либо расформируют, либо переформируют, — пожал плечами Фиил, — это неизбежно, учитывая их скверную репутацию. — Но что именно в их репутации скверного? — озабоченно вопросил Найтмер. — Агент Сомни, что-то вы сегодня совсем не в себе, — нахмурился мужчина, — все их попытки выходить сухими из воды заканчиваются тем, что они тонут в собственном море крупных деяний, — непривычно раздраженно изрек он, — и это еще мягко сказано. — Разве есть неоспоримые основания полагать, что все, приписанное им, действительно их рук дело? — не отступал Сомни. — Конечно есть, — утвердил Фиил так, словно по-другому и быть не может, — иначе они не всплывали бы каждый раз, когда что-то идет не так. — А если не так идет абсолютно все? — риторически вопросил Найтмер. — В таком случае все не настолько очевидно, не так ли? — обратился он к коллеге. — Так зачем тогда намерено упрощать задачу, которая априори не может терять столько условий, сколько их из нее необходимо убрать для упрощения? — Слушай, тебе бы денек-другой отдохнуть, да отоспаться, — вдруг сменил настрой на радушный Фиил, — ты сам не замечаешь того, как добавляешь лишние и совершенно ничего не значащие условия. — Разве? — вопросительно изогнул бровь Сомни. И он хотел было возразить как-то еще, да только не смог. Недостаточность аргументов — бич всех попыток добраться до истины. Только кто-то этого совершенно не понимает и пытается свесить все на чей-то недосып, а кто-то понимает, но объективно не способен убедить первого в том, в чем сам не может быть уверен.***
Все звуки будто под водой. В общем-то, в глотке тоже стоит противный привкус воды, которой чуть не захлебнулся. И по мозгам елозит пронзительный крик, практически визг. Такой мерзкий, дробящий изнутри, перемалывающий все косточки. — Я прикрою тебя, не волнуйся, — раздался мягкий шепот в темноте. Мурашки на коже были настолько колючими, что, казалось, они впивались в пол, и благодаря неконтролируемой дрожи были способны расковырять его до самого ядра Земли. — Стажер «доброе утро», есть успехи? — ударил по ушам задорный мужской голос. Такой родной, но отчего-то такой далекий. А пронзительный крик продолжал оглушать. — Киллер-Кристофер Клинтон! — Не называй меня так! — воскликнул мальчик себе под нос. Впрочем, может и не воскликнул. — Убийца! — в унисон пропело множество голосов. — Нет! — воспротивился Киллер. — Ничтожество! — продолжали глумиться голоса. — Никчемное и бесполезное ничтожество! Дверь в абсолютно темную и абсолютно наполненную хаотичным светом комнату с лязгом открылась. — НЕТ! — прокричал парень, схватившись за голову. — Уйдите, уйдите прочь! Все вы! — обратился он в пустоту. — Что ты натворил? — донесся до мальчишки шокированный голос чужой женщины. Такого голоса обычно нет среди прочих. Пересушенными красными глазами Киллер посмотрел на источник звука, но увидел лишь ослепляющую пелену белого света. Это же надежда. Та, что постоянно исчезает бесследно. — Во имя всех святых, Клайд, мать твою, Афтер, что ты наделал?! — чуть ли не истерично воскликнула женщина, продолжая испуганно смотреть на парня. И вновь темнота. Дверь в карцер не может быть долго открытой. Тут так не положено.***
В темноте совершенно непонятно, где низ, а где верх. Вроде бы, Киллер смотрит из стороны в сторону, хотя он в этом совсем не уверен. Может быть, его глаза закрыты? Или они все-таки открыты? Одно известно точно — они сильно болят. Карцер в проклятом старом доме мог быть худшим кошмаром, если бы не был реальностью. Снова лязг двери. Только в этот раз ни капли ослепляющего света. Может, он уже ослеп? Или его глаза все-таки закрыты? — Она больше не придет, — разбито прохрипел монстр, — никогда… — озлобленно прошипел он. Повсюду эхом разнесся бой стекла. Киллер слышал буквально каждый осколок, приземляющийся на бетонный пол. Он тоже хотел бы быть этими осколками не только внутри самого себя.