***
Вокруг холодно, пахнет различными медикаментами, которые слились в один неприятный запах, от которого даже глаза слезятся. Слышно чей-то до дрожи приятный голос, столь мелодичный и ласковый, что хочется слушать его вечно, вслушиваться в каждое слово, каждый звук, что напоминает щебет птиц. Мысли в голове путаются в один большой клубок нитей, с которым предпочитают играть кошки, все вокруг плывет, совсем как акварель, когда в нее добавляют воду. Неужто Эллиот все еще жив? Но зачем? Совсем нет смысла в действиях трех сестер с пряжей жизни, они словно медленно, но верно сходят с ума, не замечая, что нить жизни в их руках вспыхнула ярким огнем, запылала яркими красками, совсем как те, что озаряют небосвод во время грозы, — молнии. Они прекрасны, столь же дивны, как очи верховного бога Олимпа, — невозмутимо голубые, в которых так сложно и так редко можно разглядеть счастье. Неужто тот, кто купается во власти, столь печален? Счастье не купить за злато. — Как ты себя чувствуешь? — Словно из ниоткуда, совсем как дитя Аида, возникла юная дева, которая, по всей видимости, находилась в лазарете еще со вчерашнего дня. — Какая разница? Тебе явно все равно. — Собственный голос предательски дрожит, ведь перед глазами все еще появляются картины из сна, столь яркие, словно они — живые. Слишком больно. Слишком страшно. Жизнь столь несправедлива, со стороны все выглядит весьма странно - забавно, словно кто-то удосужился купить некий амулет, что защищает от темных сил, однако кто-то решил, что он не нужен, пустая трата денег. Это несправедливо, очень, но никого это явно не волнует, ибо чаще всего страдают полубоги — те, кто родился с частичкой богов. Золотая кровь — дар Олимпа, ведь так молвят люди? Вот только это не так. Так уж повелось с древних времен. Все-таки именно греки придумали трагедию. Уж они-то знали: у судеб величайших героев не бывает счастливых концов. Не стоит ждать счастливого конца, его не будет, никто не будет пускать слезу, не станет рыдать и кричать, как это бывает, когда погибают герои, что уж далеко глядеть — Чарльз Бекендорф. Каждый житель лагеря горевал, когда он погиб, он был хорошим человеком, возможно, у него не была амулета... — Райт, не приставая к больным! — и вновь столь дивный голос, настолько дивный, что вся боль этого мира уходит на второй план. Возможно, ангел спустился с небес, дабы забрать душу сына Афродиты, а возможно, его ангел-хранитель, в которых сам юноша не верит, все же решил навестить своего подопечного, вот только следовало сделать это еще очень и очень давно, на первой операции. — П-ф-ф-ф, вообще-то, он ко мне пристает, вот. — Юная дева, которая так походила на дьявола, который скрывается за внешностью ангела, с легкой, столь невинной улыбкой переводит взгляд небесно-голубых очей на доктора, который стоял возле одной из полок с различными пузырьками. Амброзия — пища богов, она в силах излечить полукровок, но их человеческая сущность, которая делает их уязвимыми, не позволит, ибо она слишком слаба, вспыхнет огнем от божественной пищи. Именно из-за этого Эванс не может излечить свой недуг волшебной травой, но она помогает снять боль, дает больше времени. Вот только на что? Кровь богов делает его организм уникальным, людская медицина не в силах ему помочь, механическое сердце, которое сейчас находится в его грудной клетке, уже слишком изношено, а винить нужно лишь ту, бессмертную часть. Уж слишком много боли от золотой крови, уж лучше родиться обычным человеком, однако Мойры решили иначе. Порой в голову лезли странные мысли. А что, если Эванс — наказание, наказание для Афродиты, ведь это смехотворно: дитя любви не имеет сердца за ее поведение, за ее измены. Вдруг Гефест решил наказать свою жену? Но почему должен страдать невинный человек? Это несправедливо! Боль. Она бывает совершенно разной. Может пронзать плоть, разрушать ее на маленькие кусочки, крупицы песка, прожигать, будто раскаленный прут, но физическая боль меркнет по сравнению с болью, которая разрушает мысли, внутренний мир и самого человека. На такую боль редко обращают внимание, твердят, что человек сам все выдумал, а значит, ему не нужна помощь, однако это совсем не так. Такая боль уничтожает, превращает в куски пыли, которые никто не сможет разглядеть, оставляет лишь отголоски, которые отдаленно напоминают того, кто некогда находился в этом бренном теле. Это жестоко, слишком жестоко, но увы, — борьба — это смерть, побеждает тот, кто выжил. — Увидимся позже, — шепчет Делия, которая быстрым шагом, словно ей противно находиться возле сына Афродиты, удаляется прочь из лазарета. — Увидимся позже, Делия Райт....Слезы
6 декабря 2018 г. в 14:36
Страх..
Он разливается по венам, словно жидкий металл, заполняющий каждую скважину, поглощает организм, будто вирус, который жаждет смерти. Вот только ужас не убивает, он медленно, но верно превращает в куклу на нитках, совсем как те, что в кукольных театрах, которой можно будет управлять, стоит лишь дернуть нужную нить.
— Это просто сон, сон, — шепчет юноша, зажимая рот ладонью, дабы всхлипы не вырвались наружу. Возможно, кто-то станет молвить, что мужчины не плачут, однако слезы — это часть внутреннего мира — эмоции. Если стереть, словно карандашный набросок, все чувства, останется лишь пустая оболочка, кости да кожа, которая превратиться в пепел, стоит подуть ветру. — Это сон, просто сон, — шепчет юноша, чувствуя, как по щеке скатывается холодная слеза, вместе с которой наружу рвутся эмоции, которые так долго и тщательно скрывались за каменной стеной, ведь нужно выглядеть как можно сильнее, дабы Танат не решил, что время пришло, ведь хочется жить дальше, дабы люди запомнили имя, полюбили того, у кого нет сердца.
Прошлое, как тяжелый груз, тянет на дно холодного озера, не позволяя сделать глоток воздуха, который столь важен и так нужен для жизни, но, кажется, у Мойр другие планы, они жаждут перерезать очередную нить жизни, которая находится в их ладонях. Так чего же медлить? Неужто им так нравиться давать ложную надежду, дабы в последний момент вырвать ее из людских рук?! Боги всегда отличались жестокостью, но что может быть хуже, чем издеваться над смертельно больным, неужто даже боги, которым молится людской народ, столь хладнокровны?. Так где, откуда черпать надежду, где брать смысл для столь безобразной и жестокой жизни, которая только и топчет шанс на спасение, выход из столь темной и до жути пугающей темницы. Откуда люди должны черпать жажду к жизни? Неужто из древних легенд, где восхваляют Олимп, богов, которые суровым взглядом окидывают землю? Но ведь в этих сказаниях так много боли, столько скорби и ненависти. Выходит, людям неоткуда черпать надежду и смысл.
— Это неправда, неправда, — слышится очередной лепет бледных уст. Легкие разрываются от нехватки кислорода, нужно разбудить жителей домика, но станут ли они помогать тому, кого даже не считают частью своей семьи, того, в чьих жилах лишь по ошибке течет кровь богини любви?
За окном уже темно, и лишь тусклые огни фонарей в силах осветить землю своим теплым светом. Грозовые облака тугой пеленой накрыли небо, накрыли небосвод, не позволяя луне пролить серебряный свет на погрязшую во мгле землю. Ветер разыгрался не на шутку, казалось, его силы хватит, чтобы снести "Дерево Талии", без которого весь лагерь падет. Возможно, это дерево и не было настолько важным, но его история придавала силы, заставляя поверить в себя.
Эванс падает на колени перед выходом из домика, сил встать у него нет, слишком больно. Грудная клетка горит от боли, словно ее подожгли, заставляя юношу корчиться от боли, которая разрывала его на маленькие кусочки, не давая даже вдохнуть. Взгляд скользит по запястьям рук, а в голове невольно возникает мысль: "А что, если покончить с этими страданиями самому?" Если взять в руки нож и сделать всего пару глубоких ран, не придется дожидаться своего смертного часа, судьбу можно решать и самому, не дожидаясь трех богинь с пряжей жизни. Но ведь это слабость — свести счеты с жизнью, однако так куда проще, не придется мучиться, не нужно ждать Таната, как страшный сон.
В голове невольно всплывают образы из прошлого, в котором было так много радости, однако ее невозможно передать словами. Да даже если взять в руки словарь, не подобрать нужного словца. Чувства — весьма странная штука, можно писать о них стихотворения в сотни страниц, но порой нужные слова просто исчезают, как ни старайся, не получается их отыскать — слишком сложно. Если задуматься, ведь без эмоций куда проще, они как дополнительный балласт, что тянет на дно, однако без них будет почти невозможно жить. Все же Прометей был чертовски не прав, когда создал людей, можно даже понять злость Зевса, ведь людьми невозможно управлять, они слишком мятежны.
Хочется громко кричать, но голосовые связки словно сжаты, не получается вымолвить ни единого звука, отчего внутри все заполняет чувство слабости, которое стремительно настигает и разум, уже совсем не хочется бороться. Глаза медленно закрываются, ведь веки словно налились свинцом, отчего те стали до безумия тяжелыми. Силы покидают бренное тело. Неужто это конец?