Неразгаданный ребус. Из цикла "База 213"

      Идти сюда во второй раз было, наверное, глупо. Он не пилот Содружества, а вообще враг, у которого, к тому же, спецзадание выяснить все о корабле. Но в ангар Рэйна привело не оно.       Его слегка трясло, когда пальцы коснулись холодной обшивки. Нервы ни к черту — даже интересно, сколько он протянет до срыва? Должен успеть.       Бессмысленная затея. Несмотря на то, что он видел, Рэйн все равно не верил до конца в легенды о живых кораблях. И все-таки попробовать стоило, другого выхода не оставалось.       — Привет, Дрозд, — тихо произнес он. — Если ты меня слышишь, конечно, — наверное, надо совсем тронуться умом, чтобы прийти сюда и разговаривать с техникой. И все же он продолжил: — Меня зовут Рэйн. Я пришел из-за Алекса. Хочу узнать, сможешь ли ты лететь.       Корабль, как ему и положено, ничего не ответил. Стоял себе с невозмутимостью и дружелюбием микроволновки, но Рэйн вдруг понял, что чувствует нечто странное. Словно вот эта бездушная глыба навороченной техники только притворяется таковой. Рэйн не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают. С любопытством и некоторой отстраненностью.       На него вдруг накатило: перед глазами вновь встал Алекс, такой, каким он его увидел сразу после «беседы» с ученым-садистом. Рэйн тянул время, как мог. Доктор Мартинс, устав от многочисленных рапортов о неудачах с Вальдером, занялся им сам.       «Вы не слишком торопитесь», — последнее, что услышал от него Рэйн, прежде чем узнал, что Алекса увели.       В тот день он почти бежал в знакомую камеру. Распахнув дверь, так и замер на пороге, машинально закрывая ее за собой.       Алекс лежал на койке и смотрел в потолок, и даже не отреагировал на громкий звук. Тогда Рэйн позвал его по имени. Подойти ближе почему-то было страшно. И особенно страшно — наткнуться на бессмысленный взгляд пустых глаз. Через бесконечно долгое мгновение Алекс пошевелился и слегка повернул голову. От сердца немного отлегло. Рэйн заставил себя сделать несколько шагов к кровати.       Зрачки Алекса были расширены, темнота затопила почти всю радужку, остался только серо-стальной ободок. Но губы дрогнули в улыбке.       — Привет, — едва слышно выговорил он.       Голос был хриплый и сорванный. Но Алекс остался Алексом.       — Привет, — так же тихо ответил Рэйн, с отчаянием вслушиваясь в его состояние.       Он никогда не считался хорошим эмпатом, но сейчас это значения не имело: боль была настолько сильной, что ее ощутил бы, наверное, и абсолютный сенсорный ноль. А еще в ушах так и звучали слова разозленного Мартинса: «Кроме его головы нас ничего не интересует, и если надо, я вскрою его по частям, кусок за куском, пока не заговорит!» Рэйн подошел ближе, опустился на койку и со страхом взглянул на руки Алекса. И облегченно выдохнул: все пальцы на месте.       А потом он потянул вверх майку, измазанную красными пятнами. Алекс стиснул зубы и зажмурился, и Рэйн постарался закатать ее очень аккуратно. Вся грудь Алекса была покрыта мелкими ожогами и порезами. Рэйн даже не думал, когда потянулся за регенератином. Объяснит, что играл в «доброго следователя», придумает что-нибудь. Он просто не мог на это смотреть.       — Никогда не мечтал быть героем, — Алекс говорил словно бы сам себе. Потом поймал взгляд Рэйна. — Я правильно понимаю, меня обменивать не собираются? И про Конвенцию по военнопленным тоже можно забыть?       Ответить вслух Рэйн не смог — просто кивнул, с отчаянием глядя на Алекса. Как так вышло, что в какой-то момент ему стало настолько небезразлично? Рэйн старался тщательно обработать все раны, чтобы только прекратить эту боль, но она не утихала. Глухо ныло глубоко внутри — никакой регенератин не поможет. Но он не должен сейчас думать о себе.       — Перевернись, — тихо проговорил он.       У Алекса явственно болели почки, наверняка там синяки. Рэйн не хотел смотреть, но сейчас только он и может помочь.       Алекс болезненно сжал губы — пересохшая кожа лопнула, показалась кровь, — потом очень медленно, с усилием поменял положение. Ощущения не подвели: на боку оказался кровоподтек, а вся спина и плечи были снова изуродованы шрамами, поверх старых. Причем тот, кто бил, пытался попасть прямо по зажившим рубцам, раскрывая раны заново. Рэйн прикусил губу, стараясь касаться очень осторожно, и не жалел мази. Если нужно, он принесет еще. Но это все же не панацея, и всю боль не уберет.       — Ты можешь меня убить? — внезапно спросил Алекс почти безразлично, словно речь шла о том, сколько сейчас времени.       Рэйн знал, что рано или поздно услышит этот вопрос. Но все равно оказался не готов.       — Нет, — тихо ответил он.       Захотелось убедить — он придумает что-нибудь другое, успокоить Алекса. Но разве же тот поверит?       — Жаль.       — Прости меня, — Рэйн склонился к нему на мгновение, а потом помог перевернуться обратно на спину. — Если ты чего-то хочешь, то… — он осекся. Вряд ли после подобного у человека останутся хоть какие-то другие желания, кроме как сдохнуть.       — Хочу, — Алекс ответил сразу, словно ему не требовалось обдумывать вопрос. — Скажи Дрозду, что я умер. Только… — он сделал паузу, о чем-то напряженно размышляя, и тут же закашлялся, на губах запузырилась кровь. Но Алекс закончил: — сначала скажи: «Код три единицы. Пауза — час». Потом то, что я умер, — он снова закашлялся. — А потом уходи из ангара.       Немного помолчав, Рэйн произнес:       — Ты хочешь, чтобы я устроил диверсию в нашем собственном ангаре? Прости, Алекс, я не могу. Боюсь, даже твой корабль не дотянется до тех, кого я на самом деле хочу убить. А гибели обычным пилотам я не желаю.       — Да не умрет никто, в смысле, из людей, — Алекс отмахнулся, — наши корабли не убивают. Сами не убивают, — он скривился в жутком подобии улыбки. — Смотри, я добровольно рассказываю тебе про корабли.       — Что же тогда произойдет? — спросил Рэйн.       Сейчас он почему-то верил Алексу. Но помнил, как тот в самом начале их знакомства предупреждал, что корабль не стоит трогать, если они не хотят, чтобы в ангаре рвануло.       — Не знаю точно. Просто важно, чтобы Дрозд знал. Он сам решит, что делать. Не с вами, с собой. Но тебе нужно будет сразу уйти, как раз чтобы не было лишних жертв в ангаре. Не хочу, чтобы Дрозд узнал подробности. Тогда точно снесет крышу.       Он говорил прерывисто, почти как в бреду. Только сейчас Рэйн осознал, что от кожи Алекса пышет жаром. Но когда попытался отстраниться, был захвачен цепкими пальцами. Алекс снова развернулся, игнорируя боль, и поймал его взгляд:       — Обещай, что скажешь.       Сглотнув, Рэйн молчал. Он не мог, ведь это значило полностью довериться Алексу, который, кажется, и сам не знал, что именно выкинет его умный корабль. И было еще одно. Пообещать сейчас это — значит смириться с неизбежным. С тем, что Алекс умрет. Окончательно отдать его психу Мартинсу, прекратить бороться. А ведь еще одна такая «беседа» — и для Алекса все уже будет кончено. Нет, он не может. Ему нужно еще немного времени.       — Ты говоришь так, будто твой Дрозд — сенс, — невпопад заметил Рэйн, уходя от ответа.       — Ты не поймешь, — отмахнулся Алекс, — но Дрозд может получать нужную ему информацию. В критических ситуациях.       — Какой странный твой корабль, — прошептал Рэйн.       А потом, когда Алекс в очередной раз закашлялся, он не выдержал. Резко подался к нему, целуя окровавленные губы, отчаянно желая просто вдохнуть энергию, помочь, сделать для него хоть что-то, чтобы не было настолько больно. Может, это все сказки, скорее всего, но Рэйн слышал, будто сенсы Содружества умеют нечто подобное. Он — не умел. Но хотел так сильно, что даже не сразу почувствовал изменения в собственном состоянии. Сильно закружилась голова, перед глазами потемнело, и пришло понимание: еще секунда — и он просто упадет на Алекса. Заставив себя приподняться на руках, Рэйн медленно отстранился и сполз на пол, привалившись спиной к койке. Он все еще не был уверен, что получилось, да и наверняка половина ушла впустую, но хоть немного ведь должно подействовать?       — Как ты? — тихо спросил он, боясь сейчас повернуть голову — круговерть перед глазами не унималась.       — Это что сейчас было? — голос Алекса снова звучал как раньше, а не страшным шепотом.       — А на что похоже? — невозмутимо поинтересовался Рэйн. — Я не сдержался и поцеловал тебя, — на самом деле, ему было даже интересно, как именно это ощущается.       — Заводят полутрупы?       Вопреки собственным словам, Алекс потянулся и свесился с кровати, чтобы посмотреть в лицо Рэйна. Его собственное лицо выглядело гораздо лучше, чем несколько минут назад. Во взгляде читалось настороженное удивление, зрачок полностью вернулся к норме, восковая бледность кожи ушла. Непонятно, что он прочел в глазах Рэйна, но ответил подробно:       — Словно теплым ветром окатило изнутри. И боль выдуло.       Он мягко и ласково отодвинул прядь с лица Рэйна. Пальцы оставались распухшими, но двигался Алекс легко.       Рэйн улыбнулся. Несмотря на последствия, оно того однозначно стоило. Значит, он может что-то еще. Что-то хорошее. Он даже нашел силы пошутить и ответить, хоть и с промедлением:       — Ага. Видишь, как я завелся. Прямо не знаю, что делать, — он и правда не знал — не был уверен, что вот так сразу сможет нормально подняться, не пугая Алекса. — А что боль прошла — это хорошо. Наверное, регенератин подействовал.       — Врешь ты все, — убежденно ответил Алекс. — И серый какой.       Он еще слегка сдвинулся и очень мягко потянулся к губам Рэйна.       — Может, вру… А может, и не вру.       Кажется, уже только от чужого теплого дыхания на губах расплылась совершенно идиотская улыбка. Захотелось подтянуть Алекса ближе и целовать, сколько будет времени. И не мог Рэйн сейчас отказать себе в этом, даже несмотря на головокружение. Чуть откинув голову назад, он коснулся губ Алекса — коротко и осторожно, еще помня, какими они были минуту назад. Но сейчас оказались мягкими, горячими и уже не такими сухими.       Из воспоминаний Рэйн вынырнул неожиданно. Вздрогнув, он обнаружил, что стоит около корабля, и видимо, уже довольно долго. И только потом осознал, что именно привлекло его внимание. Дрожь обшивки под пальцами.       — Дрозд? — снова тихо позвал Рэйн. — Ты… слышишь меня?       Безумие какое-то. Но ради Алекса он был способен еще и не на то.       Загорелся и погас ближайший огонек на крыле. Так быстро, словно Рэйну лишь почудилось. Может, и действительно так. Зато камеры точно не зафиксируют.       — Послушай, — поражаясь самому себе, прошептал Рэйн, — здесь Алексу угрожает опасность. Наши ученые пойдут на все, чтобы добраться до тебя, а он молчит. Нам нужно помочь ему, — Рэйн затаил дыхание, а потом продолжил: — Я видел, как вы… общались. Не могу сказать, что хоть что-то понимаю, скорее всего, это вообще бред, но… Если ты можешь — поговори со мной.       Ему было так страшно. Он уже и забыл, насколько сильным бывает это чувство. Алексу Рэйн ничего сказать не мог, потому что не был уверен, а давать надежду, чтобы потом не оправдать ее — слишком жестоко. Зачем он так настойчиво пытался сейчас установить контакт с кораблем, он не знал и сам. Нужно убедиться, что Дрозд сможет лететь, это да. Но было и что-то еще.       — У тебя нет причин верить мне, — немного помолчав, признал Рэйн. — Но ты можешь закрыться, и никто до тебя не достанет. А он — не может! И я не знаю, что мне делать.       Обшивка под пальцами снова дрогнула. И вдруг Рэйна окатило уверенностью, что его слушают и понимают.       — У Алекса в сознании какой-то блок, — нужно было высказаться, хоть кому-то — наверное, вот так люди и придумывают себе богов. — И просто считать информацию не получается. Из-за этого… его мучают, — Рэйн замолчал, стараясь отогнать вновь нахлынувшие жуткие воспоминания.       Чужое внимание стало напряженным и очень острым. И теперь у Рэйна не возникало ни тени сомнения, что его слушают. А может, он просто окончательно двинулся.       — Если не помочь ему сейчас, потом будет поздно. Я хочу… чтобы он улетел. Ты ведь сможешь лететь? — снова спросил Рэйн, осторожно погладив обшивку, как это делал Алекс.       Всегда есть альтернатива: например, устроить несчастный случай, допустить небольшой просчет, за который по голове не погладят, мягко говоря, но, если повезет, и под трибунал не отправят. При должном умении заметать следы. Рэйн умел. Другой вопрос был в том, что он просто не смог бы не то что сам убить Алекса, но и даже как-то способствовать его смерти.       А зачем тебе это? — слова прозвучали точно вовне. Рэйн вздрогнул и слегка отшатнулся. Такого просто не может быть.       Несколько секунд он собирался с мыслями, но потом признал:       — Потому что я не могу смотреть, как он умирает.       Собственный вопрос Алексу о том, что его корабль — как сенс, резко обрел смысл.       «Ты и мысли мои читаешь?» — подумал Рэйн, обращаясь к Дрозду, понятия не имея, что он вообще творит.       Некоторое время ничего не происходило, потом снова мигнул сигнальный огонек на крыле. Понимать это как положительный ответ или просто как реакцию на его присутствие здесь, Рэйн не знал. Но все же склонялся к первому. И попробовал еще раз: «Ты боишься меня?»       Молчание стало несколько насмешливым.       Ты говорил об Алексе, — напомнило ему нечто, что сложно было считать внутренним голосом. И все же Рэйну в который раз подумалось, что у него совсем поехала крыша. Но не может ведь такое казаться?       «Да», — мысленно проговорил он в ответ. А потом сделал, наверное, несусветную глупость — хотя, как посмотреть — показал странному собеседнику последнюю встречу с его пилотом. Ту самую, что вспоминал пару минут назад.       Его мягко повело, но совсем не так, как это бывало, когда приходилось показывать воспоминания сенсу. Даже когда его просматривала Куратор, избежать боли не удавалось, хотя она использовала все мастерство, чтобы снизить неприятные ощущения. Сейчас же он чувствовал тепло, мягкость и бережность, и именно это заставило показать даже больше, чем собирался.       Я могу летать, — прозвучало в голове. — Но мне нужен пилот, Алекс. Вашего горючего не требуется, и коды доступа я уже давно расшифровал. Делать все равно было нечего, — Дрозд ответил на невысказанный вопрос тоже.       Нет, такое не почудится. Нарочно не придумаешь. А значит, оно на самом деле?       «Скажи, — осторожно проговорил Рэйн, — ты сможешь как-то отвлечь людей, которые будут здесь? Чтобы вы свободно вылетели».       Я мог бы подрулить ко входу в ангар, если ты дашь сигнал заранее или мы определим точное время, — задумчиво выдал Дрозд.       «Ничего себе, — невольно восхитился Рэйн. — И это ты без пилота можешь? — несмотря на всю ситуацию, на миг вернулось его собственное любопытство. — А что еще ты можешь? Только не подумай, я не для того спрашиваю, чтобы рассказать кому-то — нет!» — Рэйн мягко погладил обшивку снова. Как странно. Ведь этот Дрозд, наверное, друг Алексу.       По-разному. Например, могу из твоей головы убрать ту железную колючку, которая на тебя давит и постепенно погружается глубже. Если не вытащить — примерно через десять лет и три месяца изменения в мозге будут необратимы. Могу наоборот, поставить блок, защищая от внешнего воздействия. Как у Алекса.       «О чем ты? — думал Рэйн все же гораздо быстрее, чем говорил. — Что за колючка? — а потом до него дошел смысл последней фразы Дрозда. — Как у Алекса? Так это ты ту стенку поставил? Кто ты вообще такой?..» — даже спрашивая мысленно, не удалось скрыть настоящее, неконтролируемое восхищение.       Я — Дрозд, — прозвучало почти укоризненно, — ты же знаешь. Дрозд, корабль Алекса. Алекс — пилот Дрозда.       «Я не о том, — поспешно «проговорил» Рэйн. — Ты сенс, получается? Как искусственный разум? Хотя тогда не смог бы такой блок поставить».       Это было что-то совершенно новое, настолько интересное и немыслимое, что Рэйн задавал вопросы и не мог остановиться.       Нет, не сенс. Сенсы, как ты себя называешь, люди, я же не человек. И я не искусственный. Я настоящий. Это остальные тут — железяки искусственные. Поговорить не с кем.       «С ума сойти, — честно выдал Рэйн. И не мог не полюбопытствовать: — Если вы все обладаете такими способностями… почему тогда каждый корабль не ставит блок своему пилоту?»       Обычно мы строго соблюдаем принцип невмешательства. В человеческих мозгах мы не разбираемся, поэтому и не лезем. Только если что-то совсем ненормальное, вроде твоей колючки, — терпеливо пояснил Дрозд. — Но у меня с Алексом все иначе. Я почувствовал его состояние перед пленом и предложил помощь. А второй раз он уже сам попросил. Кстати, что насчет колючки? Это может быть опасным. Особенно, когда ты перенапрягаешься. Там уже борозда настоящая. Будешь напрягаться часто — мой прогноз придется скорректировать в сторону уменьшения времени. Учти.       «Что это за колючка такая?» — нахмурился Рэйн. Ему совсем не нравились такие подробности и прогнозы.       Не знаю. Колючка. Я же вижу не так, как вы. Не могу описать. Но она — чужеродный элемент, программа или установка, или что-то еще. Я не специалист, это только предположения. Но ее удаление не нанесет урон ни здоровью, ни работоспособности.       «Кажется, я понял, о чем ты. Мой блок? Но без него мне здесь не выжить», — заметил Рэйн. Он упустил момент, когда начал общаться с Дроздом, больше не задумываясь о том, что все это может быть просто глюком.       Блок? Не знаю. У шифровальщиков есть блок, выглядит иначе, не вредоносно. Но может быть. Ты первый такой здесь, недостаточно информации, чтобы делать выводы. Но если достать колючку, блок можно поставить другой.       «Такой, как ты поставил Алексу? Но это ведь будет заметно другим сенсам, если они надумают полезть в мою голову, — невесело усмехнулся Рэйн. — Я буду отличаться от них. И тогда они не тебя захотят разобрать, а меня. Будем в одной лодке. Но спасибо за предложение».       Как хочешь, — не стал спорить Дрозд, — хотя блок можно поставить и похожий на ваши, только я не знаю, как это должно выглядеть для тех, кто смотрит. Алекс просил надежную защиту, но такую, чтобы смотрящего не калечило. Наверное, о тебе заботился, ты же его смотрел, да?       «Я не могу так рисковать, — заметил Рэйн. — Но если получится сбежать с Алексом… — он прикусил губу. — Тогда ты мне всю эту гадость уберешь, хорошо?»       Почему-то поверить Дрозду, что у него, Рэйна, в голове какая-то «колючка», оказалось проще, чем довериться любому из сенсов Империи. А еще было так приятно, что Алекс думал о нем.       «Да, я его смотрел, — Рэйн невольно кивнул, — он хороший, твой Алекс. Я дам тебе знать, когда получится устроить побег. Мне нужно немного времени. Но это будет скоро, — он снова поднял голову и окинул взглядом корабль. — И Дрозд… приятно было познакомиться», — Рэйн улыбнулся ему, больше не считая это ненормальным. У него самого вся жизнь такая. Подумаешь, добавилось что-то еще.       В каюту Рэйн возвращался взбудораженным и окрыленным: его потряхивало от переполняющих эмоций и переживаний. Все оказалось гораздо интереснее, глубже, чем он мог вообразить. С этим не сравнятся никакие технологии Империи. А главное, что понял Рэйн — вопрос был даже не в технике, а в совершенно другом понимании окружающего мира и себя в нем. Вокруг оставалось столько всего непознанного, нового, чего он не мог увидеть раньше, пока не позволил себе шагнуть этому навстречу. Дрозд поверил ему и открылся, лишь ему. Алекс со своим кораблем — действительно самая настоящая загадка, только вот разгадывать ее нужно совсем с другой стороны.       Все, что было в жизни Рэйна до этого дня — бесконечное стремление вверх, но не столько восхождение по карьерной лестнице, сколько желание развивать собственные способности, открывая в себе что-то новое. Он давно смирился с единственно возможным течением своей дальнейшей жизни. Но сейчас Рэйну показали что-то совершенно невероятное, он единственный теперь обладал знанием о живых кораблях. И если до этого момента еще мучили сомнения, то теперь их не осталось. Нужно бежать с Алексом.       Решение не было спонтанным. Рэйн никогда не считал себя фанатично преданным Империи. Сколько он себя помнил — приходилось приспосабливаться к обстоятельствам, которые не оставляли ему выбора. Но сейчас появилась лазейка. Алекс хорошо относится к нему и наверняка поможет на новом месте. Если то, что слышал Рэйн, правда, и с сенсами в Содружестве обращаются иначе — там можно жить. Изучать то, что по-настоящему интересно, разбирать сложные задачи и не получать приказов, после которых чувствуешь себя тем, кем тебя и привыкли видеть — чудовищем.       Может, это случившееся с Алексом так сильно переломило Рэйна, оставило, словно без кожи. А может, желание сбежать — не в Содружество, нет, а из системы — жило в нем всегда. С того самого момента, который запомнился только жутью темного пасмурного дня и черной формы без знаков отличия, когда его забирали. Он помнил, как грохотал гром, как дребезжали стекла в окнах небольшого дома, гремели и стучали в кухне ножи и ложки. Помнил свой дикий ужас и рассыпавшуюся в пыль доску забора, в которую он вцеплялся с неистовой силой. И чей-то тихий плач, и невыносимое горе, которое он тогда почувствовал в первый раз — и испугался еще сильнее, потому что оно было словно извне, и в то же время, как будто его собственное.       Больше Рэйн не помнил ничего. И не пытался вспоминать — слишком это было больно. Даже если и существовала бы хоть крохотная возможность найти родных, он никогда не рискнул бы навлечь опасность еще и на них. Искать близких запрещалось — это значило подписать им смертный приговор.       С того момента, как ты попадал в систему, прошлое переставало существовать. У каждого из них, сенсов, начиналась новая жизнь — обучение, потом работа на благо государства. Ведь они для этого и созданы. Сначала Рэйн сопротивлялся, как, наверное, и другие, но быстро выяснил, к чему ведет неповиновение. Тогда еще совсем ребенок, он многого не понимал, просто боялся. С каждым из них долго и тщательно работали, вытравливая эмоции. Оставался лишь страх, и приходилось тратить столько сил, чтобы скрывать его. Рэйн был способным, с амбициями, и скоро окружающие не-сенсы начали бояться его самого. Но даже это помогало не до конца.       Лишние чувства в дальнейшем только мешали, а значит, были не нужны. И в какой-то момент Рэйн поверил, что может прекратить чувствовать. Он научился отключать эмоции, переходя в исключительно рабочий режим. Иногда ему казалось, что в нем живут два человека: особист Штальгард и просто Рэйн. И с каждым годом последнего становилось все меньше, все глубже прятал он настоящего себя. Так было нужно, чтобы выжить.       Но Алекс каким-то непостижимым образом почти сразу вытащил его наружу. Рэйн не хотел этого, не хотел нарушать привычный уклад событий, потому что вернуть все назад слишком сложно. Но его не спрашивали — это просто случилось. Невозможно оставаться машиной рядом с таким человеком.       Несмотря на все, Рэйн был счастлив, что встретил Алекса. Тот оказался совсем другим, не похожим ни на кого. Вдохновлял своим примером, желанием жить, и в то же время поражал мужественным решением умереть, но не предать. Рядом с ним хотелось чувствовать, дышать полной грудью, не бояться больше ничего — ведь он не боялся. А если и боялся, то это не имело значения на фоне его поступков.       Рэйну никогда не хватало смелости, он не был героем. Но сейчас чувствовал, что должен рискнуть — да, пусть собственной жизнью, — но попробовать вытащить отсюда Алекса. Потому что больше некому. Может, то, во что верит Алекс — на самом деле утопия, может, ему внушили. Ведь так хорошо не бывает. Но оставить его Рэйн не мог. Даже если надежда, что по ту сторону все иначе, тщетна.       Все, чего он хотел — спасти Алекса. И просто спокойно жить.