Monster?

      Прохладные солёные волны мягко обнимали босые ступни молодого человека. Морской бриз ласкал слух, а свежий чистый воздух проникал в лёгкие, приятно обволакивая, даруя умиротворение и спокойствие. Как долго он уже не испытывал этих чувств? Как долго не позволял себе никаких радостей жизни? Не разрешал себе жить, влача мрачное серое существование с оттенком горечи, впитавшейся так глубоко под кожу, что ничем уже не вывести? Верно. С тех самых пор, как это произошло. Четыре года назад. В тот самый день. День, когда жизнь молодого человека окрасилась в багряно-красный, безжалостно стирая все остальные краски. День, когда улыбка навсегда покинула молодое лицо, а взгляд сковал обжигающий холод. Абстрагироваться от медленно разъедающей сердце вины с привкусом отчаяния, виделось ему единственно верным выходом, чтобы выжить. Просто выжить. Не позволить эмоциям разорвать себя на куски, выпотрошить душу, оставив взамен пустую оболочку. Не дать боли захватить себя целиком. Он до сих пор помнит те слова. Они вгрызлись в память словно клещ, пуская там корни и поудобнее располагаясь — они здесь надолго. И ему бы вырезать их, разорвать в клочья, но нет сил. «Ты так доверчив и наивен». «Глупый мальчишка». «В итоге, во всём этом только твоя вина».       И от этого выть хочется, потому что каждое слово — правда.       Прикрыв немного глаза, парень сделал небольшой неуверенный шаг в прохладную воду. Как же он по этому скучал. Одним богам известно насколько сильно. Он очень любил море с его спокойствием и умиротворённостью. В нём хотелось раствориться, отдать ему всего себя вместе с душащей изнутри болью, зная, что море примет этот груз, поглотит в себя, молчаливо затапливая и даруя долгожданное облегчение уставшей душе. Любил море и с его бушующими волнами, в которых можно было спрятать отчаянный крик сломленного человека, что барахтается на грани, молясь, чтобы ему вкололи наконец анестезию от этих переполняющих эмоций, которые скребут грудную клетку в попытках выбраться.       Солнце медленно опускалось к горизонту и небо потихоньку окрашивалось в тёплые оранжевые тона, заставляя раскрыть глаза и неподвижно застыть, созерцая волшебную красоту природы. По коже лёгким табуном скачут мурашки от того, что дух захватывает. Парень воистину готов всю оставшуюся жизнь простоять вот так, просто наслаждаясь спокойствием и чарующим видом, но слух режет чужой до боли знакомый голос: — Тебе некого винить, кроме себя самого.       Юноша резко оборачивается на звук и инстинктивно начинает пятиться назад, распахнув глаза в немом ужасе и уставившись в знакомые черты лица. Запоздало понимает, что не чувствует больше воды под ногами, лёгкого тепла от солнца тоже больше нет. Вокруг только унылый серый бетон, враждебный холод которого пробирает до костей. Моментально голову прошивает узнаванием. Заброшенная трёхэтажная парковка. Та самая.       Споткнувшись обо что-то парень заваливается на спину, на автомате поворачивая голову в сторону помехи и с трудом душит рвущийся наружу вскрик. Его лицо оказывается в нескольких сантиметрах от чужого, бледного испачканного в крови. Он тут же испуганно отползает подальше от тела и шлёпает рукой по чему-то влажному. Кровь, смешанная с бетонной пылью и местами превратившаяся в кровавую кашу, была везде. Вся площадка была усеяна трупами людей, знакомых и незнакомых. В метре от юноши валялось тело с неестественно изогнутыми конечностями, из которого торчала металлическая арматура, проткнувшая лёгкие насквозь. Мучительная смерть, которой он не заслуживал. Никто из них. — Ты виноват в их гибели. Их кровь на твоих руках. Посмотри, — человек кивает на окровавленные руки парня и усмехается.       Тот удивлённо и как-то отрешённо смотрит на свои руки, силясь понять, откуда на них взялось столько чужой крови. — Я не хотел этого. Я не знал, — задушено шепчет. — Это не имеет значения. Для них — точно нет. — Руками красноречиво обводит искорёженные бледные тела и кажется, что на их лицах навечно застыло осуждение с примесью непонимания и разочарования. Они верили ему. Все до единого.       Да, этот человек прав. Чёрт возьми, невыносимо прав — он виноват. И сейчас, единственное, что он может — попытаться всё исправить. Принять единственно верное, но самое сложное решение из всех. Юноша медленно поднимается на ослабевших ногах, стараясь прийти в себя и сделать то, что должен. В руках пистолет, отобранный у одного из трупов — ему он уже не понадобится — и пара секунд, чтобы успеть. Быстро вскидывает руку с оружием и направляет прямо в голову человека напротив, но позорно медлит, когда видит лёгкую мягкую улыбку, тронувшую чужое лицо. То самое, что роднее отца стало, которого у него никогда не было, ближе матери, которая так рано покинула его, бросив одного к ногам этому жестокому миру. Миру, который будто издеваясь, заставил целиться в единственного близкого человека, потому что так надо. Так правильно.       Выстрел проносится по пустому помещению эхом и оглушает. Мужчина стоит всё с той же лёгкой полуулыбкой, а из дула его пистолета плавно вытекает маленькая струйка дыма. — Главное правило убийства — не медлить. Отринуть человечность. Стоит всего на секунду замешкаться, и кто-то опередит тебя. Никаких эмоций — лишь выживание. Ты так ничему и не научился, глупый мальчишка.       Парень падает на колени, инстинктивно закрывая огнестрельное ранение рукой, аккурат возле сердца, совсем рядом и думает, что да — видимо, не научился. Эмоции всегда были его слабым местом. Ахиллесова пята, от которой ему не раз говорили избавиться. Слабость, которой не должно быть у таких как он. И эта слабость прямо сейчас вытекала из него вместе с густой багровой жидкостью, обеспечивающей жизнеспособность организма, которому осталось совсем немного. Через несколько мучительных мгновений он присоединится к тем многочисленным бездыханным мертвенно бледным телам, разбросанным по грязной парковке. И это будет справедливо. Он уйдёт с ними. Хотя бы сейчас он не бросит их. — Покойся с миром, Мин Юнги.

***

— Сумин-а, ты идёшь? — окликнула подругу одноклассница. — А? Да, я сейчас. — Быстро дописав задание, что дал учитель на дом и собрав вещи в рюкзак, она подошла к девочке. — В столовой уже, наверно, все места заняли. Прости, Аён.       Сумин посмотрела на подругу виноватым взглядом, сложив руки в умоляющем жесте. — Ладно, перекусим на крыше? — предложила та. — Там и вид получше будет, — улыбнулась девочка, радуясь, что на неё не обижаются.       Взяв в столовой еды, подруги направились в сторону лестницы, что вела на крышу школы. Открыв дверь, шутя и смеясь, девочки сбросили рюкзаки возле лавочки, усаживаясь на неё. Распаковав булочки и молоко, они принялись кушать. Сумин и не подозревала, что так сильно успела проголодаться.       Услышав копошение за углом, девочки переглянулись. Они были уверены, что одни на крыше. Сюда мало кто поднимается. Через несколько секунд звук повторился и подруги решили выяснить причину странного шороха. Поднявшись с лавочки, Сумин медленно зашагала за угол, обернувшись для спокойствия — Аён шла следом.       Подойдя к повороту, девочки аккуратно выглянули из-за угла — мало-ли что там. Однако открывшаяся картина ввела их в полный ступор, заставив растерянно хлопать глазами, наблюдая за парнишкой, что стоял у самого края крыши и, склонив голову, внимательно наблюдал за тем, что происходит внизу. — Я пойду, позову кого-нибудь из учителей, — тихо шепнула Аён, чтобы не напугать мальчишку и бесшумно унеслась к выходу с крыши.       Сумин ещё какое-то время наблюдала за парнишкой, раздумывая, что ей лучше сделать: дождаться Аён с учителем или попытаться поговорить с мальчиком. Но тот внезапно выставил правую ногу вперед, оставаясь стоять лишь на левой и расставил руки в стороны на манер крыльев.       Пак, вздрогнув, выбежала из-за угла и выставила руки перед собой: — Стой! Не нужно этого делать! — она стала потихоньку подкрадываться маленькими шажками, чтобы не испугать. Одно неверное движение и всё может закончиться плохо.       Мальчик удивлённо оглянулся на неё, поставив ногу обратно на край крыши. — Чего не нужно делать? Этого? — И вновь выставил ногу вперед, держа её на весу, только на этот раз левую. Будто издеваясь. — Да, этого. Поверь мне, тебе это не нужно. Мы в силах что-то исправить, но только пока живы. Пока ты дышишь, ты столько всего можешь сделать. Но всё станет бессмысленным, как только ты сделаешь этот дурацкий шаг вперёд, — тараторит Сумин, пытаясь вразумить этого малолетнего суицидника. — Жизнь вообще по сути своей бессмысленна, тебе не кажется? — с грустной ухмылкой проговаривает мальчишка, а в глазах его такая вселенская печаль плещется, словно он уже тысячу лет прожил, а не двенадцать. — Даже если и так, каждый человек может сам придать своей жизни смысл, — Сумин уже была в паре шагов от парня. — А вот это вот — это не выход. — А что же это тогда? — спрашивает мальчишка, вздёргивая бровь. — Один шаг и больше не нужно терпеть причиняемую тебе боль, жить в страданиях и несправедливости. Чем не выход? — Это самый трусливый выход. Он для тех, кто боится взять свою жизнь в собственные руки и начать бороться. Ты же ведь не трус, верно? Ты так смело взобрался сюда, на самый край, значит в тебе много храбрости. Значит ты можешь бороться. — Девочка, не отрывая взгляда, смотрела на него, молясь, чтобы он прислушался к её словам.       Мальчик и правда на несколько секунд задумался и даже повернулся корпусом к Пак. — А ты, значит, тоже храбрая? — Конечно! Я никому не позволяю себя обижать и могу дать отпор негодяям. Ты тоже сможешь. Хочешь, я научу тебя тому, что сама знаю? Только, для начала, слезь оттуда, ладно? — Сумин протянула руку ладошкой вверх и нетерпеливо потрясла ей пару раз.       Парнишка недоверчиво посмотрел на протянутую ему руку и, помедлив пару секунд, сморщился. — Почему я должен тебе верить? Ты совсем не выглядишь храброй! Чем докажешь? — Но, не дожидаясь ответа, выдаёт сам, — Залезай, — и в подтверждение кивает на место рядом с собой. На край крыши. Глаза девочки моментально округляются — такого она не ожидала, а мальчишка, словно издеваясь, продолжает говорить. — Если залезешь, поверю в твою смелость. Мне было страшновато сюда забираться.       Пак растерянно смотрит на странного суицидника и проклинает себя за слишком длинный язык. Она совсем не хочет залезать туда, но мальчик с тщательно скрываемой надеждой в карих глазах тянет руку и Сумин неуверенно сжимает её в своей. Он резко дёргает её на себя и девочка оказывается в полушаге от парня, даже не успев толком испугаться, а тот расплывается в довольной улыбке, всё ещё не отпуская её руку. — Ну что, не страшно? — с подозрением интересуется он. — Нисколько, — врёт Пак, а у самой голова от страха кружиться начинает. — Видишь? А теперь давай спускаться.       Девочка делает шаг вперёд, собираясь спрыгнуть с опасного края. Но парень, так и не отпустив её руку, неудачно качнулся и потянул её на себя, в попытке удержать равновесие. И ему это удалось. Он начал выравниваться, а Сумин от неожиданного рывка наклонила корпус в сторону края крыши и, с округлившимися от страха глазами, попыталась ухватиться второй рукой за мальчишку, чтобы не упасть. Однако тот, испугавшись не меньше, быстро расцепил их руки, не давая девочке коснуться себя.       Всё произошло за доли секунды — вот она видит как мальчик отрывает свою руку от её, вот видит Аён с учителем и у них на лице отражается ужас, точно такой же как и на её собственном. Вот она видит ветки деревьев и как быстро отдаляется от неё злосчастный край дурацкой крыши. Затем внезапно тело пронзает оглушающая боль, и девочка окунается в звенящую тишину.       И ей уже совсем не страшно.