You are my headache

Никогда в своей жизни я не испытывала такой лёгкости и невесомости, какие испытывала сейчас, будучи поглощённой темнотой, которая буквально окружала со всех сторон. Казалось, будто ничто, кроме этой беспросветной тьмы, не существовало: реального мира, каких-либо проблем и забот. А вместо всего этого было лишь чувство какой-то эйфории. Но ничто не длится вечно и после тьмы всегда наступает рассвет. Так и сейчас сквозь чёрную пелену до меня начали доноситься отдалённые звуки реальности. Сначала всё было как-то смазано, нечётко. Однако с каждой секундой эта своеобразная каша из различных звуков начинала всё больше приобретать «очертания», и среди них я уловила странное пиканье, которое становилось всё громче. Сознание начало возвращаться ко мне внезапно и быстро. И уже звук какого-то прибора, который ещё пару секунд назад звучал довольно приглушенно и не доставлял сильного дискомфорта, начал с невероятной силой бить не только по ушам, но и по голове, отчего та норовила буквально разорваться. Приложив немалые усилия, мне удалось разлепить глаза, как вдруг яркий свет, что наполнял комнату, ослепил меня. Зрение отказывалось фокусироваться, а всё вокруг меня представляло лишь размытое пятно, но уже сейчас мне стало очевидно, где я нахожусь. Больница. Этот запах, слишком белые стены и далеко не самый удобный матрас я узнала из тысячи. Мысли сразу же стали ураганом крутиться в моей голове, целая куча вопросов, на которые я не знала ответа. Мозг отказывался нормально функционировать и единственное, на чём мне удавалось сконцентрироваться, так это на пульсирующей боли. Я почувствовала, как внутри меня начал разрастаться страх. Страх от непонимания, от неизвестности. Я предприняла попытку приподняться, однако тело совершенно не слушалось меня и единственное, что мне удалось сделать – немного приподнять руку, тут же почувствовав какое-то странное натяжение. Пару раз моргнув, у меня получилось немного сфокусировать зрение, и мой взгляд тут же упал на катетер, что был надёжно зафиксирован в моей руке, и от которого шла длинная трубка, соединённая с капельницей. Следующим открытием стала моя левая рука. Она была загипсована от локтя до пальцев, что делало её слишком тяжёлой для моего ослабленного организма. Это был не первый мой перелом. Ещё с раннего детства я была частым посетителем травмпункта, где меня уже все прекрасно знали и уже не удивлялись, когда я приходила к ним с новыми увечьями. Но сейчас это был не результат обычной неуклюжести или любви искать приключения на одно место. И одним переломом дело не обошлось, учитывая то, как адски у меня болело всё тело: голова, рёбра и ноги, что не давало мне сделать даже малейшее телодвижение. Я была обладательницей высокого болевого порога, однако сейчас мне буквально хотелось взвыть, настолько болезненным казался даже обычный вдох. Попытавшись собрать мысли в кучку и немного успокоиться, я сконцентрировалась на своих воспоминаниях, стараясь сложить хоть какую-то мозаику из тех обрывков, что всплывали у меня перед глазами. Вот только-только я была на ночной вечеринке, откуда меня отвёз домой Лиам. Потом школьный день, наши разговоры с Сарой, её предложение встретиться вечером… И тут меня как током ударило. Приём в ресторане, на который меня зазывала мама. Я сильно зажмурилась, вспоминая наши с ней разговоры сначала дома, а затем в машине. А потом… Моментально распахнув глаза, я, наплевав на невыносимую боль и тяжесть в теле, принялась привставать на кровати, чувствуя, как паника, а вместе с ней чувство тотальной беспомощности начинают буквально поглощать меня. И именно в эту же секунду ко мне в палату зашла молоденькая медсестра, в руках у которой была металлическая тарелка, которую обычно используют для переноса инструментов. Девушка не сразу заметила, что я была в сознании, но услышав приглушенное шипение и боковым зрением заметив мои настойчивые попытки подняться, быстро повернула голову в мою сторону и округлила глаза то ли в удивлении, то ли испуге. – О господи, – только и сказала она, в секунду оказавшись рядом с моей кроватью и поставив тарелку на тумбочку. – Тише, дыши. Она видела, насколько испуганными были у меня глаза и как часто я дышала, что тоже причиняло немалую боль, однако иного способа успокоиться не было. – Дэни, срочно позови доктора Флорэса! – громко крикнула медсестра, аккуратно удерживая меня. – Всё в порядке, тише. Дыши и не вставай, тебе это сейчас противопоказано. В приоткрытую дверь заглянул медбрат, встретившись со мной взглядом, и без слов всё понял, моментально вернувшись в коридор, чтобы сделать так, как сказала его коллега. Она заметила, как я поморщилась от пиканья прибора, показывающего частоту пульса и давление, поэтому поспешила то ли отключить его полностью, то ли просто звук, если там и вовсе была такая функция. – Что со мной случилось? – прохрипела я, чувствуя невероятную сухость во рту. Девушка аккуратно взяла стакан с водой, что стоял на тумбочке на случай подобного пробуждения, и поднесла его к моим губам, чтобы я могла немного промочить горло. Я сделала глоток и почувствовала одновременно небольшое облегчение, но вместе с ним и боль в грудной клетке, заставившую меня поморщиться. Не успела медсестра открыть рот, чтобы ответить на мой вопрос, как в палату влетел мужчина. Его поседевшие волосы были в небольшом беспорядке, а белый халат расстёгнут и не был даже полностью надет, а значит его сорвали внезапно и, возможно, с небольшого перерыва. – Очнулась, наконец-то, – с неким облегчением сказал доктор, поправляя халат и подходя ближе к кровати. – Моника, будь добра, принеси одну ампулу «Мелоксикама» и пошустрее. Медсестра тут же закивала, вскакивая и уступая место доктору, а сама побежала выполнять указания. Мужчина отложил папку, в которой, наверняка, была моя больничная карта, и аккуратно сел на край кровати, стараясь не задеть меня. – Так, ты же не хочешь снова отключиться? – спокойно и аккуратно сказал мужчина, а я замотала головой. – Тогда нужно успокоиться, твой организм и так испытывает сильный стресс. Он начал показательно громко вдыхать и выдыхать, показывая, как мне нужно делать, и я принялась повторять за ним, игнорируя распирающее чувство в грудной клетке. И техника оказалась рабочей, ведь я действительно начала приходить в себя. – Ты в Массачусетской больнице общего профиля, рядом с тобой находятся первоклассные профессионалы и ты в безопасности, – продолжил доктор. – Меня зовут Джеймс Флорес, я твой лечащий врач. Мы вместе будем проходить этот нелёгкий путь к твоему выздоровлению. – Сколько я была в отключке? – сразу же спросила я, стоило мужчине закончить говорить. У меня было очень много вопросов, ответы на которые мне хотелось узнать как можно быстрее. Говорить было всё ещё тяжело, язык заплетался, а чувство усталости и слабости подсказывали, что надо бы ещё немного поспать. Однако волнение не дало бы сделать этого. – Четыре дня, Элизабет, – доктор поджал губы, а я в шоке уставилась на него. – Ты достаточно сильно ударилась головой, заработала сотрясение и ещё кучу других травм разной степени тяжести. Помнишь что-нибудь? Пару секунд я не двигалась, пытаясь разложить по полочкам всю последовательность событий. Казалось, будто бы я собирала какой-то паззл. – Да, частично, – закивала я. В голове всплыл наш с мамой утренний разговор, который закончился не на самой хорошей ноте. А затем перепалка в машине, когда я ляпнула то, чего не следовало бы говорить, особенно в той ситуации. Меня снова окатило чувство вины. Я пыталась извиниться перед ней, я точно это помнила, однако всё, что следовало после этого, было словно в тумане. – Частичная потеря памяти иногда случается из-за сотрясения, в этом нет ничего плохого, – подбадривающе сказал мужчина. – Мы вколем тебе… – Где мои родители? – внезапно выпалила я, перебивая его. – Я хочу их увидеть. Если я находилась здесь уже четыре дня, они должны были знать об этом. Возможно, они и доставили меня сюда, а может попали в больницу вместе со мной, о чём мне думать не хотелось. Несмотря на все проблемы, сейчас мне хотелось увидеть их и убедиться, что всё в порядке. Возможно, именно этого мне и не хватало, чтобы успокоиться. Мне очень не хотелось, чтобы мои близкие люди переживали из-за случившегося. Особенно друзья, которые явно не находили себе места, зная их. Но, в глубине души, мне хотелось верить, что мама нервничала, боялась за мою жизнь, что ей было не всё равно, умру я или нет. И, возможно, это происшествие поможет нам наконец разобраться во всём и уладить всё. Доктор сразу притих, а в палате повисла тишина. И она не сразу начала давить на меня, пока я всё ещё витала в собственных мыслях, что будет дальше, однако я всё же обратила внимание на отсутствие какой-либо реакции и ответа, из-за чего несколько раз моргнула и уставилась на доктора, выжидающе вскинув бровь. И, встретившись с его взглядом, я вдруг почувствовала, как моё сердцебиение участилось, а внутри стало разрастаться мерзкое чувство, которое было какой-то смесью волнения и страха. Внезапно, рука мужчины опустилась на мою в будто бы утешающем жесте. Я опустила взгляд на неё, сжав зубы, а затем вновь встретилась со взглядом Джеймса. – Доктор Флорэс? – немного тише повторила я, напрягаясь каждой клеткой своего тела. – Где они? Они ведь знают, что я здесь? Мой всё ещё детский мозг сразу же заполонили те страхи, которых больше всего боится почти каждый ребёнок или подросток. Что его бросили родители, просто оставили на произвол судьбы врачам, абсолютно наплевав на то, что с ним будет дальше. Из-за всего, через что мы прошли, именно эта мысль первой закралась в мою голову. Но выражение лица врача будто бы стало ведром холодной воды, которым тебя неожиданно окатили. – Элизабет, – прочистил горло он, а я замерла, – тебя доставили сюда вечером шестнадцатого апреля. Из той информации, что нам донесли, ты находилась в машине с родителями, когда из-за непогоды одно из деревьев, росших вдоль трассы, не выдержало сильного ветра и… И тут я почувствовала, как сердце ушло куда-то в пятки. А перед глазами появилась картинка того чёртового дерева, упавшего перед нашей машиной. А дальше визг шин, боль и пустота. Я снова посмотрела на мужчину, что внимательно наблюдал за моей реакцией, чтобы понимать, какие дальнейшие действия ему нужно предпринять. – Основной удар пришёлся на передние сидения, – осторожно продолжил врач. – К сожалению, миссис Джонс и мистер Дэвис скончались ещё до приезда скорой помощи. Прими мои соболезнования. Вот так, в одну секунду, одно событие может перечеркнуть всё. Абсолютно всё, что выстраивалось годами, все дальнейшие планы на ближайшее будущее, мечты исправить совершённые ошибки. Одно лишь событие, которому понадобилась лишь несчастная пара секунд, чтобы случиться, может изменить всё. Я почувствовала внезапный порыв рассмеяться. Внутри меня включился скептик, который наотрез отказывался верить в случившееся. Смерть родителей казалась чем-то сюрреалистичным, что может случиться с кем-угодно, но только не с тобой, только не тогда, когда ты ещё подросток, который нуждается в родительской любви и крепком плече, на которое можно опереться. «Они ведь не могли вот так просто умереть, правда? Это просто какая-то злая шутка, чтобы узнать, как бы я отреагировала», – повторяла я сама себе. Однако лицо доктора Флорэса оставалось серьёзным, с оттенками сочувствия и грусти. У каждого врача было своё личное кладбище, это известно каждому. Но даже годы работы не всегда помогают полностью подавлять эмоции и оставаться спокойным в моменты, когда приходится сообщать матери о смерти её ребёнка или ребёнку о том, что он остался сиротой. И в этот момент, смотря на мужчину, ко мне пришло осознание. Это не была злая шутка или какой-то розыгрыш. Это не была проверка. Это была чистая правда. Паническая улыбка на моём лице тут же пропала, и я отвела взгляд в сторону, чувствуя, как внутри меня разрастается какое-то странное, тянущее чувство. Оно было неприятным, очень. Это ведь означало, что я больше никогда их не увижу. Это не была очередная командировка или мои длительные ночёвки вне дома. Тогда расставания были временными, я знала, что через несколько дней или недель снова увижусь с ними. А сейчас это было навсегда. Больше я никогда не смогу поговорить с ними, не столкнусь с мамой и Адамом в столовой утром, собираясь в школу, или вечером, когда они мирно сидели в гостиной и что-то обсуждали. Больше у меня не будет возможности исправить ситуацию, возникшую между нами. Я упустила тот единственный шанс, когда это можно было сделать, время было потрачено впустую и родителей уже не вернуть, чтобы банально сказать, что они мне, несмотря ни на что, были дороги. И стоило мне подумать об этом, как в горле образовался ужасный ком, мешающий не то что глотать и говорить, а даже дышать, и к глазам подступили слёзы. Я ненавидела плакать, всегда старалась держаться до последнего, однако сейчас, как бы я не пыталась сохранять спокойствие, я чувствовала, как эмоции начинают буквально вырываться наружу. Огонь внутри горел настолько сильно, что я просто перестала понимать, что происходит вокруг меня. Всё вдруг стало каким-то мыльным, а голоса приглушенными. Я даже не поняла, в какой момент в палате оказались другие люди, как и не поняла, когда они успели что-то вколоть мне в катетер. Однако с каждой секундой сознание становилось всё более затуманенным, пока я снова не погрузилась в темноту.

***

Ещё никогда в моей жизни время не тянулось так долго и мучительно. Каждый день был сродни адским мукам, ведь ничего, кроме одиночества, боли и страха я не испытывала. Первые дни оказались самыми тяжёлыми. Меня то и дело пичкали успокоительными, без конца предлагали помощь психолога, от которого я каждый раз отказывалась, не желая, чтобы кто-то копался у меня в голове. В один момент, слёзы будто бы просто закончились в моём организме. Либо их купировало тем количеством препаратов, которыми меня пичкали. И я даже не могла сказать, что было хуже: выпускать наружу все негативные эмоции и скорбь через слёзы, из-за чего потом чувствовать себя настолько убитой, насколько это возможно, или хотеть выплакаться, но просто не иметь такой возможности, из-за чего хотелось кричать. Мне без конца повторяли, что потом станет легче, что мне главное держаться. Но я просто не представляла, как может полегчать после такого, как избавиться от этой боли и этого груза внутри. Но дни шли, а боль постепенно сменилась полным опустошением внутри. Будто бы дементор высосал из меня все светлые воспоминания и эмоции. И не свихнуться окончательно мне помогли медсёстры, которые старались проводить со мной как можно больше времени, дарить максимальную поддержку, но, в то же время, не перебарщивать. Они чётко чувствовали ту грань, когда мне требовался кто-то рядом, а когда я хотела побыть одна. И за это я была им безмерно благодарна. Вопрос о том, что со мной теперь будет, не покидал меня ни на секунду. Врачи не могли ответить на него и лишь пожимали плечами. Каждый из них говорил, что как только моё состояние окончательно нормализуется, соответствующие органы займутся этим вопросом. И это пугало. Со временем ко мне действительно начали наведываться люди из полиции. Они собирали мои показания с того рокового вечера, как и данные о моих ближайших живых родственниках. И после этого снова наступило затишье. Каждый раз мне говорили, что мне нужно попытаться не забивать себе этим голову, что, конечно же, было задачей невыполнимой, и сосредоточиться на своём выздоровлении, для которого мне нужно было пройти целую реабилитацию. Список полученных травм был довольно внушительным и, когда его впервые озвучили, я просто взвыла. Мне не хотелось отправляться в интернат, но ещё больше не хотелось задерживаться здесь. Из серьёзного у меня было сотрясение средней степени тяжести, из-за которого головная боль стала моим верным спутником. А также приличная трещина на ребре, из-за которой оно могло легко сломаться и тогда проблем стало бы ещё больше, серьёзный ушиб тазобедренного сустава, перелом лучевой кости левой руки и множество других более мелких повреждений. Из-за всего вышеперечисленного первое время мне даже было запрещено подниматься с кровати, по крайней мере без сопровождения медперсонала. Если мне требовалась уборная, то в дело пускали кресло, с которым у меня были далеко не самые лучшие ассоциации. Но другого выхода не было. Один раз, после того, как мне сообщили о дате похорон, я попыталась самостоятельно подняться и сделать хоть пару шагов. Я не была уверена, что хочу видеть, как закапывают моих родных людей, но это была моя последняя возможность попрощаться с ними, которую я не хотела упустить. Только вот это всё закончилось моим благополучным падением, из-за которого я чуть не сделала всё только хуже. Благо уже через минуту в палату зашла одна из медсестёр, вовремя заметив меня, и вернула меня на кровать. Это был последний день, когда я видела у себя слёзы за всё оставшееся время пребывания в этом аду. Я чувствовала себя беспомощной, умоляла, чтобы меня отпустили на кладбище, чтобы я могла увидеть их в последний раз. Только вот позволить такое мне не могли даже при очень сильном желании. Чуть позже медсёстры сказали, что у всех буквально разрывались сердца в тот вечер. Как можно спокойно объяснить горюющему ребёнку, что они просто не имеют права отпустить его, чтобы похоронить собственных родителей? И дело даже не только в физическом состоянии, которое всё ещё не позволяло мне нормально стоять на ногах, но и в психологическом. В таких ситуациях было сложно выбирать из двух зол и предугадывать, что будет в том или ином случае. Возможно, мне бы действительно стало легче, если бы я смогла попрощаться с Кейт и Адамом, а, возможно, мне бы стало только хуже. В любом случае, оставалось лишь гадать, как бы всё сложилось. Но мне хотелось верить, что это было к лучшему. По крайней мере, это то, в чём я себя убеждала каждый день, что находилась здесь. По натуре я была человеком, который не сдаётся без боя. И раз уж пытаться самостоятельно встать на ноги действительно было плохой идеей, то я хотя бы разминалась сидя, превозмогая боль. И, вскоре, Моника всё же получила разрешение от врача тренироваться со мной. И моему счастью не было предела. Шаг за шагом, стиснув зубы, я постепенно расхаживалась. И вот, почти две недели спустя, мне всё же было разрешено самостоятельно передвигаться. Такие разминки помогали мне не только быстрее становиться на ноги и коротать время, но и отвлекаться от бесконечных размышлений о моих родителей, об аварии. Как мне стало известно, после падения дерева Адам инстинктивно крутанул руль в сторону, из-за чего машина улетела в кювет. Возможно, если бы справа не было склона, то можно было бы обойтись меньшей кровью. Но, в сложившихся условиях, машину несколько раз перевернуло, из-за чего то, что от неё осталось, можно было только отправлять на металлолом. Все в голос твердили мне, что я родилась в рубашке и выжила просто чудом. Но радости от этого не было никакой. Что значит моё спасение, если два моих единственных родных человека, находившихся тогда со мной, не выжили. Что же это за везение такое – остаться единственной выжившей? Меня мучила совесть, хотя, по сути, моей вины в случившемся не было. Но тут, скорее, дело было не столько в спасении, сколько в нашем с мамой последнем разговоре. Я наговорила столько глупостей, о чём жалеть буду до конца своих дней. Я упустила возможность извиниться, спокойно разобраться со всем, поговорить. Мне стоило удержать свою злость и обиду, но я не сделала этого. И это преследовало меня. В один из вечеров ко мне в палату пустили мою тётю, родную сестру мамы. Отношения между нами не были плохими. Они, скорее, были никакими. Мы просто не общались. У неё была своя семья, своя жизнь и свои проблемы, поэтому речи о том, чтобы она взяла меня под свою опеку даже не шло. Она рассказала мне, что именно она занималась организацией похорон, что всё прошло как надо и без нареканий. На церемонию пришло довольно много людей: коллеги мамы, коллеги Адама, их друзья и знакомые, даже школьные и университетские приятели. Все они передавали свои искренние соболезнования мне. Пару раз медсёстры даже приносили разные передачки, которые неравнодушные люди решались сделать для меня. Пару раз даже присылали цветы, которые, судя по всему, должны были хоть немного поднять мне настроение. И, в целом, я не могла жаловаться, ведь доброта людей в этом случае не была чем-то эгоистичным или лицемерным. Такие вещи делали люди, искренне сопереживающие тебе. Тётя пожелала мне скорейшего выздоровления, принесла свои соболезнования, и ретировалась, вновь оставляя меня одну. Но и польза от неё была, ведь женщина привезла мне немного одежды из дома, так как моя была безвозвратно испорчена, как и телефон, без которого мне приходилось обходиться всё это время, а, значит, и без связи с внешним миром. Моника рассказала, что мои друзья смогли вычислить моё местонахождение ещё тогда, когда я была в отключке. Но сюда их никто не пропускал, а мне никто не позволял спускаться вниз. И это было ужасно. Я рассчитывала и дальше коротать время в одиночестве, однако посреди дня в мою палату неожиданно раздался стук, который смог вывести меня из ступора. Я ожидала увидеть в дверном проёме очередных врачей, пришедших взять у меня анализы или сообщить о чём-то, однако вместо людей в белых халатах, которые уже до невозможности осточертели мне, в палату зашли статные мужчина с женщиной, приветливо мне улыбнувшись. На светловолосой незнакомке, с виду которой было за пятьдесят, был надет явно недешёвый брючный костюм чёрного цвета, что говорило о её статусе. В руках у неё были какие-то папки, как и у мужчины, что шёл позади неё. На нём так же был надет деловой костюм. Он выглядел будто с ниточки: идеально завязанный галстук, уложенные гелем волосы и чисто выбритое лицо. – Добрый день, Элизабет, – поприветствовала меня женщина, а я нахмурилась, немного приподнимаясь. – Я – Изабелла Льюис, представительница органов опеки. Я сразу же замерла, чувствуя, как внутри начинает расти напряжение. «Ну вот и начинается…», – подумала я. – А это – мистер Диаз, – блондинка указала на своего спутника. – Он являлся нотариусом твоей матери, Кейт Джонс. Мужчина приветливо кивнул, слегла улыбнувшись мне. С виду, он выглядел доброжелательным, без напущенной серьёзности, свойственной некоторым его коллегам. – Приятно познакомиться, – прочистил горло Диаз. – Мы здесь, чтобы решить пару вопросов, касательно твоей опеки, а также завещания миссис Джонс, в котором ты была упомянута. И, исходя из этого, я не имею права вскрыть его без твоего присутствия. До этого, мама никогда не говорила о том, что у неё было завещание. Да и я никогда не задумывалась об этом. В конце концов, она была молодой и полной сил женщиной, с хорошим здоровьем. Однако от несчастных случаев никто не застрахован, что я уже успела понять. – Поэтому, нам необходимо забрать тебя буквально на час для оглашения завещания, чтобы органы опеки могли полноценно заняться вопросом о твоей дальнейшей судьбе, – закончила миссис Льюис, а от последней фразы я невольно поёжилась. – Твой лечащий врач сказал, что ты активно идёшь на поправку, поэтому дал разрешение покинуть больницу на строго ограниченный срок и под нашу ответственность. Часть меня не была готова к тому, чтобы решать подобные вопросы. Однако другая до безумия хотела поскорее поставить точку в этом вопросе и не мучить себя догадками. Да и покинуть эти четыре стены было бы неплохо. – Ну, возражений не имею, – я натянуто улыбнулась, и мои «посетители» покинули палату, позволяя мне одеться. Это было странно – снимать больничную одежду спустя приличный промежуток времени, а мои вещи всё ещё пахли домом, вызывая смешанные эмоции. Одеваться было всё ещё не так просто, однако я успешно справилась с этой задачей, окинув себя взглядом в небольшом зеркале, что висело над раковиной в палате. И, признаться честно, я ужаснулась. Раньше, у меня было довольно спортивное телосложение, подтянутое тело. Но сейчас на меня из зеркала смотрела моя измученная копия. За время, проведённое здесь, я сбросила не меньше пяти килограмм, из-за чего мои щёки немного впали, а под глазами образовались не самые симпатичные синяки. Мне самой было больно видеть себя в таком состоянии. И с этим срочно нужно было что-то делать, однако, находясь в больнице, я вряд ли смогла бы что-то изменить. Мне нужно было выбраться из этого заточения. С этими мыслями я покинула палату, встречаясь с мужчиной и женщиной в коридоре. Нотариус услужливо предложил мне свою руку, чтобы облегчить ходьбу. И первой мыслью было отказаться, однако я всё же приняла помощь, продвигаясь в сторону выхода. Облегчение, которое я почувствовала, оказавшись на улице, было не передать словами. Я аккуратно вдохнула, хоть и не самый чистый, но всё же свежий, воздух, почувствовав, как расслабляется каждая клетка моего организма. Мне этого не хватало. Миссис Льюис открыла для меня заднюю дверь чёрного джипа, а затем села рядом со мной, дав указание водителю двигаться к нотариальной конторе. И стоило мужчине завести двигатель, как я почувствовала небольшой приступ паники, а в ушах раздался визг шин, который я услышала за секунду до того, как вырубиться во время аварии. Я вжалась в спинку кресла, боясь выглянуть в окно. И моё состояние не скрылось от женщины, что протянула мне бутылку с водой, помогая успокоиться. – Скажите, – начала я, сделав небольшой глоток, – что со мной теперь будет? В ответ послышался приглушённый вздох. Льюис явно не хотела обсуждать это сейчас, когда я и без того испытывала не малый стресс от нахождения в машине, а значит, ничего хорошего мне ожидать не стоило. – Пока рано об этом говорить, – ответила женщина, подбадривающе посмотрев на меня. – Для начала нужно ознакомиться с содержанием завещания на случай, если твоя мать указала там кого-то, кому хотела бы передать опеку над тобой, а уже потом органы опеки будут решать этот вопрос. – Но хотя бы примерные варианты развития событий вы можете предсказать? – взмолилась я. – Я не могу уже находиться в неведении, я хочу знать, чего мне стоит ожидать. В машине повисло молчание, нарушаемое лишь приглушёнными звуками мотора. – Вариантов немного, – честно призналась блондинка, кинув взгляд на папку в своих руках. – Я ознакомилась с информацией о тебе. Из ближайших родственников у тебя ведь есть тётя, верно? Она может оформить опеку на себя и тогда… – Исключено, – тут же отрезала я. – Она не станет этого делать, будьте уверены. Наши отношения не были такими, при которых совершался подобный милостивый шаг. Тётя бы не пошла на такое. – Тогда есть вариант, что кто-то из ваших близких, но не родных людей попробует взять тебя на попечение, – продолжила женщина. – Этот процесс не из лёгких, особенно, если вы не родственники, однако нет ничего невозможного. Особенно учитывая то, что до твоего совершеннолетия осталось всего два года. Одну мы тебя не оставим, можешь не переживать. Найти патронатную семью можно было всегда, именно это спасало многих детей, оказавших в такой же ситуации, как и я. Только вот я не была уверена, что кто-то захочет брать в семью шестнадцатилетнюю сироту. И ладно, если бы я ещё была абсолютно порядочным подростком. Но и этим я не могла похвастаться в полной мере, хотя и серьёзных проколов у меня не было. Поэтому, самым вероятным для меня исходом была отправка в какую-нибудь школу-интернат, где я буду доучиваться последние годы, прежде чем меня отправят в свободное плаванье. Мысль о том, что я могу отправиться туда, иногда посещала меня, когда я была младше. Смотря на раздражённую некоторыми моими поступками маму, мне казалось, что в любой момент они могут меня вышвырнуть туда. Но этого не произошло. В нотариальную контору мы доехали за минут двадцать. Здание было не совсем большим, но и не маленьким. Там находилось несколько офисов, а сама контора пользовалась хорошей репутацией. В здании, около кабинета мистера Диаса, мы столкнулись с моей тётей и её мужем, одной хорошей подругой и коллегой мамы, которую я видела всего несколько раз в жизни, однако мне было известно, что с Кейт они были довольно близки. Мы обменялись парочкой фраз, я приняла соболезнования, мысленно торопя нотариуса, чтобы он скорее впустил нас в кабинет. Меньше всего мне хотелось сейчас выслушивать сожаления. Мы неспешно зашли вовнутрь, занимая места за полукруглым столом. Муж тёти остался ждать у входа, как и миссис Льюис, ведь ни того, ни другого не было указано в завещании, а значит присутствовать во время оглашения они не могли. — Итак, дамы и господа, сегодня мы узнаем последнюю волю погибшей Кейт Дэвис, — начал мистер Диаз, осмотрев всех нас. — Все присутствующие были упомянуты в завещании, поэтому предлагаю приступить к его прочтению, — мужчина достал из стола конверт и вскрыл его. — Итак, имеется основная часть, которую я сейчас оглашу, а также личное послание для мисс Джонс от её матери и… тут приложен тест ДНК, — смутился Джейкоб, а именно так звали мужчину, если верить табличке на двери кабинета. — Он должен быть оглашен в случае отсутствия опекуна, после того, как Элизабет прочитает личное письмо, — добавил он. Вся эта ситуация была до невозможности странной. Личное письмо? Тест ДНК? — Что ж, приступим. Исходя из завещания, передать автомобиль марки «Ниссан» в личное пользование сестре миссис Джонс – Саре Прайс, — в ответ на услышанное, тётя улыбнулась, а я сохранила невозмутимое лицо. — Сборник личных записей, журналов и кассет с дисками переходит Барбаре Уилсон, – продолжил нотариус. Можно было предположить, что в этих записях была работа мамы и она хотела, чтобы кто-то продолжил её начинания, в случае её ухода. А её подруга, как и она сама, была отличной журналисткой, которой можно было поручить эту задачу. – Второй автомобиль марки «Ауди», а также банковский счёт и дом по адресу «Медфорд, Саммит-роуд тридцать» переходят прямой наследнице – Элизабет Джонс. От услышанного мои глаза тут же полезли на лоб. Неужели мама решила оставить мне практически всё, что у нас имелось? С одной стороны, это было логично, ведь я была её единственным ребёнком. Но, с другой, нас то и семьей, в последнее время, можно было назвать с натяжкой. – Воспользоваться всем этим ты сможешь с восемнадцати лет, однако можно подать заявление о вступлении в наследство до совершеннолетия, – нотариус снова опустил взгляд на бумаги. – И… на этом всё. Чуть позже я передам вам некоторые документы, а теперь перейдём к личному посланию. Элизабет, ты можешь его прочитать тут, естественно не вслух, или же позже, но тогда и с оглашением теста ДНК придётся повременить. Как поступишь? Я просверлила взглядом небольшой конверт в руках мужчины, обдумывая, как лучше поступить в этой ситуации. Мне не было известно содержимое этого письма, поэтому от него можно было ожидать чего угодно, а я не была уверена, что готова к этому «чему угодно». Но тянуть смысла не было. – Давайте сейчас, – я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, однако голос всё же немного дрогнул. Мистер Диас кивнул, протягивая мне большой конверт. Я нерешительно посмотрела на него, всё ещё сомневаясь в своей готовности открыть его. В конце концов, рана была ещё слишком свежей, но выбора большого не было. Выдохнув, я открыла его, доставая оттуда лист и конверт поменьше. Первым было то самое письмо, а вот вторым, судя по всему, являлся запечатанный тест ДНК, который я предпочла отложить в сторону. Взглянув на первый листок, я сразу же узнала аккуратный почерк мамы, нервно сглотнув, однако всё же набралась сил, принимаясь читать: «Дорогая Лиз. Хотелось бы мне, чтобы ты прочитала это как можно позже, но тут уже как сложится жизнь. Есть много вещей, о которых я тебе так и не рассказала. И у тебя есть много вопросов ко мне, на которые я так и не смогла дать ответ. Ещё когда я была беременна, у меня было очень много страхов и сомнений. Я была молода и наивна, я бы даже сказала глупа, в каком-то плане, и ничего не смыслила в материнстве. Это меня пугало, однако я стойко верила в то, что нет ничего невозможного, и любой человек способен стать прекрасным родителем, если захочет этого. И вот, когда ты появилась на свет, такая крохотная, беззащитная, я была одновременно счастлива и напугана до чёртиков. Мне хотелось уберечь тебя от всего зла, дать всё самое лучшее. И я искренне верила в то, что мы будем не только мамой и дочкой, но и лучшими подругами, которые смогут поделиться всем друг с другом. И ты была невероятным ребёнком. Смышлёная, схватывала всё налету, проявляла интерес не только к игрушкам. Ты казалась настоящим ангелом, хоть уже и тогда стали пробиваться заростки твоего характера. Я даже моргнуть не успела, как ты выросла. И с каждым днём, чем ближе приближался твой подростковый возраст, я всё больше узнавала в тебе твоего отца. Невинный ребёнок начал превращаться в уверенную, независимую, местами дерзкую и даже грубую девушку, которая могла за себя постоять. И, возможно, мне нужно было гордиться твоей стойкостью, но, признаться честно, мне было не по себе. Тогда, в силу своего возраста, ты многое воспринимала в штыки. Поэтому уже в то время между нами возникали небольшие конфликты. И, в один момент, смотря на тебя, я поняла, что не уверена, как тебя воспитывать дальше. Я правда не имела даже малейшего представления. Ты не любила, когда тебе указывали, часто шла наперекор в такие моменты. И я боялась, что могу сделать что-то не так. А потом случилось то, что случилось. Я потеряла ребёнка и после этого всё покатилось к чертям собачьим. Уже сейчас, спустя столько лет, я понимаю, что мне стоило сразу же обратиться к специалисту, а не закрываться в себе, заставляя чувствовать тебя брошенной и нелюбимой. Как бы я не хотела это признавать, но незапланированная беременность в молодом возрасте действительно оставила свой след. Я до сих пор ощущаю себя настоящим чудовищем из-за того, что считала нового ребёнка своеобразной работой над собственными ошибками, вторым шансом, потеря которого стала для меня серьёзным ударом. И, в дальнейшем, чувство вины за собственные мысли по отношению к тебе, ощущение, что я ужасная мать, без которой тебе будет лучше, были ещё одним поводом, из-за которого я так отдалилась. Это не попытка оправдать себя в твоих глазах. Возможно, тебе даже будет проще смириться со случившимся после того, как ты узнаешь обо всём. Сейчас я хочу, чтобы ты просто знала, что я никогда не переставала любить тебя, пускай и вела себя как полная идиотка, причиняя тебе боль. Ты всегда была и будешь моей единственной и самой любимой дочкой. И я надеюсь, что мне всё же удастся растопить тот лёд, что укрепился между нами. А если я не успею, то это письмо раскроет всё то, что я хотела тебе сказать. Знаю, я не тот человек, который должен давать тебе родительские советы, особенно сейчас, но я всё же это сделаю. Прошу тебя, перестань ввязываться в неприятности, задумайся о своей будущей жизни, чтобы не совершить тех же ошибок, что и я в своё время. Ты – талантливая и способная девочка, я это знаю. В жизни может случиться всякое. Тебе придётся столкнуться с множеством проблем, преодолеть огромное количество препятствий. Но, самое главное, не забывай о том, кто ты есть на самом деле. Не отходи от своих принципов и всегда обдумывай свои действия. Мне действительно жаль, что я не смогу тебе оставить ничего дельного после своей кончины. Это письмо я обновляю каждый год. И, если ты читаешь именно эту версию, то мне жаль, что я не смогу присутствовать на твоём выпускном, не смогу увидеть, кем ты станешь через несколько лет и какая судьба тебя ждёт. Я надеюсь, ты встретишь достойного человека, с которым захочешь провести всю свою жизнь, как было у меня с Адамом. Я надеюсь, у тебя получится создать замечательную семью, и я верю в то, что однажды ты сможешь стать прекрасной матерью. Не такой, какой была я. Есть много вещей, о которых ты не знаешь. И сейчас, когда меня уже не стало, пришло время раскрыть одну из них. Возможно, она как-то сможет изменить твою жизнь. В молодости мы все совершаем ошибки. Иногда по своей глупости, а иногда из-за нескольких лишних бокалов алкоголя. Это однажды и произошло со мной. Почти семнадцать лет назад, мне выпала удача взять интервью у одного из известнейших людей в Америке. Это произошло спонтанно, мы просто оба оказались на вечере в честь дня рождения одного из сенаторов. Тони Старк был обаятельным мужчиной, о котором ходило множество разных слухов, в особенности о его отношениях с женщинами. Но я смотрела на него, в первую очередь, с профессиональной стороны, однако личные интервью не всегда идут по плану. И вот, утром я проснулась в кровати незнакомого номера в отеле. А через несколько недель я узнала, что была беременна тобой. Как ты понимаешь, Старк, с которым после этого случая мы никогда больше не пересекались, так и не узнал об этом. Мне не хотелось, чтобы ты имела с ним хоть какие-нибудь связи в будущем. Но с каждым годом я всё больше стала замечать вашу схожесть и во внешности, и в характере, но так и не осмелилась признаться. Эгоистично? Возможно. Но тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Теперь меня нет, я не буду ничему препятствовать. Ты имеешь право знать правду. Да, в это сложно поверить. Именно поэтому, к этому письму прилагается тест ДНК, в котором всё подтверждается. А как дальше поступать — решать только тебе. Я надеюсь, ты будешь счастлива и проживёшь эту жизнь не так, как я. Знай, я всегда очень сильно любила тебя, только делала это чертовски неумело. Удачи тебе, дорогая. Твоя мама – Кейт» Выражение моего лица менялось на протяжение всего прочтения этого письма. Эмоции внутри буквально закипали, я не успевала усваивать всю полученную информацию, по несколько раз перечитывая одни и те же строчки, которые открывали так много того, что мне хотелось узнать все эти годы. Мой мозг просто не успевал переваривать всё это, а ближе к концу, казалось, совсем отключился. Сначала откровение мамы, из-за которого внутри всё болезненно сжалось, её признание собственных ошибок, а затем заявление, что мой отец – Тони, мать его, Старк... это всё казалось каким-то бредовым сном. Об этом человеке вот уже многие годы без умолку говорят по телевизору. Им восхищаются как инженером, так и как супергероем, да и как мужчиной в целом. И теперь оказывается, что одна из главных звёзд не только Америки, но и всего мира, является моим отцом? Железный человек? Я нервно рассмеялась, чем вызвала неоднозначную реакцию окружающих. Они удивлённо посмотрели на меня, а в их глазах читался нескрываемый интерес. Со стороны я, скорее всего, выглядела как какой-то шиз. Я вновь пробежалась глазами по объемному письму, чувствуя, как внутри всё сжимается. Мама никогда не была со мной откровенной, да и таких слов я почти никогда не слышала от нее. Я плевать хотела на это наследство, на дом, машину, на этот гребаный банковский счет. Всё, чего мне хотелось все эти годы, так это любви от родной матери, чтобы она перестала от меня всё скрывать и делать вид, будто меня не существует. А теперь что? Меня должны как-то утешить эти слова? Они должны как-то помочь отпустить её и забыть все старые обиды, двигаться дальше? Да и это откровение насчёт моего отца. Когда-то это действительно было важно для меня. И ещё пять лет назад я бы всё отдала, чтобы узнать о том, что он у меня всё же есть, что он жив. Я бы не побежала стучаться во все двери, не стала бы кому-то рассказывать о своей родословной, но эта информация дала бы мне понимание того, кем я являюсь. А что это даёт мне сейчас? Я уже практически сформировавшаяся личность, которая давно смирилась с тем фактом, что у меня просто нет отца, роль которого уже долгие годы выполнял Адам. Это не даёт какого-то облегчения, не делает мою ситуацию легче, а лишь добавляет целую кучу вопросов. Старк ни за что в жизни не поверит в то, что у него есть шестнадцатилетняя дочь. Даже я до сих пор не верю, что мы с ним хоть как-то связаны. Ему явно встречалось немало чокнутых женщин, которые после ночи с ним заявляли о беременности, лишь бы он не оставлял их. Да и даже, если он поверит в этот бред, то точно откажется от опекунства. Зачем миллиардеру и супергерою взрослая дочь, о которой он не знал всё это время? Уж лучше быть одной, чем позориться таким образом. Сейчас мне хотелось просто начать биться головой о стол от безысходности, нелепости всей этой ситуации, а также от грусти и обиды, что сидели во мне. — Всё нормально, Элизабет? — первым нарушил эту тишину мистер Диас. — Д-да, — тихо проговорила я, шумно втягивая воздух через нос. — Ты уверена? Может воды принести, — настаивал мужчина, а я отрицательно замотала головой. Я взглянула на конверт с тестом, что лежал передо мной. О его наличии уже было оглашено, поэтому скрывать данный факт было бесполезно, да и мне чертовски сильно хотелось услышать подтверждение слов мамы. Пару секунд посверлив его взглядом, я передала конверт нотариусу, стараясь унять дрожь в руках. Он коротко взглянул на него, а затем извинился, поднимаясь со своего места и направляясь к двери, чтобы позвать миссис Льюис, ведь сейчас решался вопрос моего опекунства. Женщина зашла внутрь, быстро оценивая обстановку, которая была довольно напряжённая. Все взгляды были устремлены на меня, а я лишь прожигала взглядом этот злосчастный тест, желая как можно скорее услышать результат. — Ладно, время решить вопрос твоего опекунства, — начал нотариус. — Миссис Льюис здесь, чтобы зафиксировать всё, поэтому спрошу: миссис Прайс, так как вы являетесь единственной живой родственницей мисс Джонс, готовы ли вы взять опеку над ней? — спросил мужчина, получив в ответ лишь отрицательный кивок головой, а я хмыкнула, не удивляясь такому повороту событий. — Хорошо. К завещанию, как вы уже слышали, прилагается тест ДНК, а так как опекуна у тебя нет, Элизабет, мы обязаны взглянуть на него. Джейкоб продемонстрировал целостность конверта, принимаясь аккуратно вскрывать его, доставая лист. Нотариус развернул тест и пробежался взглядом по строчкам, а его глаза начали расширяться. Это было не обычное удивление. Это был натуральный, ничем не прикрытый шок, заставивший мужчину раскрыть рот, но при этом не проронить ни слова ещё несколько секунд. – А-а… – протянул мистер Диас. – Основываясь на результатах, полученных при анализе исследуемых генетических систем, вероятность биологического отцовства предполагаемого отца… – Джейкоб снова замялся, – Энтони Эдварда Старка, – в этот момент я второй раз за последние несколько минут почувствовала, как сердце уходит куда-то в пятки, а все находящиеся в комнате напряглись и поражённо переглянулись между собой, – в отношении ребёнка Элизабет Эвери Джонс составляет девяноста девять и девять десятых процента.