scarlet love

Намджун приезжает домой ближе к десяти и застает Чимина в зале на диване. Он пялится в стенку, жует что-то из миски, похожее на чипсы, и молчит. Настолько громко и отчаянно молчит, что Киму становится не по себе. У него кожа мурашками от такого Пака покрывается. Он снова чувствует это. Не помнит, когда Чимин стал таким, но его энергетика, это не шутки. Она сбивает с ног и кажется чем-то невероятным. – Меня ждешь? – натянув улыбку, спрашивает Джун и проходит в комнату. Он бросает пальто на спинку кресла и садится, откидывая голову на нее, разминая шею. – Ты же говорил, что мы фильм будем смотреть, – безразлично бросает Чимин и отправляет новую партию чипсов в рот. – Жду. Намджун улыбается, довольный тем, что младший идет на уступки, поднимается и идет к домашнему кинотеатру. – Я найду через Интернет какой-нибудь фильм, который сейчас в моде, – говорит он и оборачивается к брату. – Или ты хочешь посмотреть что-то особенное? Чимин молчит некоторое время, совершенно не реагирует на Намджуна, жует, выглядит уставшим, все еще болезненным, бледным, безжизненным. У него огромные синяки под глазками, Киму неловко, что он видит брата таким, ведь Пак привык быть на высоте, а сейчас его что-то знатно подкосило. И виной вряд ли простуда. Дружба с Чонгуком? Намджун решает ответа не ждать, достает мобильник, быстро что-то щелкает, ищет новинки, которые могли бы быть спокойными, расслабляющими, возможно, смешными, чтобы немного развеселить Чимина. Но Пак вдруг говорит: – «Титаник». – Что? – переспрашивает Намджун и вопросительно вскидывает брови. – «Титаник», – непринужденно повторяет Пак, хлюпает носом, ведь болезнь до конца не прошла и смотрит на Кима серьезными глазами, не оставляя место сомнениям. Да, Намджуну не показалось, Чимин сказал «Титаник». Он нервно усмехается, разминает шею и бросает короткий взгляд на брата, который, тем временем, кутается в теплый плед. – Ты серьезно? Хочешь посмотреть слезливую мелодраму? – А почему нет? Там играют хорошие актеры и сюжет интересный. – Я думал, ты любитель стрелялок, – бурчит Намджун, потому что «Титаник» ненавидит, учитывая, что еще ни один раз не сумел сдержать слез. Будет неловко, если он заревет перед Чимином. – Может, все-таки… – Хочу смотреть «Титаник», – Чимин не спорит, он приказывает в своей привычной манере, сверлит взглядом спину Намджуна, на что тот недовольно вздыхает, но послушно находит выбранный фильм. Пока идет заставка он заходит в бар за выпивкой и еще парочкой упаковок чипсов, потом возвращается в зал, где оставляет гореть всего несколько ламп и позволяет себе сесть на один диван с Чимином. Тот ничего против не говорит, лишь тянется за выпивкой, не отрывая взгляда от экрана. Пак ничего не комментирует, а когда это пытается сделать Намджун, который всеми силами отвлекает себя, чтобы не сосредотачиваться на картине, игнорирует. В отличие от брата, Чимин погружен в эту историю. Он раньше целиком «Титаник» не смотрел. Конечно, как любой нормальный человек он знал сюжет, видел несколько самых интересных моментов, но общую картину собирает только сейчас. Чимину нравится эта история любви. Он знает, чем она закончится, но ловит каждый момент, будто боится что-то упустить. Момент, когда Роза бросает шлюпку, предпочитая ей тонущий корабль и Джека, пробирает Пака до самых костей, он чувствует, как все его тело покрывается мурашками, а потом бросает короткое: – Такое возможно в реальной жизни? – Ты про такую любовь? Почему нет? – Ты романтик? – Чимин впервые улыбается и толкает брата в бок, на что тот тоже не может скрыть улыбки, потому что этот дружеский жест смог, наконец-то, разрядить обстановку. Дальше Пак смотрит молча, запоминая и впитывая каждое действие, потому что игра актеров чересчур правдоподобна. Он неосознанно проводит параллель с сериалом и своей жизнью, думая о том, что ситуация, в которую он попал с Чонгуком недалеко ушла от той, в которую попали Джек и Роза. Однако… «Все время работай ногами, чтобы выплыть. Держись крепче за мою руку», – на этой фразе Чимин усмехается, кажется, даже обиженно усмехается, ставит наполовину пустую бутылку вина на стол и встает с дивана. Уходит куда-то, слыша вслед: – Я поставлю на паузу? – Нет, я сейчас подойду. Пак заходит в ванную, открывает холодную воду, стоит некоторое время, смотрит на свое отражение, не верит, что это он, что он дошел до такого из-за любви. Или сумасшествия. Он точно не знает, как назвать то, что чувствует к Чонгуку, но чувство это настолько сильное, что крошит его изнутри. И Чимин начинает плакать. Не от фильма, конечно, от той пустоты, что появилась внутри вместо Чонгука, который, как оказалось, заполнил его полностью. А теперь молчит. Не звонит, не пишет, не дает о себе знать. А что сам Чимин? Разве он может навязываться ему после всего этого? Где-то были сигареты. Пак утирает слезы рукавом свитера, начинает кашлять, задыхаться, потому что от слез насморк усиливается. Пачка находится на стиралке, в ней зажигалка. Чимин закуривает прямо в ванной. Глубоко и часто затягивается, даже выдыхать не успевает, заполняет легкие дымом, но облегчения не испытывает, и даже до середины не докурив, тушит об край раковины и выбрасывает в урну. Чимин умывается, высмаркивается, пытается привести себя в порядок, но краснющие глаза выдают его с потрохами. Он зачесывает волосы назад пальцами, бросает последний взгляд в зеркало и выходит. Намджун находится на том же месте. Уже идут титры. Чимин садится рядом с братом, необычно близко, заставляя старшего напрячься. Мужчина выключает телевизор, парни остаются при слабом свете парочки ламп, молчат некоторое время. – Ты рыдал? – Что? – возмущается Намджун и качает головой. – Ты серьезно так обо мне думаешь? Думаешь, что я буду плакать над фильмом? – а сам хлюпает носом и взгляд уводит. – Ну, дело ведь не в фильме, а в искренних эмоциях, – жмет плечами младший и подсаживается еще ближе, тянется к столу, на котором стоит неоткрытая бутылка виски. – Думаешь, это хорошая идея, учитывая, что ты только переболел? И еще не до конца поправился. – Без разницы. – Собираешься напиться? – Да. Хочу напиться. Ты со мной? – Ты странный, – признается Намджун. – Я имею ввиду, в последнее время. Очень странный. Еще и напиться хочешь. Что-то случилось? – С каких пор мы говорим об этом? – Чимин ставит на стол открытую бутылку, поднимается и идет к бару, где берет две рюмки, потом возвращается, наполняет их до краев. Одну протягивает Намджуну, другую оставляет у себя. – Мы же братья. – С каких пор? – Пак вопросительно поднимает брови, смотрит на брата в упор. Тот молчит некоторое время под тяжелым взглядом брата, на вопрос не отвечает, встает, говорит, что принесет фруктов на закуску и уходит. Чимин без брата не пьет, ждет. Кажется, это впервые за много лет, когда они просто проводят вместе время. И это, откровенно, здорово. Намджун приходит с тарелкой, ставит ее на стол, садится обратно, и парни приступают к выпивке. Практически ничего не обсуждают, пьют, закусывают. Чимин отвлекается только тогда, когда мобильник Кима, лежащий на столе, оповещает о входящем сообщении. Пак переводит взгляд и замечает, что на фоне телефона – фото Намджуна с неизвестной девушкой в обнимку. Младший в этот момент как раз глоток делает и давится, чувствуя, что горькая жидкость попадает не в то горло, сильно обжигая. Ким принимается стучать брата по спине, кашель которого переходит в приступ смеха. – Это чего еще такое? У тебя девчонка, что ли, есть? – Что? – сначала не понимает мужчина, но бросив короткий взгляд на телефон, до него доходит и он зажмуривается. Нет, он вовсе не хотел этого скрывать, но, все равно, как-то неловко перед братом, с которым он никогда не обсуждал что-то личное. – А, да. Есть. – Серьезно? – Пак уже немного подвыпивший, поэтому тянется к мобильному, чтобы рассмотреть лицо девушки получше. В здравом уме он бы, естественно, вел себя сдержаннее. Он внимательно смотрит на фотографию, а потом выдает: – разве она не была нашей соседкой много лет? – Была, – пожимает плечами мужчина и уничтожает еще одну рюмку. – Ух ты, я всегда считал ее красоткой, – признается Чимин и замечает недовольный взгляд брата. – Расслабься. Я не стану уводить твою красотку. Я однолюб. Однолюб. Намджун не сразу понимает, что это значит, прокручивает прозвучавшее в голове слово много-много раз, прежде чем понять: – Ты в кого-то влюблен? – Какого хрена я должен тебе это рассказывать? – Пак выпивает еще, говорит ерунду, а сам думает только об одном человеке. Он там в порядке? Если он, в самом деле, любил меня, наверняка, ему сейчас тоже тяжело. Он не в силах принять реальность. Это нормально. Я всегда это знал. Знал, что люди не способны понять кого-то вроде меня. – Тогда хотя бы расскажи, что у вас с Чонгуком произошло? Ты ведь из-за него… – Ничего. Важнее всего Юнги. Он писал, что ты навещал его. Сенк ю. – Этот придурок так важен для тебя? – Он мой лучший друг. Он мои крылья, – Чимин наливает еще, – я должен был ему отплатить за все. Намджун замолкает. Чимин ведь хороший. Правда, хороший. Он ценит дружбу, он ценит его самого, Намджуна, несмотря на то, что он сын своего отца. А Чимин Кима-старшего, наверняка, ненавидит до сих пор. Да что таить, Джун и сам неохотно вспоминает об отце и почти никогда не навещает его могилу. Намджун никогда не говорил этого вслух, никогда не жаловался, считал, что не имеет на это права, но ему было очень тяжело. За короткое время он полюбил госпожу Пак, поэтому переживал ее потерю, будто смерть родной матери. Потом вся правда об отце, о Чимине. Вся его жизнь сыпалась, как карточный домик. Он этап за этапом оставался один, именно поэтому так отчаянно боролся за брата. Поэтому, когда близкий друг семьи, Чхве, который был в курсе многого, требовал отправить Чимина в больницу, не сделал этого. Возможно, стоило. Возможно, это была ошибка, отправь он его на лечение раньше, многого можно было бы избежать. Но Намджун жалел его. Не понимал, что своей опекой подпитывает его чувство вседозволенности. Он считает, что преступление, которое совершил Чимин – ужасно. Но не тем, что он наказал убийцу матери, а тем, что оно превратило его милого маленького брата в чудовище без чувства жалости и страха. Чимин ведь мог быть нормальным. Намджун до сих пор верит, что все еще можно переиграть. Он опрокидывает очередную рюмку, придвигается к брату, укладывает голову на его плечо, улыбается коротко. – Эй, что еще за крылья? Почему Юнги? Я тоже хочу быть крыльями! Пак закатывает глаза, но брата не отталкивает, наоборот расслабляется, хоть мысли о Чоне и не дают успокоиться окончательно. – Ты и крылья? Ты скорее камень, который тянет меня вниз, – отшучивается Чимин, на что Намджун ничего не отвечает. Но где-то в глубине души обещает себе впредь сделать все возможное, чтобы, хотя бы на одно мгновенье, стать крыльями для Чимина.

***

Через несколько дней после встречи с Намджуном, Чонгук решается встретиться с доктором Намом, который предложение принимает с радостью. Только в этот раз Чон назначает встречу в ресторане, а не в квартире как обычно. – Я думал, мы конспирируемся, – усмехается мужчина и садится напротив парня, который, замечая доктора, довольно улыбается и привстает, протягивая ему руку. – В этом нет никакого смысла уже, – прямо говорит Чонгук и передает меню доктору. – Все закончилось. Вернее, скорее всего, все только начинается, но, что касается конспирации, это сто процентов закончилось. Мужчина удивляется, непонимающе смотрит на своего пациента. – Что хочешь этим сказать? – Я влюбился. В парня. И я признал это. Думаю, это конец лечения. Нам подтягивается, садится удобнее, не может улыбку сдержать. – Подожди, давай по порядку. Кто он? Как вы познакомились? Как ты заставил себя это принять? Не избегал? Чонгук задумывается, вспоминает красивое лицо Чимина, улыбается. Он соскучился, как проклятый соскучился. Он не только сейчас это понял, всегда знал, потому что, стоит глаза закрыть, и на темном фоне вырисовывается милая улыбка, слышится любимый голос, чувствуются фантомные объятия. Чон принимается все рассказывать господину Наму, говорит много, даже на еду не отвлекается, когда ее, наконец, приносят. – Ну, ведь это отлично. Я ведь говорил, что тебе надо перебороть свои страхи. Это самое главное в лечении. Ты ведь понимаешь? Чонгук кивает, но, на самом деле, он не для этого доктора позвал. Он хотел проконсультироваться насчет состояния Чимина. – Но есть проблема, – начинает парень и не знает, стоит ли все выкладывать, как есть. С другой стороны, если он что-то утаит, это может сбить доктора с толку. – У человека, которого я люблю, есть проблемы. Думаю, эти проблемы по Вашей части. – Его что-то беспокоит? – Его брат недавно сказал мне, что он болен. – В чем это выражается? – мужчина удобнее садится, внимательно смотрит на Чонгука, который выглядит растерянным и нервным. – Не переживай, ты можешь все мне рассказать. В любом случае, это врачебная тайна. Чонгук кивает, но после еще молчит какое-то время. Он не знает, как это правильно назвать. – Он иногда бывает чрезмерно жесток. Мужчина задумывается и кивает. – Такое иногда встречается. Это мешает в повседневной жизни? – Это…да, довольно сильно. – А в чем это проявляется? Я имею ввиду, он грубит? Или обижает кого? – Убивает, – выпаливает на одном дыхании Чон и прикрывает глаза, потому что с этим слишком сложно справиться. Нам удивленно вскидывает брови. – Кого? Животных? – Людей, – он поднимает глаза и видит непонимание в глазах дока. – Он убивает людей, док. Доктор много разного повидал за время работы, поэтому он не пугается, лишь кивает пару раз, думает. У него есть вопросы, например, почему этот парень до сих пор не отсиживает срок, но он опуcкает их, предпочитая сосредоточиться на чем-то, что касается его специальности. – У него есть родители? – Нет, оба умерли. – Сколько ему было лет? Чонгук задумывается. Чимин что-то рассказывал, но он точно не помнит. – Отец, когда ему было примерно семь, мать – двенадцать. Еще у него был отчим, который пропал без вести спустя несколько лет после смерти матери. – Так и пропал? – доктор вопросительно поднимает бровь и усмехается. – Очень сомневаюсь, что пропал он просто так. Чонгук сглатывает, вспоминает ссору Чимина и Со во время кемпинга, удобнее усаживается и смотрит на дока, который в это время достает блокнот и ручку из портфеля. – Смотри сюда, – он придвигается к Чонгуку так, чтобы тому было лучше видно. – Конечно, чтобы поставить диагноз мне необходима личная встреча. Но я на ней настаивать не буду, потому что этим лучше заняться полиции, – он поднимает взгляд на встревоженного Чона, кладет руку ему на плечо, сжимает. – Мы здесь бессильны. Я попытаюсь объяснить то, что понял по твоим рассказам. Это не точно, это всего лишь гипотеза, но из твоих доводов я могу сделать вывод, что это маниакальное расстройство, – он пишет с одной стороны блокнота «семь лет», с другой «двенадцать лет». – Посмотри внимательно на эти цифры. Кажется, что ничего страшного, верно? Ты говоришь, что именно в это время он потерял родителей? Чонгук кивает, внимательно смотрит, пытается ловить каждое слово доктора, ведь, возможно, это поможет Чимину. – Оба этих периода представляют собой время конфликта для каждого человека. В первом случае – понимание себя, как отдельной единицы, оно у ребенка совпало с потерей отца, примера для подражания, во втором – период полового созревания, и смерть матери выпадает именно на него. Скорее всего, это привело к неврозу. К конфликту желаемого и допустимого, границы которого, к сожалению, стерты у твоего парня. – Подождите…– начинает Чон, но тут же замолкает, переваривает, что услышал, потом продолжает: – то есть, все это можно объяснить с научной точки зрения, правильно? Значит, он не виноват в том, что делает? – Как нет? – усмехается мужчина и делает глоток сока. – Кто-то находит силы, держит себя в руках. А кто-то - твой парень, у него башню сорвало, и он уже не владеет собой. Поэтому им должно заняться правосудие. Я понимаю, что это не лучшая перспектива для тебя, человека, который только-только нашел свою любовь. И я горжусь тобой, ведь ты хочешь помочь ему. Но в первую очередь ты должен подумать об окружающих. Кто-то еще может пострадать, и, скорее всего, пострадает. И не факт, что это будешь не ты. Чон качает головой. – Нет, не может быть, он никогда не причинит мне вреда. – Это ты так думаешь. Маньяки опасны, ты думаешь, их просто так под стражей содержат? Подумай хорошенько, Чонгук. Подумай, готов ли ты взять ответственность за такого человека, покрывать его злодеяния, пытаться остановить. Не слишком ли это будет для одного человека? Иногда целой жизни бывает мало, чтобы прожить ее с удовольствием, а ты толкаешь себя на такие трудности. В мире полно людей, поэтому, я уверен, что кто-то найдется и для тебя. Это необязательно должен быть кто-то с такими огромными проблемами.

***

После разговора с доктором Намом Чонгук еще долго не может прийти в себя. Док всегда был человеком, который ищет возможности даже там, где их, по сути, нельзя отыскать. Он никогда не просил Чонгука сдаваться, пытался помочь, подбодрить, наставлял на путь истинный, но никогда не говорил, что дело проиграно. А тут буквально прямым текстом сказал бежать с тонущего корабля. Последующие несколько дней проходят на автомате. Чон живет работой, проводит в офисе большую часть своего времени. С Джином и отцом старается не сталкиваться, а если сталкивается, то не разговаривает. Занимается своими делами. Чон-старший, к большому чонову удивлению, вопросы его ориентации и отношений с Чимином больше не поднимает, предпочитая тоже игнорировать сына. От матери Чонгук тоже пытается держаться подальше, чтобы не сорваться, ведь она уже от отца знает о Чимине, о том, что другая страна и эти долгие годы, что Чон провел вдали от семьи, были напрасны. Лишь однажды, случайно встретившись на лестнице, когда она начинает умолять его порвать с Чимином, а потом на коленях ползать перед отцом, просит ее хотя бы раз в жизни побыть на его стороне. Раз в жизни показать ему, что его любят не за заслуги и примерное поведение, а за то, что он есть. Да, вот такой, неправильный, сложный, но он есть, и он – ее сын. Этого ведь достаточно, чтобы быть любимым?! Когда проходит ровно две недели с последней встречи с Чимином, становится совсем невыносимо. Чонгук думал, что время расставит все по своим местам, само решит за обоих, и оно решило. С каждым днем Чонгук становится растеряннее. Он уже не знает, как ему быть дальше, что делать, чувствует себя лодкой посередине океана без руля и капитана. Чимину хуже. Он не ходит на работу, все дела отдает в руки Намджуна, лишь изредка просматривая отчеты советов директоров, где слишком часто фигурирует имя чонова отца. – Проклятые ублюдки, – окрещает он их, допивает бутылку вина и ложится на диван лицом вниз. Он сильно схуднул, постоянно чувствует тяжесть в висках, а простуда, хоть и прошла, но по-прежнему дает о себе знать, время от времени. Чимин даже ни разу Юнги в больнице не навестил, лишь в сообщениях иногда интересуется, как у него дела. Сил нет ни на что. Поэтому, когда звонят в дверь, Пак не торопится вставать. Он уверен, что это Намджун, который таким образом пытается его растормошить, привести в чувство, взбодрить. Заставить хотя бы по квартире передвигаться. Чимин забивает. Переворачивается на спину, смотрит в потолок, ждет, когда Намджуну надоест, и он просто войдет. Но этого не происходит, навязчивые звонки продолжаются. Пак едва не психует, резко вскакивает с теплого места, буквально подлетает к входной двери, жмет на кнопку, дверь распахивает, даже рот открывает, чтобы начать материться, но замолкает. Зависает. Смотрит снизу вверх и сглатывает, потому что напротив стоит Чонгук. Молчит, тяжело дышит, кусает губы и хрипло спрашивает: – Впустишь? У Чимина в груди ухает, он послушно отходит, старается с Чонгуком не встречаться взглядом, слишком страшно увидеть в них презрение. Но стоит Чону войти в квартиру, закрыть за собой дверь, он хватает Чимина за затылок, притягивает к себе, целует. Резко, жадно припадает к губам, по которым так скучал. Пак в чувствах путается, но на поцелуй отвечает, прижимается всем телом к Чонгуку, обнимает за шею, дышит тяжело и, кажется, вот-вот потеряет сознание, потому что не может поверить в реальность происходящего. – Я так скучал, – бормочет Чон, когда отрывается, стаскивает с себя куртку, бросает в коридоре и толкает Чимина вглубь квартиры, который отрываться от Чонгука отказывается, буквально виснет у него на шее, дышит в скулу, за нее же кусает, дрожит всем телом, когда Чонгук пробирается ледяными ладонями под свитер. – Где ты был? – находит в себе силы спросить Чимин, чувствует, как органы полыхают огнем, прижимается губами к пульсирующей венке на шее, слышит глубокий, рваный вдох, от которого все его тело покрывается мурашками. – Я места себе не находил. Где ты был? Чон отрывается, берет лицо Пака в свои ладони, любуется его красивыми чертами, замечает синяки под глазами, впалые щеки, глаза, горящие любовью и безграничной преданностью. – Сейчас я здесь, и я больше не оставлю тебя, я все для себя решил. Ясно? – Ясно, – кивает Пак и чувствует, что Чонгук снова целует его, крепко сжимает в своих объятиях, не дает отстраниться, весь воздух из тела выбивает и своими же поцелуями обратно его посылает. Чонгук не знает, что будет с этим делать, в самом деле, не знает, но есть то, в чем он уверен. Это может быть ошибка, слабость, но без Чимина он не может, поэтому придется бороться. Никто не говорил, что будет легко. Любить всегда нелегко, поэтому от Пака он не откажется. Он целует его сладкие губы, понимает, что пропал, полностью во власти этого человека. Если раньше, возможно, была еще надежда на спасенье, то сейчас, когда маленькие пальчики обхватывают ткань его футболки, тянут ее вверх, все кончено. Чонгук больше никогда не вернется. Мысль, что Чимин не боится, что скучал настолько, что готов позволить Чонгуку все, заставляет его дрожать в нетерпении. Парни идут наверх, в комнату Чимина. Спотыкаются, потому что не могут оторваться друг от друга. Чимин мягкий, везде мягкий, сладкий, но, когда сжимает сильными руками шею Чонгука, второму кажется, что та переломится от напора. От того, насколько сильно Пак Чимин скучал. В комнате Чимина, по обыкновению, темно. Чон опрокидывает Пака на холодные простыни, сам ложится сверху, покрывает короткими поцелуями лицо, улыбается, когда Чимин забавно морщится. Все из-за запаха. У Чонгука кружится голова от чиминова запаха, давит в груди, не дает вздохнуть глубоко. Он припадает к шее, оставляет несколько мелких засосов, его трясет от переизбытка эмоций. Чимин здесь. Он принадлежит ему. Уже окончательно. Эти мысли сносят все тормоза. Чон тянет чиминов свитер, заставляет второго приподняться, помогает парню выпутаться из ненужной сейчас вещи, отбрасывает ее в сторону и замирает на мгновенье. Жадным взглядом рассматривает торс Чимина, его блестящую бронзовую кожу, подтянутые мышцы, ярко очерченные ключицы. – Совершенство, – говорит Чон и проводит ладонью от груди до кромки штанов, заставив Пака втянуть живот и задержать дыхание от прикосновения холодной руки. И, хоть руки у Чона ледяные, кажется, они оставляют ожоги на чиминовой коже. У него быстро бьется сердце, воздух в горле перекрывается, он смотрит на Чонгука затуманенным взглядом, тянет к нему руки, сам приподнимается, чтобы оказаться ближе, прижаться, почувствовать и отдать, принять и поделиться. Все на двоих. – Ты говорил «чудовище», – напоминает Чимин, когда обхватывает чужую шею руками, тянет обратно на себя, ощущает чужой вес, кожа к коже, дыханье – рот в рот. У Пака ком в горле от такой близости, он в бездну проваливается, готов рыдать и умолять, готов быть для Чонгука кем угодно, лишь бы быть. Лишь бы этот человек всегда был рядом. Он готов меняться. Готов перестать быть собой, готов отказаться от своего имени, жизни, лишь бы быть с Чонгуком. Потому Чон, несмотря ни на что, принял его. Отбросил все, забыл все, принял, сейчас рядом и любит его. Искренне. – Какая разница, и то, и другое от дьявола, – он кусает Чимина за пухлую губу, оттягивает, проводит языком по новоиспеченной ранке, спускается вниз, кусает за подбородок, срывая с губ Пака короткий стон. Для Чимина это впервые, он толком не знает, как себя вести, пытается отвечать Чонгуку, но тот быстрее, напористее. Он оставляет несколько ярких засосов на светлой шее, покрытой испариной, и замирает на мгновенье, опускает лоб на чиминов живот, тяжело дышит, холодит дыханием полыхающую кожу, раздражает нервы, подталкивает Пака к краю. А когда собирается, одним легким движением стягивает с Чимина штаны вместе с бельем. У Пака лицо в секунду краснеет, шея идет пятнами, ему неловко под пристальным взглядом Чона, который разглядывает его, который вскоре уже касается местечка под пупком и ведет руку вниз. – Чонгук, я…– начинает Чимин, но замолкает, словив тяжелый взгляд Чона, у которого зрачки радужку затапливают, выглядят абсолютно черными, заставляют мурашки гонять от затылка вниз и обратно. – Все нормально, – хрипит парень, будто прочитав мысли любимого, – отдыхай, я все сделаю сам. Он давно понял, что Чимин неопытен в такого рода отношениях, у самого же Чона был Бомин раньше. Поэтому он ведет, поэтому берет все в свои руки, всего Чимина в свои руки. – Есть крем, что-нибудь? – бормочет Чонгук, а у самого руки дрожат от желания, от Чимина, который концентрат флюидов, сносящих Чону крышу. – Там, дофига, – тяжело дыша, отвечает Пак и указывает на тумбу в другом углу комнаты. Для Чона сейчас оторваться от Чимина нереально, он какое-то время мешкает, оставляет короткие поцелуи на паковом животе, заставляя того нетерпеливо ерзать, проводит ладонью по его члену, смотрит на реакцию, улыбается, когда Пак зажмуривается, и, наконец, поднимается, торопится. Наспех хватает какое-то масло для рук, возвращается, смотрит на лицо Чимина, который слишком сосредоточенно сжимает в кулаках простыни, и оставляет короткий поцелуй на любимых губах. У Чимина органы снова вспыхивают, когда Чон дотрагивается до его входа скользкими пальцами. Черт, он точно себя переоценил, потому что это слишком. И Чонгук замечает чиминову панику, отвлекает поцелуями, ласками, водит другой рукой по члену, расслабляет, успокаивает. Пак не может быть прекраснее, чем лежащий на простынях с разметавшимися по кровати взмокшими волосами, расставленными ногами и чонгуковыми пальцами в заднице. – Ты чудовищно прекрасен, – шутит Чонгук, все еще чувствуя вину за те слова. Чимин улыбается, вскрикивает, когда Чон задевает нужную точку внутри него, пытается выровнять дыхание, но промолчать не может. – Ты не перестанешь это повторять? – Нет, – говорит Чон, оставляет трогательный поцелуй на внутренней стороне бедра и поднимается, пытается выпутаться из джинсов. Он снова ложится сверху, прижимается своими бедрами к бедрам Чимина, от чего у второго уровень адреналина в крови подскакивает. Он чувствует чонов стояк, который прижимается к его бедру, чувствует чужое желание и не может поверить, что это все из-за него, что это на самом деле. Я был очень плохим человеком все это время. И я любил Чонгука всю свою жизнь. Я правда заслужил все это? Это первый раз, когда Чимин признается, что плохо поступает. Пусть сам себе и в своих мыслях, но признается. Чон входит медленно, Пака бросает то в холод, то в жар, он прижимается к Чону, хоть и больно, хоть это и его первый раз. Плевать. Главное Чонгук, главное его удовольствие. Чонгук думает то же самое, только о Чимине. Осторожничает, следит за лицом любимого, ловит каждую эмоцию, которые сменяют одна другую. Дает привыкнуть, целует губы, сцеловывает капельки пота и начинает двигаться. Сначала медленно, но постепенно ускоряясь, понимая, что Чимина отпускает, что уже легче, не так больно. В Чимине нереально. Тесно, горячо, у Чонгука в животе бабочки расцветают и умирают, причем мучительно и ежесекундно. Он держит Чимина крепко, не дает пошевелиться, прижимается к его телу, дышит в ухо, двигается уже быстро, каждый раз попадает по простате, заставляя Чимина рвано выдыхать, пытаться поймать свои губы. Чон кончает первым, выйти не успевает, не успевает даже понять, потому что это было слишком неожиданно, когда Чимин особенно сильно сжимает его в себе. Он утыкается лбом в чиминово плечо, пытается отдышаться, кусает мягкую кожу, из Чимина не выходит, просто не может пошевелиться, лишь опускает пальцы и доводит своего парня до конца. Внимательно смотрит на лицо Чимина во время оргазма, ловит каждую эмоцию, запоминает звук его голоса в этот момент и улыбается, улыбается, как последний придурок. Минут через пятнадцать Чимин пытается выпутаться из объятий Чонгука, чтобы пойти в душ, но тот не отпускает. Обхватывает его руками за шею, прижимает к груди, заставляя чувствовать биение своего сердца, целует в макушку и признается: – Сегодня, впервые за много лет, я занимался сексом без афродизиака. Ты для меня вместо Виагры. Чимин коротко улыбается, прижимается плотнее, но ничего не отвечает. У всех свои раны и свои странности, но в глубине души ему приятно, что Чонгук свободно может сказать ему что-то подобное. – Я люблю тебя, – бормочет Чимин, целует Чонгука в щеку, смотрит в глаза, гладит пальчиками по щеке. – Я исправлюсь и стану лучше для тебя. Только для тебя. У Чонгука камень с души падает, он благодарно целует Чимина в лоб, спокойно выдыхает, надеясь и веря, что с этого момента все будет хорошо.