***
Чимин подает признаки жизни ближе к восьми утра. Пытается подняться, но выходит с трудом, поэтому он просто подползает к мобильнику, чтобы время узнать. 8:15. Пак собирается с силами, сует телефон в карман спортивных штанов, тащится в ванную, придерживаясь за стены, потому что шатает из стороны в сторону нереально. Всего трясет, все болит, тошнит, перед глазами странные блики, будто его накачали чем-то. Жуткое состояние. Он старается совершенно не думать о том, что узнал, закрывается, пытается выбросить эту муть из головы. Невыносимо. Хочется просто упасть вниз лицом, задохнуться, потому что от каждого вздоха болит в груди, там же все полыхает, ни на грамм легче не стало, просто тело Чимина привыкло к этой невыносимой температуре. Он проходит в ванну, включает ледяную воду, ставит под нее руки, чувствует, как те замерзают, как кожу покалывать начинает, она уже побаливает, краснеет. Чимин продолжает держать в надежде, что пожар успокоится. Потом этой же водой лицо умывает, оно горит сильнее всего, щеки полыхают, глаза красные. У него вдохи уже с непрерывной болью ассоциируются. И как только его угораздило в такое говно вляпаться. Опирается ладонями о раковину, смотрит куда-то вниз, молчит. Он отказывается обдумывать то, что произошло, абсолютно против. Но мысли сами упорно лезут в голову, хоть Чимин и пытается прогнать их. У него сильно кружится голова, все никак в себя прийти не может. Когда стоять становится совсем тяжело, он облокачивается на стену, спускается по ней, усаживается на пол. Пытается тереть лоб, чтобы немного боль унять, но та не собирается проходить, нарастает. «Сейчас пройдет», - убеждает себя парень и ждет. А потом слышит звонок в дверь. Он приподнимает голову, точно зная, кто пришел. Усмехнулся бы пунктуальности, да сил нет. Вообще ни на что нет. Чимин и не думает открывать. Сидит в ванной, едва глаза открытыми держит, смотрит в одну точку и думает, что жизнь, все-таки, дрянная баба. Что ничего не меняется, даже если отчаянно пытаться. А люди думают только о себе и о том, как заработать баллы у тех, у кого выгодно. Чонгуку – у Чон Чонсока. Через пару минут мобильник в кармане начинает вибрировать. Пак игнорирует. Со второго захода достает трубку и долго пялится на имя на экране. Он не понимает, какой в этом во всем чертов смысл, и почему ему так больно. В мире каждую секунду кто-то кого-то обманывает, предает, подставляет, он ведь не один такой. Но Чимину, в самом деле, плевать на это. Его волнуют только собственные чувства, от которых физически плохо, и это не шутка. У него болят все мышцы, крутит кости, тошнит. Но, несмотря на это, трубку он поднимает. Хочет услышать, понять для себя, какого это – так мастерски притворяться. Чон Чонгук актерскую академию окончил, не иначе. – Ты спишь? – у Чона голос звучит странно, слишком уставший, сиплый, осевший. – Я приехал, ты дома? Чимин молчит. Слушает его голос, чувствует, как у него кости крошатся, сжимает свободную руку в кулак до боли сильно, оставляя красные полумесяцы. У него снова дыхание перекрывает, хотя, казалось бы, отпустило. Теперь так будет всегда? Эта боль никогда не закончится? Она будет постоянно о себе напоминать? Такие раны вообще заживают? – Чимин? – настороженно переспрашивает Чонгук, потому что слышит порывистое дыхание на том конце провода, и это точно не помехи. – Чимин, ты в порядке? Что-то болит? Ответь мне. – Я не дома, – Пак сам не знает, откуда силы на это берет, просто выдыхает. Снова это противное чувство, будто вот-вот его прорвет на слезы. Он же взрослый мальчик. Он не должен так реагировать. Но как пережить эту боль по-другому, тоже не знает. – А где? – голос Чона немного меняется, будто он начинает нервничать. – У тебя там все нормально? Что-то случилось? – Ничего не случилось. – Ты странный, я подъеду, скажи мне, где ты? – Исчезни, – выдыхает Чимин, но слишком тихо, вероятность, что Чон услышал – минимальна. Пак нажимает на отбой, роняет телефон за кафель и утыкается лицом в колени. Он пока не готов иметь дел с Чоном, не готов слышать его голос, разговаривать с ним так, будто все нормально, потому что ненормально, потому что так больно не бывает в этом мире. Он еще никогда такого не испытывал. Всегда любил одного Чонгука и, лучше бы, продолжал любить на расстоянии. Близость все разрушила. Чимина полностью разрушила. Мобильник продолжает вибрировать на полу, но Чимин старается внимания не обращать. Он снова подползает к раковине, кран открывает и голову холодной водой окатывает. Рукой помогает, чтобы все волосы намокли, продолжает надеяться на облегчение. Уверяет, что надо взять себя в руки. Надо подняться на ноги и идти. Только вперед, как раньше. Ведь раньше он справлялся без Чонгука, что же сейчас мешает? Сделать вид, что все по-прежнему. Но сейчас для Чимина это кажется невозможным. У него привкус горечи во рту, он даже сплевывает, а потом с силой чистит зубы, слишком много пасты используя, чтобы перестать ощущать это. Так больно не было еще никогда. Никогда эта чертова жизнь не била его так сильно. На некоторое время звонки прекращаются. Чимин в это время принимает прошлое положение и просто сидит, уткнув лицо в руки. Когда больше чем через час звонки возобновляются, Пак приподнимается и тянется за телефоном. На экране высвечивается незнакомый номер, и он решает поднять, учитывая последние события с Юнги. Звонят, в самом деле, из больницы. Он пытается уловить, но не понимает, когда голос молодой девушки неоднократно упоминает имя Намджуна. – Подождите, – перебивает Чимин, хватается за голову и сосредотачивается. – Причем тут Ким Намджун? – Я спрашиваю, Вы его опекун? Вы должны подъехать в сеульскую больницу, он сейчас в операционной после аварии. – Что? – переспрашивает Чимин, хотя прекрасно все слышал. Он все слышал, но в эту же минуту пожалел, что не оглох еще ночью от собственных воплей. Чимин отключается. Пытается собрать себя, потому что еще немного и он не сможет. Он просто не может этого выносить. Это уже чересчур. Он опирается на стенку, поднимается и тащится в коридор, где хватает пальто, влезает в олстары, забирает ключи от машины. Он за рулем, но мысли совсем не о дороге. Он просто даже не пытается вдуматься, понимает, что не сможет собрать мысли, как бы не хотел. Просто принимает информацию как данность – Намджун попал в аварию. Как? Когда? Что произошло? Он на эти вопросы откровенных ответов не ищет, да они и не нужны, все слишком очевидно. Чимин не дурак. А Юнги? Что там с Юнги? Пак одной рукой рулит, другой наушник в ухо засовывает и Тэхена набирает. Тот поднимает с третьего гудка, говорит, что только в больницу приехал, с доктором еще не говорил, Юнги не видел. Даже Тэхен слышит, как безжизненно звучит голос Чимина, поэтому на случай спрашивает, все ли в порядке. – Намджун попал в аварию. Его доставили в ту же больницу, где Юнги лежит. Я сейчас еду туда, - и отключается. У Чимина откровенно нет сил. Он не знает, сможет вообще добраться до больницы или свернет где-то на середине пути, встанет, будет кричать или просто задушит кого-то, чтобы легче стало. Чтобы выплеснуть всю эту энергию, что запертая в нем, разрывает на куски. Он до больницы, все-таки, доезжает. Машину даже не думает парковать, бросает посередине, выходит, громко дверцей хлопнув и спешит внутрь. Уже там он у стойки регистрации проясняет все вопросы, подписывает какие-то бумаги, касающиеся оплаты операции и последующего лечения, все на автомате, потому что голова не работает совсем. И как итог – встречается с доктором. Тот ничего конкретного не говорит. Рассказывает про сломанные ребра, множественные ушибы, сотрясение мозга. Говорит, что состояние тяжелое, но стабильное. Чимин даже усмехается, заставив мужчину странно посмотреть на себя, потому что уже где-то это слышал. Точнее, здесь же. Прямо вчера. Навестить Намджуна нельзя. Доктор просит прийти позже или подождать внизу. Берет чиминов номер, скольким врачам он его уже раздал, сказал, что будет на связи, если что-то пойдет не так. И Чимин кивает. Просто кивает, потому что даже сказать ничего не может. Все будет хорошо? С кем именно? С Юнги? С Намджуном? С обоими? Пак спускается на первый этаж, останавливается, пытаясь понять, что происходит. Что в его жизни, черт возьми, происходит? Когда он успел так контроль потерять? Как так вышло, что всех его людей вывели из игры? Ему внутри уже не страшно, боли тоже нет. Он вообще не знает, что там такое – внутри у него, потому что просто ужас какой-то, хаос, будто буря город затопила, не оставила никого в живых. Будто затопленная цунами Атлантида со всеми жителями. Почему это продолжается? Почему это нельзя остановить? У Чимина сердце начинает колотиться в разы быстрее, когда он думает, что Намджун может умереть. Что он там говорил? Столько хрени постоянно нес, в итоге сам от рук тех, кого жалел, пострадал. Всегда говорил Чимину, что есть другие пути, а оказывается – нет! Он давно понял, что с этими волками иначе не выйдет, вот только Намджун этого не принимал никогда. Для него он, Чимин, был исчадьем ада, которое непременно нужно остановить. В мире так много плохих людей, почему именно его все хотят остановить? У Чимина ком в горле становится, он пытается откашляться, краснеет, даже на стенку опирается, потому что подташнивать начинает. И думает-думает. Тысяча мыслей пролетает в голове за секунду. Он думал, что будет стараться. Ради тех, кого любит, ради того, кто принес в его жизнь свет, показал, что настоящая любовь существует в этом мире, что он не полностью прогнил, и есть еще надежда. Но нет, надежды нет, все опустело и исчезло, растворилось так же неожиданно, как появилось. У Чимина странное чувство. Ему кажется, что весь мир – это карточный домик, а он стоит в самой его середине. Домик рушится, карты валятся, пролетают в нескольких сантиметрах, разлетаются на блоки, вот-вот придавят его. В доме пыль, туман, разруха. И Чимин - в один миг постаревший на сотни лет. Пак вздыхает, поворачивается, чтобы пойти к выходу, на воздух и замечает Чонгука, который заехал к Тэхену. Чон тоже парня замечает, коротко улыбается ему и облегченно выдыхает, потому что Чимин трубку все это время не брал. Он переживал, места себе не находил. Ким рассказал ему о Намджуне, и Чон немного успокоился. Но в душе до сих пор остается странное ощущение, он не понимает, почему Чимин связался с Тэхеном, а его звонки упорно игнорировал. Чимин же в ответ не улыбается. Смотрит на Чонгука, чувствует, как внутри все сдавливает. Смотрит и понять не может, как он мог быть таким жестоким. И думает, что, если бы не Чонгук, всего этого бы не произошло. Мой друг. Мой брат. У Чимина едва в глазах не темнеет, он сжимает кулаки, прожигает Чона взглядом и быстрыми шагами идет к нему. У него в голове лентой слишком болезненные воспоминания, которые отравляют его изнутри: «Хочешь, можешь убить меня потом». «Я схожу с ума по тебе». «Просто влюбился в тебя. С первого взгляда». «Ты такой прекрасный». «Ты выглядишь таким нежным и невинным, ты правда мой парень или мне это снится?» «Мое совершенство». «Ты чудовищно прекрасен». Чимин бьет сильно, с размаху, попадает по скуле, от чего Чон, не готовый к подобному, ничего не подозревающий, валится на пол. Он больно ударяется плечом, инстинктивно хватается за него, ничего не понимает, переводит взгляд на Пака, который в секунду опускается к нему, блокирует бедра коленями и снова замахивается. Бьет в то же место, сильно, больно, Чонгук буквально физически чувствует, как огромный синяк расплывается у него по скуле. Он захлебывается собственным вопросом, стоит Чимину снова поднять кулак, который в этот момент прилетает ему в нос. Чону кажется, он слышит хруст, потом чувствует, как по губе течет что-то теплое. Кровь. Он пытается приподняться, делает попытку, но тут же жалеет об этом, потому что кулак Чимина снова бьет в ту же цель, и Чон слишком больно ударяется затылком об пол. У него искры с глаз летят, адская боль на мгновенье парализует все его тело, он не может пошевелиться. Становится еще хуже, когда он немного приходит в себя, пытается перехватить руки Чимина, остановить его, на что тот вцепляется в его рубашку и давит на грудь. Сильно. Нереально сильно. У Пака руки будто тонну весят, Чонгук уверен, что они свинцовые. Он пытается рот открыть, чтобы что-то сказать, но, когда встречается с глазами Чимина, страшными и абсолютно безумными, губами пошевелить не может. Он Пака с себя скинуть не может, брыкается под ним, пытается запястья фиксировать, но Чимин продолжает давить, Чон аж закашливается. Вовремя подоспевший Тэхен подскакивает в несколько шагов, бросив на пол пакеты с печеньем. Он хватает Пака подмышками, пытается оттянуть Чимина, но тот будто намертво приклеился, слишком сильно. Он рубашку Чонгука разрывает в нескольких местах, Тэхен действует резче, больно сдавливает чужие бока и тянет парня на себя, ослабляя этим его хватку. – Да отцепись ты от него! – не выдерживает Тэхен и делает последний, особенно сильный рывок, от чего вместе с Чимином едва на пол не заваливается, продолжает второго за подмышки держать и тяжело дышит. Пак молчит, лишь гулко воздух из легких выпускает, пытается вырваться из сильных рук, крепко сжимающих его тело, заезжает Тэхену локтем по подбородку, от чего тот случайно прикусывает язык и чувствует, как кровь заполняет рот. Он отпускает Чимина с однозначным: «блядь» и пытается запрокинуть голову, чтобы кровь не попала на свитер и пол. Пак выпрямляется, будто ничего не было, смотрит на Чонгука, лежащего на полу, смотрящего на него глазами полными ужаса и непонимания. И усмехается. Усмехается так, как не усмехается ни один самый страшный маньяк, живущий когда-либо в мире. – Если твой отец хочет войны, – говорит он и переводит взгляд на кулак, рассматривает ободранные костяшки. – Он ее получит. Я уже церемониться не буду. Это мое ему предупреждение. В следующий раз я буду бить ножом, а не кулаком. И уходит. Даже не посмотрев на Чонгука напоследок, будто это нормально, будто так и должно быть. Чон предпринимает попытку подняться. У него все внутри болит, легкие до сих пор горят, будто их на сковородке поджарили. Из попытки не выходит ровным счетом ничего, он даже рот открыть не может, чтобы Чимина окликнуть. Тэхен, достает влажные салфетки, что нес в пакете, вытирается, подходит к Чону, протягивает ему несколько, смотрит вслед Паку и переводит непонимающий взгляд на друга. – Вы поругались, что ли? Что за сцена? Я думал, он убьет тебя, – он держит Чона за руку и тянет на себя, помогая подняться. – О боже, у него рука – тонну весит, – озвучивает чужую мысль Ким и хватается за пострадавшую губу. – Ты как? – переводит взгляд на друга, который выглядит потрепанным, с носа продолжает капать кровь, огромный синяк на скуле и царапина под глазом. – На этаже приемный покой, пошли, тебя осмотрят. Он, наверное, из-за Намджуна так озверел. С ним все нормально? Чон жмет плечами, хватает у Тэхена салфетки, прижимает сразу несколько к носу и направляется в сторону выхода. Он должен срочно поговорить с Чимином, что-то, определенно, случилось, не мог он просто так напасть на него, без причины. Это ведь Чимин, его Чимин. Все не должно быть таким, они не должны делать чего-то подобного друг с другом.***
Тэхен Чонгуку за руль садится не дает, тот едва на ногах стоит. Требует вернуться в больницу или, хотя бы, домой поехать, но Чон отказывается. Ему нужно к Чимину. Прямо сейчас. Это не может ждать. Ему нужно все выяснить, понять, что случилось. Так не бывает. Чимин не может поступать так с ним. Ким сдается первым и отвозит Чонгука к Паку, всячески сокращая пути. – Ты уверен, что он сейчас домой поехал? Чонгук отрицательно качает головой. – Не знаю, – хрипит он, Тэхен бросает взгляд на друга и замечает, что Чон здорово подавлен. Чимин его точно заколдовал. Заколдовал и не отпускает, держит в своих сетях, не дает выбраться, а потом еще и набрасывается с кулаками, ничего не объяснив. Ким сильнее давит на газ, видя чонгукову нервозность, как он мнет в руке салфетки, поглядывает в окно, закусывает губу. В последнее время на Чимина столько всего навалилось, неудивительно, что он сорвался. Но это было страшное зрелище. Тэхен готов отдать все, чтобы больше никогда не видеть ничего подобного. У Чимина зрачки бегали, как у сумасшедшего, и этот маниакальный оскал… Ким паркует машину у чиминова дома, и сразу замечает второго, направляющегося к подъезду с парковки. У него шаг странный, шаткий, будто его сейчас заштормит в сторону, и он свалится. Чон, несмотря ни на что, тоже это замечает. Он отстегивает ремень, вылезает из машины и направляется прямо к Чимину, резко хватает его за локоть, разворачивает к себе, и некоторое время молча смотрит на удивленные и уставшие глаза Пака. До тех пор, пока Чимин не вырывает руку. – Ты еще что-то хочешь услышать? – говорит он и язвительно бровь приподнимает. – Хочу, – голос у Чонгука сел окончательно, он почти шепчет, смотрит на Чимина, видит, вроде, знакомое лицо, но глаза чужие. Он этого Чимина ненавидит, этот Чимин портит Чимина настоящего, отнимает у него время, жизнь. – Хочу спросить, какого черта ты устроил? – А ты не знаешь? – Нет. Чимин замолкает и уводит взгляд. Замечает машину, в которой сидит Тэхен и пристально наблюдает за этими двоими, готовый в любой момент выскочить Чонгуку на помощь. Это Чимину кажется забавным, он пытается улыбнуться, но не выходит. Присутствие Чонгука многого не позволяет, и, хоть Чимин пытается казаться сильным, он готов прямо сейчас рассыпаться песком под чонгуковыми ногами. – Твой отец выводит моих людей из игры. Думаешь, я так просто это оставлю? – Это причина? – спрашивает он и указывает на свой синеющий нос. – Правда, причина, после всего, что между нами было? Чимин, что ты делаешь опять? – он пытается схватить Пака за плечи, но тот отходит, смотрит ему в глаза, как чужому. Серьезно и…обиженно? – А что я делаю? По-твоему, я один такой? Думаешь, только я совершаю плохие вещи? Посмотри вокруг и сними свои розовые очки. Твой папаша еще хуже меня. А знаешь, чем? Не знаешь? – Чонгук смотрит на Чимина молча, того, явно, ведет, и это правда. У Чимина все предохранители летят к чертям, а самый главный из них – «не причинять Чонгуку боль», идет трещинами, отбрасывая частицу «не». – Я даю шанс, я даю возможность этим ублюдкам узнать, почему я это делаю. Я не бью в спину, никогда. Я смотрю прямо в глаза, я не боюсь сказать: «Я – Пак Чимин, я пришел за твоей жизнью». А твой папаша бьет исподтишка, находит каких-то левых людей, которые делают за него грязную работу! Только не делай вид, что не знал, это выглядит жалко. А мне не нужны посредники между моим желанием убить и моей жертвой. У Чона кровь стынет в жилах. Он сглатывает, задерживает на несколько секунд дыханье, и едва сдерживается, чтобы не врезать Чимину. – И ты этим гордишься? Ты, правда, этим гордишься? – Горжусь. Я не трус, и никогда им не буду. Я собирался жить без сожалений, так и хочу поступить. А твой отец так навсегда и останется жалкой дворнягой, которая будет бить слабых. Вспомнить хотя бы На Бомина, - у Чона сердце замирает на мгновенье, пропускает удар и начинает биться с новой силой. Он поднимает на Чимина внимательный взгляд, чувствует, как капля пота стекает по виску. – Что ты сказал? – А ты не знал? Твой папаша убил беззащитного школьника. Причем, снова сделал это с помощью третьих лиц. Я бы за своего сына пришел мстить самолично. Чонгук замирает. Смотрит на Чимина не веряще, дергает головой, пытаясь переварить информацию. Пак же смотрит в ответ, пытается казаться сильным, но поджимающиеся губы и глаза, в которых так быстро сменяются эмоции, выдают его с потрохами. Какой бы Чонгук не был сволочью, Чимин прямо сейчас хочет признаться ему в любви. Чон громко сглатывает и серьезно говорит: – Мой отец никогда бы не сделал такого, - Чонгук говорит именно эту фразу. Чимин слышит ее по-другому: «Мой отец – не такой, как ты». Он ничего не отвечает, чувствует, как ненавидит это все, как ненавидит Чонгука, стоящего рядом, как любит его же, как ненавидит это чертово чувство, как ненавидит себя за то, что не может вырвать его из груди. – Правда? Твой отец такой прекрасный и понимающий? Должно быть, ты уже рассказал ему, как славно трахался со мной, прикрываясь его поручением? – если уж говорить правду, то всю. До конца, до талого, не утаивать ничего, добивать до последнего. Чон сглатывает, он не знает, что сказать, хочет возразить, но слова застревают в горле. Откуда Чимин мог узнать? У него нет и мысли на этот счет, но все вдруг складывается в единую картинку. Все становится ясно. Его поведение, его жуткие удары и эту обиду на дне черных глаз. – Чимин, - выдыхает Чонгук, чувствует, как страх затапливает его, как к щекам приливает кровь, как в ушах бьется сердце. Эти чувства сейчас разорвут его. Хочется закричать, хочется умолять, говорить, что все не так, это все неправда. Он пытается взять Чимина за руку, но тот выдергивает ладонь. Смотрит на Чонгука тяжело, своей энергетикой придавливает к земле, и едва сдерживая слезы в голосе, говорит: – Ты назвал меня чудовищем. Но настоящее чудовище стоит прямо передо мной. Ты еще худшее чудовище, чем я, Чон Чонгук, - эти слова ударяют по Чону хуже любого удара. Он даже пошевелиться не может, поэтому, пока Чимин скрывается за дверьми подъезда, молча смотрит на его спину, и думает, что он пропал. Это конец его жизни.***
– Намджун готов. Он в тяжелом состоянии в сеульской больнице. Мой человек представился близким другом семьи и позвонил в больницу. Врач говорит, что ситуация непростая, о восстановлении говорить пока рано. Я не уверен, что этот вопрос, вообще, когда-либо станет актуальным, – говорит Джин и делает глоток чая. – С бергамотом? Чон Чонсок благодарно кивает. – А что с его братом? – Парковка их дома закрытая, туда непросто пробраться. На работу Пак приезжает в последнее время редко. Мои люди все сделают, как только он оставит машину на парковке PD. – Подождем, – улыбается мужчина и чокается фарфоровой чашкой с Сокджином.