***
Каждое воскресенье мы с Лизандром посещаем его отца. С каждым днём больной становится всё более меланхоличным. Это не ускользало от взгляда его сына. Он улыбался и шутил, пока был в палате, но как только мы выходили, Лизандр бросил печальный взгляд на дверь. Было до боли обидно, что я не могла ему помочь. Но он всегда твердил, что ему хватает просто моего присутствия. Поэтому сейчас я в замешательстве. Пару часов назад отец ошеломил меня новостью о том, что из-за смены работы, нам необходимо переехать. Во время папиного восхищённого монолога о новом месте нашего жительства, мама молчала и грустно смотрела на меня. Она всё знала. Потому что каждый вечер понедельника она приходила ко мне с двумя чашками белого чая. Я жадно пила горячий напиток и рассказывала всё: о чём думала я, как вёл себя Лизандр, как чувствует себя его отец, что и как говорит каждый из них. Не знаю, что думала моя мама по этому поводу, но предполагаю, раз она не переставала ходить ко мне, то для неё эта тема стала такой же важной. В её взгляде читалось: «Я ничего не смогла сделать, извини». В этот тяжёлый как никогда вечер ей было невдомёк, что мне не были важны причины. Я была озабочена последствиями переезда. Настал следующий день, я договорилась встретиться с Лизандром в парке, возле излюбленной нами лавки. Он принял новость спокойно, невероятно спокойно. Впрочем, в его стиле. Он сказал мне множество нежных слов, тем самым успокоив. Нам удалось прогуляться совершенно наедине — в парке не было ни одного человека. Мы потеряли счёт времени. Много чего вспомнили — школьные времена казались совсем далёкими, хотя прошло всего лишь два месяца. После мы остановились на мостике у небольшой реки посреди парка. Лизандр аккуратно достал свой чудесный блокнот, приобнял меня за талию. Его рука, как всегда была такой тёплой, прикосновение будоражило меня, в животе всё больше бушевали бабочки. Он читал с выражением, но настолько тихо, что его бархатный голос слышали только я и мост, на котором мы стояли. Он закончил также плавно, как и начал. Его голос после чтения немного осел, так что я настояла на том, чтобы зайти ко мне домой. На удивление, в квартире никого не оказалось. Я отвела своего возлюбленного за стол, а сама пошла на кухню, достала с верхней полки свой любимый чай и заварила его, пытаясь следовать всем известным мне правилам. Когда я вернулась, Лизандр рассматривал причудливую картину, которую нам торжественно вручил друг моего отца, который с головой был погружён в изобразительное искусство — он был художником, рисовал в течении двадцати лет. Но, к сожалению, это была его последняя картина. Этот прекрасный человек не числится в списке живых уже около двух лет. У меня появились неприятные ассоциации, которые я решила оставить при себе. Я аккуратно поставила кружку на стол и решила его развеселить, поэтому рассказала одну презабавную ситуацию, которая произошла со мной пару недель назад. Ему она тоже показалась очень смешной, но он не смеялся — просто улыбался своей мягкой улыбкой и смотрел на меня так, будто бы видел меня в последний раз. Это вызвало у меня недоумение, ведь я переезжаю только через три недели, у нас ещё будет достаточно времени для встреч. Он будто бы этого не осознавал. Когда я закончила свою историю, Лизандр пододвинулся ближе и вновь заключил в свои объятия. Его голос снова стал тихим и окутывающим: — - Что бы не произошло, я буду любить тебя. Всегда. — Ты говоришь так, будто это наша последняя встреча. — Может быть и последняя. После этой фразы я взглянула ему в глаза. Она были словно затуманены. Я взяла инициативу на себя и поцеловала его. Этот поцелуй был не таким, как обычно. Он был очень долгим, неоправданно долгим. Но, видимо, мой принц этого не замечал и действительно наслаждался моментом.***
Каждое воскресенье я не тревожила Лизандра. Я знала, что он всё также ходит к своему отцу, поэтому звонила ему лишь в понедельник утром. Прошло полгода со дня переезда. Мой принц перестал рассказывать о своём отце так много как раньше. Напротив, с каждой неделей я получала всё меньше информации. В итоге мне пришлось допытывать Розалию. Мы никогда не были близки с этой девушкой. Как-то не получилось построить хорошие отношения. Мне всегда больше нравились Ким и Виолетт. Она же предпочитала компанию близнецов. Уже не вспомню их имена. Но если дело касалось семейства Эйнсвортов, наши связи становились крепкими, как никогда. Я специально для этого завела отдельную сим-карту. Она писала много. Много и скучно, отчасти приторно, но я читала каждое слово, боясь упустить важные моменты. В конце каждого сообщения она просила меня приехать к ним хотя-бы на выходные. Но я игнорировала этот пункт, понимая, что не могу такого обещать. Но однажды, пятнадцатого сентября, после очередного разговора со своей мамой я заварила себе ещё кружку этого прекрасного белого чая. Я не знаю, чем мне нравился этот вкус — он был почти неощутим, но в тоже время настолько ярким, что с каждым глотком становился всё вкуснее. Глотка я сделать не успела, так как послышался звук сообщения. Это была Розалия. Обычно она пишет в вечер субботы, это было не похоже на неё. Я открыла переписку: " Приветик, Гринфилд. Я знаю, что не вовремя, но не могу не оповестить тебя об этом ужасном происшествии. Если честно, я нахожусь в настоящем шоке и до сих пор не могу отойти. Около шести часов назад случилась ужасная вещь — отец Лея и Лизандра скончался. Я не могла поверить, что это действительно произошло, но это действительно так!Пожалуйста, постарайся приехать как можно скорее! Очень жду тебя!
" Мне стало страшно, потому что чувства были какими-то странными. Раньше такого никогда не было. Прочитав это, я даже не вздрогнула. Я сделала глоток. Неужели я не вскипятила чайник? Холодный. Чай совсем остыл. Я совсем остыла. Я действительно совершенно ничего не испытываю, никакой боли. Только страх. Прошло слишком много времени, уже невозможно что-то исправить или вернуть. Я хочу закончить это прямо сейчас, я больше не могу ему ничем помочь. Мне не хочется бросать его после утраты отца, но не прекратить это прямо сейчас тоже будет неправильным. Я глотаю холодный чай. Больше для смелости. Никогда не чувствовала себя такой жестокой, наверное, Виолетт была неправа насчёт меня. Я ужасный человек. И я это признаю. Остывший или изначально холодный? Я не помню. Написать сообщение или позвонить? Я не знаю. Честнее будет ему позвонить, но я не представляю, как смогу сказать ему такое. Сказать такое вслух. Ведь мне не по себе уже только от одной мысли того, что я собираюсь расстаться. Но я уже чувствую в этом некую потребность. Он должен понять. Я набрала его номер с сим-карты для Розалии. Пока идут гудки, невольно вспоминаю все счастливые моменты с ним, но мурашек уже нет. Я испытываю только жалость и страх от своих же мыслей. — Алло? — его голос был очень тихий и перекрывался каким-то странным звуком. — Привет. Я сделала три глотка чая. — Привет. Гринфилд, это ты? — звук был такой, будто бы он находился на улице. Это Лизандр. — Да, я. Как твои дела? — я начинала потихоньку успокаиваться, чай действовал не хуже валерьянки. — Я думаю, что Розалия уже всё тебе рассказала. — голос стал тише, а в странном звуке я различила ветер. — Да, и мне правда очень жаль, что так вышло. — Ничего, никто не вечен, к сожалению. Я очень рад, что у меня остаёшься ты. Я остолбенела. Ничего, кроме жалости и страха. Совершенное отсутствие позитивных эмоций. — Всё хорошо? — Лизандр немного приблизился к трубке, — Ты делаешь большие паузы перед ответами. — Да, всё хорошо. Нет, всё очень плохо. Мне не хватает жесткости, чтобы закончить этот этап моей жизни. Он что-то говорит, я отвечаю ему на автомате, а он будто бы и не замечает. — Лизандр. — я вдохнула полную грудь воздуха. — Да? — его реплика прозвучала, как вырванная из какой-то книги, из случайного слова. Пора. — Нам надо расстаться. Извини. Я положила трубку. Сердце бешено заколотилось. В голове не осталось даже жалости. Только сковывающий страх. Остался последний глоток чая. Прикончив напиток, я поняла, что боюсь того, что он мне перезвонит. Но он не перезвонил.