Один день из жизни Распутина

В доме Романовых всегда царила какая-то особая приветливая и дружественная атмосфера. Их посещало множество гостей - непосредственно члены их большой семьи, дальние родственники. Отовсюду доносились смех, весёлые голоса, шорох девичьих платьев. Отрадно было видеть прекрасных дочерей императора, таких совсем юных, чьи улыбки не были обременены горем, а лица - усталостью ежедневного быта взрослой жизни. Николай II статно восседал во главе стола, но по улыбке, которая ежеминутно проглядывала через его усы, было видно, что в данный момент он - обычный отец горячо им любимого семейства, а не император огромной страны. За столом обсуждали насущные проблемы. И всё же, говорили не о политике и далеко не о ситуации в стране или в экономике. В общем, Николай был самим собой в таком кругу. Но всё это было летом. Как пролетела сама зелёная пора, так и её весёлье растворилось под лютыми российскими морозами и хлопьями непрекращающегося снега. У Распутина защемило сердце. Семья была не полностью в сборе. За столом сидели дочери императора, порой переглядываясь и даже что-то прося передать друг другу. Напротив Александры Фёдоровны расположилась племянница Николая, Ирина Александровна. "Так вот, - решил Распутин, - зачем Юсупов здесь". Сам Феликс Феликсович, изящный, с тщательно приглаженными волосами, сидел подле жены и рассказывал девочкам какие-то истории из жизни. Пока он улыбался, юные княжны смущённо краснели и опускали глаза. Разговор явно шёл не в том темпе, в каком Юсупову хотелось его вести. - Перестань, Феликс, - легонько положив свою руку на его, одёрнула мужа Ирина Александровна. - Это совсем здесь неуместный разговор. Юсупов замолчал, и тогда взгляд его остановился на только что вошедшем в залу. Распутин присел к ним за стол, но за всё время к еде так и не притронулся. Все молчали, слышно было лишь изредка негромкое постукивание столовых приборов. Среди всего этого Распутин ещё больше ощущал некоторую свою мешковатость и отстранённость от подобного. Они с женой хоть и считались довольно зажиточными крестьянами, но жили просто, переняв все приемлемые в их семье нравы из деревни. Иногда, выходя в свет, Прасковья Фёдоровна могла позволить себе красивые, при нынешней моде, вещи, но никогда не хвалилась ими. Даже несмотря на своё длительное знакомство с Николаем, Распутин так и не привык полностью к нравам высшего света, оттого, хоть и не подавал виду, чувствовал себя неловко в подобных обществах. Обед заканчивался. Юсупов о чём-то тихо переговаривался с женой, когда принесли чай, и Александра Фёдоровна с Ириной Александровной удались под предлогом проведать Алексея. Девочки тоже разошлись, и Юсупов тихим, почти неслышным бормотанием продолжил разговор о влиянии снов на день человека. Распутин незамедлительно вспомнил о том, что поведал ему нынче Алексей. - А ты как считаешь, Григорий? - внезапно выдернул его из мыслей Юсупов. Распутин молча перевёл взгляд на приятеля. В это самое время он был как никогда весел, что совсем не вязалось к тому разговору, который он начинал. - Подчас снится такое, от чего и жить иному расхочется, - он мотнул головой. - Что снится? - с любопытством спросил Феликс. Распутин осмотрелся по сторонам, дабы избежать ненужных слушателей их разговора. - Глупости. Бог милует, и перестанет. - И всё же? - Феликс насторожился. Он склонился уже так низко над столом, что, казалось, вот-вот подвинет подбородком кружку. Распутин понизил голос, тоже склонясь над столом. Он смотрел в лицо Юсупова, прямо ему в глаза, и в тот момент ощущал для себя что-то, но что - сам не мог понять. Казалось, это провидение вырывается, хочет что-то донести до него, но всё не прорвётся сквозь грани разума. - А снится всякое. И иногда очень страшное. Пока не проснёшься, всё кажется настоящим и неотвратимым. Смерть моя снится мне, Феликс. Что меня убивают, как дикого зверя, а потом я вдруг оказываюсь в ледяной воде. В мороз, зимой. А она ледяная, и оттого ещё сильнее сковывает меня по рукам и ногам. Распутин остановился. Юсупов был бледен и даже совсем не шевелился. - А ты видишь страшные сны, Феликс? Распутин видел, с каким трудом ему удалось кивнуть головой. - Жену свою вижу. Будто... - он выждал минуту, запнувшись. Дыхание его участилось, - будто гонится она за мной. Убить, значит, хочет. Распутин слабо улыбнулся, вновь прислоняясь к спинке стула. - Плохо всё значит, да? С этим делом? - усмехнулся он, переходя на шёпот, и по выражению лица Юсупова всё понял и без слов. Мужчина поднялся, Феликс встал из-за стола за ним, точно ожидая дальнейших его слов. - Уладить это нужно, - кивнул мужчина ему. - И с этим лучше не медлить. - Как, Григорий Ефимович, - произнесла появившаяся в дверях Александра Фёдоровна. - Вы уже уходите? - Извольте откланяться, - кивнул головой Распутин и, наскоро распрощавшись с Юсуповым и его женой, вышел. Григорий в тот день не видел беспокойства, которое омрачило в обед лицо царицы; не замечал, как неистово похолодало в тот день - снег валил не переставая, и по дороге домой он весь замёрз; и, главное, Распутин не слышал, как Юсупов, отодвигая вернувшейся к столу жене стул, тихо шепнул ей: "К твоему приезду всё будет улажено". Ближе к вечеру Распутин получил краткое письмо, в котором значилось: "Без четверти полночь буду у тебя. Юсупов".