Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Сергей Есенин – «Чёрный человек»
Он снимает очки и трёт глаза, беззвучно зевая. Половина девятого. Последнюю задачу они решали не меньше сорока минут. Анечка определённо делала успехи. Сейчас они готовились к городской олимпиаде. А Отто никак не мог найти себе новую работу. Ох, чёрт. Родион совсем о нём забыл. Затрещал телефон. — Да. Я тебе не братан. Ага. А от меня тебе что нужно? Ах, пожить? Нет. С чего это вдруг? В гостинице не пожить? Да, еврей. Как и ты. Кому ты угрожаешь? Знаешь ли, я постарел настолько, что меня уже не запугать. Ах, ма-ама? Ну, ладно. — Он заметно помрачнел. — Только чтоб тише воды, ниже травы. Родион положил голову на письменный стол. Вот тебе и раз. Спасибо, мама, вы подложили мне свинью (то бишь – брата близнеца). Понимаете ли, братья, хоть раз в декаду, но должны видеться. Положим, если они оба нормальные люди – это приемлемо. Но когда один из них – тупая скотина, – это проблемоносно! Он плетётся на кухню, шаркая тяжёлыми тапками. Отто спит щекой на столе. Хмурится. Родион садится рядом. Недопитый чай в обеих кружках давно остыл. Он принимается греть новый. Жужжит микроволновка. Он стоит за его сгорбленной спиной, разглядывает выбритый затылок. Его позвоночник остро выделяется под чёрной майкой. В комнате очень тепло, и Родион не боится, что Отто замёрзнет. Иначе бы он не разрешил ему сидеть без свитера. Отто бы снова стал доказывать, что он не болеет. И чихнул бы в подтверждение. Глупый, маленький Отто. Он зарылся рукой в его чёрные волосы. Чистые и жёсткие. Герц – чистоплюй, поэтому моется даже чересчур часто. Родион беспокоился из-за того, что горячей воды у соседа в квартире не было, а специально её нагревать механику было лень. И, да. Он же не болеет! Ленц убирает волосы с его лица. Как обычно – бледного и немного колючего. Он морщит свой носик… (Ну, какой же это нос, в конце концов?). Тихо сопит. И будить его не хочется. Лосев достаёт кружки. Горячо. Неторопливо делает чай. — Отто. — Зовёт он негромко. Потом наклоняется над его ухом. — Друг мой, ты сегодня ночуешь у меня? — А? — тихо хрипит Отто, открыв один серый глаз. — Доброе утро, дорогой мой. — Уже есть утро? — Он резко поднял голову. И ему стало плохо. — Айх… — Прошипел он. — Тщ-щ… Осторожнее. — Больно… — Он зажмурился. — Тебе надо больше спать. — Решил Ленц. — Зря я тебя разбудил. Сейчас девять часов. Вечера. — Ох… да? Это есть хорошо… — Неловко протараторил Отто. Потом так же неловко взглянул на Ленца. Лосев поставил кружки с чаем на стол. — Спасибо. — Почти шёпотом сказал Герц. А после добавил: — У тебя что-то случилься? — Это так заметно? — Он слегка улыбнулся, прикрыв глаза. Внимательно смотрел на порозовевшего Герца. — Так что? — Отто волновался. — Некоторое время у меня будет гостить один пренеприятный тип. — Вздохнул он. — Зачем он у тебя гостийт, потому что ты его не любийт? Родион тихо рассмеялся. Отто надулся в недоумении. Чего он над ним ржёт?! — Грамотей ты мой сердитый! — Хохотал Ленц. — Впрочем… В чём-то ты и прав. — Я ничего не понимайт! — Возмутился германец. — Он – мой брат. — Твой брат есть неприятный тип? — Отто недоверчиво нахмурился. — Именно так. — Бред. — Что? — Такого не бывайт, чтоб семья быль неприятный тип. — Ой ли! — Воскликнул Лосев-Ленц. — А «в семье не без урода» - тоже не бывает? Отто совсем запутался и замолчал. Недовольно фыркнул. Повернул голову вбок. Вздрогнул, когда Родион аккуратно сжал его худую кисть в своих тёплых руках. — Я не хочу ссориться. — Ласково и серьёзно сказал он, глядя на тонкие пальцы Отто. — Но, Боже мой, ты такой наивный. — Он позволил себе новую улыбку. У Герца сердце было готово вырваться из груди*. — С… с чего ты брать? — Он смотрел куда-то в угол стола. Ленц нарочно не отпускал его руку. Осторожно поглаживая его запястье большим пальцем. Это смущало. Это было нужно. Но нельзя. Герц запутался! — Ну, я же внимательно слушаю, что ты говоришь. И делаю выводы. Ты краснеешь очень контрастно, кстати говоря. — Я знайт. Ему уже об этом говорили. Часто – в более интересных обстоятельствах. О которых Отто стыдился вспоминать. А что было бы, если бы ОН увидел его сейчас? Было бы что-то ужасное. — Отто. О чём ты думаешь? — Он медленно выпускает его согревшуюся руку. Это немного расстраивает. Но зато так правильно. — Извини. Ты прав. — О чём ты? — Про "в семья не без урод". — Он закусил губу. Родион нахмурился. — Отто, что всё-таки происходит? — Всё есть хорошо. Это… всё ерунда… — Он неловко усмехнулся. Потом посмотрел на Лосева ужасно-васильковыми глазами. Ох, он точно болен. Теперь он стал смеяться куда громче. — Прости. — Почти всхлипнул он, замолкая. — Ничего. — Шепнул обеспокоенный Ленц. — Знаешь… — Отто опустил голову. Они сидели достаточно близко, чтобы без проблем слышать шёпот. — Что? — Мне сейчас так казайтся, что я пиль. Очень много. — Голова кружится? — Немного… Ich bin ein Idiot… — Уж не знаю, как насчёт этого. Думаю, тебе нужно хорошенько поспать. Ты очень странный сегодня. — Я не хотейт спать. — Но тебе же плохо? — Нет… Мне хо… Я не знаю, Родион! — Он подпёр лоб руками. — Как маленький. — Вздохнул Ленц. — Я знайт. А… — Ну, что? — У Анны получайтся? — Промямлил он. — Ещё как! Вот увидишь, она утрёт тебе нос. — Ха! Посмотрим ещё. — Вот и посмотрим. Ты готов со мной спорить, мальчишка? — Грозно спросил Ленц. — Да! — Он протянул ему твёрдую руку. Родион крепко сжал её. — Итак. На что же мы спорим? — На что ты выбирайт. — Решительно заявил Герц. — Ха-ха. Знал бы ты, о скольких вещах я уже успел подумать. — Он коварно улыбнулся. — О каких вещах? — Нахмурился Отто. — О разных. Что ж. Давай, на желание? — Ладно. — Разбей.***
— Отто, я нашёл тебе работу! — Заявил Ленц, со стуком распахнув дверь. Отто, ещё не совсем проснувшийся, выворачивал джинсы. — Ой… Не переставая улыбаться, он нехотя отвернулся. Было одиннадцать до полудня. А этот соня только поднялся (успев, разве что, принять душ). — Добрый день, кстати. — Немного сконфуженно добавил Родион. — Утро. — То ли так поздоровался, то ли поправил его Герц, застывший в совершенно неудобном и неодетом положении. Чтобы не оставаться в одном полотенце, нужно было как-то попасть из коридора в комнату. (Вывернутые тёмно-синие джинсы подлежали стирке). Отто быстро прошмыгнул мимо него. — Для тебя – может быть. — Усмехнулся он. Встал у входа в комнату. — Однако, это феноменально. — Что – феноменально? — Ворчал рывшийся в шкафу Герц, стоя на коленях. Оборачиваться не хотелось, ибо чётко чувствовалось, что в его спину любопытно пялились. — То, как ты меня встречаешь. — Я не виноват, что ты приходить так рано! — Рассердился он. Махровая тряпка решила свалиться. Ленц что-то насвистел, про себя отметив, что у Герца офигительный зад. — Может, это ты спишь слишком долго… — Вредничал Родион. Потом подошёл сзади. — Одевайся скорее. — Строго сказал он. — Заболеешь. — Провёл рукой по волосам. Сырые совсем. — Выйди! — Психанул Отто, живо подобрав полотенце. — Если только отойду чуть дальше. Пришлось одеваться в присутствии наглого друга. Чтоб его… Наверное, он, как иногда бывало, выпил. И теперь веселился, избрав бедняжку Отто жертвой своеобразного издевательства. — Вот зачем ты делайт это? — Обиженно простонал Герц, застёгивая ширинку. — Это не есть хорошо – так постуайт… — Он сел на пол у стенки, скрестив руки на груди, ноги врозь. Выглядело довольно мило и отчаянно смехотворно. Родион сел рядом и натянул чёрный свитер на его мокрую голову. — Не знаю. Просто мне хочется издеваться, когда ты перечишь. — Он обнял колени руками. — Извини. — Хотелось добавить что-то типа «малыш». Но Лосев подумал, что Герц бы не понял. Отто с головой залез в винтажное, растянутое говно. — Это бойкот? — Спросил Ленц. — Это домик. — Прорычал Отто. — А ты черепашка. — Играючи решил профессор. — Нет. — Улитка? — Нет! Homo sapiens sapiens! — М-м-м. А я вот лучше бы бабочкой был. Отто недовольно заворчал на немецком. Это было невежливо. Так как прозвучало злобно и крайне не разборчиво. Родион изобразил жуткое возмущение и опрокинул его спиной на пол. Таким образом, провинившийся Герц оказался под рассерженным профессором. — Что ты делайт?! — Испуганно крикнул он. — Собираюсь прочесть тебе лекцию о том, как надо разговаривать с людьми. — Зло объявил Ленц, прижимая его руки к полу. Отто попытался выползти, но быстро осознал, что этого у него не выйдет. — В такой поза? — Побеждённо улыбнулся он. А потом подумал о двусмысленности своего вопроса и очень занервничал, когда его выпустили. — А ты совсем не понял, почему я ругаюсь? — Без тени ребячества спросил Родион. Отто стушевался, как школьник на допросе у соцки. — Тебе стало неприятно, когда, потому что я непонятно говорить? — Именно. Когда ты фырчал в своём домике, так называемом. — Я так больше не буду. — Хотелось бы надеяться. — Тут он вспомнил что-то важное. Поднялся на ноги. — Так о чём я? Ты бы мог работать завхозом в Гимназии. Платят, кажется, как и на твоей прежней работе. Место недавно освободилось. — Откуда ты узнайт? — От Анечки. Право же она замечательная? — Для тебя – может быть. — Что ты этим хочешь сказать? — Нахмурился Лосев. Отто покраснел. — Ничего. — Ну-ну. Давай, я сам разберусь – что для меня, а что нет. Хорошо? — Но это же не я постоянно твердит про всякий фройляйн! — Он отвернулся, прижав к себе коленки. — А-а… вот как. — Протянул Ленц. — А ты ревнуешь. Отто промолчал. В подтверждении или опровержении этого он не видел смысла. Родиону можно было догадаться и без истерик. — Я прав? — Наверно. — Шёпотом признался он. — Надеюсь, не как девушка? — Соврал учёный. — Не так! — С испугу наврали ему. — Уже лучше. — Как будто бы совсем не разочаровался он. — Не ревнуй. Это глупо. Я ведь не ревную тебя к твоему юному товарищу. — А я и не проводить с ним такой большой время! — Отто! — Что?! — Ты же должен понимать, что я ра-бо-та-ю! — Ты постоянно - ра-бо-та-ю!.. — Он вскочил на ноги, чуть не врезавшись носом в подбородок Лосева. Что же. Это серьёзно заявление. Ах, он такой трогательный... — А куда же я денусь? — Намного мягче спросил Родион. — Отто, ты такой глупый. — Совсем тихо сказал он, обняв его. — Я знаю. — Только и смог ответить он, закрыв глаза. — Родион? — Да? — А если бы… как… Ох. Извини. Не важно. — Замялся он. — Если бы как? Договаривай, раз начал. — Ну, если бы как девушка, тогда ты злийтся? — Так всё-таки так? — Нахмурился он, ожидая получить положительный ответ. Надеясь на это. Вселенски, чтоб тебя, надеясь. — Нет. — Через пять длиннющих секунд выговаривает Отто. А Родион чувствует, как бешено стучится за чужими рёбрами. Между тем, его волнение отступает. И становится пропастно грустно. — Вот и замечательно. Не забивай голову всякими глупостями. «Я стараюсь, Родион», — не сказал Отто, резко отстранившись. — Извини, что заставляйт тебя переживать, потому что меня. — Осторожно произнёс он, опустив голову. Отросшая чёлка занавесила глаза. Он беспокойно раздирал заусенец на большом пальце. Ленца это раздражало, но он терпеливо ждал. Наконец, Отто продолжил, угребя волосы с лица. — Я действительно нуждайтся в тебе. Это есть привязанность. Ты понимайт? — Он взглянул на него и был совершенно серьёзен. — Я тебя очень любить. Но это не есть то, в чём ты подозревайт меня. Мне есть очень тяжело быть для тебя не больше, чем просто друг. Ты понимайт? — повторил он лёгкий и печальный вопрос. — Наверное… — Нерешительно пробормотал Родион, глядя в сероватые глаза. — Хотя… Прости. Ничего не понимаю. — Отто и так выглядел очень плохо. Но теперь стало казаться, что он вот-вот грохнется в обморок. — Ты нормально себя чувствуешь? — Ja. Не переживай. Я просто волновайтся. Очень. — Настолько сильно? — Родион не понимал. Отто кивнул. — Ja. — Его глаза истерично и откровенно улыбались непонятным серым светом. — Я чувствую себя, словно плохо выучить урок, но пытаюсь отвечать, надеюсь, что всё будет получайтся. Но ничего не получайтся. Извини. Я… — Дурак. — Ja. Они стояли близко. И дальше быть не хотелось. А ближе – не позволяла масса причин. Кирпичных таких причинищ. — Это невыносимо. — Отто решительно шагнул вперёд. До конца не понимая, нафига. — Да, уж точно. — Согласился Ленц, не сводя с него глаз. — Что же мне делать? — Полушёпотом спросил Герц, уткнувшись носом в чужое плечо. — Думаю, то, что считаешь нужным. — Родион взял его за руку. Это уже ни на что не похоже! — Ich liebe dich!.. — Он дрожал. Ленц не отпускал его руку, переплетя пальцы. — Не говори. Ничего. — Умоляюще прошептал он. Он сдался. А Родион прижал его к себе. В голове не было ничего, кроме беловатого тумана и голоса этой дурынды Отто. Щеку Ленца щекотали сырые волосы. Что ж. Пусть так и будет. Ничего не говорить? А что тут скажешь… На площадке была возня. И Родион немедленно понял, что стряслось. Это его матюгал дражайший гость за то, что Ленц не соизволил его встретить и вовсе пропал из квартиры. До Отто это тоже дошло. И не только это. Поэтому он поспешил освободиться от рук Ленца и удалился на кухню. Почти бегом. Бросив короткое: «Иди». Кажется, глаза его истекали горечью. Родион ушёл. Не хотелось, чтобы Отто слушал всякий вздор. Необходимо было угомонить долбаного Абрама Данииловича.***
«Папочка! Ты не представляешь себе, как я рад, то у Тебя всё хорошо! Знаешь, я очень ждал, когда Ты напишешь. И вот теперь пишу Тебе. Столько всего произошло… Не знаю, с чего начать. Думаю, Тебя интересует моя успеваемость. Я всё сдаю на «отлично». Профессор Хайд меня хвалит. Круто, правда? А ещё (я не надеялся, что такое вообще случится) у меня много новых друзей. Ребята с факультета очень не похожи на детей с детдома или школьников. Мне действительно приятно находиться среди них. На самом деле, я не ожидал, что ко мне отнесутся так дружелюбно и примут таким, какой я есть. Поэтому я проплакал весь вечер после первого похода в универ. Пат очень беспокоилась за меня. А когда я ей объяснил, она так растрогалась, что мне пришлось её успокаивать. Пап. Ты только не переживай. Всё замечательно. Я люблю Тебя. Что бы ни случилось. Ты для меня – самый дорогой человек. Ну, и Пат ещё. И ещё, кажется, одна девочка. У неё очень красивые глаза. И она слушает замечательную музыку. И ещё она круто играет в «Р-Лин-4». (Но не круче меня). Пап, я доверяю Тебе мой секрет. Понимаешь, такого ещё никогда не было. Её зовут Степанида, и у неё ужасные манеры. Она ненормальная. И она мне нравится. Очень-очень. Я надеюсь, Ты поймёшь. Потому что я чувствую себя на седьмом небе от счастья! (Ты ведь знаешь, каково это?) Я очень скучаю, Пап. И Пат. Тебе, я думаю, серьёзно повезло с таким другом. Обещай добраться до скайпа к Рождеству! Это обязательно! Надеюсь, Тебе действительно лучше. Держись. Мы с Тобой. И Тебе совсем нечего бояться. Герр Герц, кажется, смирился. В любом случае – он неправ. И Тебе не за что себя корить. Если честно, я бы поступил так же, окажись я на Твоём месте. Это правда. Но я благодарю Создателя, что мой отец – именно Ты. Скорее всего, я бы непременно сбежал, если бы меня усыновил кто-то другой. Но мне повезло. Спасибо Тебе. Я очень люблю Тебя, Пап. До скорой встречи. Роберт». Письмо пришло в тот же день. Немного успокоившись, Отто Герц унёсся вниз по лестнице к потовым ящикам. Чуть не заплакал от радости, когда обнаружил его. Побежал к себе и закрылся в спальне. Когда читал, по щекам безостановочно текли слёзы. Было бы неплохо, если бы рядом находился тот, кто мог бы обнять и сказать, что всё хорошо. К сожалению, единственный подходящий друг в тот момент был занят. И Отто, на самом деле, ужасно переживал по поводу Родиона. О чём он думает? Боже… Что натворил глупый Отто… Теперь он рыдал, сидя на полу. Притом, он сам не понимал – почему. Его прошибало радостью за Роберта. Это ведь самое великое счастье – получать такие хорошие новости. Великое счастье – знать, что тобой дорожит кто-то невероятно дорогой. Великое счастье – быть понятым и любимым. Спрашивается: чего ему ещё надо? Дело в том, что в какой-то момент что-то пошло не так. Не перфекто. Не «comme il faut***», как сказал бы один пожилой музыкант. Собирался ли он вообще что-то ему говорить? Нет. Ни в коем случае! Потому что это вдвойне неправильно. Не только по отношению к Родиону. К тому же, Отто совершенно не хотел терять его. Его дружбу. Это страшная привязанность, да, Отто? В конверте был ещё один лист. В клетку. От Пат. «Отто, дружище, здравствуй! Без тебя так скучно… Это действительно так. Мне не хватает твоего ворчания. Шучу, шучу. Знаю, ты совсем не всегда ворчишь. Но мне вдруг стало совсем не с кем разговаривать. Робби весь в учёбе и переписках, а ты там. Кстати, сейчас он выглядит по-настоящему счастливым. Ты ведь мечтал о том, чтобы у него всё было хорошо и замечательно! Боже, я так рада! Знаешь, что? У меня на работе аврал. Понаприперались новички… Мороки с ними теперь! Ты там смеёшься, наверное – я ведь такая же была. Герхард о тебе спрашивал. Странный он. Наверно, на нём сказывается твоё отсутствие. Когда ты рядом, его не заткнуть. А сейчас он мрачный ходит и больше помалкивает. Представляешь, даже не пошлит. Только толстяков матом кроет. Я не знаю, что у него на уме. Думаю, он скучает. В любом случае, я не зову тебя назад. Пожалуйста, возвращайся только тогда, когда действительно решишься. Мы ждём тебя. Я за тебя болею. Держись. И береги себя. Удачи. Пат». Вот, то-то и оно. Герхард скучает. И даже не знает, по кому скучает! Она пишет: «Береги себя». Страшно не хочется беречь себя, когда ты такая дрянь. Он не сумел сдержать себя уже второй чёртов раз. Он влюблён? Он влюблён! Ну, охуеть, оправдание! Неужели… Он уставился в ободранную стену затуманенным взглядом покрасневших от соли глаз. Неужели не выйдет любить всё время одного только человека? Неужели всё, что было – было зря? Что же это такое… Честно это, скрывать от него весь свой внутренний срач? Нет. Неужели нельзя любить его? Быть его. Спать с ним. И доверяться только ему. И говорить о любви только ему. Чёрт возьми. Этого не должно происходить. Родион Лосев-Ленц. Какого чёрта Вы стали беспокоиться?! Какого чёрта Вы стучались в дверь?! Какого чёрта… Вы так прекрасны… В дверь постучали. Родион?.. Входи же. Зачем стучать? — Тук-тук! — Раздаётся звонкий, придурковатый голос. Дурацкий ты ребёнок. Зачем сейчас приходишь? — Отто, ты дома? Отзовись! Отто молчит. В надежде на то, что парень свалит, решив, что его нет дома. Но не тут-то было. Синеволосый резко заглянул в комнату. — О! Ты тут. — Радостно констатирует он. А потом замечает, что его взрослый друг рыдает, как девочка в детском садике, у которой явно не задался день. — Эй… — Улыбка спадает с его косоватоглазаго лица. Он немедленно оказывается на корточках перед ним. — Ну, чего ты? А? — он принялся гладить его по голове, как приунывшего мейн-куна. В комнату робко зашла рыжая фройляйн. Без ботиночек, в розовом пуховичке. — Почему вы плачете, Отто Иоганович? — Было слышно — она искренне волновалась. — Geh weg****… — В слезах прошипел Герц, тяжело поглядев на Крошика. Тот только глаза вылупил. — Ага, щас! — Воскликнула Анна, ушагав на кухню. Вернулась со стаканом воды в руках, села перед ним на коленки. Уже без уличного. В чистенькой розовой блузке. — Пейте. — По-взрослому строго сказала она. Отто послушно взял стакан из её рук. — Отто, что случилось-то? — Не унимался Артём. — Всё есть нормально… — Заикаясь, выговорил он, сжимая в руке письма. — Что это? — Спросила Аня. — Письмо… — Неловко объяснил Герц. — Сын послать. Всё есть хорошо… — Чуть пискляво закончил он, снова залившись слезами. — Когда всё хорошо, так не убиваются. — Нахмурилась Анна. Но сразу же смягчилась. — Ну, ну, перестаньте. — Просила она. — Ну, что с вами такое? — Отто, ну, колись. — Несильно пихнул его Тёма. Когда Герц прекратил всхлипывать, он уселся рядом, вытянул ноги вперёд и положил лохматую голову ему на плечо. Нюша сделала так же. — Всё? — Тихо спросила она. Отто кивнул, шмыгнув носом. Потом достал носовой из кармана и тихо высморкался. — Ты влюбился, что ли, совсем? — Чуть повеселев, осведомился Крош. — Немного… — Ну, и радовались бы. — Закатила глаза Анечка. — Это не есть тот случай… — Грустно улыбнулся Отто. Нюша выпрямилась, поджав под себя ноги. — Какой такой случай? — Плохой. — Коротко пояснил Отто. — У тебя типа уже есть кто-то? — Допытывался Артём. Отто обречённо взглянул на него и, ничего не ответив, тяжело вздохнул. Аня правда умудрилась над ним сжалиться. И, похоже, была в курсе, по чьей милости рыдал Герц… — Почему бы вам просто не рассказать обо всём тому и другому… той и другой, то есть, про всё и не париться? — Это не быть такой просто. — Мрачно и задумчиво произнёс Отто. — Вся херня зависит от контекста. — Заявил Крош. Контекст, в данном контексте, это ебучая нравственность, коей был напичкан Герц. — Да, всё норм будет. Не реви из-за фигни. — Нервные клетки не восстанавливаются. — Добавила Миронова. Отто рассеянно улыбнулся. Потому что не ожидал такого внимания от двух подростков. Всё-таки кто-то примчался ему на помощь. Пускай, их целью и не было посочувствовать, но, в конце концов, именно это они и сделали. Но зачем же они примчались? Вдвоём. — Зачем вы прийти? — Это… короче. Помнишь, мы с тобой про танго-хуянго болтали? — Помню. — Вот. Ты говорил, что тебя учили и очень неплохо научили. — Ja. — Помоги, а… — Он посмотрел на него щенячно-котячьими глазами. — Как? — Научите нас, пожалуйста. Как это правильно делать? Мы не понимаем этот танец. Поэтому пришли к вам. — Тебе ж эта шняга нравится. — Шняга – это есть ещё один русский название танго? — Недовериво спросил Отто. — Вообще-то нет. — Объяснила Анна. — Вы расскажете нам, как его любить? — Хорошо. — Улыбнулся Герц. Они решили сделать его учительницей. Забавно. В общем, эти трое страдали танцем до полного потемнения за окнами и в глазах. Зелёных, голубых и серовато-синих. Кстати говоря, Отто Герц танцевал с девушкой впервые с тех самых пор, как оказался глупым и шестнадцатилетним. Ещё один учитель рыжей фройляйн.***
Он совершенно вымотался, освобождая бар от своего гостя. Абрам успел разбить кому-то нос и заработать фингал. Родиона не привлекал такого рода досуг. Насилу он загнал его домой, кое-как запинав на шестой этаж. Он никак не мог понять кайфа в этих массовых попойках. Если пить – то в вдумчивом уединении. Уединении с салями и багетом. Но не сейчас. Сейчас хотелось другого уединения. С вином и ещё кое-кем. Феноменально важным и особенным. Оставив брата отдыхать в обнимку с унитазом, он решительно сбежал из своей большой квартиры, прихватив, по его мнению, одно из произведений искусства. Не так давно приобретённую старушенцию с ненавязчивой этикеткой. Запер дверь на ключ и подошёл к противоположной стене. К которой добрые строители приделали ещё одну дверь. А за ней теперь жил мальчик по имени Отто Герц. Родион негромко постучал по чёрной доске. Лишь для того, чтобы обозначить акт нашествия. Вошёл. Отто выходил из кухни. Вид его был печальным. Он надел майку белого цвета. Чем-то напоминал юного пингвина. За окном плавал лунный диск. А на нём качались голые ветки берёзы. Отто был прекрасен. Хотелось его целовать. И ещё много чего хотелось… — Друг мой, не составишь ли ты мне компанию этим странным вечером? — Несколько меланхолично предложил он. — Не могу быть против. — Согласился Герц. — Всё в порядке? — В полном. — Ответил Родион. — Отто. Почему мне кажется, что ты боишься меня? — Я не боюсь тебя. Я всегда вести себя так, когда ты рядом. Пошли… Они добрались до кухонного стола. Отто, как обычно, достал из буфета чашку с ромашкой и гранёный стакан. Из этого и пили. Очень романтично. Ещё они болтали о всякой возвышенной ерунде типа Звёзд и Планет. Родиону нравилось, что Отто позволял себе смеяться. По-настоящему. Отто забывался. И чувствовал себя неправильно свободным. Через пол часа он не особо заметил, как оказался у Родиона на коленях. Они целовались. Так, как принято у тех, кто хочет и умеет это делать. Но постепенно Отто начинал понимать, что он творил. От осознания своей гадостности сдавливало горло. И становилось противно грустно. Он подошёл к окну. Опёрся руками о подоконник. Странно и жутко. Но Луна в ту ночь слепила глаза. Отто зажмурился. Словно он мог пропасть таким образом. Почему-то его снова посетила мысль о том, что Миру было бы намного лучше, не появись Отто вовсе. И Отто было бы лучше, не знай он всей этой нежности и боли… Его обняли со спины. Он не слышал, как подошёл Родион. Ленц мягко и настойчиво целовал шею Отто. Его прекрасные и отвратительные шрамы. Родион любил его. И эти дурацкие отметины тоже. Потому что они являлись неотъемлемой частью самого дорогого. Такова была История его Отто. И она тоже восхитительна! То, что в тот момент чувствовал Отто было… невероятно… И невыносимо. Для его искалеченной Совести. Но вот, он медленно лишается майки. Его прижимают к себе. Он обнимает шею профессора. Голова идёт кругом. Сколько они выпили? Чёрт его знает… Отто не может себя контролировать… Нет. Он понимает, что точно сгорит. — Не… Не надо! — Неосознанно крикнул он. А внутри колотилось с бешенной скоростью. — Пожалуйста… — Всхлипывает он, словно раскаиваясь. — Прости меня… Так… нельзя. — Безбожно картавит он. Луна светит в его взъерошенные волосы. Он не дрожит. Только серые глаза полны страха. Но сейчас с них не прольётся ни слезинки. Родион Даниилович немедленно отходит. Его не приходится умолять, как некоторых. Внимательно смотрит на прижатого к старому деревянному подоконнику Отто. Выговаривает надменно: — Гер-хард? Отто испуганно кивает. Что сейчас будет? Откуда он знает... Он сердится? Да. Он сердится. Он злится. Это видно по синему пожару в его глазах. — Прости меня… — Почти неслышно повторяет Отто. А сердце пиздует в пятки и вообще нахуй. — Думаю, лучше мне сейчас уйти. — С недоброй улыбкой говорит Ленц. — Так? Отто молчит. Вцепившись бледными руками в край истрещенного подоконника. Родион живо разворачивается и уходит. Оставляя Отто одного. Герц с дрожью в коленях опускается на холодный пол. Его уши горят. Ему становится так же плохо, как… когда на него орал отец шестнадцать лет назад. Он ненавидит себя. С новой силой. А Луна продолжает светить.