Ananke

Лили никому не рассказала о путешествии в будущее. По мнению остальных, она отсутствовала всего минут двадцать и большую часть этого времени пролежала на полу без сознания. Жизнь продолжалась, но Лили не чувствовала, что живёт. Очередной день лишь приближал конец. Она смотрела, как история разворачивается у неё на глазах, и покорно со всем соглашалась. Она ощущала себя самозванкой, которая принимает участие в этом фарсе с нарисованной улыбкой, словно не видит, что над всеми, кто ей дорог, нависает смертная тень. Она почти желала просто пропустить следующие два года и наконец умереть. Что угодно, лишь бы не это сводящее с ума ожидание. Прошли месяцы. В сентябре от сердечного приступа умер её отец. Она знала, что это случится и она не сможет это предотвратить. Когда до Лили дошла новость о его смерти, чувство собственного бессилия охватило её настолько, что она даже не смогла заплакать. Она словно оцепенела. На похоронах они с сестрой почти не разговаривали. Петуния была поглощена злостью и горем и набрасывалась на Лили, стоило ей приблизиться. Лили даже не сопротивлялась попыткам Петунии её оттолкнуть. Если верить Северусу, после смерти отца они с сестрой практически не виделись. Это знание разбивало ей сердце. Петуния была последним родным человеком, который у неё остался, и, несмотря ни на что, Лили по ней скучала. Ей хотелось бы, чтобы они провели вместе какое-то время и разобрались со всеми старыми обидами, пока могли. Но сожалеть было поздно. Их отношения уже не исправить. Это не станет частью её истории. Лили изо всех сил пыталась не думать о Северусе. Но не получалось. Каждый день она спрашивала себя, где он, чем занимается, хотя знала, что они больше не встретятся. У неё словно заканчивался воздух от мысли, что в этом мире он всё ещё жив, но с ним не связаться. Всё, чем она теперь располагала, – воспоминания о недолгом времени, когда они были вместе. Она раз за разом прокручивала их в своей голове, теша себя мечтами о том, что могло бы случиться. Что не случится никогда. Она провела много времени, обдумывая решения, которые когда-либо принимала. Она не стала той, кем ожидала. В своих подростковых мечтах она воображала себя известным целителем, или адвокатом, или журналистом, или, быть может, профессором. Как бы сильна ни была её любовь к Гарри, Лили никогда не стремилась стать безработной матерью, живущей за счёт богатого мужа. Её огорчало, что самым значимым событием в её жизни станет мимолётное материнство. И дело не в том, что она не хотела семью. Нет, Лили всегда надеялась, что у неё будет муж и много детей – когда-нибудь. Она никогда не думала, что станет одной из тех девчонок, которые выскакивают замуж и залетают, едва окончив Хогвартс. Ей хотелось сделать перед этим столько всего – но она отложила свои планы из-за войны, потому что на первый план вышла борьба с Волдемортом. Теперь она знала, что никогда не вернётся к жизни, о которой мечтала. Не станет целителем, адвокатом, журналистом или профессором. Даже в качестве секретного агента продержится недолго. Она просто родит Гарри и позаботится, чтобы он пережил младенчество. Вот цель её жизни. Просто суметь умереть в нужный момент. Дверь ванной распахнулась, и в проёме появилась растрёпанная голова Джеймса. Вздрогнув, Лили взмахнула руками и скрестила их на груди, разбрызгивая на пол мыльную воду. – Джеймс, не вламывайся так ко мне! – рявкнула она и погрузилась в пену. Он пожал плечами и подошёл к корзине для белья. Лили подтянула колени к груди и начала наблюдать, как он выуживает оттуда пару носков, а затем подносит их к носу. Он поморщился от запаха, но всё равно сел на туалетное сиденье и надел их. – Если хочешь уединиться, почини замок на двери, – сказал он. – Да и к чему это вообще? Будто я чего-то там не видел. – Может, и не видел, – пробормотала Лили себе под нос. – Что? – Ничего, – вздохнула она. – И не моя вина, что в этом доме всё разваливается. Дверь сломал Сириус. Я не служанка, чтобы всё за вами подчищать. – Да-да. Заведём эльфа, – легкомысленно ответил Джеймс. Он снова искал что-то в корзинке для белья, и Лили лишь надеялась, что через секунду он не достанет оттуда трусы. Она отвернулась и попыталась подавить гнев. В последнее время она злилась на Джеймса даже из-за мелочей. Она вновь приказала себе быть терпеливой. Им не прожить оставшиеся дни счастливо, если она продолжит злиться на него просто за то, что он – это он. – Разве ты уже не принимала ванну этим утром? – спросил Джеймс, поднимая бровь. – Да. Несколько часов назад. Он помотал головой. – Не понимаю, отчего ты так сильно полюбила воду. Лили понимала, но вряд ли смогла бы объяснить. В последнее время тишина часто была лучшим ответом, каким она располагала. Она вспоминала, как подолгу отмокала в ванне, когда жила в доме Северуса. Там было холодно и постоянно дуло, поэтому она часами сидела в горячей воде, обдумывая великие планы и разбираясь в своих запутанных чувствах к Северусу. Ощущение горячей воды, ласкающей кожу, возвращало Лили в ту невзрачную маленькую ванну, где даже сумасшедшая идея казалась осуществимой, а Северус не был так далеко. В доме Джеймса не было холодно. Но всё же Лили постоянно зябла и поэтому часто погружалась в ванну, где успокаивалась и согревалась воспоминаниями. – Лили? – настороженно произнёс Джеймс, и она вернулась в реальность. Она вновь отключилась, и Джеймс это заметил. Ей оставалось лишь надеяться, что он не будет спрашивать, всё ли в порядке. Она постоянно боялась, что он начнёт задавать вопросы, на которые у неё не будет ответа. Пока Джеймс ничего не говорил, но Лили знала, что он начал что-то подозревать. – Ах да, тебе же сложно понять, зачем люди принимают ванну, – Лили криво улыбнулась. – Кажется, гигиена для тебя – великая тайна. Ты правда до сих пор не разобрался, для чего нужна корзина для белья, или просто идеология не позволяет тебе использовать её по назначению? Но Джеймс не стал подыгрывать. На его лице осталось тревожное выражение, и он вышел из ванной, так и не ответив на её подколку. Быть может, он тоже боялся – того, что Лили расскажет, почему всё время грустит, и рассказ ему не понравится. Возможно, он подозревал, что она собирается уйти — что, конечно, было не так, но, Мерлин свидетель, соблазн был. Лили не только приходилось день за днём смотреть в глаза Джеймсу, зная о его скорой смерти, но и делать вид, что между ними ничего не изменилось. Она пыталась, как раньше, улыбаться, целовать его и смеяться вместе с ним, но, казалось, ничто не могло вернуть ту беззаботную привязанность, которую она испытывала к нему прежде. Она больше не была той Лили, которая влюбилась в него, и её чувства тоже изменились. Нет, неправда. Её чувства к Джеймсу остались почти такими же. Он по-прежнему был ей симпатичен, и, если бы на неё постоянно не давило осознание их общей судьбы, она всё так же находила бы его самого и его шутки забавными. Проблема заключалась в том, что по сравнению с её чувствами к Северусу всё, что она когда-либо испытывала к Джеймсу, теперь казалось мелочным и поверхностным. Иллюзия разрушилась, осталась только мрачная удручающая правда. Она не любила Джеймса. Никогда. Она вспоминала первые дни их отношений и пыталась понять, почему совершила ошибку и приняла свои чувства за что-то большее. Насколько она могла судить, всё началось с тщеславия. Она помнила, как ей льстило его внимание, как она наслаждалась восхитительной простотой Джеймса. После ссоры с Северусом общение с Джеймсом казалось долгожданным отдыхом – словно лёгкий тихоокеанский бриз, сменивший бушующую бурю. С ним было легко. Его не отягощали тонны внутренних сомнений, которые были у Северуса, и Лили никогда не приходилось прилагать усилий, чтобы поддерживать его интерес. С ним было весело, он дарил ей острые ощущения и праздные развлечения, а она всецело отдавалась роскоши и свободе, которые принесло ей его богатство. Лили правда нравилась их совместная жизнь, но сейчас она задавалась вопросом, не приняла ли она удобство за любовь. Хотя она никогда не охотилась за деньгами Джеймса, она не была уверена, была ли бы так же счастлива, не будь у него ни гроша в кармане. Без своих денег Джеймс не мог бы дарить ей подарки, приключения и другие развлечения, которые отвлекали её от мыслей о том, что она на самом деле чувствует рядом с ним. Она будто находилась на замечательной вечеринке и веселилась настолько, что даже не осознавала, что хозяин вечера не особо её заботит. Теперь Лили была убеждена в том, о чём раньше лишь смутно догадывалась: она никогда не была по-настоящему влюблена в Джеймса и не могла представить, что когда-нибудь будет с ним счастлива. Ей было стыдно за себя и ей было жаль Джеймса. Она была уверена, что его чувства к ней – истинные. Не его вина, что она не понимала, чего на самом деле желает её сердце. Как бы то ни было, всё уже произошло. И она должна жить с последствиями своего выбора. Ей предстоит выйти замуж за Джеймса. Она не любила его раньше, но должна полюбить сейчас. Секс с Джеймсом был неловкой, безрадостной необходимостью. Нужно было зачать Гарри – значит, нужен был секс, но Лили не могла расслабиться и получать удовольствие, когда изнутри её разъедало столько секретов. Иногда она коротала время, подсчитывая их, пока извивалась под потным телом Джеймса, притворяясь, что стонет от наслаждения, чтобы он считал, что всё в порядке. Она любит его, не любит Северуса, не видела будущего и это не их последние минуты. Раз, два, три, четыре – четыре прелестные маленькие лжи, весело копошащиеся у неё во рту, словно черви, делая всё на вкус гнилым. Иногда во время секса Лили думала о Северусе и от этого чувствовала себя грязной. Временами она согревалась мыслями, что целует его, когда целовала Джеймса, хватаясь за смутные воспоминания, чтобы достичь разрядки, необходимой ей, чтобы оставаться в здравом уме. Она отвлекала себя оргазмами, а после чувствовала, что предала всех – Северуса, Джеймса и себя. Однако это не помешало ей забеременеть. – Да, – цинично сказала она себе в одно прекрасное утро, когда опорожнила содержимое своего желудка в унитаз. – Орёл определённо приземлился. Несмотря ни на что – включая адскую утреннюю тошноту – знание того, что она ждёт ребёнка, приносило Лили утешение. Всякий раз, когда ей было настолько грустно и одиноко, что она чувствовала, что не может больше этого выносить, она думала о ребенке, растущем внутри. По крайней мере, её сын выживет. Война заберёт множество жизней, но в конце концов Гарри остановит Волдеморта и всё будет хорошо. Ведь так? Она знала, что скоро придётся рассказать Джеймсу о ребёнке, но неделю за неделей откладывала признание. Честно говоря, от одной только мысли об этом ей становилось плохо, потому что она знала, как всё произойдёт. Джеймс будет вне себя от радости. Возможно, шокирован, но безумно счастлив. Он спросит, уверена ли она, она ответит «да», тогда он спросит, как это могло произойти, а она укажет на связь между незащищённым сексом и беременностью. Затем ему понадобится минута на осознание, а потом он обнимет Лили, скажет, как он взволнован, и попросит её стать его женой. Он сразу же расскажет Сириусу, Ремусу и Питеру, а потом, вероятно, устроит вечеринку, полную алкоголя и фейерверков. Он заснёт, опьянённый игристым вином и счастьем, мечтая, как будет учить сына (ведь он, естественно, пожелает мальчика) ходить, говорить, летать на метле и как однажды они с Лили в первый раз отправят их маленького мальчика в Хогвартс. И Лили будет съёживаться от его радости и сдерживать слёзы печали, сожаления и ярости, зная, что Джеймс никогда не проводит Гарри до Хогвартс-Экспресса, потому что к тому времени он давно будет мёртв, также как и Лили. Они не увидят, как будет расти их сын, и в качестве семьи проведут вместе чуть больше года. Гарри будет расти без отца и матери, и война начнётся для него слишком рано. Как могла она рассказать Джеймсу, увидеть его реакцию и при этом не начать кричать, зная, что рождение Гарри знаменует начало цепочки несчастий? Лили погладила свой выпуклый живот, который надёжно спрятала под пеной, когда вошёл Джеймс. Он был ещё совсем маленьким, но определённо был. Вскоре её беременность станет очевидной для всех, и тогда ей придется ему рассказать. «Это бессмысленно, – подумала она. – Нужно скорее покончить с этим». Но Лили этого не сделала. Когда она наконец выбралась из ванны, то завернулась в толстый халат и направилась прямиком в кровать. Она быстро надела пижаму и залезла под одеяло, придумывая новые оправдания, чтобы отказать Джеймсу. Ребёнок был зачат, и ей больше не нужно было с ним спать. Несколько секунд спустя в спальню в парадной одежде вошел Джеймс. Запах его одеколона достигал кровати. – Ты ложишься спать? Уже? – спросил он, нахмурившись. – Устала, – она даже не лгала. Теперь она постоянно чувствовала себя вымотанной. – Мне слегка нездоровится. Думаю, нужно просто отоспаться. Снова идёшь куда-то с Сириусом? – Нет, я иду с тобой, – желчно ответил он. – Мы собирались пойти сегодня вечером на вечеринку в Министерство Магии. Помнишь? День святого Валентина? На днях говорили об этом. – Вот дерьмо! – выругалась Лили, хлопнув себя по лбу. – Я совсем забыла. Джеймс разочарованно вскинул руки. – Поверить не могу! – За весь день ты ни разу не упомянул эту грёбаную вечеринку! Как, по-твоему, я должна была вспомнить о ней? – Ты не золотая рыбка! Я не думал, что ты просто возьмёшь и забудешь о наших планах! – застонал Джеймс. - Одевайся. Быстрее! Сириус уже собирался уходить, я тоже. Ремус и Питер, вероятно, уже на вечеринке. – Может, просто пойдёшь с ребятами? Ты всё равно оставишь меня у чаши с пуншем и уйдёшь дурачиться с Сириусом. Есть ли разница, буду я там или нет? Джеймс нахмурился. – Кажется, нет, – кисло ответил он. Он хлопнул дверью. Она выключила свет и решила не винить себя в том, что обидела Джеймса. Он просто не понимал. Разве он мог понять? Он не знал, как выглядит мир её глазами. Эта вечеринка будет полна мёртвых людей, и она не сможет испытывать радость, находясь рядом с ними. Смерть, смерть, смерть. Куда бы Лили ни повернулась, она видела только её. Мертвецы ходят, мертвецы разговаривают, мертвецы улыбаются ей и ждут, что она улыбнется в ответ. Из зеркала на неё смотрело мёртвое лицо. Она была словно немая Кассандра, которая видела все будущие разрушения, но не могла никого предупредить. Лили не знала, сколько проспала, когда её внезапно разбудил стук в дверь спальни. Она сразу поняла, что это не Джеймс или Сириус. Они никогда не стучали. – Кто там? – крикнула она и стала искать в темноте палочку. – Это Питер, – раздался испуганный, дрожащий голос. – Питер? – она подняла брови. Посмотрела на часы — было два часа ночи. Что он делал в их доме в такое время? Она подошла к двери и осторожно приоткрыла её. По непонятной причине Лили всегда была настороже, когда видела Питера. Это было бессмысленно. Да, в конце концов он предаст их с Джеймсом, но что плохого он мог сделать ей сейчас? Дата её смерти уже известна, и она знала, что переживёт всё, что случится до этого дня, включая каждую встречу с Питером. Она ахнула от ужаса, когда увидела, в каком он состоянии: каждый сантиметр его тела был в пыли и крови, и он выглядел до безумия напуганным. Она не знала, сочувствовать ему или бояться – его ли это кровь? – Питер! Что с тобой случилось? – Мне сказали, надо позвать тебя, – заикаясь, произнёс он, и его голос дрожал от страха и слёз. – Произошло нечто ужасное.