Ananke

Как Лили и ожидала, Тисовая улица оказалась идеальным кошмаром. По обе стороны улицы вровень стояли одинаковые домики. Ими владели одинаковые семьи с достатком чуть ниже среднего, которые притворялись богаче, чем есть, живя чуть роскошней, чем на самом деле могли себе позволить. Сейчас было самое неприглядное время года, но Лили уже могла себе представить эту улицу летом: роскошные садики, клумбы с маками, ухоженные газоны, красиво одетые дети играют на лужайках, а их богатые отцы моют свои дорогие машины. Именно в таких местах снимаются обложки для журналов по садоводству и реклама стирального порошка. Лили не могла не ощущать себя тут изгоем, и не только из-за того, что являлась волшебницей. Но она точно знала, что Петуния здесь процветает. Её сестра переехала сюда после того, как вышла замуж за Вернона Дурсля. Вернон был почти вдвое её старше — и втрое шире — и хоть и не был по-настоящему богатым, но зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить жену-домохозяйку. Петуния мгновенно прекратила работать секретаршей и стала «домохозяйкой на полную ставку», как всегда и хотела. Лили встречалась с Верноном от силы пару раз. По её мнению, он был напыщенным и грубым и ни капли ей не нравился. Чувство было совершенно взаимным: он ясно показал, что считает её ни на что не годной хиппи с ужасными манерами и подозрительными убеждениями. Оставалось лишь гадать, что бы он подумал о ней, если бы узнал, что она ведьма. Что до Петуньи, Лили больше не была уверена, что знает свою старшую сестру. Несмотря на то, что они часто ссорились, но всё же в детстве они были неразлучны. Всё изменилось, когда в жизни Лили появилась магия — и Северус. Разрыв между сёстрами стал ещё больше, когда Лили уехала в Хогвартс. Вернувшись, она обнаружила вместо сестры сварливого подростка: Петунья не желала слышать о магии ни слова и заговаривала с Лили, только если хотела сказать что-то неприятное. Их жизни разошлись, потому что у них не осталось ничего общего, кроме, пожалуй, смежной ванной комнаты. Они едва виделись с тех пор, как Лили съехала из родного дома. Со смерти отца они не обменялись ни словом. И всё же Лили стояла здесь и звонила в дверной звонок Петуньи, готовая молить её о помощи, несмотря на то, что её просьба всё равно была бы слишком серьёзной, даже если бы они до сих пор были близки. Но у неё не осталось другого выбора. У неё больше не было ни друзей, ни хороших идей. Петуния открыла дверь с улыбкой, быстро потускневшей, когда она поняла, кого видит. — Что ты здесь делаешь? — спросила она. Даже если бы Лили не заметила написанного у неё на лице «уходи отсюда», это можно было понять по её тону. — Я одна, беременна и мне негде жить. Помоги мне, — произнесла Лили. — Что? — вскрикнула Петуния, бледнея на несколько тонов. — Я одна, беременна и мне негде жить. И мне нужна твоя помощь, — повторила Лили. Она решила сообщить, зачем пришла, как можно быстрее, на случай если Петуния захлопнет перед ней дверь. — Хочешь, чтобы я сказала ещё раз? Уверена, ещё не все соседи услышали с первых двух раз. — Ты, пффф! — прорвался еле сдерживаемый гнев Петуньи. — Внутрь, живо! Лили вошла, пока Петунья оглядывала окрестности, проверяя, не вызвали ли её слова местного скандала. Стоя в прихожей рядом с крайне разозлённой сестрой, Лили заметила, что живот Петунии заметно вырос с их последней встречи. — Значит, — произнесла она, указывая на живот Петунии, — ты тоже ждёшь ребёнка. Петунья одарила её ледяным взглядом. — Да. А теперь не могла бы ты объяснить, зачем пришла сюда и как мне убедить тебя уйти? — Ну, я одна, беременна… — Да, да, да! Слышала, — рявкнула Петуния. — Но я здесь причём? Ты за деньгами пришла? Лицо Лили потемнело. — Значит, вот что ты обо мне думаешь? Что я решила присосаться к твоему кошельку? Ну спасибо, Туни. Глупо было думать, что тебе не наплевать. Напомни мне даже не открывать дверь, если ты придёшь ко мне в нужде. — Погоди, — сказала Петуния, когда Лили потянулась к двери. Она сделала паузу, глубоко вздохнула и недобро посмотрела на сестру. — Ладно, рассказывай. Что случилось? — Я порвала с Джеймсом и жду ребёнка, — тяжело произнесла Лили, опуская взгляд. Ей не хотелось видеть ехидства в глазах Петунии. Между ними повисла гнетущая тишина. Лили ждала ответа Петунии, хотя знала, что её слова ей не понравятся. Без сомнений, Петуния порадуется её проблемам. Скорее всего, она скажет: «Я тебе говорила» и насладится её провалом. Именно поэтому Лили надеялась на её помощь: Петунье настолько нравилось видеть её поражения, что она могла разрешить ей остаться на пару дней, просто чтобы позлорадствовать. — Что ж, — наконец произнесла Петуния. — Мне жаль это слышать. Жаль. Последнее, что Лили ожидала услышать. — Спасибо, — она робко улыбнулась, хоть и не была уверена в абсолютной искренности Петунии. В любом случае, её ответ очевидно сбил Петунию с толку. Видимо, она тоже ожидала от Лили жестоких слов. Она скрутила кухонное полотенце, которое держала в руках, и несколько раз тяжело вздохнула. Это означало, что она всё ещё боролась с сильным желанием выставить Лили. — Может… хочешь чашечку чая? — спросила она. Её тон был напряжённым, но вежливым. Лили кивнула. — Было бы здорово. Несколько мгновений спустя Лили пила чай с печеньем на самой вычурной кухне, которую когда-либо видела. Всё было в пастельных тонах, украшено пестрящими салфетками с цветочным узором, который буквально кричал о том, кто тут хозяйка. — Ты сама это сделала? — спросила Лили. Петунья кивнула, засияв от гордости. — Вернон был очень добр и позволил мне менять в доме всё так, как я захочу, лишь бы везде было чисто и к его возвращению с работы всегда был готов ужин. Он такой джентльмен. Лили поёжилась от мысли заниматься целыми днями только уборкой и приготовлением еды для кого-то вроде Вернона Дурсля. Она не могла понять, что Петунья в нем разглядела. «Он настолько старомодный, что его можно выставить на витрину Британского Музея», — подумала Лили и почти произнесла это, но в последний момент прикусила язык. Последнее, чего ей сейчас хотелось, — так это оскорблять Петунью.  — Это мило, — сказала Лили вместо этого. Возникла неловкая пауза: Лили изо всех сил пыталась найти повод перейти к сложной, но необходимой теме, к тому, что она действительно хотела обсудить. Как начинают разговор о такой запутанной ситуации, как у Лили? К счастью — и неожиданно, — Петунья сама начала разговор. — Итак, — она скрестила руки на столе. — Как это произошло? — Я это не планировала, если ты об этом. — Это был… тот мерзкий мальчишка? — Джеймс? Да, отец — он. — И что он об этом думает? Лили глубоко вздохнула. Пришло время для большой, жирной лжи. — Он не хочет его, — ответила она. — Сказал, что не готов быть отцом, и мы решили расстаться. Я съехала от него несколько дней назад. Вот и всё. Эта позорная ложь покинула её воображение и стала теперь частью вселенной. Произнеся это вслух, Лили почувствовала себя грязной, но решила, что лучше уж совершить маленький грех, чем допустить целую катастрофу. Она просто не смогла бы сказать Тунье реальную причину ухода от Джеймса, ведь тогда бы раскрылось, что Джеймс вообще не в курсе её беременности. Глаза Петуньи расширились — казалось, она пытается сдержать подступающий гнев. Лили оставалась спокойной, она ждала этих криков с самого начала. Однако тон Петуньи и её слова повергли в шок. — Что он сделал?! О, этот лживый, никчемный мелкий змеёныш! Я знала, что от него жди проблем, как только увидела его! Отвернуться от собственного ребёнка! Да как он мог?! Лили, тебе будет гораздо лучше без него. Никогда больше не встречайся с ним! Челюсть Лили упала, и на мгновение она потеряла дар речи. Петунья защищала её? — Всё нормально, правда, — ответила она, запинаясь. — Я не виню его. Он ведь тоже не хотел ребёнка. — Нет, это не нормально! Настоящий мужчина исполнил бы свой долг и женился бы на тебе! — Но я не хочу за него замуж, — возразила Лили. — Это правда к лучшему. — Что — жить с ребенком вне брака? В твоём-то возрасте? Что скажут люди? Глаза Лили округлились. — Ради всего святого, Туни! Я не первая в истории незамужняя женщина, которая родит! Всё поменялось. Твои моральные принципы устарели несколько десятков лет назад. И что бы ты ни сказала, я и Джеймс не будем растить этого ребенка вместе. Будет так и никак иначе. Петунья положила руки на свой живот и вздохнула. Он был больше, чем у Лили. Её ребенок родится раньше. — Я просто не могу поверить, что кто-то может отказаться от собственного ребенка, — сказала она, нежно поглаживая живот. Чувство вины снова пробрало Лили до самого сердца. Джеймс сделал много отвратительного в жизни, но ребёнка он не бросал. Она чувствовала себя мерзко из-за этой лжи, но у неё на то была причина. Оболгать Джеймса было словно совершить маленькое злодеяние ради великого добра. К тому же неважно было, нравится Джеймс Петунии или нет. Вряд ли они когда-то встретятся, раз Лили ушла от него. — Думаю, теперь ты понимаешь, почему мне нужна твоя помощь, — произнесла Лили. — Мне некуда идти. Ты позволишь мне остаться тут, пока я не встану на ноги? В глазах Петуньи мелькнул страх. — Тут? — пискнула она. — Со мной и Верноном? На Тисовой улице? Лили, это очень, очень особенная улица. Нам с Верноном пришлось усердно работать, чтобы заслужить уважение и дружбу наших соседей. Мы… мы не можем позволить разным проходимцам околачиваться здесь. Маленькая искра надежды в сердце Лили снова погасла. Она изо всех сил старалась скрыть свое разочарование. Какой бы бесчувственной ни была Петунья, Лили не могла злиться на неё за отказ. Она знала, что просит слишком много. Нельзя просто ворваться в жизнь сестры после многих лет разрыва и ожидать, что она пойдёт ради неё на серьёзные жертвы. — Я ждала, что ты так ответишь. Это не похоже на место, где проблемная, беременная, незамужняя сестра будет принята с распростертыми объятьями. — Нет! В смысле, да… это тоже правда. Но я говорила скорее о … — Магии? Петунья вздрогнула. — Вернон не знает. — Да, я в курсе. Знаешь, я не планировала летать тут на метле целыми днями. — Не в этом дело! — огрызнулась Петуния. — Понимаешь, у меня наконец-то совершенно нормальная жизнь. Совершенно нормальная. И я не могу допустить, чтобы она разрушилась, впустив что-то ненормальное в мой дом. Выходя замуж за Вернона, я надеялась больше никогда не слышать о подобных вещах. — Что-то ненормальное? — переспросила Лили, подняв брови. Слова кололи её как иголки. — Значит, для тебя я всё ещё неполноценная, урод. Столько лет прошло, а ты так и не смогла принять меня. В один момент все светлые эмоции испарились и в воздухе осталась только горечь. Лили чувствовала, что дрожит, пока не осознала, что она больше расстроена, нежели разгневана. Подумать только, последняя, кого она могла назвать семьёй, оттолкнула её из-за того, кем она была. — Я никогда не хотела быть частью этого мира. Я никогда не хотела даже знать о нём, — сказала Петунья. — Ты думаешь, мне нравилось быть сестрой ведьмы? — А ты думаешь, я наслаждалась прозвищем «уродка»? Я всегда была либо уродкой, либо грязнокровкой. — Грязнокровкой? Что это вообще значит? — Это значит, что я нигде не была своей! — огрызнулась Лили. — Люди называли меня грязнокровкой в Хогвартсе, потому что я рождена в семье магглов. Так они говорили, что мне никогда не стать одной из них. Я ненавидела это. Притворялась, что мне всё равно, но это не так. Петунья ничего не ответила. Её глаза были закрыты и выражение лица напоминало Лили о пятнадцатилетней Пет. Кислая как лимон, твёрдая как стена — и совершенно безразличная к горю Лили. Теперь Лили поняла, что заявиться сюда было огромной ошибкой. — Не думаю, что меня хоть как-то бы задевали слова о грязнокровках, если бы я знала, что моя семья меня поддерживает, но нет. Ты вела себя так, будто я стала ведьмой, лишь бы позлить тебя, а потом вернуться в Хогвартс. — Заткнись, ты, избалованная маленькая принцесса! — внезапно выкрикнула Петунья. — С меня хватит твоих слезливых сказок. Не веди себя так, словно тобой пренебрегали в детстве. К тебе относились как угодно, но не с пренебрежением! Лицо Петуньи покрылось пунцовыми пятнами, и Лили была слишком ошеломлена её порывами, чтоб вымолвить хоть слово. Она смотрела, как Петунья делает глубокие вдохи, чтобы успокоиться. Затем она открыла один из верхних кухонных шкафчиков и достала оттуда уже открытую пачку сигарет. Она медленно вынула одну и поднесла к носу. — Не думаю, что курить в положении — хорошая идея, — сказала Лили. — Сама знаю, — огрызнулась Петунья. — Я просто подержу её между пальцев. Это успокаивает. Убила бы за возможность покурить. — А давно ты начала? — С четырнадцати, — самодовольно ответила Петунья. — У мисс Прайс были такие прекрасные руки, и она так элегантно выглядела с сигаретой между двух пальцев. Я очень хотела быть как она и начала курить. — Что за мисс Прайс? — нахмурилась Лили. — Мой учитель пианино, — ответила Петунья. — Она всегда говорила, что у меня пальцы прирождённого пианиста. Она вытянула пальцы и полюбовалась ими с лёгкой улыбкой на лице. Затем грустно вздохнула, и от улыбки не осталось и следа. Лили никогда даже не слышала о мисс Прайс. Но, опять-таки, она очень мало знала о жизни Петуньи после их совместного раннего детства. Были лишь смутные воспоминания, как Петунья, будучи подростком, выходила из дома с папкой нотных тетрадей, и слова матери о том, что она начала брать уроки игры на пианино. Впрочем, на этом все её познания и кончались. — Я решила быть пианистом, когда мне было одиннадцать. Брала уроки у мисс Прайс дважды в неделю. Она говорила мне, что я самый талантливый ученик из всех, кого она когда-либо встречала. Я привыкла практиковаться в доме миссис Хадсон. Она жила через улицу и великодушно разрешила мне пользоваться её инструментом, но, когда она переехала, такая возможность пропала. Я просила у отца о собственном пианино, но он сказал, что мы не можем это позволить, и мне пришлось отказаться от игры. Невозможно стать великим пианистом без практики. Голос Петуньи был полон яда. И Лили не пришлось долго искать причину этого. — Интересно, что деньги всегда находились, когда тебе нужны были книги, перья или котлы. Ты была особенной и, конечно же, всегда получала, что хотела. Иногда, когда я спрашивала у мамы с папой, почему тебе покупают школьную форму у портного каждый год, а что-то, что мне действительно нужно, мы не покупаем, они отвечали, что тебе нужно больше внимания, потому что ты иная. — Я не знала. Я даже не знала, что ты увлекалась игрой на пианино, — сказала Лили. Петунья ухмыльнулась с поджатыми губами. — А ты знала, что я была первой в классе, когда мне было четырнадцать лет? — спросила она. — Отличные отметки, примерное поведение. Все учителя были от меня без ума. Но маму и отца это не особо волновало. На следующий год мои отметки стали хуже. Но им было всё равно. Их не волновало, что я курю, несмотря на то, что несколько раз я попадалась. Что такое хорошие или плохие оценки по сравнению с магическими силами? Мне не суждено было превзойти твои фокусы. Я никогда не была для них достаточно особенной, когда есть ты. — Петунья, я … — Я знаю, как ты любишь играть в жертву, но в следующий раз, когда будешь жалеть себя из-за слишком высокого к себе внимания, попробуй представить, каково это — чувствовать себя невидимкой. Пусть ты ненормальная, но по крайней мере тебя любили. Мать с отцом даже вполовину не заботились обо мне так, как о своей особенной маленькой девочке. Это я осталась с ними в том мерзком городе. Это я помогала отцу с работой, готовила, убирала и ухаживала за садом, это я заботилась о матери, когда она заболела… Петунья порывисто выдохнула и села. Она выглядела разозлённой, но ей словно стало намного легче. Кажется, она смогла наконец выплеснуть всё, что копилось в ней долгие годы. — Петунья, прости меня, — произнесла Лили. — Я даже не догадывалась о твоих чувствах. Ты никогда мне ни о чём не говорила. — Тебе всегда было всё равно. — Это не так! — возразила Лили. — Я хотела, чтоб мы были дружными, но ты относилась ко мне как к мусору. Ты сама отталкивала меня, Туни! — Ты говорила лишь о Хогвартсе и волшебстве! — уже кричала Петунья. — Что я могла вообще знать об этом, обычный, скучный маггл! — Петуния, это не я выбрала стать волшебницей! — продолжала Лили. — Я такая, нравится это мне или нет. И это не радужная жизнь. В нашем мире идёт война, люди умирают. Иногда мне просто хочется сбежать от всего и жить мирной жизнью, как у тебя. Так что, если неосуществившаяся покупка пианино — не самая большая твоя потеря, может быть, твоя жизнь не так ужасна, как ты думаешь? Петунья уже глотала слёзы. — Всё, чего я хотела, — это хоть ненадолго почувствовать себя особенной, — её голос охрип. — Хоть на мгновение. — Ты была особенной для мамы с папой, — ответила Лили. — Возможно, они уделяли мне чуть больше внимания, но это было только потому, что они вынуждены были отпускать меня в совершенно другой мир совсем одну. Прости, если ты чувствовала себя недооценённой, но не смей говорить, что они тебя не любили. Я знала, что они гордились тобой. Петунья взглянула на окно. Сперва Лили ждала её ответа, но потом решила продолжить. — Послушай, Туни. Я хочу извиниться за то, как вела себя. На самом деле, прости меня за всё, что случилось в последние десять лет. Между нами было мало приятного, с тех пор как я обнаружила, кто я, и мне нужно было понять, что ты ощущаешь себя брошенной. Я не хочу, чтоб наши отношения навсегда остались такими, потому что ты — моя единственная оставшаяся частичка семьи, и я действительно по тебе скучаю. Я очень хочу, чтобы мы снова стали сёстрами, даже если ты до сих пор считаешь меня уродкой. — Прости, что я тебя так называла, — сказала Петунья. Её голос дрожал от подступающих рыданий, и Лили задержала дыхание, чтобы тоже не заплакать. Но она чувствовала облегчение, как и Петунья. Им давно следовало проговорить всё это. Они так и сидели, изредка промакивая глаза салфетками, пока Лили не взглянула на часы. — Вечереет, — сказала она. — Мне стоит уйти, пока твой муж не вернулся. — Куда? Ты же сказала, что тебе некуда идти. — Я что-нибудь придумаю. — И на что это будет похоже? — обиженно промолвила Петунья. — Ты не можешь уйти, пока не придумаешь, куда именно можно податься. Лили подняла голову. — Так… Я могу остаться? Петуния потёрла шею. — Я должна сначала спросить Вернона… но да, можешь. По крайней мере на ночь. Глаза и сердце Лили наполнились теплом. — Петуния, спасибо. Ты не представляешь, как много это для меня значит. Они осторожно улыбнулись друг другу, и внезапно воздух между ними словно стал чище. — Есть ещё кое-что… Только вы с Джеймсом знаете, что я беременна. Не хочу говорить никому другому. — Да, конечно! — знающе кивнула Петуния. — Я всё прекрасно понимаю. Но она не понимала. Петуния предполагала, что Лили не хотела никому рассказывать из-за стыда, а это не было правдой. Но пока Петуния соглашалась хранить её секрет, Лили не было важно, что она про неё думала. А затем Петуния задала самый сложный вопрос. — Что ты будешь делать с ребёнком, Лили? — То, что должна, — просто ответила она. Она посмотрела в окно, потому что не смогла взглянуть Петунии в глаза. Шёл снег.