Звездный стяг

       Воскресным утром Гарри Поттер проснулся затемно от, кажется, вонзившегося в голову раскаленного сверла лучшей дрели дяди Вернона. Он резко сел на кровати, стремясь избежать острой боли, изо всех сил прижал ладонь ко лбу, и только после с трудом осознал — дело в шраме.        Голова готова была взорваться, невидимый дядя Вернон продолжал сверлить череп изнутри, перед глазами все плыло.        С трудом Гарри выпутался из сбившегося комом одеяла, кое-как отдернул полог и нашарил на тумбочке очки.        Щеки у него были влажные, он утер их рукавом пижамы. Напялил очки на нос. Мир обрел четкость: за окном едва занимался серый рассвет, очертания комнаты терялись в полумраке. С кровати Рона доносился храп.        Лучше не стало. Даже смутный свет резал глаза почище стеклянного порошка, контуры предметов подрагивали и расплывались.        Гарри затошнило. Он отнял ото лба ладонь, почти ожидая обнаружить кровь, но нет, ничего такого.        В прошлый раз боль улеглась сама собой, довольно быстро. Теперь же она словно понемногу нарастала с каждой секундой, и Гарри совсем не мог вспомнить, что же ему приснилось.        Он посидел немного, спустив ноги на пол, в надежде, что жуткая боль окончится сама собой, а желудок перестанет крутить спазмом.        Прошло достаточно времени, прежде чем он понял: стискивая зубы и комкая простынь в пальцах, добиться он ничего не сможет.        Ему не хотелось беспокоить остальных, Рон злился на него с вечера, и, Мерлин, он способен добраться до Больничного Крыла самостоятельно!        Оставалось надеяться, у мадам Помфри найдется зелье, способное победить дядю Вернона с дрелью, поселившегося у Гарри в голове.        Он оделся, то и дело сглатывая кислый привкус рвоты, подкатывающей к горлу от любого резкого движения, закусил губу и спустился вниз. Прошел через полутемную гостиную, сам не помня, как, привалился ненадолго к успокаивающе прохладной стене за портретом Полной Дамы.        В такой час спал весь замок Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, ведь ранним осенним утром сон слаще всего.        Гарри брел по коридорам, пошатываясь, с трудом уговаривая себя переставлять ноги. Он смутно надеялся, что прогулка на рассвете не считается ночной и, если на пути его встретится Филч, удастся обойтись без высказываний.       Интересно, а если посреди ночи у ученика случится, например, аппендицит, ему нельзя идти в Больничное Крыло или можно? Или нужно послать за деканом факультета?        Дорога была Гарри хорошо известна, даже слишком хорошо — в лазарете он оказывался часто. Немудрено, учитывая, как любили его разные неприятности и приключения.        Больничное Крыло, пустое и светлое, встретило его знакомыми запахами настоек и безукоризненно чистых простыней. Тут, однако, произошли некоторые изменения. В последний раз Гарри заходил к мадам Помфри неделю назад за зельем от насморка, который подхватил, как и многие сокурсники, беспечно отнесшись к промозглому октябрьскому дождю. Тогда он не заметил ничего необычного, теперь же левую сторону палаты невесть зачем отгородили плотной ширмой из белой ткани. Последний раз такую ширму Гарри видел на втором курсе, когда в Больничном Крыле находились бездвижные жертвы василиска.        Неудивительно, что нововведение вызывало неприятные воспоминания. Почему она здесь теперь? Кто-то из учеников попал под заклинание и покрылся щупальцами?        На двери, должно быть, стояли оповещающие чары, потому что меньше чем через пять минут дверь в кабинет мадам Помфри отворилась, и сама целительница поспешила Гарри навстречу.        — Мерлин Великий! Поттер, что вы тут делаете?! Что у вас опять стряслось?        — Мадам Помфри, я… извините меня, у меня очень болит голова, — торопливо затараторил Гарри, снова чуствуя тошноту. Надо же, а ему показалось, секунду назад стало полегче. — Я проснулся от головной боли. И, кажется, меня немного тошнит.        Помфри горестно вздохнула.        — Поттер, вы настоящее наказание! Ладно уж, садитесь, я сейчас принесу вам зелье.        Гарри послушно устроился на ближайшей кровати, стараясь двигаться как можно осторожнее. Глаза больше не слезились, зато ему стало холодно. Пижамная рубашка на спине под мантией пропиталась липкой испариной.        Мадам Помфри отошла, скрылась за дверью в кабинет и чем-то там загремела.        Голова по-настоящему раскалывалась, и Гарри опасался, как бы его не вырвало прямо на чистый больничный пол. Последний раз его тошнило так сильно, когда в семь лет тетя Петунья заставила его доедать салат с майонезом и анчоусами, простоявший в холодильнике целую неделю. Только шрам тогда не болел.        Во рту снова сделалось кисло, Гарри сглотнул вязкую слюну. Мадам Помфри появилась, держа в руке большую исходящую паром чашку.        Тут одновременно произошло сразу несколько событий. Раздался сдавленный хриплый стон, шорох, грохот и звон, как если бы кто-то расколошматил целый поднос склянок. Целительница вздрогнула и отшатнулась в сторону. Гарри дернулся от резкого звука и зажал рукой рот. А в следующую секунду белая ширма, отгораживающая угол лазарета, вспыхнула.        Гарри сначала даже не нашел в себе сил удивиться. Мадам Помфри ахнула, выхватила палочку из кармана передника и поспешно ей замахала, однако веселенькое ярко-оранжевое пламя никак не хотело униматься. Запахло паленой тканью, к потолку устремился густой серо-сизый дым. Огонь разгорался все ярче, красновато-рудым освещая побелевшее лицо целительницы.        Спустя мгновение ширма с треском рухнула, позволяя Гарри рассмотреть то, что находилось позади.        Там, на отодвинутой к стене лазаретной кровати, с трудом сидел, локтем опершись на подушку и держась за грудь, незнакомый мужчина. Его красивое лицо искажала ничем не замутненная ярость.        Мадам Помфри бросилась к нему, начисто позабыв про Гарри. Ей наконец-то удалось потушить остатки пожара, она пихнула дымящуюся чашку на тумбочку возле кровати злого незнакомца. Рядом с тумбочкой лежал опрокинутый поднос, влажно блестели цветные осколки флаконов из-под зелий.        — Мистер, вы очнулись! Что вы делаете, немедленно лягте?! — отчеканила мадам Помфри, попытавшись схватить мужчину за плечо. Тот отшвырнул ее руку, зашипев от боли и произнес несколько незнакомых Гарри слов. То ли заклятье, то ли чужой язык, певуче-резкий, ничем не напоминающий ни французский, ни болгарский, не говоря уж про английский.        — Что-что? — мадам Помфри, кажется, тоже удивилась. — Я не очень вас понимаю. Сейчас же лягте! Я едва собрала ваши ребра!        Мужчина, однако, ее не слушал. Он снова попытался встать, но изменился в лице и рухнул на подушку; рука, на которую он опирался, подвела его и подломилась.        — Я же говорила! — всплеснула руками мадам Помфри. — Лежите, сейчас, погодите минутку!        Она взмахнула было над ним палочкой, но мужчина дернулся и опять упрямо попытался встать. Снова заговорил, зло сплевывая слова сквозь зубы.        Мадам Помфри покачала головой.        — Ладно, успокойтесь. Хватит. Я вас не трогаю.        Она быстро убрала палочку обратно в карман передника, подняла руки, капитулируя. Жест мужчина, кажется, понял и действительно немного успокоился. Заговорил чуть мягче, с вопросительной интонацией. У него был осипший, однако все равно красивый голос, пожалуй, самый красивый, какой Гарри только слышал.       Гарри сидел тише мыши, и теперь смог разглядеть мужчину поподробнее, хотя ему пришлось сощуриться: комната все еще норовила куда-то уплыть.        Мадам Помфри присела перед кроватью незнакомца на корточки, расправив юбки своей медицинской формы. Только теперь Гарри обратил внимание, что, несмотря на ранний час, она безукоризненно одета и выглядит не на шутку взбудораженной.        Прежде даже жертвы василиска и дементоров не приводили ее в такую тревогу.        Мужчина же выглядел одновременно тяжело больным и устрашающим. Он был очень бледен, его грудь и левую руку полностью скрывали бинты; кое-где на повязках прямо сейчас проступала кровь, наверняка от резких движений.        Будь мужчина здоров, Гарри, пожалуй, сказал бы, что он невероятно красив, хотя даже красный, больше всего похожий на ожог след через всю щеку не сильно его портил. Еще — что Гарри, признаться, немного удивило — волосы мужчина носил длинные, как у девушки (да что там, такую косу увидишь не у всякой девушки!), но в остальном, несмотря на некоторое изящество облика, женственно совершенно не выглядел.        А еще уши. Уши у него были длинные и заостренные, немного похожие на уши домового эльфа.        Гарри определенно не представлял, кто этот странный ушастый человек, но мадам Помфри он явно очень тревожил. И, скорее всего, некоему Гарри Поттеру видеть его совсем не полагалось. Но мадам Помфри, кажется, в самом деле впервые в жизни забыла о втором пациенте.        Мужчина говорил, медленно, выделяя каждое слово. Целительница в ответ покачала головой.        — Нет, мистер, это ничуть не помогает. Мне совершенно незнаком ваш язык. Давайте попробуем иначе, — она указала ему на грудь. — Травма. Рана. У вас рана.        — Cirisse, — мужчина осторожно дотронулся до бинтов. Поморщился. — Ye.        Нахмурился и невежливо ткнул в мадам Помфри пальцем. — Envinyatae? [1]        — Целитель, — отрекомендовалась мадам Помфри. — Лекарь. Целитель.        — Adan? — прозвучало с сомнением.        Колдомедик пожала плечами.        — Вероятно да, что бы сие не значило.        Мужчина нахмурился и показал прямо на Гарри. Внутри у того все оборвалось.        Мадам Помфри обернулась и всплеснула руками.        — Поттер! Мордред, я совсем про вас позабыла! Как вы видите у нас форс-мажор, так что…        Раненый мужчина схватил ее за рукав.        — Man sina? Ma simen cara hina?! [2]        — Все в порядке! Не нервничайте, успокойтесь же!        Помфри высвободилась, поднялась, на ходу отряхивая юбки, схватила с тумбочки отставленную чашку, стремительно подлетела к Гарри и с силой впихнула отвар ему в руки.        — Пейте скорее и погодите, я пошлю сообщение профессору Дамблдору!        Гарри послушно сделал большой глоток (варево успело немного остыть) и только потом с удивлением понял, что голова, оказывается, уже прошла. Он был так увлечен развернувшейся сценой, что даже не заметил, когда отступили боль и тошнота.        Мужчина с острыми ушами буравил его тяжелым взглядом из-под сурово нахмуренных бровей.        Чтобы отправить директору послание, мадам Помфри быстро удалилась в кабинет, и все время, пока она отсутствовала, Гарри ощущал себя не в своей тарелке. Остроухий мужчина пристально за ним наблюдал, вновь приподнявшись на здоровом локте, хотя такое положение явно доставляло ему мучения.        Гарри прихлебывал горьковатый отвар от головной боли, совершенно теперь не нужный, и в свою очередь украдкой наблюдал за незнакомцем.        За окнами Больничного Крыла медленно занимался удивительно ясный день. Косые лучи октябрьского солнца осветили ряд убранных постелей. Остроухий незнакомец вдруг весь напрягся и уставился в окно с таким недоумением, будто видел рассвет впервые в жизни. Откашлялся. Пошевелил забинтованной рукой.        — Ma sina?        «Что это?», внезапно догадался Гарри.Он спрашивает, что это. Он правда никогда не видел солнца или имеет ввиду нечто другое?        Однако он ждал ответа, уставившись на Гарри строго и пытливо. Гарри снова сделалось не по себе.        — Солнце, — на всякий случай он отставил чашку на тумбочку и нашарил в кармане волшебную палочку. — Солнце. Это рассвет. Sina… рассвет. А вы в Хогвартсе.        — Рас-свет, — проговорил мужчина с запинкой, пробуя слово на вкус. — Yave Laurelin?        — Не знаю, — Гарри пожал плечами. — Я не понимаю ваш язык, простите.        Незнакомец неожиданно ему улыбнулся, криво из-за ожога, однако вполне искренне. В ясных глазах его скользнуло веселье.        Глаза у него были светло-серые и сияющие, действительно сияющие странным, неосознаваемым светом.        Он, с трудом двигая больной рукой, подоткнул повыше подушку и все-таки устало на нее опустился, продолжая смотреть на Гарри. Потом указал себе на грудь.        — Куруфинвэ.        — Э-э… Гарри, — выдавил Гарри, порядком ошарашенный. — Гарри Поттер.        Незнакомец кивнул. Гарри перевел взгляд на дверь кабинета мадам Помфри и только сейчас с удивлением понял, что колдомедик безмолвно наблюдает за ними с порога. На ее усталом лице застыло странное выражение.        Профессор Дамблдор вошел в Больничное Крыло широким шагом, придерживая полы лиловой мантии. Никогда еще Гарри не видел его таким озабоченным. Следом за Дамблдором шел Снейп, глядящий мрачнее тучи. Только его здесь не хватало! Почему вообще он здесь? Разве тут не должно быть Макгоногал?        Гарри поспешно отставил чашку и постарался выглядеть максимально незаметным. Не помогло.        — Поттер! — прошипел Снейп, моментально его обнаружив. — Видите, директор, я так и знал, что он здесь замешан!        — Ну, полно, Северус, — осадил его Дамблдор с улыбкой. — Мы ничего не знаем. Доброе утро, Гарри, Поппи. Доброе утро, мистер.        Куруфинвэ (Гарри надеялся, это все же было имя) снова попытался сесть, сжав побелевшие губы. Маневр ему не удался, рука снова его подвела, и он вынужден был откинуться обратно на подушку, явно ужасно раздраженный своей беспомощностью.        Дамблдор остановился посреди палаты, оглядел тлеющие остатки ширмы и мадам Помфри, строго скрестившую руки на груди, и, наконец, обратился к Гарри.        — Что ты здесь делаешь, мальчик мой?        — У меня голова болела, — честно повинился Гарри, решив пока ни за что не упоминать шрам. Снейп буравил его тяжелым взглядом, хотя его гнев не шел ни в какое сравнение с воспламеняющим гневом человека на дальней кровати. — Я проснулся от того, что у меня ужасно заболела голова, и пошел в Больничное Крыло за зельем.        — Так и есть, — поддержала его внезапно мадам Помфри от двери. — Я диагностировала двустороннюю мигрень, в четырнадцать-то лет! Симулировать такое не получится, Северус, мальчик здесь по досадному совпадению.        — Гарри, — Дамблдор подошел к нему, положил руку Гарри на плечо. Сквозь мантию ощущалась не по-стариковски твердая хватка сухих пальцев. Директор не улыбался. — Ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?        Гарри сделалось обидно. Сначала Рон, теперь Дамблдор… почему никто не хочет ему поверить?!        — Я вообще не понимаю, что происходит, — он постарался, чтобы голос прозвучал как можно тверже. — Профессор, я правда ничего не понимаю! Что я должен вам рассказать? Кто вообще этот человек?!        Некоторое время Дамблдор пристально вглядывался ему в глаза, потом выпустил со вздохом.        — Как видишь, Гарри, мы оказались в весьма престранной ситуации. Я буду крайне благодарен тебе, если все, что ты увидишь и узнаешь в этой комнате, останется между нами. Возможно, сегодняшнее происшествие с твоим именем...        — Директор, вы серьезно?! — зашипел Снейп, в своей черной мантии больше обычного похожий на злющего нетопыря. — Вы собираетесь посвятить мальчишку в это, чем бы оно ни было?! Он мордредов ребенок, и он и без того тут замешан!        — Я не ребенок! — вскинулся Гарри. Какое право имеет Снейп так говорить о нем, да еще будто его самого здесь нет?! — И я тут не при чем! Я даже не понимаю, что происходит!        — Tyelle! [3] — резкий окрик прозвучал подобно грому. Все (и Гарри тоже) разом обернулись к Куруфинвэ, в очередной раз предпринявшему попытку сесть. Завладев всеобщим вниманием, он заговорил: резкие отрывистые слова звучали раздраженно и строго. Гарри нисколечко не понимал, однако интонацией проникся.        Снейп и Дамблдор тоже смешались, зато мадам Помфри фыркнула и поджала губы, недовольная чрезмерной активностью своего пациента. Знает раненый английский или нет, подумал Гарри, после ухода посторонних его все равно ждет разнос от колдомедика.        Куруфинвэ, однако, вполне уяснил, что окружающие его не понимают, поэтому тирада не затянулась. Он выдержал паузу, обвел всех по очереди обжигающе-тяжелым взглядом (Гарри снова невольно поежился) и медленно указал на себя.        — Куруфинвэ Феанаро. Нолдоран. Эльда.        Профессор Дамблдор пригладил бороду. Указал на гостя рукой и тщательно повторил, старательно выделив вопросительную интонацию.        — Куруфинвэ Феанаро. Нолдоран. Эльда. Что значит «эльда»?        Гарри с любопытством наблюдал за разворачивающейся сценой и (он украдкой покосился на Снейпа) не он один.        Куруфинвэ закатил глаза. С сомнением пошевелил пальцами здоровой руки. Поморщился. Указал по очереди на каждого из присутствующих, каждый тычок сопровождая коротким:        — Адан. Адан. Адан. Адан, — затем указал на себя. — Эльда. Hanyae?[4]        — Директор, я думаю, он говорит о расе, — вполголоса заметил Снейп. — Думаю, «адан» — что-то вроде «человек».        — Очевидно, так, — директор весело глянул на него. — Разве это не любопытно, Северус?        Снейп фыркнул, однако Гарри догадался: профессор зельеварения врет, ему так же интересно, как ему самому. Хотя Гарри по-прежнему не понимал решительно ничего из творящейся вокруг странности, хотя ему следовало бы думать о Турнире и неведомых недоброжелателях и ссоре с Роном, его не прогоняли — и это было чудесно. И потом, Дамблдор, вроде бы, считает, что появление Куруфинвэ связано с выбором Кубка, так что Гарри Поттер в нужном месте. Наверное.        Тем часом диалог продолжался.        Куруфинвэ, вроде бы вполне удовлетворившийся понятливостью собеседника, повторил указательный жест. Теперь он показывал на Гарри.        — Гарри Поттер.        И на себя.        — Куруфинвэ Феанаро.        Вопросительно приподнял бровь, показав на Дамблдора.        — Откуда он знает имя мальчишки?! — Снейп бросил на Гарри взгляд полный злобы.        Мадам Помфри зашикала.        — Да потому что Поттер ему представился, Северус! Погоди!        Дамблдор их проигнорировал. Он указал на себя, вежливо склонив голову, и проговорил:        — Альбус Дамблдор.        Затем он назвал мадам Помфри и Снейпа, так же указывая на них пальцем. Куруфинфэ кивнул. Потом нахмурился, явно над чем-то напряженно размышляя. Мадам Помфри тут же не преминула воспользоваться ситуацией.        — Немедленно лягте нормально! — велела она непреклонным тоном. — Сейчас же!        Куруфинвэ каким-то непостижимым образом ее понял. Из каких бы мест он ни появился, целители там, должно быть, не сильно отличались от английских.        Он фыркнул (гораздо непримиримее Снейпа), но все-таки лег, перекатившись затылком по подушке, чтобы видеть всех собравшихся. Вертикальная складка прорезала его высокий строгий лоб.        Ненадолго повисла тишина. Снейп рядом с Гарри кипел от злости, Дамблдор улыбался, мадам Помфри тоже хмурилась, но ее вряд ли волновали глобальные проблемы: скорее, состояние ее необычного пациента.        Наконец, Куруфинвэ, видимо, пришел к какому-то выводу. Он опять завозился, приподнимаясь (мадам Помфри обреченно вздохнула) и указал, ради разнообразия, на Снейпа.        — Северус Снейп, lavin, istalуё osanve-centa. Tulliё. [5]        — Я не понимаю вас, — если бы голосом можно было отравить насмерть, раненый уже корчился бы в конвульсиях. Гарри попытался незаметно отойти на шажок назад. Он никогда не видел профессора Зельеварения в таком раздражении.        Куруфинвэ стиснул зубы так сильно, что проступили желваки. Он тоже злился, и вот ему как раз Гарри сочувствовал. Он с ужасом представлял, что ощущал бы, окажись он сам в подобном положении: беспомощный, ни слова не понимающий, в незнакомом месте, окруженный незнакомыми людьми, которым не мог бы ничего объяснить.        Что тут говорить, Гарри скорее всего бы запаниковал. По крайней мере, далеко не сразу он начал бы искать хоть какой-нибудь выход. Куруфинвэ же, несмотря на злость, так и сквозившую в его полыхающих глазах, удержался от своих резких непонятных слов.        Он сделал рукой нетерпеливый жест, подзывая Снейпа к себе. Тот дождался одобрительного кивка Дамблдора и подошел, спрятав руки в карманы мантии. Гарри догадывался, он держит палочку наизготовку.        Куруфинвэ, морщась, приподнялся так высоко, насколько был способен, схватил Снейпа здоровой рукой за предплечье и, вроде бы… посмотрел профессору в глаза?        Гарри толком не понял. Но в следующий миг Снейп пошатнулся, а Дамблдор переменился в лице и молниеносно выхватил палочку, направляя ее на раненого.