Звездный стяг

       Когда Куруфинвэ заговорил по-английски, Гарри уже не нашел в себе сил удивиться. Просто молча сидел, опасаясь, как бы директор о нем не вспомнил: отчего-то казалось, если уйти сейчас — непременно пропустишь нечто сакрально важное.        Ничего сакрально важного, однако, не произошло. Точнее, может, и произошло бы, не вмешайся мадам Помфри. По себе Гарри, частый гость в Больничном Крыле, знал, насколько безнадежная затея — спорить с целительницей, решившей отстоять здоровье пациента любой ценой.        Видимо, Дамблдор характер мадам Помфри тоже прекрасно представлял, потому согласился с ней почти тут же. Потом перевел взгляд на Гарри, будто в самом деле только сейчас о нем вспомнив.        — Ох, Гарри, ты не уделишь мне минутку, прежде чем отправишься к себе?        — К-конечно, — выдавил Гарри. Оказывается, от волнения в горле ужасно пересохло. Он поспешно вскочил на ноги, почти чувствуя на себе перекрестный огонь взглядов Снейпа и Куруфинвэ. И если профессор зельеварения смотрел, как всегда, с гадливым раздражением, будто Гарри был комком слизи на его мантии, то странный остроухий человек (вдруг гладко заговоривший по-английски, хотя минуту назад ни слова не понимал!) глядел на диво участливо.        Однако Гарри помнил: прежде чем заговорить по-английски, Куруфинвэ что-то сделал со Снейпом. Снейп Гарри не нравился, но…        Додумать он не успел. Дамблдор вывел его из Больничного Крыла, придерживая за плечо, и мягко увлек за собой. Двери лазарета надежно за ними закрылись. Профессор вздохнул.        — Пожалуй, я провожу тебя до башни Гриффиндора, Гарри.        — Профессор Дамблдор, — Гарри вдруг ощутил потребность оправдаться. — Я правда не специально! У меня болела голова, ужасно, и я проснулся и спустился за обезболивающим…        — Я тебе верю, — лукаво улыбнулся ему профессор. — Но профессор Снейп не упустит случая к тебе придраться, так что впредь будь осторожен.        — Я осторожен, — насупился Гарри. — Что бы вы там не думали, я не ищу неприятностей. И в Кубок я ничего не кидал, и никого не просил! Правда!        — Я знаю, — Дамблдор ободряюще похлопал его по плечу и выпустил. Они пошли рядом. Если подумать, Гарри никогда прежде не видел профессора Дамблдора вот так запросто разгуливающего по замку. — И ни в чем тебя не обвиняю. Однако ты должен мне кое-что пообещать.        — Что?        Директор вдруг притормозил, заставляя Гарри тоже остановиться, наклонился и пытливо заглянул ему в глаза.        — Гарри, пообещай мне, что никому ни при каких обстоятельствах не расскажешь о человеке, которого ты видел в Больничном Крыле.        В его голосе было что-то особенное. Гарри готов был поклясться, что профессор встревожен. Он редко бывал встревожен, но так на памяти Гарри говорил впервые.        — А Гермионе и Рону? Да и потом, что важного я могу рассказать?        Гарри был уверен, что с Роном они помирятся, и, честно говоря, с кем-нибудь обсудить остроухого человека ему отчаянно хотелось. Не писать же о нем Сириусу, вот это как раз сошло бы за большую глупость. Наверняка он и так встревожен из-за того письма о шраме!        Дамбллдор вздохнул, поцокал языком.        — Что ж, думаю, мисс Грейнджер и мистер Уизли зарекомендовали себя товарищами, достойными доверия. Но я надеюсь, ты меня услышал. Даже их осведомленность нежелательна.        Таинственность эта окончательно убеждала: в Хогвартсе снова происходит нечто странное и опасное, и если оно связано с Турниром — все ужасно сложно. О всяких политических штуках Гарри никогда не задумывался, а вот теперь задумался. Судя по выпускам новостей, которые без конца смотрел дядя Вернон, для международного скандала всегда достаточно какой-нибудь ерунды.        — Но, профессор, — решился он на вопрос. Дамблдор снова зашагал вперед, и за ним пришлось поспевать. — Профессор, кто такой этот Куруфинвэ? Что он сделал? Откуда он здесь?!        — Видишь ли, Гарри, — директор снова вздохнул и улыбнулся. На сей раз в улыбке его сквозила печаль. — Ты задаешь очень правильные вопросы. И как только я смогу ответить тебе на них в полной мере, я отвечу. Ты веришь моему слову?        — Верю, — буркнул Гарри обреченно. Он уже слышал такую отповедь раньше. «Придет время, Гарри, и ты все узнаешь. А сейчас не забивай свою детскую головенку», вот что она означала! Сражаться с Волдемортом и василиском Гарри, выходит, маленьким не был, и теперь ему предстояло соревноваться с семикурсниками в Турнире, о, ничего страшного, ничего же не поделать. А для нормальных объяснений — время не пришло.        Однако спорить с встревоженным профессором Гарри не улыбалось, а профессор на самом деле выглядел встревоженным, несмотря на все свои бодрые речи.        Тем часом они дошли до коридора с портретом Полной Дамы, скрывающим проход в комнаты факультета Гриффиндор.        Дамблдор в последний раз сжал Гарри плечо.        — Я очень надеюсь на тебя, мой мальчик. И будь, ради Мерлина, осторожен.        Турнир — не то испытание, к которому можно отнестись спустя рукава, и я посоветовал бы тебе сосредоточиться на нем.        В гостиной царило обычное утреннее оживление. Появление Гарри встретили восторженными возгласами. Рона видно не было, должно быть, ушел на завтрак или до сих пор дрыхнет.        С Роном нужно было поговорить как можно скорее, однако на полпути в спальню его перехватила Гермиона.        — Гарри! Где ты был? Симус сказал, когда все проснулись, ты уже ушел!        — Ходил в Больничное Крыло, — уклончиво признался Гарри. — Гермиона, надо поговорить.        Гермиона тут же насторожилась.        — Что-то случилось? Что-то с твоим шрамом? Или с Турниром? Они выяснили, почему Кубок тебя выбрал?        — Гермио-она, — тихо простонал Гарри, невольно улыбнувшись. Подруга нисколько не изменилась с первого курса, вопросы сыпались из нее со скоростью света. — Давай не будем обсуждать мой шрам посреди гостиной? На нас и так уже пялятся.        Гермиона быстро закивала, состроив забавно серьезную рожицу.        Они отправились в совятню, Гарри собирался проведать Хедвиг, и, кстати, в совятне в такую рань никогда никого не было. Неплохо было бы найти Рона, конечно, и еще позавтракать, однако отчего-то Гарри не чувствовал себя готовым оправдываться перед другом. Почему вообще он должен оправдываться? Он ни в чем не соврал, и не его вина, что Рон ему не верит!        — Ты-то веришь, что я не бросал свое имя? — спросил он у Гермионы, когда они проходили по открытой галерее, ведущей к совятне кратчайшей дорогой. День выдался в самом деле солнечный, поразительно теплым, но холодный ветер, пробирающийся под ученические мантии, не давал забыть: в Британию пришел октябрь. Ветер баламутил сумрачные вершины Запретного Леса, солнце просвечивало сумрачную глубину, и вечная темень под старыми древесными кронами виделась Гарри синеватой.        Гермиона фыркнула, сдула со лба непослушную вьющуюся прядь.        — Конечно же, я тебе верю! И стукну тебя, если засомневаешься! А Рону просто нужно время.        — Ты с ним говорила? — обрадовался Гарри. — Что на него нашло?        Гермиона посмотрела на него сочувствующе.        — Знаешь, мне кажется, он завидует.        — Чему завидовать-то? — улучшившееся было настроение Гарри резко пошло на убыль. За три года в школе он до сих пор не сумел понять, как волшебники могут завидовать его так называемой «интересной» жизни. Они нормальные вообще? — Все пялятся на меня, как на убожество, жаждущее внимания.        Они дошли до башенки-совятни, и Гермиона принялась расхаживать между насестов, разглядывая почтовых сипух и неясытей, серовато-бурых и беловато-серых.        — Я думаю, Рону обидно. Он шестой сын в семье, всегда в тени своих старших братьев, и в школе его лучший друг — знаменитость в мире магии…        — Да не хочу я быть знаменитостью! — возмутился Гарри. Он нашел среди сов Хедвиг, ее оперенье ярко белело в уютном для птиц окружающем сумраке. — Как он не понимает!..        — Гарри, — Гермиона вздохнула. — Не кричи, сов испугаешь. Меня убеждать не надо, я-то все понимаю, так что успокойся. По-моему, вам с Роном просто нужно поговорить.        — Наверное, ты права, — Гарри подставил недовольной разбуженной Хедвиг руку; птица сонно перепорхнула на хозяйское предплечье, позволила почесать себе перья под подбородком.        — Я всегда права, — хмыкнула Гермиона. — Так кстати о поговорить. О чем ты хотел поговорить? Все-таки о шраме?        — Не только, — Гарри пожевал губу и, собравшись с мыслями, кратко пересказал ей все, приключившееся с ним утром.        Гермиона слушала очень внимательно, уточняя детали, Гарри показавшиеся совсем незначительными (въедливая подруга все равно заставила его припомнить, например, на что в точности походил язык Куруфинвэ и в какой именно момент прошла головная боль), а позже глубоко задумалась.        — Все это очень странно… ты напишешь Сириусу?        — Я и так уже написал ему о шраме, и теперь он беспокоится, — помотал головой Гарри. — К тому же, Дамблдор запретил рассказывать кому-нибудь, кроме тебя и Рона. Наверное, знал, что я все равно вам расскажу… тебе.        — Гарри, — Гермиона подошла к нему и обняла, игнорируя возмущенно ухнувшую Хедвиг. — Вам с Роном…        — Надо поговорить, я понял, — Гарри неловко похлопал ее по спине свободной рукой. — Теперь скажи, что ты обо всем этом думаешь? Я про Турнир и про Куруфинвэ.        — Не знаю, что и думать, — призналась Гермиона, отстраняясь. В голосе ее звучала досада: лучшая ученица, она ненавидела чего-то не знать. — Я бы сказала, в Хогвартсе у тебя появился недоброжелатель, который хочет заставить тебя участвовать, потому что это опасно и во время Турнира очень просто подстроить несчастный случай… может быть, это тот самый человек в Больничном Крыле, но тогда бы Дамблдор догадался, правильно? Ты говоришь, тот человек, как еще раз его зовут?        — Куруфинвэ Феанаро, — послушно повторил Гарри. — Он точно не из Англии. И я вообще не знаю, откуда.        — Что-то знакомое, Феанаро, — Гермиона потеребила прядь волос. — Почти как Феанор.        — Феанор?        — Есть книжка, маггловская, — с сомнением пожала плечами Гермиона. — Я ее летом читала. Ты говоришь, у него уши как у домового эльфа?        — Не совсем, просто немного похожи. Знаешь, Гермиона, он точно не домовой эльф!        Признаться, Гарри опасался, что разговор сейчас вновь свернет на Гермионино «общество защиты прав эльфов», как там его? Ну да, ГАВНЭ. Потому он поспешно перевел тему, и они заговорили о Турнире. Тем более, что Турнир Гарри, если честно, считал проблемой куда более стоящей, нежели Куруфинвэ, выздоравливающего под строгим надзором мадам Помфри. Только вот почему профессор Дамблдор настаивает на такой секретности?        Гермиону предстоящий Турнир тоже тревожил не на шутку. Вчера вечером, оказывается, она успела прочитать все упоминания о нем в своей обожаемой «Истории Хогвартса» и теперь пребывала в растрепанных чувствах. Хотя упоминаний тех и было не так много: Турнир закрыли в восемнадцатом веке после случая с взбесившимся кокатрисом, и все попытки возродить его неизменно проваливались вплоть до осени нынешнего года.        — За завтраком говорили, — рассказывала она, снова принимаясь ходить вдоль насестов. Большой ушастый филин, разбуженный ее шагами, недовольно заухал, и Гермиона строго на него шикнула. — Что директор Каркаров требовал снова разжечь Кубок, но тот погас до следующего Турнира. Теперь Каркаров очень зол на Хогвартс, он думает, мы специально выставили двух чемпионов…        — Да, я в курсе, — протянул Гарри, вспоминая некрасивую сцену в задней комнате Большого Зала, последовавшую сразу за его так называемым избранием. — Думаю, не он один. Почему люди думают, будто я сам хочу куда-нибудь встревать?        — Потому что ты всегда встреваешь, — Гермиона растрепала ему волосы и совершенно материнским жестом поправила очки на его носу. — Не повезло. Но не переживай, люди всегда что-нибудь да думают, тебя это не должно касаться.        Легко сказать — не должно касаться. В понедельник начались занятия и стало ясно, у всего остального Хогвартса, за исключением довольных несмотря ни на что гриффиндорцев, имелось совершенно определенное о Гарри мнение.        Да и собственный факультет считал Мальчика-Который-Выжил сжульничавшим умником, просто их радовал сам факт участия в Турнире кого-то «своего».        Гарри же весь понедельник провел как в тумане. Ночью ему ничего не снилось и шрам не болел, однако наутро он все равно чувствовал себя разбитым. И почему-то не ждал ничего хорошего.        С Роном поговорить так и не удалось: тот упорно Гарри избегал, и за завтраком Гермиона села между ними, стараясь немного разрядить напряжение заумной болтовней.        Получалось у нее плохо.        После завтрака у них шла Травология, на которой Гарри сполна осознал, какую неприязнь к нему теперь питал весь факультет Хаффлпафф во главе со своим деканом. В голосе всегда веселой профессора Спраут теперь сквозила ядовитая прохладца.        Гарри оставалось только погрузиться в свои мысли и вплотную заняться заданием: пересадкой прыгучих луковиц. Энри МакМиллан и Джастин Финч-Флетчли, с которыми ему выпало работать в одной команде, упорно молчали весь урок.        Гарри было о чем подумать. Он перебирал в памяти слова Дамблдора и Гермионы, пытался придумать, кто в школе так сильно его ненавидит (кроме Малфоя, на ум никто не приходил), однако мыслями все равно упорно возвращался к Больничному Крылу.        Во-первых, шрам пугал его. А если он заболит снова, ведь приступ ничего не предвещает? И если с каждым разом боль будет усиливаться? Вчера все было куда хуже чем летом… Зря он не рассказал Дамблдору, хотя у директора полно других проблем.        Например, Куруфинвэ. Гарри гадал про себя, кто он такой, почему не знал языка и как ухитрился потом на нем так гладко заговорить, а главное, почему директор так настаивает на секретности? Откуда вообще взялся в Больничном Крыле какой-то секретный Куруфинвэ?       Вопросы множились, ответов не было. После обеда у них по расписанию шел урок Ухода за Магическими Существами, и обычно Гарри ждал его с нетерпением, всегда радуясь возможности повидаться с Хагридом. Теперь же он с неохотой думал, придется ли убеждать доброго лесничего в своей непричастности к выбору Кубка. Потому что если Хагрид не поверит ему по примеру насупленного Рона, впору хвататься за голову.        Уход проходил у Гриффиндора совместно со Слизерином, и Гарри предстояло еще одно испытание. Драко Малфой в сопровождении своих подпевал явился на урок с широкой ухмылкой и принялся оттачивать свое остроумие.        Гарри постарался не обращать на насмешки внимания: только драки с мерзким слизеринцем ему не хватало! Вместо того он припомнил, как профессор Грюм превратил Малфоя в тощего белого хорька, и на душе сразу полегчало. Малфой и человеком, оказывается, на хорька вполне походил, рожа у него такая… вытянутая, остроносая, и волосы бесцветные, а сам он длинный и тощий, ну точно как хорь!        С Хагридом поговорить все-таки удалось. Гарри слегка покоробило, что тот верит в его непричастность к обману Кубка только потому, что верит Дамблдор, однако, пожалуй, хорошо что лесничий вообще не считает его жадным до славы идиотом.        После занятий он поднялся ненадолго в спальню, захватил Карту Мародеров и отыскал в библиотеке Гермиону. Подруга слиняла туда сразу же по возвращению в замок, пробормотав что-то о желании сделать домашнюю работу до ужина. Гарри подозревал, она просто устала изображать между ним и Роном буфер, делая вид, будто все в порядке.        Рон вел себя как полный придурок. Весь день Гарри искал возможности нормально все ему объяснить, но тот целенаправленно его избегал, а не избегая — полностью игнорировал. Ну и пожалуйста! Гарри не чувствовал себя виноватым (да он и не виноват!) и не собирался больше пытаться оправдаться. Если Рональд Уизли изволит тупить и выдумывать себе небылицы — пожалуйста, на здоровье!        В библиотеке народу как всегда было немного, или просто такое ощущение создавалось из-за массивных стеллажей, на фоне которых ученики казались крошечными. Мадам Пинс ходила вдоль полок с пушистой метелкой и безо всякой магии смахивала пыль с книжных корешков.        Гермиона сидела за длинным столом возле самого окна, сгорбившись над небольшой книжкой в твердом коричневом переплете. Вьющиеся волосы подруга собрала назад в узел и закрепила на затылке простым карандашом; необычная прическа делала ее лицо резче и взрослее. У ее локтя стояла чернильница с пером, рядом лежали свитки и учебники по травологии, и, честное слово, Гарри впервые в жизни видел, как сама Гермиона Грейнджер откладывает домашнее задание!        — Привет, — прошептал Гарри (в библиотеке полагалось вести себя максимально тихо). — Что читаешь?        Гермиона подняла на него взгляд, совершенно ошарашенный.        — Я нашла ее в отделе маггловской литературы…        — И такой есть?        — Да, — она нетерпеливо тряхнула головой, заставляя пучок покачнуться. — Помнишь, я вчера тебе говорила, что читала летом книжку, где персонажа звали похоже на твоего знакомого из лазарета? Я нашла ее тут, с дополнениями.        — О, — Гарри все еще не понимал, к чему она клонит и при чем тут какой-то маггловский роман. — Ты к чему это?        — А вот к чему! — Гермиона ногтем подчеркнула нужную строчку, развернула книгу и через стол толкнула Гарри. Тот вчитался в указанный ею абзац.        «…так, имена на синдарине звучат более англицированно и просто, а квенья дает более развернутое представление…»        — Ну и что?        — Читай!        «…к примеру, полное имя того же Феанора на самом деле звучит как «Куруфинвэ Феанаро», где «Куруфинвэ» — «Искусный Финвэ» — отцовское имя, а «Феанаро» — «Пламенный Дух» — материнское…»        Гарри сначала прочитал, потом перечитал, и все равно слова усваивались плоховато.        — То есть, имя Куруфинвэ не настоящее, — медленно проговорил он наконец. — Он взял его из маггловской книжки.        — Из книжки, про которую далеко не все магглы даже знают, — кивнула Гермиона нетерпеливо. — Значит, он очень хорошо знает магглов. И очень хорошо врет. Так хорошо, что Дамблдор ему поверил.