Звездный стяг

       В гостиной Гриффиндора праздновали с размахом. По итогам первого испытания Турнира Трех Волшебников Гарри Поттер разделил первое место с Виктором Крамом, и весь факультет ликовал.        Фред и Джордж Уизли натащили с кухни еды, их приятель Ли Джордан приволок сливочное пиво, Дин Томас нарисовал забавные плакаты, все поздравляли Гарри, жали ему руки и восхищались его эпическим полетом от дракона.        Гермиона улыбалась, глядя, как ее лучший друг, с почетом усаженный в кресло у камина, придвигает к себе большой поднос с воздушными пирожными-корзиночками. Гарри в последнее время почти ничего не ел, слишком взвинченный и измотанный. Может, он вообще бы не ел, если бы Гермиона за ним не следила.        С другой стороны к подносу присоседился лучащийся довольством Рон Уизли. Гарри тут же уступил ему большое вишневое пирожное с горой сливочного крема, на которое секунду назад нацелился сам.        Гермиона ощущала почти счастье. Слава Мерлину, они помирились! Рон подошел к Гарри с извинениями сразу же после тура, даже до объявления результатов, и все снова стало хорошо. Гарри вообще отличался прекрасной способностью выкидывать из головы лишние обиды и сомнения.        Гермиона так не умела, никогда не умела, и ничего не могла поделать со своей замкнутостью. Хотя Гарри ведь тоже сильно общительным не назовешь… в чем же дело?        За способность жить сегодняшним днем и не обращать внимания на мелочи она многое бы отдала. Потому что теперь радость от примирения друзей омрачало грустное осознание: она и Гарри связаны сейчас общей тайной, а Рон — нет. Конечно же, теперь Гарри ему расскажет… и Гермиона перестанет быть важнее Рона. Они снова будут на одном уровне.        Гермионе всегда хотелось быть важнее, особенно для Гарри. Иногда она думала, что немножко влюблена, но потом одергивала себя. Гарри нравилась Чжоу Чанг с Рейвенкло, и, возможно, Драко Малфой (об этом Гермиона, впрочем, старалась сильно не задумываться). В лучшей подруге Гермионе Грейнджер он видел поддержку и опору, как-то так.        — Черт, тяжелое! — Ли Джордан взвесил в руках золотое яйцо. Вручил с почетом добытчику-чемпиону. — Давай, Гарри, открой его скорее!        После раздачи мест Бэгмен во всеуслышание объявил, мол, сокровище таит в себе подсказку для следующего тура, который состоится двадцать четвертого февраля в полдесятого. Так что на разгадку подсказки чемпионам давали три месяца.        Гермиона утащила с ближайшего подноса тарталетку, заполненную нежнейшим джемом. На самом деле, ужасно, что все эти вкусности приготовлены бесправными эльфами-домовиками, но кто, скажите, будет сейчас слушать об этом? Ее однокурсники именно что радуются сегодняшнему дню, глобальные проблемы магического сообщества их не волнуют… Ее размышления прервал жуткий пронзительный вой. Гермиона выронила надкушенную тарталетку на колени и поспешно зажала уши.        Гарри, оказывается, открыл свой золотой трофей: внутри яйцо оказалось полым и совершенно пустым. Разве что издавало звук — и от звука у Гермионы грозили лопнуть барабанные перепонки.        — Закрой! Закрой! — завопили отовсюду. Гарри поспешно послушался. Вой стих, хотя Гермиона еще пару секунд слышала ужасный фантомный звон в ушах.        Сгрудившиеся вокруг Гарри однокурсники тут же принялись строить предположения. Что же организаторы хотели сказать? Следующим испытанием станет баньши? Пыточное заклятие Круциатус? Фред Уизли (хотя, возможно, то был Джордж) предположил, что Гарри заставят слушать пение их старшего брата Перси.        Гермиона взмахом палочки очистила мантию: тарталетка, разумеется, приземлилась на колени джемом вниз.        На празднике она чувствовала себя чуточку лишней. Никогда у нее не получалось просто так брать и радоваться, всегда мешало что-нибудь. Теперь вот, кроме гордости за Гарри она в глубине души боролась с червячком детской ревности к Рону, с жалостью к домовикам, вынужденным готовить горы лакомств посреди ночи, с дурацким ощущением собственной неполноценности — потому что нормальный человек запросто смог бы расслабиться!        Еще она мысленно нет-нет, да и возвращалась в Больничное Крыло, к остроухому человеку с огненными глазами. Гарри плел ей потом что-то про Дамблдора, и Гермиона, разумеется, доверяла Дамблдору, но Гарри совершенно не умел врать. Директору следовало бы знать. Совершенно очевидно, что он использует Гарри в какой-то схеме, возможно, он старается разгадать причины странного поведения Кубка и участия Гарри в Турнире, возможно, за всем этим стоит целый заговор…        Гермионе не нравилась манера профессора Дамблдора втягивать Гарри в свои дела. И, оглядываясь назад, она недоумевала, отчего директора считают таким мудрым? Квиреллу удалось обвести его вокруг пальца, директор не сумел догадаться о василиске, хотя самой Гермионе потребовалось всего несколько дней в библиотеке и вдумчивый анализ фактов. И потом, Сириус, он ведь оказался невиновен, а разве профессор Дамблдор — не председатель волшебного суда?        От камина шло ровное тепло, в школьной мантии ей сделалось немного жарковато. Голоса веселящихся однокурсников сливались в ровный гул. Невилл Лонгботтом съел помадку, предложенную одним из близнецов Уизли, и моментально покрылся разноцветными птичьими перьями. Ненадолго — через пару секунд он уже смеялся вместе со всеми.        Гермионе такие шутки не казались смешными: Фред и Джордж ведь не могли наверняка знать побочные эффекты своих изобретений! Даже если они тестировали их на себе, как утверждали, все равно — кустарное магическое воздействие может вызвать индивидуальную реакцию. Это как аллергия.        Все-таки какая же она зануда, самой от себя противно! И почему ребята вообще с ней дружат?        Низ живота у Гермионы изредка болезненно потягивало, уже второй день. Про «женские дни» мама объяснила ей еще летом, у мамы они пришли как раз в четырнадцать, и потому Гермиона не удивлялась. Мама говорила, у всех по-разному, но вначале многим девочкам больно.        А еще лезут прыщи. Гермионе в этом плане повезло, и прыщей пока не случилось, а вот Парвати расцвела россыпью мелких угрей и каждое утро старательно замазывала их специальным кремом.        Парвати что-то спрашивала у Гарри, усиленно хлопая ресницами.        Гермиона взяла себе новую тарталетку, вкусные они все-таки. На этот раз джем ей попался абрикосовый. Мысли снова пошли по кругу: «еда-домовики-другой эльф в Больничном Крыле». Хотя Гарри вроде бы упоминал, что Дамблдор переселил его в подземелья. То-то профессор Снейп, небось, обрадовался…        Гарри со смехом командовал миниатюрной фигуркой Венгерской хвостороги. Макет дракончика расправил крылышки, описал круг почета по гостиной и приземлился на макушку Рону. Тот весело завопил.        Теперь они думают, это смешно. Драконы смешные, ага. Да у Гермионы чуть сердце не остановилось, когда черный ящер на поле дохнул огнем!        Нет, на самом деле, чем профессор Дамблдор думает? Или он опять где-нибудь ошибается?        Гермиона цапнула с подноса третью тарталетку, на сей раз земляничную. Симус Финниган сунул ей в руки вскрытую бутылку сливочного пива, воздел к потолку свою собственную и провозгласил пятидесятый тост «за Гарри Поттера!».        Глядя на смущенную улыбку Гарри, Гермиона почувствовала вдруг небывалую решимость.        В конце концов, она ничего особенного не нарушит, Дамблдор ведь знает, что она знает… а она не привыкла пускать дела на самотек, вот.        На следующий день приподнятое настроение владело всем факультетом Гриффиндор — и не только. За завтраком Гермиона украдкой оглядывала зал, с радостью замечая, насколько меньше стало людей со значками «В поддержку Седрика». Нет-нет, Седрик Диггори, по ее мнению, был достойным чемпионом, но и Гарри оказался не менее достоин, и в любом случае оскорблять людей мерзко. А тем более, носить оскорбления на значках.        После занятий Гарри с Роном отправились в совятню, отправлять письмо Сириусу, а Гермиона отговорилась домашним заданием, благо, Вектор как раз задала ко вторнику большое эссе (Гермиона, разумеется, написала его заранее). Ничего страшного, уж с совиной почтой они справятся без нее.        Вместо домашки она поспешила в башню Гриффиндора и немного помедлила перед дверьми в личные комнаты декана. Профессор МакГонагалл жила в основании башни, и с девяти до шести, если не находилась на занятиях, официально считалась свободной и обязанной помогать своим подопечным.        Вряд ли бы четверокурснице Гермионе Грейнджер уместно вот запросто заявиться прямиком к директору, верно?        С другой стороны, их троице никогда и в голову не приходило поговорить с преподавателями. Мальчишки робели строгости декана и ершились, а сама Гермиона всегда следовала за ними. Но теперь все серьезно, так? В смысле, в замке куча иностранцев, и если профессор Дамблдор где-то снова ошибется, все может вылиться в международный скандал, так?        Настроив себя на нужный лад, Гермиона пригладила непослушные кудри, одернула и без того безупречно отглаженную мантию и решительно постучалась.        Макгоногал открыла ей сразу. Глядя на нее снизу вверх, Гермиона сразу припомнила, как дрожала на первом курсе на ее уроках: остальные боялись Зелий, а юная мисс Грейнджер — Трансфигурации. Не потому, что профессор была строга (а профессор была очень строга), а потому что боялась разочаровать эту высокую сухопарую женщину с волосами, убранными в безупречный узел, женщину с идеальной осанкой и проницательным взглядом, на которую в глубине души Гермиона хотела походить лет через пятьдесят.        — Мисс Грейнджер? — Макгоногал изумленно улыбнулась. — Что-то стряслось?        — Не совсем, профессор, — выпалила Гермиона. Спохватившись, прибавила:        — Здравствуйте!        Макгоногал еле заметным движением губ обозначила улыбку и заговорила чуть мягче.        — Здравствуйте, мисс Грейнджер, здравствуйте. А теперь успокойтесь и рассказывайте, что случилось.        Гермиона почувствовала предательские невротические мурашки вдоль спины. Руки зачесались чего-нибудь повертеть, погрызть заусенец. Если бы в руках у нее было перо, она обязательно потянула бы в рот его кончик. Потребовалось несколько мгновений, прежде чем ей удалось собраться с духом.        — На самом деле, профессор, — отважно заявила она. — Мне нужно срочно поговорить с профессором Дамблдором. Это касается Гарри, мэм. И человека из Больничного Крыла.        Во взгляде Макгоногал мелькнуло необычайное пытливое выражение. Впрочем, лицом профессор Трансфигурации владела превосходно и ничем больше не выдала своего любопытства, это Гермиона просто всегда была слишком внимательна.        Как-то так вышло, что Гермиона никогда прежде не бывала в кабинете директора. С Гарри все понятно, профессор Дамблдор определенно его выделял; Рону тоже доводилось, после истории с Тайной Комнатой, а вот Гермиону минула чаша сия. Что ж, вот теперь она наверстает. Вместе с не ставшей задавать лишних вопросов Макгоногал они добрались до статуи золотой горгульи, скрывавшей вход. Декан преувеличенно торжественно произнесла пароль («Прыгающая пастила!»), и Гермиона едва сдержала невольный смешок.        Ей бы и в голову не пришло смеяться, не будь ее нервы так взвинчены. Да лучше бы она еще раз увидела в карманном зеркале желтые глаза огромной змеюки, чем решилась бы говорить с самим директором! В иных обстоятельствах.        Но теперь от нее могла зависеть судьба Гарри, единственного человека после родителей, ради которого стоило так переживать! Рон, конечно, тоже вроде друг, но… Ну, разумеется, у нее не нашлось получше времени для мыслей о Роне!        В кабинете оказалось светло, уютно и захламлено, а еще неожиданно шумно. Целый стеллаж у дальней стены занимали книги в тяжелых бархатных обложках, рядом примостилась жердочка с тем самым красным фениксом, о котором рассказывал Гарри (феникс немного походил на слишком много возомнившего фазана). Над массивным директорским столом висели в три ряда портреты, в основном — спящих пожилых мужчин, судя по всему, предыдущих директоров. Нарисованные люди похрапывали. Странные серебряные штуковины теснились на небольших округлых столиках, стоящих дальше у стен, и каждая их штук этих издавала свое особенное стрекотание.        Все вместе порождало настоящую какофонию, однако Гермиона отчего-то вздохнула свободнее.        — Альбус! — позвала тем часом Макгоногал. — Я прошу прощения!        — Не стоит, Минерва, — раздался ниоткуда мягкий зычный голос, а в следующее мгновение в кабинете появился сам директор: с самым обыденным видом он вышел из-за потайной двери, отлично замаскированной под каменную кладку. За дверью Гермиона успела разглядеть винтовую лестницу, круто уходящую вверх.        — Добрый день, мисс Грейнджер, — улыбнулся профессор Дамблдор, приглаживая роскошную бороду, такую длинную, что он мог бы заправить ее кончик в карман своей широкой светло-серой мантии. — И тебе, Минерва, конечно, тоже.        — Мы с вами виделись, — Макгоногал поджала губы и сразу перешла к делу. — Альбус, юная леди хочет поговорить с вами о чем-то, связанном с мистером Поттером и этим вашим… гостем.        — О, вот как, — удивился Дамблдор. Махнул рукой, и напротив его массивного стола само собой материализовалось уютное плюшевое кресло, а на самом столе — круглый поднос с дымящимся чайником, окруженным батареей чашек, и вазочкой, полной квадратиками воздушной пастилы. — Что ж, любой серьезный разговор стоит сопроводить чашечкой хорошего чая, не так ли, мисс Грейнджер?        От увиденного только что ничем не подкрепленного колдовства у Гермионы перехватило дыхание, и в ответ на лукавую улыбку директора она смогла только невнятно пискнуть что-то согласное. Дамблдору, впрочем, вообще не требовался ее ответ, кажется.        — Вы присоединитесь к нам, Минерва? — спросил он, обходя стол и усаживаясь в свое высокое кресло с монументальной спинкой. Кресло походило на трон — а разве кресло директора школы не должно походить на трон?        — Нет уж, — открестилась тем часом Макгоногал. — Мне нужно проверить целую гору домашних работ семикурсников, Турнир не повод для заваливания ТРИТОН.        Директор неожиданно не стал настаивать. Да и кресло, сообразила Гермиона, он наколдовал только одно.        Декан Гриффиндора кивнула ей на прощание и вышла, а Дамблдор указал на чайник.        — Присаживайся, Гермиона. И бери пастилу, не стесняйся, в последнее время, — он чуть подался вперед и таинственно понизил голос. — Она нравится мне даже больше сливочных тянучек.        Гермиона послушно взяла. Нежная сладость словно растаяла на языке, и вся нервозность куда-то моментально улетучилась. Гермиона села поудобнее (до того она замерла на самом краешке кресла, болезненно выпрямив спину), утопила каблучки туфель в длинном ворсе мягкого золотисто-красного ковра. Если верить «Истории Хогвартса», профессор Дамблдор закончил Гриффиндор.        Дамблдор тоже съел одну пастилку, щелкнул пальцами — и чайник сам собой разлил по чашкам потрясающе ароматный каркаде. И откуда бы директору знать, что Гермиона обожает каркаде? А если это совпадение, что ж, повод считать его хорошим знаком, да?        — Я так понимаю, Гермиона, — Дамблдор говорил почти весело, и Гермиона окончательно расслабилась. — Гарри рассказал тебе о госте в нашей школе?        — Да, сэр, — Гермиона вздохнула. — Но я должна вам кое в чем признаться. Та книга, которую вы вернули Гарри, так вот, она моя. Если вы сами не поняли, конечно, но все равно… В общем…        — Постой, не торопись, — Дамблдор отхлебнул чай, задержал тонкостенную чашечку в ладонях. Голубые глаза его пытливо сверкнули за полукруглыми стеклами очков. — Начни с самого начала. Давай представим, что я ничего не знаю. Что именно рассказал тебе Гарри, какая книга? Просто рассказывай по порядку.        И Гермиона Грейнджер рассказала. Вначале язык едва ее слушался, но потом она разошлась, застрекотала, как на уроке. В подробностях припомнила их с Гарри визит в Больничное Крыло, и как потом Гарри навещал Куруфинвэ Феанаро уже в одиночку. Она решилась высказаться по поводу дополнительных занятий, которые директор устраивал Гарри в преддверии Турнира, она поведала о своих сомнениях. Нет-нет, профессор Дамблдор — величайший волшебник современности, но ведь он человек, а люди могут ошибаться! Не нашел же никто Тайную Комнату и не понял про василиска…        Дамблдор слушал ее благосклонно, микроскопическими глоточками прихлебывая чай. Гермиона уже не ежилась под его пытливым ясным взглядом. Когда она закончила, обстоятельно обосновав все свои подозрения об участии Гарри в Турнире, он задумчиво покивал и улыбнулся.        — Вы и в самом деле потрясающе умная волшебница, мисс Грейнджер! Потрясающая! Двадцать баллов Гриффиндору!        — Но за что? — от похвалы Гермиона зарделась, ощущая необычайную легкость.        — Как за что? — удивился директор. — За то, что заставили меня взглянуть на ситуацию под другим углом, конечно же!        Как расценивать такое заявление, Гермиона не знала, но на всякий случай отнеслась скептически. Она ведь всего лишь четверокурсница, как бы она смогла заставить самого директора поменять взгляд на вещи?! Что ж, остается надеяться, ее скромные рассуждения натолкнули профессора Дамблдора хоть на какую-нибудь полезную мысль. Иначе не стал бы он так говорить, верно? Зачем бы ему врать? Ему ведь не требовалось ей льстить...