Звездный стяг

       Почему именно Англия? Конечно, эта чопорная, в чем-то причудливая страна, сумрачная и дождливая — самое лучшее пристанище для призраков и духов. Недобрая старая Англия, с ее пожидевшими лесами, пологими холмами и уединенными поместьями, со старой аристократией, с все еще летающим над островами духом королевы Виктории. И, конечно же, Лондон, этот туманный город дельцов и детективов, повидавший так много странного, будоражил воображение, наполнял мрачными предчувствиями… или так только кажется?        Потому-то в Его выборе, в выборе Англии, в выборе Лондона, всем виделось нечто романтическое. Но все, разумеется, молчали.        Им достался огромный ветхий дом, двухэтажный, монструозный, с заколоченными окнами и комнатушками размером с наперсток. Тридцать лет назад здесь находилась дешевая гостиница, но хозяин ее то ли умер, то ли в край разорился. До гостиницы под крышей дома обреталась другая гостиница, а еще раньше — работный дом господина Ван-Хоппера, заведение, пользовавшееся в среде малолетних карманников и беспризорников дурной славой.        Ныне же дом стоял пустой, поскрипывающий на ноябрьских ветрах, огражденный глухим строительным забором.        Дом собирались сносить, но не снесли, и забор сделался холстом для уличных художников, выводящих на нем призывы и бранные слова. Одну гофрированную металлическую секцию полностью занимало изображение широко ухмыляющейся человеческой черепушки. Рядом чья-то неверная рука изобразила нечто, похожее на вытянутый кошачий глаз, ярко-оранжевый и уже облупившийся.        Вокруг расположились склады, а чуть дальше коптил небо фрезерный завод. Вдали едва слышно вздыхала Темза.        Дом должны были сравнять с землей, и его место занял бы точно такой же серый склад, запертый и опечатанный. Однако теперь его узкие наперстки-комнатки, его скрипучие лестницы и полотна паутины под потолком, хлопья пыли под скелетами рассохшихся гостиничных кроватей и выводок мышей под полом первого этажа — все принадлежало Ему. И им, конечно, тоже.        Кхамул, сын Эшкхада, поднимался по лестнице, крепко стискивая железные перила. Железо холодило кожу. Рыжие хлопья ржавчины пачкали ладонь. Ступени надсадно скрипели под сапогами. Двенадцать, тринадцать… крайняя к лестнице дверь на втором этаже отворилась, наружу выглянул недовольный Двар.        Кхамул узнал его только по Кольцу на выставленной вперед ладони; ныне Двар Кровавый, некогда — комендант крепости Кирит-Унгол, примерил образ менеджера средней руки, рано лысеющего, с отечным лицом и желтоватыми прокуренными пальцами.        Избранный Им исполнитель в точности провел сложнейший ритуал, умудрившись не запороть десятилетие подготовки, однако тела он подобрал… сомнительные.        Кхамул сделал еще шаг, затаенно наслаждаясь напряжением мышц. Его тело было сильным и тренированным, зато обладало неприятными бонусами вроде татуировки с птичьими крыльями во всю спину и (самое жуткое!) большого металлического полукольца, вдетого в член прямо под головкой.        Однако Двар, разумеется, считал, что Кхамулу повезло.        — Ты не очень-то торопишься.        — Я иду, — промурлыкал Кхамул. Голос у него теперь был мягкий и томный, юный, под стать юному, не слишком симпатичному лицу. — Тем более, не все еще собрались.        Двар закатил глаза и втянулся обратно в комнату. Кхамул вошел следом.        За столом в самом деле собрались не все.        Он привык видеть их бесплотными тенями или — чаще — не видеть вовсе. Он помнил их величественными воинами и умнейшими чародеями, такими же достойными, как он сам.        Ныне же…        Во главе стола расположился Хэлкар, Аш-бургуул, Первый Призрак. И кто бы мог подумать, что спустя столько эпох этот человек, Король-Колдун Ангмара, воплотится в темнокожего посыльного?        Или вот Тар-Митдил, при жизни он был опальным принцем Нуменора, а с Кольцом стал Третьим. А сейчас вынужден ютиться в шкуре беспризорного старика!        Или Тар-Лавинет, Шестая, бессменный Его летописец — ей досталось тело тощей вьетнамки с венами, исколотыми грязными шприцами.        — Кхамул! — тожественно произнес Хэлкар, завидев его. — Это же ты?        — Да он это, взгляни на руки, — недовольно пробормотал Двар, проходя к заколоченному окну и выглядывая наружу. — И недели не прошло. Разве ты не должен был прибыть вторым?        — Тогда ты должен был прибыть восьмым, а прибыл первым, — едко усмехнулась Лавинет, тут же закашлявшись. С искренним наслаждением облизнула тонкие сухие губы. — М-м, мне больно дышать.        Кхамул ее понимал. Очнувшись на муниципальном кладбище, он первым делом вцепился зубами в свое тощее, волосатое, новое предплечье, сглотнул выступившую кровь (теплую, соленую, живую кровь) и застонал от восторга.        Тело было странным и неудобным, но оно было живым. Материальным. Пусть внутри него Кхамула удерживало только Кольцо, это много лучше, чем бессильной тенью прозябать в безвременьи у самой Грани Мира.        — Что ж, — заключил Хэлкар, по-обычному проигнорировав их короткую склоку. — Теперь нас пятеро. Осталось дождаться четверых.        — И зачем Ему потребовались такие сложности? — проворчал Тар-Митдил. — Зачем воплощать нас теперь? У него же есть теперь местный колдунишка Том. Он сделает всю грязную работу.        — Еще скажи, что недоволен? — рассержено зашипела на него Тар-Лавинет. — Воля Господина!..        Кхамул занял положенный ему стул, по правую руку от Ангмарца. Хэлкар безучастно разглядывал свои эбеновые пальцы, сжимая и разжимая кулак, будто не мог поверить, что вот эта рука принадлежит ему и ему подчиняется.        Вдевятером они собрались только в конце недели, но прежде Кхамул сполна вкусил нудного человеческого ожидания.        Новым телам требовались еда и сон, а вскоре после еды требовалось справлять естественную нужду, и снова быть подобием смертного человека Кхамулу опять разонравилось. Конечно, Кольцо позволяло думать о мелочах в меньшей степени, но все равно…        По утрам они собирались в комнате со столом и молча сидели. Заново учились чувствовать друг друга через Кольца и ждали.        После Кхамула пришел Увата, одутловатый, с угрями на лбу, одетый, как все они, в дешевую похоронную одежду. Кхамул помнил Четвертого смуглым исполином в дикарском шлеме из деформированного черепа слоненка, в золотых ожерельях, или хотя бы в безликом черном плаще.        Затем явился Ахорахиль, Девятый, прежде — сгорбленный старик, теперь — мальчишка с цыплячьей шеей, едва разменявший восемнадцать лет. Вот уж кому повезло.        Повезло и Пятому, слепому Хоммурату, в бытность свою Черной Тенью зрящему мир внутренним чутьем. Повезло хотя бы тем, что тело его было зрячим, пусть низкий горбоносый мужчина имел прискорбно мало общего со зловещим королем Харада.        Зато при появлении припозднившегося Джи Индура Кхамул не сдержал хохота. Пристанищем Седьмого стал мужчина с искусственной женской грудью! Кхамул знал, насколько причудливые формы принимает искажение в Смертной Земле, но кто бы мог подумать, что сластолюбец Джи окажется его невольной жертвой!        Так или иначе, к концу недели они собрались все вместе. Прямо старое доброе время. Не хватает только лошадей и слуг, подобострастно подающих поводья и держащих стремена.        Они собрались, теперь предстояло получить указания. И Его посланник не заставил себя долго ждать. Молодец, ибо ждать дольше необходимого улаири умеют плохо, это всем известно.        Первым зимним днем через щель в глухом строительном заборе пробралась облезлая серая крыса.

***

       Питер Петтигрю запланировал сбежать. Другого такого шанса не представится: Господин отпустил его на два часа, трансгрессировать в маггловский Лондон и передать кое-что людям, живущим в заброшенном доме. А Тень, опять почтивший Лорда визитом, со смешком (смешок отозвался звоном у Питера в поджилках) прибавил, мол, официально люди эти считаются абсолютно мертвыми. Ну да. Ничего особенного.        Питер теперь и сам жил в заброшенном доме и официально считался мертвым. И он собирался бежать. Господин остался ворковать с Тенью (теперь, вне пределов досягаемости легиллименции, Питер мог позволить себе презрительные мысли), и его бы не хватились еще минимум те самые пару часов.        Он планировал обратиться, шмыгнуть в канализацию и навсегда исчезнуть из поля зрения Темного Лорда и его «дорогого друга», умеющего чудесно вывернуть наизнанку мозги. Придется, правда, еще несколько лет провести в крысиной шкуре, ну так и что, он двенадцать лет выдержал в семье, полной мальчишек! Что ему теперь канализация…        Свежо предание. Из всего плана он выполнил только часть с превращением. Решиться на большее значило рискнуть, для риска требовалась решимость и храбрость, а стоило ему вспомнить холодный смех Господина и нежный шепот Тени, раздирающий сознание, как вся гриффиндорская решимость куда-то испарялась.        Впрочем, Питер оправдал сам себя. Храбрость-то при нем, ибо только храбрость позволяет ему оставаться рядом с Лордом и служить ему верой и правдой!        Храбрость. Не страх. Конечно, нет.        Нужный дом нашелся не сразу. Крыса двигалась недостаточно быстро, зато оставалась самой лучшей маскировкой, потому Питер не спешил оборачиваться обратно. Он помедлил немного перед высоченным забором, расписанным корявыми граффити. По чувствительному обонянию грызуна били отвратительные запахи мочи и дешевой краски — плюсы маскировки компенсировались минусами обостренного животного восприятия.        Одну из секций забора кто-то заботливо отогнул снизу, получившейся щели как раз хватило для средних размеров крысы. Питер пробрался на территорию, едва не ободрав спинку, короткими перебежками проследовал до бетонного крыльца и всей шкуркой ощутил нечто абсолютно ужасное.        Вязкая невидимая темень сочилась из приоткрытой двери тяжелой тягучей патокой, пробирала крысьи косточки холодом древней могилы. Никогда прежде Питер не чувствовал ничего подобного, ни в том году, со всех сторон окруженный дементорами в Хогвартсе, ни даже под леденящим кровь взглядом Господина.        Он застыл на крыльце, весь дрожа, шерсть его встопорщилась дыбом, уши сами собой прижались к голове.        Нет, крысе порог дома не переступить… Питер сосредоточился и обратился, плюхнулся на бетонные ступеньки человеческой задницей и дрожащей рукой утер со лба пот. Стало полегче. Дверь перестала нависать над ним пугающей громадой, оказавшись просто старой, даже не запертой — с небрежно спиленным замком.        Питер поднялся на ноги, оправил сбившуюся мантию и осторожно вошел. Петли придушенно скрипнули.        Сразу за дверью начинался гулкий коридор, в конце которого двумя пролетами уходила вверх лестница на второй этаж. В коридор вели двери, выкрашенные белой краской, с тусклыми номерками на уровне человеческого роста. Пахло плесенью и влажной пылью, пыль ровным слоем лежала на полу, только ровно по центру кто-то оставил дорожку следов, разных следов, ведущих к лестнице — но не обратно. Словно люди приходили, поднимались наверх и оставались там навечно.        Питер пошел тоже. Стиснув зубы, поднялся по лестнице, стараясь ни к чему не прикасаться. Деревянные ступени скрипели, и если дом не пустовал, все здешние обитатели давно узнали о визите чужака, разумеется, узнали.        Стоило Питеру оказаться на втором этаже, в точно таком же коридоре, как крайняя к лестнице растворилась, и из нее выглянул человек в дешевом траурном костюме.        Человек уставился на Питера белесыми недвижимыми глазами. У него было отечное некрасивое лицо, расцвеченное фиолетовыми тенями усталости, тяжелые веки и беспокойные тонкие руки.        Питер выпрямился во весь свой несолидный рост.        — Мой Повелитель Темный Лорд прислал меня с поручением! — как он ни старался, голос все равно дал петуха.        Человек в трауре дернул брюзглым ртом.        — Темный Лорд? Тот самый? Что ж, проходи. Мы все тебя ждем.        Он втянулся обратно, оставляя дверь приоткрытой, и Питеру пришлось последовать за ним.        Почти все пространство комнаты занимал прямоугольный стол, накрытый грязно-серой пыльной скатертью; скатерть круженными волнами спускалась до самого пола, покрытого липкими разводами, к которым противно прилипали подошвы разношенных маггловских ботинок Питера. Его провожатый, впрочем, неудобств будто бы не испытывал.        На столе в ряд горели свечи, девять свечей в бронзовых подсвечниках. За столом сидели люди. Человек, встретивший Питера, занял место поближе к выходу, напротив тощего мальчишки, бесцельно водящего пальцем по столешнице, вверх-вниз, вверх-вниз.        Всего девять человек. Питер смотрел на них, стараясь трястись поменьше, ну что за ерунда, раньше он не боялся так сильно… Это все Тень, Тень вселял ужас, затмевающий даже раболепный страх перед Господином!        Сидящие за столом смотрели выжидательно. Все в трауре и ничем не похожие друг на друга, кроме глаз: у всех у них были отвратительные белесые глаза, застывшие глаза мертвых рыб, сейчас обращенные на Питера.        — Ну так что за весть шлет нам Темный Лорд? — нарушил молчание жилистый негр, сидящий во главе стола, и до Питера дошло, что он уже минут пять оцепенело пялится на незнакомцев в полной тишине.        — Темный Лорд, — ему чудом удалось заговорить без запинки. — Выказывает вам особое доверие. Во-первых, он сообщает вам адрес своего положения, во-вторых, точную дату предстоящих событий. Осталось полгода, и мой Господин надеется, вы успеете усовершенствовать ритуал и собрать армию, достойную Лорда Судеб…        Слова лились поразительно легко, как по писаному. Сосредоточенные лица собравшихся ничего не выражали. Питер говорил, а сам пытался представить, что, кроме рыбьих глаз и плохо пошитой похоронной одежды, на самом деле объединяет, к примеру, парня, всего исколотого пирсингом, жирного усатого испанца, усыпанного болезненно-воспаленными угрями, и тощую вьетнамку, все время заламывающую руки. А потом понял — руки. Каждый из них носил кольцо, одно-единственное узорчатое кольцо из до блеска отполированной меди.        У каждого в кольце тревожно и странно в подобном обрамлении переливался драгоценный камень.        Нет, пожалуй, Питер Петтигрю не хотел знать, откуда у людей такой непритязательно-маргинальной наружности кольца с драгоценными камнями (он вообще не думал, что камни вставляют в медь!).        Он ухитрился уложиться в четверть часа, он ни разу не сбился и голос не подвел его, словно кто-то незримый нашептывал на ухо, подсказывал слова.        Люди с рыбьими глазами сидели безмолвные, где-то в соседней комнате капала вода, а Питер рассказывал рискованный план Господина и давал указания.        Наконец, он замолчал, вытер испарину с верхней губы.        Негр, сидящий во главе стола, склонил стриженную голову.        — Я от имени всех нас благодарю тебя, гонец. Ты принес добрые вести. Твой Господин поступил мудро, доверившись воле нашего Повелителя.        Питер сглотнул. За время своей речи он ни разу, ни полусловом не упомянул Тень, а негр точно говорил о Тени, о ком же еще?        — Т-темный Лорд, — вот теперь он все-таки запнулся, из горла вырвался задушенный писк. — Темный Лорд не подчиняется ничьей воле!        Негр улыбнулся. Рубин в его кольце зловеще сверкнул отблеском свечного пламени.        — Ну разумеется нет. Прости мне мое невежество.        Питер скользнул взглядом по остальным. Они молча улыбались одинаковыми снисходительными улыбками.