В первый раз никто не отвечает, и тогда Коннор звонит в дверь ещё раз, по привычке поправляя галстук от безделья. Теперь за дверью слышится шум — шорох шагов и скрип половиц.
— Иду.
Коннор до сих пор не понимает, что он здесь делает и что он должен говорить. Он изо всех сил пытается воспринять это как очередную миссию. Не совсем обычную, странную, но всё-таки миссию. Мало ли полицейские за время своей работы сталкиваются с исключительными и удивительными делами? Может быть, каждый день. Этот случай просто станет для него очередным опытом работы с человеком — по крайней мере, Коннор хочет так думать.
На мгновение звук шагов прекращается. Коннор понимает, что человек смотрит в глазок и сомневается в том, стоит ли ему открывать дверь. Очевидная и предсказуемая реакция, думает он. В любом случае, он не сосед, не прохожий, не маркетолог, который предложит вам купить пылесос или фритюрницу по акции, его нельзя так просто проигнорировать.
Когда дверь открывается, он делает шаг назад, пропуская хозяйку вперёд. Кэра, придерживая дверь рукой, смотрит на него удивлённым, боязливым взглядом, в то время как он улыбается, придавая себе хоть сколько-то беззаботный вид.
— Коннор? — спрашивает она неуверенно. — Привет. Что-то случилось?
Коннор выбирает дружескую линию поведения и отвечает:
— Не бойся. Я просто пришёл проведать вас. Лейтенант Андерсон меня попросил.
На секунду на её лице пробегает едва заметное замешательство — и она неловко улыбается, выдыхает, и её плечи выпрямляются, словно с них спал тяжёлый камень. Хочется сказать, что ей стоило бы быть более аккуратной и предусмотрительной: полиция ещё не закрыла дело Уильямсов и в любое время может нагрянуть с обыском. Не только полиция, впрочем, но и опека. Благо, всё это не в компетенции Коннора, и он здесь только чтобы выполнить одну единственную задачу и вернуться к основной и главной работе.
— Ну, тогда проходи, — говорит Кэра.
Они идут в гостиную, отделённую перегородкой от кухни, и Кэра, воспитанная, вежливая, говорит на автомате:
— Может чаю? Кофе?
А когда понимает, что сказала, смущённо смеётся, и Коннор не может сделать ничего, кроме как улыбнуться в ответ: настолько смеющееся лицо Кэры выглядит очаровательным.
Он быстро оглядывает скромную, но уютно обустроенную гостиную: бежевые обои, старомодная софа, телевизор на кружевной салфетке, большой книжный шкаф с пыльными фолиантами внутри, комнатные цветы на подоконнике, занавешенные тюлем. Совсем не похоже на то, что здесь живёт молодая девушка.
— А где Алиса? — спрашивает Коннор, хотя думает, очевидно, совсем не об этом.
— Спит наверху. Из-за постоянных дождей ей стало нездоровится, — Кэра присаживается в кресло напротив и поднимает глаза на Коннора; замечает, как он любопытно осматривается вокруг и отвечает на незаданный вопрос: — Раньше здесь жила моя бабушка. Когда она узнала, что я приезжаю учиться в Детройт, она, можно сказать, подарила мне этот дом, а сама переехала к моим родителям в Вашингтон.
Коннор внимательно слушает и сохраняет это в базе данных. Так, на всякий случай.
А сам пока ничего не говорит.
Между тем он думает о том, что Кэра немного осунулась, устала, побледнела. Только взгляд у неё остался такой же — уверенный и пронзительный, скрывающий нечто большее, чем обыкновенную усталость. Хотел бы он быть настолько усовершенствованным, чтобы понимать всю человеческую подноготную. Пока что он пытается справляться из без этой утопичной привилегии.
Тут их разделяет тишина и неимение тем для разговора, но ненадолго:
— Мне страшно, Коннор, — говорит вдруг Кэра, как будто они вернулись на допрос и он снова возымел над ней власть. Коннор, по правде говоря, и сам вскидывается от неожиданности. — Я не знаю, что случилось с Тоддом. Что, если он найдёт нас? Сделает Алисе больно?
Кэра не плачет, но:
— У него есть пистолет.
А Коннор думает:
— Может, тебе он тоже нужен?
Только потом понимает, что это совсем непрофессионально и глупо — то, что у людей называется "ляпнуть сгоряча". Только он-то не ляпнул и совсем не сгоряча — он прежде всего подумал и почему-то решил, что это... правильное решение. Да и понимал, что Кэра — девушка умная, она уже наверняка приходила к этой мысли. Может быть, не один раз.
— Хранение огнестрельного оружия легально, если оно используется для самообороны, — объясняет он и ей, и себе заодно. — У тебя есть все поводы им обзавестись.
Кэра поджимает губы. Робот предлагает ей, человеку, обзавестись оружием в целях защиты от другого человека. Так вообще делается?
— Сейчас у полиции нет причин для ареста Тодда Уильямса, — говорит Коннор мгновение спустя. — Было бы лучше, если бы так и не появилось.
Кэра молчит — обдумывает всё им сказанное. Тут и без глубоко анализа видно: когнитивный диссонанс.
— Была бы я одна, я бы согласилась не думая, — признается Кэра. Она как открытая книга, предсказуемая с головы до пят. — Но Алиса...
— Что так сильно связывает тебя и Алису? — перебивает Коннор; ему правда любопытно. Этот вопрос уже давно висит в его программе. — Ты не думаешь о себе — только о ней. Ты такая молодая, может быть, ты... мечтаешь стать мамой?
Кэра улыбается уголками губ — кисло и грустно, как бы отвечая: неправильно. Ты, видишь ли, промахнулся со своей догадкой. Попробуй ещё раз.
— Всё дело в любви, Коннор, — говорит она осторожно, как будто он маленький ребёнок, которого она может испугать и оттолкнуть страшной истиной, сродни той, что Санта Клауса не существует. Она же знает: он этого не поймёт; для него любовь — это слово, зашифрованное бинарным кодом, а для неё — маленькая девочка с низким хвостиком и в розовой кофточке. — Мы семья. Мы помогаем друг другу, поддерживаем, оберегаем. Без этого никак.
Коннор кивает, и это тоже сохраняется в его базе данных, как нечто, что поможет ему ещё лучше адаптироваться в человеческом обществе и натренировать эмоциональный интеллект. Всё это — опыт, который он собирает по крупицам и который для него по-своему важен. Ведь это не Гэвин (гэвинюк, как называет его Хэнк), это Кэра, которая открыта к разговору, откровенна и искренна; Кэра, которая имеет совершенно другое отношение к андроидам. Во многом, конечно, по личным причинам. Но она всё равно другая и изучать её так или иначе интересно.
Коннор говорит:
— Да. Наверное, это так.
У него есть ещё один вопрос. Не такой личный (хотя кажется, что только такие он и привык задавать) — другой, более объективный, но не менее волнующий. Он обдумывает, стоит ли его задавать. И вообще — доверять Кэре. Чем больше он узнаёт, тем больше сомневается — и в этом он как никогда похож на человека.
Всё-таки интересуется:
— Кэра? — его тон становится мягким. Понимающим. — Ты бы стала прятать андроида у себя в доме?
Он ожидает паники. Замешательства или удивления, но не видит ничего, кроме обыкновенного непонимания. Взгляд Кэры — разочарованный, покинутый — впивается в его прошивку.
— Ты меня подозреваешь? — спрашивает она.
Доверяй, но проверяй, так, вроде бы говорят. Коннор бы так и ответил, если бы мог.
— Я думал о твоих словах, сказанных на допросе, — отвечает он. — Ты встала на сторону RT600, сказала, что она поступила так, как поступил был бы
любой нормальный человек. Защитил бы Алису. Ты бы сделала точно так же.
— Да, — говорит она. — Я сказала это и не собираюсь брать свои слова обратно. Это — конкретный случай, когда дело касается моей семьи и я не могу быть в стороне. Ты
это понимаешь?
Врёт:
— Понимаю.
Намеренно делает паузу, давая Кэре минуту-другую, чтобы выпустить пар. Гнев, раздражение — он уже привык ко всему этому. Научился с этим работать. Это необходимо, иначе все скелеты так и останутся в шкафу, а следствию всё-таки нужно перемыть им косточки.
— Ты не подумай. Если бы я действительно тебя подозревал, я бы уже давно осмотрел твою квартиру и нашёл то, что ищу.
Лицо Кэры понемногу проясняется, и это даже как-то успокаивает, несмотря на то, что уровень их отношений упал на ноль целых три сотых.
— Я доверяю тебе, — говорит он в довершение и улыбается. — Рад, что ты сотрудничаешь со следствием.
Он поднимается и протягивает ей руку на прощание; она неловко её пожимает —
ладонь такая тёплая и немного вспотевшая от волнения — и тоже пытается улыбнуться. Система помогает выявить, что пульс у неё — выше нормы.
На журнальном столике у Кэры лежит томик Фрейда "Введение в психоанализ". На кухонной стойке — полупустая банка растворимого кофе и записная книжка с блестящей обложкой. На полке над камином — семейная фотография, где по подсчётам ей около тринадцати лет, а на диване — синяя вельветовая куртка. На звонке у неё стоит песня Эми Вайнхаус. На безымянном пальце у Кэры серебряное кольцо с топазом в тринадцать карат.
Коннор знает о Кэре гораздо больше, чем она может предположить.
— Передавай Алисе привет, — говорит он перед дверью. — Пусть поскорее выздоравливает.
— Хорошо, — мнётся Кэра. Не говорить же ей "Спасибо, что зашёл". — Пока.
Когда он почти уходит, она делает вдох.
Говорит:
— Наверное, я всё-таки куплю пистолет.
Какая ирония.
***
К его возвращению участок стоит на ушах. Коннор не успевает подойти к терминалу, чтобы обновить данные, как Хэнк, по обыкновению злой и недовольный, цепляет его под руку; рядом с ними волочится ещё один офицер с планшетом в руках, где написан короткий рапорт, призванный посвятить их в курс дела. Коннору это не особо нужно, потому что буквально через несколько секунд в системе автоматически появляется новое дело о Стрэдфордской башне.
Нас зовут восстать против людей, думает Коннор, пересматривая видео снова и снова. Зацепиться не за что — ничего не меняется: ни бэкграунд, ни голая белая пластиковая кожа, ни тон оратора, одинаково уверенный и низкий. Он как божество, услышавшее стоны и вопль смертных и явившееся с целью возмездия и освобождения. Как мессия, упавший с неба.
Когда они прибывают на место, Коннор поправляет сам себя с какой-то желчью:
Это
их зовут восстать против людей.
Но ничего не выйдет.
***
Когда Коннор воображал себе этого бога — с насосом вместо сердца и голубой кровью вместо красной — он и подумать не мог, что ему за это воздастся. И кем — последователем этого самого господа. И чем — пулей в грудину и отчаянным сопротивлением со стороны преданного набожника. Даже если это и чистая случайность, она настолько абсурдная, что Коннору бы стоило над ней посмеяться. Только времени не было. Надо было быстро соображать.
И Коннор не придумал ничего лучше, чем пойти одному, без прикрытия, с уверенностью в ноль целых две десятых, что спецназовцы могут всадить в него ещё один патрон. Но судьба — и математически верный расчёт — оказались к нему благосклонны. Хватило одной секунды, чтобы схватиться за запястье PL600, идентифицирующего себя, как Саймон, претерпеть трансформацию кожи и понять, с какого корабля бегут крысы и что их вседержитель прячется в канализации. Ощутить этот странный, грандиозный триумф, когда ты в шаге от окончательной победы.
Иерихон, Иерихон, Иерихон — билось набатом в его голове.
А потом — выстрел. Быстрый, беспощадный, взрывающий систему до разъёбанного генератора. Смерть на одно мгновение и ничего, кроме реального, осязаемого, животного страха внутри в этот стремительный момент.
И это — ещё одно его наказание. Око за око.
Синяя кровь уродливо расползлась по его фирменному пиджаку, что было уже совсем не по-божески.
***
— Значит ты, умник, прав оказался? — Хэнк жмурится и ставит на столик стаканчик пахучего кофе. Этот запах Коннор знает, пожалуй, лучше остальных. И лучше остальных знает о кофеиновой зависимости, о которой стоило бы рассказать и лейтенанту Андерсену. Только сейчас это совсем выбивается из обихода его мыслей. — Осталось выяснить где он, этот Иерихон.
Хэнк делает глоток, ругается, потому что обжёг язык и строит кислую мину. Коннор его понимает: не так хочется провести вечер после рабочего дня. Не в его компании.
— Ты там чё, завис? — лейтенант щёлкает пальцами перед лицом. — Отомри.
— Извините, — кивает Коннор. — Я просто пытаюсь предположить, что делать дальше.
— И что надумал?
— Мне поступило сообщение от начальства с просьбой посетить Элайджу Камски, основателя Киберлайф. Он может помочь нам в расследовании, в том числе и с поиском Иерихона.
— Охренительно, — говорит Хэнк и закидывается всем стаканчиком кофе сразу. — Значит завтра утром и поедем. Только пораньше. Мало ли ещё какая-нибудь херня успеет произойти.
Коннор дежурно соглашается. Он не здесь. Его мысли не об этом. Его что-то гложет там, внутри, исподтишка, и он не может рассказать об этом Аманде. И даже лейтенанту. Он и сам боится об этом думать.
Он старается отвлечься и рассказывает Хэнку о том, как он посетил Кэру. Об Алисе, новом доме и ничего — об их личном разговоре и ублюдке Тодде с пистолетом (который почему-то явственно представляется у виска Кэры, и это будоражит кровь).
Хэнк хмурится, говорит:
— У тебя диод красный.
Коннор отвечает:
— Это ничего. День тяжёлый был.
И избавляется от своих домыслов до того, как Уильямс-старший в его фантазии успеет нажать на курок.
Хэнк зовёт его в машину, подвозит до участка и даёт совет:
— Сделай лицо попроще. До завтра.
Коннор улыбается своей кривой неуклюжей улыбкой и заходит под навес. Вокруг свежо, туманно и сыро после дождя, небо ясное и чистое, светится и переливается звёздами-стразами. Ночь веет холодом. Коннор оборачивается и видит за дверью тусклый свет, кипы бумаг и свору офицеров, собирающихся домой. Некоторые остаются на своих местах и продолжают работать. Его стол стоит в углу, чистый и пустой, и Коннор понимает, что не хочет возвращаться; и отключаться, идти к Аманде — тоже не хочет, хоть и понимает, что сделать это рано или поздно придётся.
Коннор хочет поговорить. Просто поговорить. С кем-нибудь, как-нибудь — о том, что случилось и что он почувствовал. Понять, насколько это нормально, несмотря на то, что после случившегося инцидента он протестировал себя около четырёх раз и никаких нарушений не выявил.
Всё равно хочет. Коннор не думая прикладывает палец к виску и набирает номер, помеченный красным среди последних сохранённых данных. Переживает он не только об этом.
Коннор звонит Кэре Уильямс и слышит только гудки, гудки, гудки.
Хочется верить, что она просто спит. Или ненавидит его настолько, что игнорирует звонок. Но главное, что она и Алиса в порядке.
В любом случае, трубку никто так и не берёт.
