Туман… густой молочный и слепой. Я чувствую стебли травы под непокрытыми ступнями. Я делаю осторожные шаги в неизвестность, вся укрытая сизым облаком. Я слышу звонкий детский смех и иду на этот живой маячок, средь могильной тишины.
Яркое пятно пурпурного безвременника, возле которого сидела маленькая девочка, завороженно глядя на лазоревую бабочку, раскрывшую свои нежные крылышки на самом крупном бутоне. Малышка осторожно коснулась цветка, и бабочка вдруг перелетела на кукольный пальчик, слегка потряхивая тельцем, позволяя рассмотреть всю красоту ее окраса, поблескивающую серебром. Я подхожу поближе и замираю в ступоре. Девочкой, что так зачарованно смотрела на невесомую красавицу, была я. Эмоции неподдельного восторга отразились на бледном личике, когда к ней подошел невысокий, что было странно для эльфа, мужчина, который внимательно наблюдал за искрящимся радостью лицом. Девочка выпрямилась, и, все также, не дыша, любуясь игрой света на тончайших крылышках, по-детски картавя, пролепетала — тихо, чтобы не спугнуть. — Адар*, смотри — какая она красивая… Человек, носящий имя Акко, смотрел, будто и вправду наслаждаясь дивным творением природы. А в следующее мгновение резко схватил девочку за вытянутый пальчик, на котором легкомысленно сидело хрупкое создание. Крик ужаса исказил ранее безмятежную улыбку, из зеленых глаз потоком хлынули слезы. Девочка, захлебываясь плачем, смотрела на грубую ладонь, на которой покоился пыльный серо-голубой комочек. Вот и все, что осталось от прелестницы. — Ты не должна плакать. Ты должна учиться, чтобы быть достойной авес. А ты очень хочешь стать моей тенью — верно, Энкасэль**? Судорожный вдох и утвердительный кивок. — Посмотри мне в глаза, сэль***. Девочка подняла раскрасневшееся от слез лицо, на котором отчетливо читался страх. А человек наклонился вперед, пристально всматриваясь в огромные от намокших ресниц глаза, пытаясь в них что-то разглядеть, увидеть, внушить. — Авес чуждо прекрасное…Я отшатнулась. Биение собственного сердца звоном отдавалось в ушах и я, вздрагивая, плыла дальше, в этом тумане воспоминаний и страхов.
Я видела изумрудный луг, на котором отдыхала вместе с подругой после одной из тренировок. Сильра проиграла тогда в сражении и ужасно на меня злилась. Видела себя — полную жизненной силы. И безмятежную синеву небес над головой. — Ты вообще могла хоть немного поддаться? Мы же все-таки подруги. Это даже немного подло с твоей стороны! Сильра забавно сморщила носик, отчего все попытки придать разговору суровую интонацию, рассыпались вдребезги. Переупрямить я ее на могла. Оставалось только перемирие. — Ты знаешь, что у Акко слишком предвзятое отношение ко мне. Тебе бы он простил — мне нет. Напряженное молчание. Я говорила правду, и Сильра прекрасно знала об этом. — Почему ты? — Что? — Почему ты? Почему из восьми птенцов он выбрал именно тебя? Что в тебе такого особенного? — Не знаю. Возможно, я… — Ты с ним спишь? Казалось, если гром и молния рассекут этот мир пополам, я не буду так сильно удивлена. Но вот от услышанного… — Как ты можешь так говорить? Как ты вообще можешь обвинять меня в подобном? — мне было горько от мысли, что из всех возможных вариантов ответов на вопрос — почему Акко выбрал меня, она взяла этот. Да еще какой! — А ты не подумала, что возможно — хотя отталкиваясь от твоей точки зрения, крайне маловероятно, я, днями напролет не покидаю тренировочную арену, в поте лица оттачивая каждое движение, в стремлении достичь совершенства? Ты ведь знаешь. Было до слез обидно. Я не понимала… Не понимала, почему карие глаза смотрят на меня с таким осуждением и такой неприязнью. — Тебе все дается легко. Ты первая проходишь в авес. Все дело в том, что ты единственная эльфийка среди нас, или нечто другое?..Я больше не слушаю. А просто ухожу от сомнений и слепой зависти, все так же с прозрачной беззвучностью блуждая в густом тумане.
Самая прекрасная женщина на свете, сидела у потрескивающего камина, едва покачивая плетеную люльку, почти неслышно напевая древнюю как мир колыбельную. Где звездное небо, безмятежное озеро и спящий лебедь, купающийся в многогранном сиянии… Песня прерывается и одухотворенный нежностью взгляд устремляется куда-то вдаль, будто наблюдая что-то запредельное и недосягаемое для простых смертных. И голос, мягко шепчущий на синдарине… — Мы будем гулять в лесу… заснеженном, зеленеющем, золотолистом… Я буду петь, любуясь вместе с отцом твоими несмелыми шажками по изумрудном мху. Мы вместе будем слушать журчание пробудившейся после долгого сна воды. Смотреть на дыхание ветра в обрастающих листвой кронах. Наблюдать полет ночного мотылька… Кто-то подошел и обнял ее плечи, уткнувшись в светлые волосы в длинной косе. Мужчина с лицом и выправкой воина, который с щемящей нежностью вглядывался в глубь люльки, своими удивительно искрящимися от выхлестывающегося наружу ликования, зелеными глазами. — Моя звездочка… моя Энкасэль. В груди что-то больно сжалось, онемело и порвалось. Я смотрела на них не смея дышать. Даже если бы и хотела — не получилось, поэтому я протягивала руки навстречу лицам, которых не помню, которые не замечают меня, словно я лишь бестелесный призрак. — Нана? Ада?..**** Родные, давно забытые глаза — небесные и нефритовые, с необъятной любовью в каждом отблеске от пылающего огня камина. — Папа! Мамочка! Я делаю шаг навстречу, пытаясь прикоснуться, проверить реальность происходящего. Тяжелое дыхание срывается с губ, каждый новый выдох со странным звоном падает наземь, разбиваясь на миллионы осколков.Я зову, тянусь к тем, кто уже никогда не проснётся под пение жаворонка под окном. Никогда не возложит на мою голову венчальный венец. Больше никогда не назовёт меня своей дочерью…
Голос сорвался, и я закричала, сотрясая эту пустоту, эту боль, жившую во мне, когда чья-то невидимая рука вытаскивает меня из отравляющего разум тумана, из омута страхов и воспоминаний, заставляя рвано вскрикнуть и распахнуть горячие от огня в моей душе глаза…***
Белый потолок, до омерзения идеальный, на котором нет ни царапинки, ни точки — ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом. Я лежу в месте, где пахнет кровью и дёгтем. Лежу, ощущая себя раздавленной, разрываемая на части от вполне физической боли. Авес не плачут. Я не плакала. Потому что разучилась. И от этого было особенно тяжело… Я чувствовала, что не одна в этой обители, насквозь пропитанной терпким запахом. Чувство неизвестности и чьего-то явного присутствия начинало раздражать и, не выдержав, я с трудом повернула онемевшую шею. Это, казалось бы незатейливое движение острой болью отозвалось в плече, о котором я вспомнила только сейчас. Потому что боль, полыхавшая в моей душе, была сильнее. Мои ожидания не оправдались. Это была не больница, и даже, в крайнем случае, не лазарет. Это были светлые покои, в которых бы вместилась дюжина таких комнатушек, которая была у меня в родном ущелье. Моя кровать оказалась просто огромной, на белоснежных простынях которой блуждал бледный луч пасмурного солнца, скрывавшегося где-то за ажурным плетением распахнутых дверей балкона… Возле которых кто-то стоял, сцепивши руки за спиной. Кто-то, обладающий нешуточной властью и силой, которая будто просачивалась из-под роскошной ткани атласного камзола, заставляя меня неожиданно для самой себя трепетать от этого необъяснимого ощущения беззащитности. Кто же ты такой, если вызываешь такие эмоции при одном взгляде на широкие плечи? Очень высокий… стоит лицом к седому небу, позволяя рассматривать лишь мощную спину, пальцы, унизанные перстнями и золотые волосы, дивно переливающиеся даже при таком неярком освещении. — Нравлюсь?.. Я вздрогнула. Не от смысла вопроса, а от догадки — смутной и нелепой, которая оправдалась, когда неизвестный персонаж оторвался от созерцания нерадушного неба. Я узнала те самые глаза, что смотрели на меня в ту злосчастную ночь из глубины мрачных покоев и… ещё одна догадка. Глупая до невозможности, но такая соответствующая. Соответствующая жестким чертам лица, сжатым губам и холодным отблеском глаз. Ну конечно. Только слепой не заметит сразу эту стать и это достоинство, присущие только особам золотой крови. В данном случае, слепая… Это был он… несомненно он. Смотрящий на лежащую меня с такой гордостью. С такой непонятной иронией. — Ты стала сюрпризом. Возможно первым, за последнюю тысячу лет. Это изощренный метод расколоть меня, или бред свихнувшегося от скуки? Так или иначе, его голос сочетал в себе железо с удивительно мягкими нотами густой патоки, то заставляя умиротворенно расслабиться, то поёжиться от вполне реального сквозняка. — Многие эллет слетались ко мне под покровом ночи. Но они обычно наряжаются в платья, расшитые жемчугом и золотыми нитями, а самые отчаянные — в ночные сорочки. А вот ты превзошла всех, свалившись к моим ногам в таком неприметном виде… — Не к ногам, — прокаркала я, неожиданно испугавшись хрипа в пересохшем горле. Таур молча подцепил глиняный кувшин, плеснув в кубок багровую жидкость. Так же молча протянул мне. Я осторожно присела на край кровати, отмечая белизну какой-то странной длинной рубахи, в которую меня переодели. Диковатая мысль о том, что надеюсь, переодевал не сам Трандуил… Вино оказалось чересчур хмельным. Я почувствовала легкое головокружение уже после первого глотка, сквозь полуопущенные ресницы глядя на ненавистное мне лицо. А золотоволосый синда кратко усмехнулся, и величественно направился к выходу, напоследок небрежно швырнув какой-то сверток на просторную кровать. — В этом ты будешь выглядеть более женственно. Эхо захлопнувшейся двери звоном отдалось в голове, когда я, обнаружив содержимое свертка, злобно выругалась. Еще чего. Он и вправду думает, что сможет натянуть это на меня? Я держала в руках нежно-голубое платье, с дивной вышивкой на двойных рукавах… Я не носила платья. Вернее носила, пока в день моего десятилетия, Акко не вручил мне одежду птенцов: серый костюм с именной пряжкой на ремне. А совсем недавно я была посвящена в авес, и мышиный окрас сменился солидным нарядом цвета воронова крыла с новым именем на пряжке. Менять который я не собираюсь. Мои размышления прервал деликатный стук в дверь и, не дождавшись ответа, в комнату вошла светло-русая эльфийка, с небольшим резным ларцом в руках. Меня поразила лучезарная улыбка, с которой обычно приветствуют только очень близких людей. И мелодичный голос, что без долгих вступлений решил перейти к делу… — У Вас красивые волосы, госпожа. Они станут еще красивее, если их расчесать. Мне стало немного неловко. Волосы я и вправду приводила в порядок редко, отчего на моей голове испокон веку находился мягко говоря беспорядок, грубо говоря — последствия нешуточного урагана. Но вот госпожой меня точно еще никто не называл. А улыбчивая девушка достала из ларца многочисленные гребни, заколки и шпильки и чуть ли не насильно усадила меня перед изящным туалетным столиком, распуская мою тяжелую косу, вынимая из волос многочисленные листочки и веточки, так забавно причитая, что я сама не заметила, как стала улыбаться. И наблюдать за ее отражением в овальном зеркале… У нее были добрые глаза и россыпь мелких веснушек на слегка крупноватом носу. И губы, неустанно взлетающие в радужной улыбке. Она настойчиво пыталась распутать мои непокорные волосы, от стараний забавно высунув кончик языка. А потом вдруг стала говорить, не отрываясь от своего увлекательного занятия. — Повелитель распорядился сопроводить Вас на обед, — придирчиво осмотрела плоды своих трудов и заявила, — у Вас слишком красивые волосы, чтобы прятать их в сложную прическу. Я заплету косы на висках и соберу на затылке. Я не возражала. Но при упоминании о еде, нутро свело знакомым спазмом, и я подумала о том, что не помню — когда ела в последний раз. Судя по возмущенным воплям желудка, давно. Юная эльфийка закончила с моей простой, но достаточно эффектной прической, открывающей заостренные уши, возле которых кокетливо завивались выпущенные из кос пряди. И стала воодушевленно расправлять шнуровку принесенного Трандуилом платья. И остановилась, когда заметила мой затравленный взгляд. А я же думала о том, что никакие урук-хаи не заставят меня влезть в него. — А где осталась моя одежда? Глаза эльфийки округлились, но губы, без лишних вопросов, ответили: — В прачечной. Надо же. А я была уверена, что ее сожгли в ночь моего исторического позора. — А ты можешь принести? Одежду… и ножницы. Она удивилась, но спрашивать не стала. И я была ей благодарна за это. Уже перед самым уходом я окликнула ее, задав вопрос, который обычно звучит в самом начале любого знакомства… — Как тебя зовут? Она улыбнулась без тени упрека. — Олорэ.* Я кивнула, и девушка с загадочным именем скрылась за дубовой дверью, едва не прищемив кончик своего льняного платья. А я осталась в комнате с белыми стенами, с мыслями наедине. Итак, первое… мое ранение аккуратно перевязали, а меня саму уложили спать на чистые простыни, предоставив огромную кровать, вместо каменного пола пещеры. Второе… меня заплели, а потом переоденут, чтобы отвести на обед. Возможно я слишком наивная. Вдруг заскучавшему королю захотелось поиграть, и вместо обещанного обеда меня ждёт палач с заточенной секирой? Или меня уволокут в каменный мешок, как только я переступлю порог покоев? Нет, здесь что-то другое…, но что? Почему меня не прикончили на месте, когда я постыдно свалилась в светлейшую опочивальню? И да, я по прежнему не знала свой статус. Пленницам не дают служанок и отдельных апартаментов. Это значит, что я свободна, и могу уйти в любой момент? Но я все равно не могу просто так покинуть дворец, не выполнив задания. Почему я до сих пор жива? Не думаю, что меня лечили для того чтобы вручить это нежное платье. И главное — почему до сих пор жив Трандуил? Почему я не убила его сразу же как увидела? Почему замешкалась, слабовольно теряя сознание? Вопросы, вопросы, вопросы… сыпались в разные стороны, как просо из проткнутого мешка. И ни одного ответа. Ни одной зацепки. Хотя нет, есть — одна и бредовая. От мертвеца немного пользы. Поэтому мне не дали истечь кровью только для того, чтобы устроить допрос с последующими пытками, потому что девчонка в моем лице окажется уж очень несговорчивой. Но эльфы не орки, и насколько мне известно, довольно снисходительно относятся к пленникам. Или нет? Раненая рука больше не болела. Все дело в вине, или умелом обращении целителей? Ну вот, еще один вопрос… Дверь кратко скрипнув, отворилась, и на пороге возникла жизнерадостная Олорэ. Обычно меня раздражают непрестанно улыбающиеся люди, но вот она стала исключением. Возможно потому что эта улыбка была искренней. — Госпожа, я нашла Вашу одежду, но… зачем Вам ножницы? Я ехидно усмехнулась. Король хотел видеть меня более женственной в этом платье. Грех будет не порадовать таура.