Ты— король. И моя цель

Сонное царство. Как будто оплетено паутиной, с которой усердно ведут борьбу воины Лихолесья — где-то там, за стеной. Или очаг с ядом, отравляющим разум переместился сюда? Все действия окружающих казались чересчур замедленными, вялотекущими. Даже водопады с каждым днём гудели все ленивее и ленивее… скучно. Без него стало скучно. Я как-то легко приняла этот факт, без своей всегдашней спеси и непримиримости. Ведь это действительно было так. Он не пришёл на ужин. А я поймала себя на том, что до последнего жду, что зазвучат неспешные шаги из глубины зала. Что он небрежно откинется в кресле, скользнув по мне взглядом в своей обычной палитре. От высокомерно-насыщенного, до насмешливо-недоуменного, словно удивляясь — как это он до сих пор не придушил меня? А потом обхватит мгновенно наполнившийся кубок таким привычным, своим жестом… Я сердито и залпом выпила вино, словно заглушая хмельным напитком такие странные мысли. Есть не хотелось, а вот пить, почему-то, очень. Аранен тоже не появился. Я злилась от бессилия и неопределенности. Ведь что скрывать — меня озадачили его слова. Хотя, по правде, меня озадачивало все, что связано с тауром Эрин Ласгален. Алинэр, на лицо которой я периодически натыкалась, бросила на меня испепеляющий взгляд. Я без особого энтузиазма вернула ей похожий, просто чтобы не оставаться в долгу. Настроения обмениваться дружелюбием не было. Еда стоя нетронутой, а вот кубок систематически осушался, что исправил внимательный слуга, в очередной раз плеснув из запотевшего графина. « —Когда король уходит в себя, замирает все кругом, словно ожидая его возвращения. Мы все чувствуем, когда что-то не так…». Права Тауриэль. Странным образом эльфы зависимы от настроения своего повелителя. Аранен наверняка бегает как ужаленный. Конечно, ведь весь груз власти теперь на нём. Только вспомнила — и вот он, лёгок на помине. Сел напротив, чуть заметно скользнув по мне взглядом. Прошла неделя с того самого, странного, диалога. Всего неделя, но даже невооружённым взглядом видно — насколько измучен наследный принц. На глаза легла тень от бессонных ночей, пальцы вяло держали вилку, которая так же беспристрастно ковыряла что-то в тарелке. Полминуты наблюдения за ним мне хватило, чтобы поспешно допить вино и выйти. Я направлялась к центральному крылу, в светлейшие покои, в которых без объявления забаррикадировался Трандуил. Быстро, поспешно, как будто от погони — я понимала, что если буду медлить, могу передумать. Едва переводя дух, я остановилась возле двери с резьбой по темно-алому дереву. Стражи, охранявшие покои, не сговариваясь, преградили мне дорогу своими пиками. — Таур не велел никого к себе впускать, госпожа, — взгляд в прорези шлема смущённо прыгнул на мое оголившееся в спешке плечо. Очевидно, все вокруг были в курсе моей завидной, для многих, близости с тауром. А стража Трандуила, к тому же, наверняка видела, как он нёс меня, завёрнутую в камзол. И в этот момент я вдруг дико разозлилась. Как же мне все это надоело. Я что, игрушка? Ребёнок? Мишень для двусмысленных шёпотов за спиной?! И я, в порыве злости, смерила ни в чем не повинного стражника таким ненавидящим взглядом, что он аж пошатнулся. Второй недоуменно посмотрел на мое лицо, расцвеченное дикой улыбкой, больше похожей на оскал. Пользуясь их совместным замешательством, я проскользнула вперёд, резко захлопнув за собой дверь, за которой раздались возмущённо-угрожающие голоса. Лишь только когда они утихли, я медленно обернулась. Темно. Очень темно и тихо. Здесь было сердце целого организма, что вдруг заболел неизвестной болезнью. Он тяжело дышал осевшей на легких пылью. Ослеп под плотной тканью занавесок, не пропускающих слабое свечение вечернего неба. И я, повинуясь порыву, бросилась вперёд, порывисто отталкивая в стороны тяжёлый материал — лишь бы только вдохнуть жизнь в этот застывший мир. Я и сама задышала чаще, обезоруженно глядя на полыхавший пожар, медленно отступающий под натиском сгущающихся сумерек. Смотрела, пока откуда-то сзади не раздался слегка хрипловатый голос, заставивший вздрогнуть и сжать пальцы. — Всегда отдавал предпочтение закатам… Медленно, словно под прицелом, я обернулась. Улыбка — это последнее, что я ожидала увидеть на лице таура, сидящего в своём кресле. Пускай пугающе-неправдоподобная, но улыбка. Он смотрел на меня и сквозь меня — туда, где падало за горизонт нехотя угасающее солнце. — Где-то умрет в одиночестве странник, погибнет воин, защищая свои земли. Эти мелкие концовки жизни никого не интересует, почти никто не вспомнит или даже не заметит. Но многие с восхищением следят за последним дыханием дневного светила, зная, что оно все равно воскреснет… Что-то неправильное, ненастоящее таилось в глазах лесного короля. Что-то безумное читалось в застывшей улыбке на лице. Я застыла в замешательстве, отчего-то не зная, куда смотреть, за что цепляться. А когда таур вдруг резко перевёл на меня свой взгляд, с такой привычной пронзительной хваткой — вовсе растерялась. А ведь действительно— зачем я пришла? Что хотела сказать, к чему стремилась? Зачем добровольно залезла в логово эльфа, который отнюдь не похож на чудовище, но это не мешает ему пугать меня снова и снова? От разрастающейся паники, я, не отдавая себе отчёта, неосознанно-рваным движением выхватила извечный кубок из его расслабленных пальцев. Король и бровью не повёл, спокойно, даже как-то устало следя за тем, как я судорожно глотаю багровую жидкость, всю, до последней капли, словно это поможет мне вернуть спокойный рассудок. — Зачем ты прилетела, птичка? — задумчиво произнёс король, настолько задумчиво, что было непонятно: вылетевший вопрос предназначен мне или странно звенящей пустоте. Мне захотелось сказать… не важно что, не важно с каким смыслом или вовсе без него. Просто хотелось разрушить эту купольную тишину, этот замогильный мир без звуков и дыхания. Но он не ждал ответа. Он будто не видел меня, смотрел, но не осязаемо, не наталкиваясь на плоть, кровь и кости. Сердце в испуганной хаотичности оттачивало рёбра в таком непривычном ритме. Мне стало душно, будто одним лишь взглядом, он сумел забрать весь воздух из легких. — Уходи. Улетай, пока не поздно. Потрать свою бесконечно долгую и такую короткую жизнь вдали от всего этого. Тебе нужен свет, а здесь лишь тьма… Я медленно опустилась на пол от странного, пьянящего толчка, от которого отблеск в сапфировых глазах поплыл шальным туманом — куда-то туда, в сторону. Словно незрячая, медленно ощупывая холодный мрамор, я пыталась сохранить четкость красок и очертаний. Нельзя было пить столько вина… — Какая… тьма.? Странно. Сколько слов хотела сказать, сколько вопросов бережно вынашивала… а выронила этот, ещё минуту назад совершенно меня не интересовавший. Король перевёл взгляд туда, где с каждым мгновением небо становилось все более пурпурным, а седина в звездной россыпи все более отчетливой. Хрипло-отрешенный голос в очередной раз разрезал тишину, и она, не сетуя, без горьких жалоб, беспомощно расползлась по краям. Тьма… она сидит на плечах, обвивая цепями. Сидит и липко шепчет: — Ты остался один… в гнезде чёрной злобы, с кипящей ненавистью и злорадствующим окружением. В гнезде, которое сам и сплёл, слепо доверяясь пригретым у трона врагам, но не голосу разума. Ты был велик… ты был королем. Сумевшим понять и принять груз власти, свалившейся после смерти отца. А теперь ты один — забывший, как спать спокойно, не думая о том, что во всем этом виноват ты и твоя неуёмная гордыня. Твоё стремление стать величайшим владыкой Эрин Ласгален в истории Арды. Быть воспетым в балладах и гимнах, восхваляющих твою блистательность и славящих твоё справедливое правление. Ты сам себе воздвиг алмазный пьедестал на хрустальном фундаменте. И он рухнул, под натиском твоих нелепых амбиций и планов… Он умолк, сжав до белизны в костяшках деревянную ручку своего кресла. А я поймала себя на том, что бездумно тереблю агатовую пуговицу на рукаве, забыв обо всем на свете. На его, таком искреннем и таком отчуждённом лице, зыбким крошевом рассыпалось давно закрытое прошлое. Я чувствовала. Я неосознанно верила, потому что видела холодную правду, что таилась в глубине этих поглощающих глаз. А сейчас предательски вылезла наружу, как кровь через затянувшуюся рану. Он смотрел прямо в беснующийся сгусток улетевших дней, будто возвращая в этот мир все забытое, тщательно запечатанное и закрытое на несколько замков. — Я не хотел быть королем. Никогда. Я смотрел на своего отца, который невыносимо страдал от гнета власти, от тяжести ненавистной короны. Я не хотел повторять его ошибок. Собирался отказаться от престолонаследия, но вот… Орофер убит, и эльфы Лихолесья остались без повелителя. Я не смог уйти, не смог бросить свой народ. Я остался, хотя нужно было бежать — куда угодно, главное далеко и навсегда. Его слова не вызывали во мне жалость. Сочувствие. Сопереживание. Но я, как в бреду, видела, как гранитными камушками, падая с губ и скользя вниз, по темно-пепельному камзолу, падают слова, с глухим звоном и бледным отливом в нечетких гранях. И я, как умалишенная, водила пальцами по полу, периодически касаясь чёрной, как смоль, россыпи, то обжигаясь, то отдергивая палец от не менее жалящего кожу льда. Казалось, это длилось целую вечность, но потом я, наконец, подняла голову. Таур смотрел на меня. Но теперь по-настоящему. Не насквозь, как все это время. Он натолкнулся на мой размыто-затравленный взгляд, он цеплялся, изучал, словно видя меня впервые. Мои вечно растрепанные волосы, губы, пальцы, ключицы… А я вдруг явственно увидела, что пол, на котором я все это время сидела, начинает падать куда-то вниз, с грохотом и обломками, вместе со всеми гранитными камушками, острыми и холодными, вместе с моим телом. Что ещё мгновение, и я обрушусь вместе с ним, что тяжелый камень с хрустом погребет меня под собой где-то там, внизу, в неизвестности. И в тот момент, когда меня практически парализовал невероятно тяжелый страх, таур, с несвойственной ему поспешностью, протянул руку, будто тоже чувствуя мое падение, мою навязанную кем-то беспомощность, сковывающий ужас. И я потянулась к этой руке, как утопающий к глотку воздуха, как задыхающийся в пожаре к водоему. И упала ему на колени, прерывисто дыша, все крепче хватаясь за его неожиданно горячую руку, до безумия опасаясь обернуться назад. Король вдруг резко притянул к себе мое испуганное лицо, мятежно выискивая что-то, известное только ему. И выдохнул, когда я боялась дышать. — Разве ты не видишь, как с каждым днём, все стремительней гибнет твоя душа? Я судорожно заморгала, все ещё пытаясь стряхнуть этот невероятный кошмар, странное видение, так настойчиво похожее на реальность. И обессилено выдавила, на звенящих от напряжения связках. — Я могу помочь… Знаю. Знаю, что звучало нелепо. Глупо. Смешно. Но сейчас я вдруг, до темноты перед глазами, поверила — поверила в то, что в силах что-то исправить, вернуть или обрести. Что могу стереть с его уставшего лица эту тень, вязким илом пролегшую в уголках глаз, рта. Тень, что где-то там горечью осела в горле и дальше, извиваясь, доползала до сердца. А он лишь грустно улыбнулся, как ребёнку, который пролепетал что-то милое и неразборчивое. — Ты не можешь взять мою боль, дитя. Вдох или выдох. Крепко сжатая рука или легкое подрагивание пальцев. Я не помню. Но был лишь один миг, за который его лицо резко искривила гримаса отвращения, в странном смешении с гневом или страхом. Я не разобрала, но враз задохнулась от выплеснувшихся в мое сознание эмоций, от этого страшного шквала, от которого захотелось рассыпаться или разбиться вдребезги. Но я лишь превратилась в болезненно острый слух, по которому режущим ударом проехались глухие, словно процеженные слова. — Уходи… прочь. Он встряхнул меня как тряпичную куклу, сдернул с колен и поволок куда-то в темноту, чтобы небрежно, словно обесцененную, вытолкнуть за дверь, не заботясь о том, что я не удержав равновесия, падаю, ощутимо ударяясь локтем. Мне не было больно. Пусто.