Ты— король. И моя цель

— Молчи. Иначе прирежу, визгнуть не успеешь. И не посмотрю, что мы были подругами… Были. Вот ключевое слово. Когда-то давно, пока зависть и нездоровое соперничество не взяли верх. Глаза Сильры смотрели ровно, в отличие от моих, лихорадочно прыгающих с ее лица на лицо оглушённого часового, лежащего здесь же, в этом тихом месте под лестницей. Естественно, ведь все сейчас там, где музыка, льющееся вино и замысловатые танцы. Сильра с подозрительной внимательностью осматривала меня, словно видела впервые. — Та Иланимэ, которую я знала, уже давно бы скрутила мне руки. — Рада, что ты сама это осознаёшь. От моей сдавленной улыбки ее практически полностью перекосило. Я знала о чем говорю, ведь как не стараясь, нельзя было вспомнить случай, когда она одержала победу, а не наоборот. — В чем дело, Иланимэ? Почему он все ещё жив? Да потому что. Потому что не могу закрыть глаза, как бы не старалась. Потому что я слаба, какой бы сильной не претворялась. Мысли лезли и карабкались, набивались в клубок, прилипали и наслаивались, пока через тихий хрип не вылезла одна и жалкая: — Не могу… Будто я не задаю себе всех этих вопросов. Будто не просыпаюсь рассветным утром и не засыпаю поздней ночью… Каждый раз думая о нем. У меня впервые в жизни было время прислушиваться к себе. Жаль, что легче от этого не становится. Брови Сильры изумлённо поплыли куда-то вверх, а руки, забывшись, окончательно отпустили мое горло. У меня появилась возможность убежать прямо сейчас. Но я не убегала. Зачем? Ошеломление моей собеседницы было настолько явным, что она некоторое время просто покачивалась на месте, прежде чем решилась наконец-то что-то сказать. — Я не понимаю. Ты ведь так этого хотела. Всю свою сознательную жизнь. Непроизвольный вздох тяжело вырвался наружу, и я судорожно сцепила зубы под острой болью, наточенной спицей бьющей прямо в виски. — Я росла вместе с тобой, каждый день наблюдая, как крепнет ненависть внутри тебя. Ненависть и желание отомстить. Я знаю, как ты звала их во сне, а просыпаясь, надеялась, что никто не услышал. Как ты прикасалась к кулону на своей шее и кусала губы, думая, что никто не заметит. А я все замечала и все видела. Я наблюдала за тем, как боль не убивает тебя, а придаёт сил, как ты падаешь и каждый раз поднимаешься вновь. Ведь у тебя была цель. Я рывком сжала свои плечи, будто правда из уст Сильры причиняла вполне физическую боль. — Перестань… — Ты ведь так ненавидела и так презирала. Но значит недостаточно. Скажи, как ты можешь смотреть на него изо дня в день, без дрожащего от ярости сердца? Я не знаю. Ведь по всем существующим законам и без них, я должна разрываться на части, цепляться за любую возможность. А у меня их было более чем предостаточно. Я не могу заставить себя ненавидеть его. Не могу сцепить зубы, зажмурить глаза и остудить пульсирующий разум. — Сильра, остановись. — Акко с самого начала не скрывал. Рассказал, когда ты едва научилась ходить. Говорил и потом, из года в год. И ты жила с этой правдой. И он с ней живет. Неужели ты не хочешь прекратить эту муку? Неужели не хочешь оборвать жизнь того, кто отнял у тебя все тепло и радость безмятежного детства? Иланимэ, очнись! Это все он. Он убил твоих родителей… — Хватит! Я схватилась за голову, будто умалишённая, глотала внезапно сухой воздух в гнетущих сводах. Меня буквально шатало, шатало так сильно, что пришлось держаться холодных стен, лишь бы только не упасть, с хрустом скатившись по лестничному пролёту. Я понуро опустила голову, будто резко скошенный полевой цветок. Силы предательски оставили меня — просто ушли, так ни разу и не обернувшись. Где-то внизу жалобно прозвенел разбитый бокал, а нескромный смех захлебнулся в потоке шумного танца. Внизу… а здесь царила тишина, в которой мое неравномерное дыхание казалось невероятно оглушительным. — Это ведь так просто. Отобрать жизнь и идти дальше. Я всегда так думала. Только сейчас понимаю, что мне гораздо легче себе перерезать вены, чем… Слова оборвались в этом странном полувздохе-полувсхлипе, который тоже не прожил долго, затихнув во всколыхнувшихся эмоциях. Я говорила правду… не так давно самостоятельно осознанную, осознанную через выматывающие стычки гордости и чувств. Ещё мгновение, после которого Сильра вдруг отшатнулась от меня, будто взгляд коснулся бестелесного призрака. Округлённые до предела глаза впивались в меня, будто видели впервые, а на лице промелькнуло непонятное просветление, будто для неё, для Сильры, вдруг все встало на свои места. — Ты… Одной рукой она схватилась за голову, будто дикие мысли внутри неё потребовали некую отсрочку перед чем-то значительным и неизбежным. — Не может быть… ты что… ты любишь его?! Наверное, стоило удивиться сказанному, если бы остались внутри силы. Но я лишь плотно закрыла веки, борясь с разрастающейся злобой на саму себя. Это нельзя как-то наречь или окрестить. Это борьба в противоречиях и в укоренившихся представлениях о добре и зле. Это разрушение всех принципов и оговорённых ранее действий. О чем я… мир, весь мир рушился с каждым днем все стремительней, грозясь оглушительно раздавить меня и погрести под собой. А я была в эпицентре создавшегося хаоса и он, не спрашивая, решил поглотить меня и выплюнуть, чтобы потом я валялась пучеглазой рыбкой на берегу, жадно глотая воздух. Сильра вцепилась в меня взглядом, и сразу отпустила, будто увидела то, что ожидала увидеть. — Значит правда. Я неистово замотала головой, будто наконец-то очнулась от тягучего сна. Меня охватила необъяснимая паника, казалось, сердце сорвётся и ускачет вперёд, не оглядываясь. Пусть лучше так. Только пусть оно не горит, тараном пробивая грудную клетку. Меня трясло. Меня слишком ощутимо трясло. Так, что моя собеседница с тревогой обхватила мое лицо, вглядываясь в до безумия бегающие глаза. — Я не смогу… нет… не хочу… Перебитая фраза перемешивалась с шёпотом человека, которому я раньше доверяла. — Вспомни… вспомни все, чему учили. Это всего лишь слабость, нужно просто себя пересилить. Просто. Тебе просто об этом говорить. — Ты ничего не понимаешь… — Ты права, — утвердительный кивок лица напротив. — Но одно я знаю точно. Боль уходит после отмщения. Хочешь освободиться, дышать полной грудью? Просто сделай это. И ещё… надеюсь, это тебя подбодрит. Последними словами Сильра заставила меня сконцентрировать внимание и вопросительно качнуть бровью. Лишь после этого, пояснила: — Акко велел передать. Тебя ждёт смерть, если вернёшься ни с чем. А если не вернёшься — тебя найдут. Везде, как бы тщательно ты не скрывалась. Вот как. Ну да, на что я рассчитывала? Непокорных авес ждёт самая жестокая участь. — И ради чего? Ради него? Жизни других для него обесценены. Ты жертвуешь всем ради того, кто погубит тебя. Взгляни правде в глаза. Ты — никто. А ведь она права. Я ничего для него не представляю. Он — король, эльфийский таур. А я? Я тень самой себя. Его глаза… вечная тайна, скрываемая с невероятной тщательностью. Он приоткрыл плотный занавес лишь раз, но этого хватило, чтобы гадливой тяжестью сомнения прочно засели в моей душе. Надоело… как же мне все это надоело. А что если правда, что если станет легче и груз неусыпающей совести уползёт на дно, как только я смогу пересилить себя? И с этой мыслью, скорее, пока другая часть меня, думающая сердцем, не опомнилась, я ответила — быстро и глухо. — Передай Акко, что я вернусь. А сейчас уходи. И бросилась прочь по лестнице — скорее, в тень прохладного сада. Где сумерки стелятся подрагивающей росой на затемнённых прожилках душистых трав. Где станет ненадолго легче.