Укрытые тенями

— Не понимаю, почему ты со мной возишься. Голос Джастина звучал приглушенно и хрипло, будто открывать рот и связывать буквы в слова ему было физически больно. У него дрожали колени — казалось, что он сейчас свалится с кровати и покалечит себя окончательно. Этого, конечно, не происходит, потому что Клэй садится прямо перед ним, держа в руках прозрачный пузырек с колыхающейся на дне жидкостью и небольшим кусочком ватки — на лице Фоули вновь начали кровоточить некоторые царапины, поэтому это — единственное, что он мог сделать, чтобы в открытые ранки не занеслась какая-нибудь инфекция. На столе лежал открытый учебник по физике: Клэй пытался выучить заданный на дом параграф, но этот план, к сожалению, потерпел жестокое и кровавое (в виде кровоточащих царапин на физиономии Джастина) крушение — теперь для Дженсена существовал только пораненный и задумчивый Фоули, сейчас с кислой миной сидящий между подушек. — Если их сейчас не обработать, то потом может какое-нибудь заражение пойти. — Я и сам в состоянии залить все это перекисью, — раздраженно проговорил Джастин и зашипел, стоило Клэю коснуться смоченной ваткой ранки; из легких вырвался судорожный выдох, прозвучавший одновременно с протяжным завыванием ветра за приоткрытой форточкой окна — кажется, на улице вновь собирался моросящий дождь. Клэй вздохнул и, опустив взгляд, взглянул на заживающую губу Джастина — на одном из уголков появилась темная корочка запекшейся крови, а вокруг нее — бледно-красный оттенок пострадавшей кожи. Он уже и не помнил, если честно, когда в последний раз видел живое и светлое лицо Фоули — казалось, что стертые воспоминания, иногда всплывавшие в памяти, были будто из другой — чужой — жизни. Той, которой у него никогда не было. Он думал, что ему показалось. Что чувства, возникшие в сердце, — лишь плод его спятившей фантазии. Жалкая галлюцинация, помутнение рассудка. Потому что — ну серьезно, — Джастин Фоули просто не мог в нем вызывать что-то большее, чем просто-сочувствие и просто-желание-помочь. Ничего больше, ничего глубже. А он смотрел — с яростным вызовом в глазах, псевдо-уверенностью и — на удивление —нескрываемой благодарностью, спрятанной где-то в низах его зеленой радужки. Держался, как за последнее, что он успеет ухватиться. Говорил так, будто ему не нужна помощь, но, Клэй знал, что это не так, и Джастину она нужна также, как и ему самому. И это — самое страшное. Клэй резко вскинул голову и столкнулся с немым вопросом в чужих глазах — Джастин с недоумением смотрел на него, интересовался, видимо, что послужило причиной такого внезапного молчания и «выпада» из реального мира. Дженсен ничего не отвечает, лишь кивает (непонятно для чего) и слезает с кровати, чтобы взять в руки еще одну ватку. — Лучше, все-таки, если это сделаю я. Мне так будет спокойнее. — Я правда не понимаю, чего ты всем этим добиваешься, Клэй, — обреченно вздыхает Фоули и откидывается на мягкие, нагретые теплом чужого тела подушки. — Я ведь даже не могу ничем отплатить тебе, понимаешь? Я бездомный. Ты возишься со мной, как с маленьким ребенком, спрашиваешь, поел ли я, каждое утро осматриваешь мое лицо. Это... Черт. Это нелепо. Я весь такой. Слова вырываются из его уст с ненормальной скоростью — судорожно и запутанно. Разобрать невозможно, но Дженсен искренне пытается. Периферией слуха он слышит звук разбившегося стекла и запоздало понимает, что из его ладоней выпал прозрачный флакон с перекисью; остатки жидкости растекались под ногами, но Клэю не было до них дела. Его внимательный взгляд остановился на Джастине. Между ними — огромная, ненормальная и просто нереальная пропасть, преодолеть которую можно только при двух одновременных шагах друг другу навстречу. Если стараться будет один — результата, то есть, сокращения расстояния этой самой пропасти не будет никакого. Легкие жжет от испепеляющих изнутри чувств, а пальцы ног то и дело натыкаются на острые осколки разбитого пузырька с перекисью. И он, честно, не знает, что больнее. Вой в груди или появлявшиеся на коже раны. Глубокие, болезненные. Неправильные. Въевшиеся подобно ржавчине. — Ты не можешь говорить мне, — да даже, думать, слышишь? — что ты — нелепый. Какой-то не такой. Ты нормальный. Мы все нормальные, понимаешь? — Клэй на секунду замолкает и опускает голову, пытаясь отдышаться. — Ты нужен нам всем. Джастин долго, мучительно долго молчит. Он не знал, черт, он действительно не знал, как реагировать на слова, которые сказал Дженсен. Впивающиеся в сердце, оставляющие на нем темные подтеки и глубокую гравировку с его, Клэя, именем. И ему больно. Больно слышать что-то искреннее. Чувствовать, что ты так по-настоящему кому-то нужен. До последнего вздоха. До замершего сердца. До оставшегося осколка. До того, что, кажется, ты сам начинаешь верить в это. И делаешь шаг навстречу. — Ты нужен мне. И Джастин решает, что уж лучше он заживо сгорит в пламени чувств под названием «Клэй-мать-его-побрал-Дженсен», чем будет продолжать мучить и накручивать себя. Он все еще чувствует шипящий эффект перекиси на своем лице, но не обращает на него внимания и, медленно опустив босые ступни на холодный пол, поднимает взгляд на стоящего напротив него Клэя. Он хочет поманить его пальцем, чтобы тот подошел ближе, но Дженсен понимает все без слов — аккуратно переступает через осколки разбитого пузырька, чтобы еще больше не поранить ногу, а взгляд — прямой, бьющий прямо в грудь. Настоящий. Живой. — Ты нужен мне, черт, — шепчет Клэй в темную макушку Джастина, когда тот резко и неожиданно прижимается к его груди, упираясь в нее лицом. Он вдыхает знакомый, ставший таким родным за короткое время запах и закрывает глаза, надеясь, что это поможет ему забыться, очнуться от долгого сна. Пальцы, забираясь под чужую хлопковую футболку, вжимаются в косые мышцы живота Дженсена, и Джастин на секунду замирает, почувствовав, как напрягаются те под мягкими, подрагивающими подушечками. — Это какое-то сумасшествие, — произносит Фоули и невольно удивляется собственному голосу — будто, одновременно, его и не его. — Ты понимаешь? — Еще как. Белый тюль колышется от поднимающихся с земли новых, резких порывов ветра, заставляя двоих парней одновременно поежиться и невольно прижаться друг к другу еще сильнее, надеясь, что это поможет им согреться. И понять, что даже если ты чувствуешь себя одиноким — стоит только оглянуться и увидеть тень родного человека, укрывающего тебя от всех невзгод мира. Или прячущегося вместе с тобой.