Те, кто...

Рим. 62 год нашей эры

«Что такое величие Рима? Иллюзия... Красивая сказка, предназначенная для услады изможденных душ будущих поколений, на чью долю не выпадет даже жалкой толики того, о чем им будут рассказывать. Что такое Рим? Величественный, гордый, но бездушный город, скрывающий за своим изящным фасадом тысячи и тысячи растерзанных судеб. Город императоров, но не народа, созданный лишь для прославления власти его кесарей. Никогда Риму не сравниться и даже не приблизиться к гостеприимной и ученой Александрии — чистейшей жемчужине в дельте Нила, сверкающей в золотистых солнечных лучах. Как жаль, что Александр так и не увидел своего сокровища, своего драгоценного детища во всем совершенстве подлинного блеска! Александрия подобно самому Александру ценит лишь достойных, не отделяя патрициев от черни. Нет, никогда Риму не сравниться с Александрией! Как никогда не сравниться ему с Иерусалимом», — думал Иосиф бен-Маттафий, заблудившийся в вечерний час на улицах Рима, который взял его в тиски своих кварталов, и теперь играл с ним, как кошка с мышкой. Молодой иудей, впервые оказавшийся в Риме, не знал о его извечной привычке заманивать чужаков строгой и лаконичной красотой парадных фасадов, которые обрывались с поразительной внезапностью, оставляя растерянных путников перед инсулами — жилищами городской бедноты, унылыми, безликими на вид и (что было хуже всего) абсолютно одинаковыми. «Однако, следует выбираться отсюда. И побыстрее, пока не стемнело окончательно», — Иосиф огляделся по сторонам, ища того, кто мог бы подсказать ему дорогу. Старуха в отрепьях, вышедшая из дома напротив по своим бедняцким делам? Вряд ли — несмотря на лохмотья и бедность, она наверняка заражена римской заразой презрения к иудеям, в этом городе одинаковой у бедных и богатых. Группка подвыпивших легионеров, беспечно хохочущих над шутками юного светловолосого товарища? Нет, эти точно не в счет… Невзрачная на вид девица с подведенными синим глазами — заметив устремленный к ней взгляд, она остановилась, расцвела призывной улыбкой, а потом ловко и быстро распахнула верхнее платье, являя ошарашенному взору Иосифа совершенно обнаженную грудь. — Лупита берет недорого. Но не стоит даже того, что берет, — заметили рядом. — Если желаешь развлекаться, иди на другой берег Тибра — там почище и поприличнее. И девушки красивые. — Я не ищу развлечений, — Иосиф тряхнул головой и резко повернулся к говорившему. — Я просто… Девица обиженно фыркнула, запахнула платье и удалилась, вульгарно покачивая бедрами. — Заблудился? — участливо подсказал легионер, еще минуту назад веселивший своих приятелей, теперь с нестройным пением уходивших в наступающую ночь, поддерживая друг друга за плечи. — Да, — ответил Иосиф, во все глаза разглядывая неожиданного собеседника. Юный легионер смахнул прядь волос, упавшую на его лицо, и улыбнулся — приветливо и чрезвычайно дружелюбно. Он был молод — почти мальчишка, лет восемнадцати-девятнадцати, не более того. О том, что он сам всего на несколько лет старше этого мальчика, Иосиф предпочел вообще не думать. Вполне возможно, кому-то он тоже казался незрелым юнцом. — Где ты остановился? — продолжал расспрашивать юноша, заложив большие пальцы за широкий кожаный пояс. — Я мог бы указать тебе дорогу. Или проводить тебя туда. Иосиф с некоторым недоверием воззрился на легионера. Появление этого юноши было для него подобно восходу солнца после ненастной грозовой ночи. Окружающее лицемерие и неприкрытая неприязнь к его родному народу ввергали привычного к размышлениям оратора в самое настоящее отчаяние, но тут... Смотрели с открытой душой и искренним любопытством. И от этого становилось так восхитительно тепло на душе, что хотелось отвечать тем же... А юноша-то красив, не по-здешнему красив, с удивлением отметил Иосиф, не привыкший обращать внимание на красоту других мужчин. Высокий, статный, с золотистыми волосами и голубыми глазами, сияющими на живом загорелом лице. Не римская красота — подобные правильные и одухотворенные лица встречаются разве что в Греции с ее высокими идеалами в виде мраморных статуй с классическими пропорциями. — У Алитира, — бездумно брякнул Иосиф. Брякнул — и сразу отругал себя. «У Алитира», — ничего глупее нельзя было придумать! Как-будто вызвавшийся помочь ему юноша знает, где это — «у Алитира»… — Лаконично. Ты немногословен, — златокудрый юноша весело рассмеялся. Иосиф так и не понял, почему смеется вместе с ним. — Слушая твою пламенную и вдохновенную речь, убедившую самого императора, никогда бы не подумал, что вытащу из тебя лишь скупое «У Алитира», — сказал, отсмеявшись, юный легионер. — Ты слышал меня? — удивился Иосиф. — Где? — В императорском дворце на Палатине, — юноша неожиданно горько усмехнулся. Какая-то странная тень на миг промелькнула на его открытом лице. — Где ж еще?.. Где ж еще?.. Да, Иосиф в самом деле выступал сегодня перед императором в защиту своих соотечественников, схваченных по ложному обвинению и в цепях доставленных в Рим. Его речь действительно была пламенной и вдохновенной: даже Нерон это заметил — усмехнулся по-доброму, поманил к себе, заставил склониться, протянул для поцелуя правую руку, украшенную изумрудом редкой красоты. — Знай же, что они будут свободны только благодаря твоим талантам. Ты убедил меня в их невиновности, Иосиф бен-Маттафий. Мой наставник Сенека, мой друг, придворный актер Алитир, и императрица Поппея говорили о твоей мудрости и твоих обширных познаниях, но я не верил, — Нерон повернул голову, увенчанную венком олимпийца из ветвей оливкового дерева и лавра, и улыбнулся сидевшей рядом супруге. — Всегда следует верить, мой драгоценный цезарь, — ласково ответила ему маленькая женщина — прелестная, живая и очень изящная, особенно на фоне императора, склонного к полноте. Поговаривали, что ради добродетельной императрицы Поппеи Нерон старался сдерживать собственные противоестественные пристрастия, хотя несколько развязных юношей с гладкими надушенными телами, ничуть не скрываясь, прильнули к его ногам, словно собачонки, которых хорошо надрессировали. Но не один из них — Иосиф был в том уверен — не носил форму солдата римской армии… — Не терзай себя вопросом, кто я, и как мог тебя слышать, — улыбнулся юный легионер, умевший, верно, читать по лицам. — Я — Тит Флавий. Я тоже был сегодня во дворце, хотя ты и не обратил на меня внимания, Иосиф бен-Маттафий. Признаться, твоя речь была впечатляющей. Ты умеешь говорить весьма убедительно и красиво. И, — его улыбка стала лукавой, — любишь это делать. Тит. Тит Флавий. Это имя потянуло за собой смутное воспоминание, так и не сумевшее до конца оформиться в связную мысль. Так бывает после пленительного сновидения, которое захватывает твоё сознание целиком, но которое ты мучительно не можешь вспомнить после пробуждения. — Все люди любят делать то, что умеют, — ответил Иосиф, тщетно пытаясь вспомнить, где и когда уже слышал имя Флавиев. — Я умею убивать и сражаться. Но не люблю этого делать. Как не люблю делать другое, что тоже хорошо умею. Впрочем, сейчас это неважно, — облачко боли и отчаяния, омрачившее красивое чело, бесследно истаяло в единый момент. Тит с приветливостью посмотрел на Иосифа, заботливо прибавив: — Стемнело. Нам следует решить, как устроить тебя на ночлег. — Если ты знаешь, где дом Алитира, укажи мне дорогу, — ответил Иосиф устало. — Знаю, — Тит пожал плечами. — Но он довольно далеко отсюда, а прогулки по ночному Риму весьма небезопасны. Тебе повезло, что наш дом — дом Флавиев, расположен всего в нескольких кварталах отсюда. — Ты предлагаешь мне остановиться в доме Флавиев? Иосиф вновь был удивлен, и удивлен очень сильно. После снисходительного презрения и непримиримой ненависти, окружавшей его везде — в лавках ремесленников, на улицах и даже во дворце императора, встретить радушие юного легионера по имени Тит Флавий было неожиданностью, но неожиданностью, бесспорно, приятной. — Что здесь удивительного? Пойдем, — Тит коснулся плеча своего нового знакомого, вынуждая оставить сомнения и следовать за собой. — Тебе понравился Рим? — спросил он, когда, миновав бедняцкие кварталы и пустынную площадь с фонтаном, они вышли к пышным садам, окружавшим особняки богатых торговцев и римской знати. — Красивый, величественный город, — осторожно начал Иосиф. — Но не столь величествен, как Александрия, у стен которой стоит мой легион Аполлинарис, — отрезал Тит, и тут же озадаченно замер, вопрошая смеющегося собеседника: «Я что-то не то сейчас сказал?» — Прости, — ответил Иосиф, вытирая глаза, увлажнившиеся от смеха. — Просто меня поразило сходство мыслей у легионера, рожденного и воспитанного в Риме, и иудея из Иерусалима. Ведь некоторое время назад я думал о том же самом. — Удивительно. Но то добрый знак! — Тит неожиданно мягко и с какой-то странной доверчивостью коснулся пальцев Иосифа своими теплыми пальцами, прося: — Про Александрию я все знаю, может быть, даже поболее тебя, но расскажи мне о своем городе. Ведь там мне не доводилось бывать ни разу. Расскажи мне об Иерусалиме, Иосиф бен-Маттафий. — Он прекрасен. — Иосиф вскинул лицо к ночному небу, сам не зная почему не отнимая ладони из сжавшей ее руки. — Самое священное сокровище, надежно укрытое стенами, вздымающимися до самого неба и закрывающими горизонт, нависающими над оврагами и взбирающимися на холмы, сверкая на солнце так, словно каждый камень является зеркалом. Внутри, за стенами и двумя линиями укреплений, находится дворец Ирода Великого и Храм за позолоченными воротами, ведущими в святилище. Над вратами переплетаются золотые виноградные лозы, с которых свисают гроздья в человеческий рост. Занавеси, составляющие внутреннее убранство храма... Об Иерусалиме и о Храме Иосиф мог бы рассказывать часами, но ему пришлось прервать свой рассказ, едва они ступили под гостеприимную сень залитого светом многочисленных светильников дома Флавиев, где они с Титом были вынуждены на время расстаться. — Надеюсь, ты не откажешься принять ванну, переодеться, а затем разделить со мной позднюю трапезу? — спросил Тит, выпустив его руку на пороге. — Горячую воду и все необходимое сейчас принесут. Иосиф хотел было рассыпаться в благодарностях. Но Тит уже исчез в глубинах дома, одарив его напоследок щедрым теплом своей улыбки, ласковым взглядом и новым прикосновением к руке, растрогавшим и вместе с тем смутившим Иосифа окончательно. — Следуйте за мной, — встретивший их раб почтительно склонился, хотя от Иосифа не укрылась некая доля презрения перед непонятно зачем приведенным в дом чужаком и иудеем. — Я помогу вам вымыться и привести себя в порядок, мой господин.