[Неделей ранее]
Юнги очень не любит расставаться с любимыми людьми на неопределенный срок. Во времена учебы в Хогвартсе, он точно знал, когда вернется домой и увидится с матерью. С Юнией он и вовсе не расставался, сестра всегда была рядом. Сейчас с Чимином – совсем другое. Он пропадает на относительно короткие сроки, но когда заканчивает с неотложными делами, срывается обратно к нему. Это как пропадать целыми днями на работе и приходить вечером домой. Конечно, этого времени, что они проводят вместе, катастрофически мало. Мало и Чимину, и ему самому. Но все равно – это же не расставание на неопределенный, большой срок. Юнги сжимает руку матери, устроив голову у нее на коленях, и рассматривает одно из цветущих деревьев в их саду. Другой рукой она успокаивающе ерошит ему волосы. Юнги боится вернуть взгляд на мать и снова увидеть чересчур выделяющиеся скулы, опущенные уголки поджатых губ и потухшие глаза. Он очень не хочет ее отпускать, но так надо, иначе нельзя. Она уезжает на лечение на остров Хоккайдо, потому что здесь никто не может ей помочь, даже хваленые целители из Мунго. Предполагают, что от этой же болезни некогда скончалась госпожа Ким. Японские мастера целительного дела говорят, что смогут помочь. Но никто не может дать стопроцентной гарантии. Поэтому Юнги не хочет отпускать, ведь не знает, когда увидит ее вновь. Не знает, а увидит ли вообще. Юнги просто не может потерять ее! Нет, его мать не может умереть. Только не так рано. Целители очень пожалеют, если не справятся с этой работой. Юнги найдет их всех и когда это случится, они будут просить его убить их быстро. Не самые добрые мысли, но они хоть немного успокаивают. Юнги никогда и не рассчитывал на звание ангела божьего, а очень даже напротив, и все прекрасно об этом знают. Он давно принял эту миновскую сторону себя. – Я скоро вернусь, – обещает она. Но они оба знают, что это ложь. – Ты пропустишь такое великое событие, как моя свадьба, – прозрачно говорит он. – Да, это ужасное преступление, но надеюсь, ты сможешь меня простить, – с иронией говорит она, слегка улыбаясь. Это наконец не вымученная вынужденная улыбка, а настоящая. Любуясь крупицами некогда счастливой улыбки его матери, он переводит взгляд на светло-голубое небо. В такие моменты его распирает на откровения, и этот, вероятно, не исключение. – Мама, ты любила когда-нибудь? – задумчиво интересуется он, вглядываясь в синюю даль, будто пытаясь всмотреться в небо настолько глубоко, что увидит спрятанное за ним. – Конечно, – отвечает она, – Я любила Юнию, люблю тебя. – Нет, ты же знаешь, что я не про это, – отзывается Юнги. – Ты спрашиваешь, любила ли я кого-то, как ты любишь Чимина? – уточняет она. Юнги молчит, вдумываясь в суть ее вопроса. Так, как ты любишь Чимина. Его мать, конечно же, знала, что Юнги встречается с ним, но он никогда не говорил прямым текстом, что действительно любит его. Но госпожа Мин была достаточно внимательной и проницательной, чтобы понять это. – Именно, – ответил он. Теперь задумалась уже его мать, только не понятно – она пытается вспомнить, любила ли когда-то, размышляет над тем, была ли это любовь или не решается сказать об этом? – Да, любила. Юнги внимательно посмотрел на нее, замечая вселенскую печаль в глазах и горечь где-то на самом их дне. – Правда? И кто это? Не говори мне, что это отец, я не поверю. – Ты прав, это не твой отец. Уверен, что хочешь услышать эту историю? – Только если ты хочешь ее рассказать. Госпожа Мин невесело усмехнулась, заправляя выбившуюся белую прядь своих волос за ухо. – Мне было столько же, сколько и тебе, когда я вышла замуж за твоего отца. В Хогвартсе я училась на год младше, чем он, Чон с его сестрой и Ким. Я никогда с ними не общалась и пересекалась крайне редко. У меня было свое окружение, свои друзья и недруги. Среди последних как раз-таки и была госпожа Хан, на дочери которой тебе теперь приходится жениться. Сначала я не понимала, чего Джинхи ко мне прицепилась. Пока до меня не дошло, – госпожа Мин усмехнулась воспоминаниям, – На Когтевране учился один парень, который с таким же успехом смог бы попасть на Слизерин. Хотя, честно признать, он был умен. Галантен, в меру флегматичен, хорош собой, а еще он писал стихи. Да, мне очень нравились его стихи… Нет, друзьями мы с ним не были, да и не общались особо. Просто пересекались иногда, сидели за одним столом в библиотеке, а иногда… на закате я приходила к Гремучей иве и он читал мне свои стихи. Джинхи была в него влюблена, поэтому и чувствовала ко мне неприязнь. Хотя, думаю, не одна она в Хогвартсе питала к нему чувства. На последнем курсе все изменилось: он признался мне в любви. Я в свою очередь тоже была уверенна, что не ровно к нему дышу, но у меня в жизни бы духу не хватило признаться. Вот так мы и закончили школу. Мой дом был мэнором в графстве Дарем, конечно, не таким большим, как Мин-Мэнор, но моя семья тоже была знатной. Ты сам понимаешь, что иначе я не вышла бы за твоего отца. Мы переехали в мой дом и жили там счастливо целых два года. Затем ему пришлось ненадолго уехать, родители решили, что «наши игры в любовь» закончены и теперь они вправе распоряжаться моей судьбой. Тогда они уже начали строить планы, за кого меня выдать замуж. Предложение Минов было для них приятным подарком судьбы, это ведь такая удача – выдать дочь за такого человека. Мины всегда были авторитетными, поэтому родители не раздумывали ни минуты. Конечно, приехав назад, мой возлюбленный был крайне недоволен, растерян и зол. Он хотел вызвать Мина на дуэль, но я не позволила. В ту ночь мы расстались. Ты родился через два года после нашей свадьбы. И эти два года я ни видела, ни слышала ничего о нем. Но в один день он вернулся… Я думала, что совсем забыла его, забыла это, как мимолетную влюбленность. Но я все еще любила его, тогда-то я и поняла, что это была действительно любовь. – Только не говори, что это был мистер Хан… – попросил Юнги, осмыслив историю целиком. – Нет, не мистер Хан. Джинхи ничего не светило и ей пришлось выйти за Кенхена, – ответила госпожа Мин. – Это был отец Юнии. Юнги не моргал, потупив взгляд на небе, а это фраза не могла улечься в его сознании. Отец Юнии. В том, что сказала его мать, не было ничего особенного. Эта новость была неожиданной, но такой простой и естественной… Хотя он еще не определился: хорошей или плохой. Просто эта новость перевернула все его восприятие их семьи и матери в частности. – Отец считал твою измену с этим человеком чем-то из ряда вон выходящим, хотя сам спал с целым гаремом, – фыркнул Юнги, источая ауру ненависти к отцу. – Этим миром правит патриархат. Ты когда-нибудь слышал, чтобы за всю историю нашей семьи хоть раз главой была госпожа Мин, а не господин? Мужчины всегда позволяли себе большее, считая, что им дозволено то, чего не дозволено нам. Женщина должна быть прежде всего верной, а на мужчин это не распространяется. Это очень глупо, но что есть, то есть. Но твой отец так взьелся из-за этого вовсе не потому. Ты же помнишь, что высечено на камне в вестибюле? Юнги положительно кивнул, конечно, он помнит. – Это девиз нашей семьи, придуманный еще Мин Джунином. Он всегда в это верил и этому следовал. И твой отец тоже хотел, поэтому для него всегда была важна репутация целостности семьи. – Довольно иронично, – заметил Юн. – Ага, – согласилась госпожа Мин. – Ты до сих пор любишь его? – Конечно, уже не так как прежде, но любовь – это не болезнь, чтобы ее можно было вылечить. Это то, что врастается в душу, переплетаясь с ее фибрами, и остается навсегда. Где-то глубоко в моем сердце она еще осталась. Так же, как пыль нельзя полностью вывести, она оседает и оставляет лишь воспоминания по былым временам. – Ты считаешь, что я люблю Чимина? – поинтересовался Юнги. – Я не знаю и никто не знает, даже ты сам. Лишь время покажет. Возможно, ты в него влюблен, а возможно – любишь. Разница в этих понятиях только в том, что первое – проходит, а второе – остается навсегда. Не стоит преуменьшать силу влюбленности, она может быть точно такой же, как и чувство любви. Просто какова бы не была эта сила, она может исчезнуть. А что-то вечно… Хотя, возможно, все, что я сказала, лишь плод моих размышлений исходя из жизненного опыта и ничего больше.***
«Налево. Две двери прямо. Направо. Прямо» – О да-а…– шепотом протянул Чимин, ликуя, что наконец смог пройти путь и не заблудиться. Вообще, топографическим кретинизмом Пак не страдает, но тут просто гребаный лабиринт! И все коридоры выглядят как прежние, но в то же время, кажется, не похожи ни на один виденный ранее. Чимин разузнал о поместье все самое главное. Покидать он его точно не собирался. К тому же, этот поступок остался бы непонятным, ведь Чимин тут находится под предлогом «хороший друг из Хогвартса, приехал на свадьбу». Запомнить теорию для Чимина труда не составило, а вот применить знания на практике – ну, в общем, ему никогда не нравилось применять теорию на практике… Ему буквально обрисовали на словах карту поместья. Оно состоит из четырех башен, соотвественно сторонам света, и центральной части, которую в основном составляет вестибюль, холл с колоннами, главный бальный зал, галерея и куча переходных коридоров с лестницами. Гостевые комнаты находились в Западной и Восточной башнях, в них же находились многочисленные обеденные и бальные залы. Чимин уже успел свыкнуться с мыслью, что эти аристократы жили на широкую ногу и даже спрашивать не стал, на кой им черт столько залов. Комнаты хозяев находились в Южной башне, в ней же и была огромная библиотека, которой может позавидовать и хогвартская. В Северной башне был кабинет, собственно, господина Мина, небезызвестный дуэльный зал, зал для собраний Круга и еще какой-то зал: то ли склад, то ли хранилище. Как позже выяснилось, Чимин поселился в Восточном крыле, не так уж и далеко от Главного Обеденного Зала (ага, у них еще иерархия есть), который выигрывал перед другими своим расположением, потому что ведущий из него коридор имеет переход в Южную и Северную башни, потому пользоваться им удобнее. Главное, что Чимину нужно было запомнить, это путь из его комнаты в Обеденный Зал, в вестибюль, в комнату Юнги и в его кабинет, в библиотеку, ну вот, пожалуй, и все. Но все сложнее, чем кажется. Да и к тому же, он пробыл тут совсем ничего. Такое ощущение, что он никогда не сможет нормально ориентироваться в этом поместье. И так, теперь, довольный своим колоссальным успехом в изучении географии Мин-Мэнора, Чимин, преодолев несчитанное им количество лестниц, каким-то чудом оказался на первом этаже (ладно, упустим этот момент). Зато он открыл важную вещь: некоторые этажи «зеркалят» друг друга, даже расположения дверей, повороты и коридоры – такие же, как и этажом выше. Но такого в Северной башне нет, он точно помнит. Да и в Южной тоже, там библиотека несколько этажей занимает. Ох, Мерлин, покажите Чимину архитектора этого здания, он хочет его поблагодарить за усложненную жизнь. Коридор, вместо вестибюля, привел его в галерею, но это не такая уж и беда, Чимин-то знает, что она тоже ведет туда. А пока можно и по галерее побродить. Она была светлой из-за большого количества освещения, напоминала тоннель, с обоих сторон на стенах висели портреты бывших обитателей замка, все ожившие, изредка отпускавшие комментарии по поводу его вмешательства в их покой. Близко к концу «тоннеля» Чимин думал, что галерее удивить его нечем, но ошибся. Все картины, как и подобает картинам волшебного мира, были зачарованными, изображенные на них люди двигались, разговаривали и ходили друг к другу в гости, но последняя картина была обычной. Хотя, если смотреть с точки зрения волшебника – она была самой необычной из всех. Казалась «застывшей», такой реалистичной, словно привычная простому люду фотография. Юная девушка на ней была завораживающе красивой. Если до этого Чимин звал Мире красавицей, то теперь она казалась ему заурядной. А от этой девушки не хотелось отводить взгляд. До этого все дамы были то брюнетками, то шатенками, то русыми, было даже несколько рыжих, но эта снова выделялась – ее волосы белоснежным водопадом застыли вместе с ней в том положении, в каком были запечатлены. При этом создавалась уверенность, что это совершенно точно не фотография, а картина. Да и вряд ли маги стали бы использовать «магловскую хрень». Чимину даже думать не надо над тем, кто тут изображен. Во-первых, для этого есть надпись в правом нижнем углу. Но, даже не глядя на нее, и так понятно, что это сестра Юнги. Только вот почему эта картина не такая, как остальные? За галереей, как и ожидалось, был выход в вестибюль, нужно было только налево свернуть. В первый раз, когда он шел уставший после такой дороги, он смотрел только под ноги, и конечно, не видел, насколько красив вестибюль. Не удивительно, мы же уже знаем, что аристократы живут с размахом, если поручни – то золотые! Люстра? Хрустальную, пожалуйста, размером с целое солнце. Вдоль лестницы стояли гипсовые статуи, а на самом ее верху стоял большой гранитный монолит с выбитыми позолотой буквами, складывающимися в слова: «Familia – a una unitas», а чуть ниже уже без золота: «eye for an eye» и «forever and ever». Кто-то коснулся его плеча и Чимин вздрогнул от неожиданности. – Привет, Чимин. – Оу, привет… Юнги перевел взгляд в ту сторону, куда до этого смотрел Пак. – Осматриваешься в замке? Смотри, не потеряйся, – в его голосе Пак смог рассмотреть насмешку и закатил глаза. – И ни за что не ходи в Подземелье. – О, а я прям так горел желанием! – ехидно отозвался Чимин. – Чимин, я серьезно. Даже близко не подходи, ты меня понял? – Да, – ответил он, откровенно не понимая, чем вызвана такая серьезность и настороженность. – Чимин, пожалуйста. – Да хорошо! Не собираюсь я туда! – Мы с тобой что, первый день знакомы? Ты даже если не хочешь, сможешь… Ладно, лучше просто сиди в своей комнате, чтобы ничего точно не случилось, хорошо? – Ага, я тебе что, монашка-затворница? – недовольно поинтересовался Чим. Юнги закатил глаза и тяжело вздохнул. Пак перевел тему, чтобы Юнги не вынудил его пообещать. Еще чего, только в комнате он не сидел целыми днями, – Ты мне вот что скажи. Что это? – он указал наверх, на верхушку лестницы, где стоял монолит. – Это девиз нашей семьи: «Семья – единое целое», «Око за око» и «На веки вечные». – Мне первое особенно нравится, – усмехнулся Чимин, с сарказмом замечая: – прямо подходит вашей семье. – Да, придерживаться главного мы не смогли. Зато остальное – вполне. – Господин, экипаж готов, – откуда-то позади появился Вандинх. – Уезжаешь? – поинтересовался Чимин у Юнги. – Да. – Опять? Куда? Надолго? – Не волнуйся, – усмехнулся Мин, – Вечером вернусь. – И куда ты вечно уезжаешь? – Дела, – уклончиво ответил он, многозначительно пожимая плечами. У Чимина промелькнула мысль о том, что от него что-то скрывают, но допытываться не стал. Хозяин покинул поместье, оставляя Чимина одного в огромном вестибюле, в громадном замке, одного, кажется, во всем мире. Но Пак, мотнув головой, отгонял странные мысли. Думая о том, что будет дальше и что вообще из этого всего получится, Чимин побрел по одному из коридоров, концентрируясь на размышлениях, а не на дороге. Опрометчиво, учитывая то, что он все еще не так хорошо знает дорогу, чтобы ходить по поместью «с закрытыми глазами». Но коридор пока кажется знакомым…наверное… Нет, ну, Чимину что, на роду написано быть тенью Мире? А как это еще выглядит? Ну, просто представьте: семейное фото, где изображены Юнги с Мире, возможно их дети, шикарный главный зал поместья и Чимин тенью на фоне, – именно так он и видит их будущее. Дети… Чимин уже давно не маленький и откуда они берутся отлично знает, и это отнюдь не прибавляет счастья. Юнги с Мире ведь придется… Чимин снова мотнул головой, пытаясь отогнать очень назойливую мысль, прилипшую к мозгу, словно жвачка к подошве. Нет. Нет, Юнги с ним так не поступит. Он же знает, что делает? Он бы бросил Чимина, если бы у их брака доходило до этого? Потому что Чимин не собирается быть всего лишь запасным вариантом, способом разнообразить семейную жизнь Юнги и вслушиваться в призрачные стоны Мире где-то на другом конце замка, которые физически не смог бы услышать, на самом деле, при всем желании, снедаемый мыслями, что это не измена, они ведь женаты, но нихуя блять. Хотя, кого ты обманываешь Чимин? Вспомни-ка его отца. Тот ведь тоже был женат, у него даже дети были (если вдаваться в подробности, то только сын, но не суть), но он все равно имел (во всех присущих этому слову смыслах) кучу любовниц. Что помешает Юнги сделать так же? «– Ты», – прошептал голос в голове, в котором он узнал нежный и ласковый голос матери. Господи, только голосов в голове не хватает для полного счастья. Но он определенно был прав, значительно облегчив тяжкие думы Чимина. Вот что главное отличает Юнги и его отца в данной ситуации. У Юнги есть Чимин, а у мистера Мина не было никого. Паку даже на мгновение стало жаль этого мужчину. Ну, он ведь вряд ли когда-то любил, вряд ли когда-то был поистине счастлив. Ведь, если взглянуть на все с его точки зрения: детство его было не лучше, чем у Юнги, насколько Чимину известно, затем его вынудили жениться на малознакомой девушке, к которой он уж точно ничего не чувствовал. И уж вряд ли он убил отца просто так, значит к тому своему возрасту прежний господин Мин познал все «прелести» жизни, успел ощутить наливающуюся в его руках власть и понял, что теперь он на вершине. Ну, в общем-то, не удивительно, что он стал таким. Хотя все это его, конечно, не оправдывает, он тот еще ублюдок. И вот, что их с отцом отличает: у Юнги есть Чимин. И он так не поступит. Не поступит, ведь так? Конечно, нет. Юнги ведь сказал ему, что любит. Он не говорил этого уже года так два и вообще, это был второй раз за всю историю их отношений. Поэтому для Чимина это звучит как-то по-особенному. Вокруг стало заметно темнее, стены преобрели смутно знакомый древний вид. Под ложечкой неприятно засосало от волнения. Не потеряйся, Чимин, – просил Юнги. Не ходи в Подземелье, Чимин, – просил Юнги. А что сделал Чимин? Правильно! Черт, но это совсем не специально. Резко развернувшись назад, Чимин уже не мог определить точно, в какой проход только что зашел, поэтому пришлось идти наугад и понадеяться на Фортуну. Хотя кажется она повернулась к нему вовсе не лицом, потому что, пытаясь распутать клубок проходов и коридоров, Чимин запутывался в этом еще сильнее и это уже совсем не смешно. В один момент коридоры стали совсем темными и Чимин понял, что попал. Только где-то впереди виднелся серебрянный свет, который так и манил к себе. Чимин знал, что возможно уже в Подземельях, и что все тут опасно, даже кажущееся спасительным и дружелюбным. Вандинх как-то говорил ему, что самые относительно безопасные Подземелья – под Южной башней, а самые опасные – под Северной. Если из первых случайному забредшему еще можно выбраться живым и, если повезет, невредимым, то из последних очень уж вряд ли. Остается только надеяться, что ему хоть в этом повезет. Вокруг было темно, хоть глаз выколи. Тьма давила физически, ощущаясь грузом на плечах и пугая своей неизвестностью. Серебристый свет манил к себе. Чимин наконец вспомнил, что он между прочим волшебник и деревянная палка в кармане у него не просто так. – Люмос, – прошептал он и темноту разрезал неяркий огонек, быстро угасающий, будто пожираемый тьмой. А вот сейчас он не понял…– Люмос! Судьба первого заклинания повторилась, а тьма становилась максимально нервирующей и неуютной. Не долго думая, Чимин все же пошел на свет. Ага, и много толку с того, что он волшебник? Ну, вау, как всегда, впрочем. Переступив порог светлой комнаты, он почувствовал некое облегчение, будто нависший мрак спал с плеч. Хаотично стал бегать по неизвестному помещению глазами, в поисках потенциальной угрозы. Но такой, вроде, не обнаружилось. Комната была прямоугольной, вдоль нее толстые гранитные колонны соединяли пол с потолком, а между ними стояли каменные столы, на которых под стеклом хранилось что-то важное. Серебристый свет, окутавший комнату, источник которого определить невозможно, был очень тусклым, потому рассмотреть все было не так уж просто. Чимин подошел ближе к столам, касаясь прохладного стекла кончиками пальцев. За ним скрывались небольшие каменные глыбы правильной формы, со странными, нечитаемыми, рунами. Скрижали, подобно той, что когда-то спасла Юнги от проклятья. Их тут было много и все они хранили в себе что-то важное, драгоценное, древнее. Зал со скрижалями заканчивался плотно закрытой железной дверью. Если это знаменитые Подземелья, то не видит Чимин в них ничего особенного. Ну скрижали и скрижали, и что? Из Подземелий должно быть много выходов, ведь так? Так. Значит, если не может найти вход, в который пришел, то найдет другой. Да, сомнительный план, но этого хватило, чтобы приблизиться к двери с твердым намерением открыть. Вот это то самое чертово гриффиндорское качество – безрассудство. А еще любопытство. Почему все так боятся этих Подземелий? Даже сам Юнги… Тонкий голосок благоразумия кричит, что «нет, не надо, ты что, идиот? Тебе мало нарассказывали о Подземельях? Ты даже магию нормально использовать не можешь…» и примерно на этом моменте Чимин его заткнул, потому что вот про магию было обидно. Подумаешь, Люмос не работает. Дверь на удивиление легко поддалась и Чимин шагнул в относительную темноту. Он не любит, когда ему что-то запрещают, и не любит, когда от него что-то скрывают. Наверное, поэтому и приперся в это чертово поместье. А еще он не любит неизвестность, хотя шестое чувство кричит ему о том, что он дебил. Оттуда послышался приглушенный крик, словно звучащее сквозь толщу воды эхо. Голос был женским и даже каким-то детским. Хотя может и не крик вовсе, а что-то неясное. Чимин решил доказать шестому чувству, что никакой он не дебил, и развернулся обратно. Лучше он найдет прежний выход, потому что люди идут на крик только в тупейших фильмах ужасов. Но дверь, по закону жанра, была закрыта. Но он ведь точно оставлял ее открытой! К тому же, незапертой… – Алахомора, – прошептал Чимин, но заклинание не дало нужного результата. То ли тут вообще магия не хотела работать, то ли просто запирающее заклинание слишком сильное. Вот именно поэтому Чимин попал именно на Гриффиндор, а не на Когтевран или Слизерин. Смелость, граничащая с безрассудством (в его случае просто отсутствие инстинкта самосохранения), и девиз: «сначала сделай, а думать – удел когтевранцев». Зачем он вообще сюда пошел? Чем он думал, когда собирался найти тут выход? Чем он думал, когда открывал дверь? Да ничем не думал, просто сделал и все. Ладно, чего корить себя зазря, нужно искать выход. Впереди видны два прохода, скупо освещаемые редкими факелами. – Чимин, – позвал смутно знакомый голос, заставив Пака затаить дыхание, а его сердце – остановиться. Холодный страх острым стилетом вошел между ребер. Чимин всматривался в полутьму одного из проходов, замечая там отчетливый силуэт девочки. Она медленно шла в его сторону. – Чимин, помоги мне… Что? Что за херня? Нет, не может быть. – Чимин, ты же поможешь мне на этот раз? Этого действительно не может быть она, потому что ей давно не восемь. Хотя она выглядит точно так же, как и в тот день. Как будто вырвана со страниц чиминовой памяти… – Ты же не помог мне тогда… Если это и галлюцинация, то очень реалистичная. – Я…Я… Я просто не мог…– сказал он, оправдываясь прежде всего перед собой, убеждая себя, – Я не мог! Его собственный голос эхом отбивался от древних каменных стен, а глаза всматривались в давно позабытые черты внешности, ковыряя давно затянувшиеся, детские раны.