Поместье Мин

Audio: The Weekend – «The Hills»

Шла уже третья неделя проживания в Поместье. Чимин даже подумывал, что не такое это плохое и запутанное место, как он думал ранее. Только пустое очень, потому что слишком огромное для такого количества людей. Пак все же предпочтет небольшой коттедж родителей такому вот замку. Время свадьбы Мире и Юнги неуклонно приближалось. Чимина с каждым днем это вгоняет в тоску все больше, несмотря на заверения Юнги, что ничего не изменится. Даже если так, Юнги ведь уже не будет полностью принадлежать ему. Мин конечно не вещь, но собственник в закоулках Чиминовой души говорит «моё». Мире ведь не из робкого десятка, напористая, мало ли чего возжелает. И вообще, не нравится она Чимину. Хотя, было бы удивительно, будь иначе. И Пак не готов признать, что ненавидит ее. Ведь Пак Чимин не ненавидит никого. Все свое время, проведенное здесь, Чимин коротал в библиотеке. Тут можно узнать даже больше, чем в Хогвартсе. Львиную долю книжек в библиотеке занимают книги по зельеваренью и темной магии, остальные более приемлемые – книги по истории. Так как зельевар из Чимина мягко говоря никакой (и как только ЖАБА сдал? Магия, не иначе), и не темный маг он, поэтому остается история. История у семьи Мин вполне интересная, не лишенная заговоров, интриг, открытий, великих планов, провалов и побед. Чимин даже книгу начал писать, трилогию под названием «Кровь, месть и бессмертие», которое берет свои корни от девиза Минов. Ну, что еще делать, если делать нечего? Но скоро в Поместье Мин станет весело. «Станет весело» – звучит, как угроза. В поместье начинают приезжать гости. Множество семей разной степени тёмности. Юнги сказал, что они должны быть осторожны. Традиции требуют, поэтому устраивается Первый прием – огромный бал в Главном Зале. Чимин одет в темно-синюю, наверное, невероятно дорогую парадную мантию. Своим отражением в зеркале он доволен. – Будь осторожен, – говорит Юнги, поправляя ему воротник, – там много магов и я не всегда смогу быть рядом. Никто не должен знать, кто ты. Ты понял, о чем я. Тебе будут задавать вопросы. – Юнги-я, – обиженно протянул Пак, – я, по-твоему, совсем дебил, что ли? – Нет, но… Юнги не договорил, что это за «но», просто притянул Чимина за тот самый воротник и поцеловал. Возможно, он волнуется слишком сильно. Наверное, у каждого аристократа есть паранойя или намек на нее. Еще одна болезнь в копилку аристократических. – Я буду осторожен, – обещает Чимин. Зал вызывает у него дежавю. Те же тяжелые бархатные сапфировые и изумрудные шторы, золотая люстра и множество людей – он видел уже это когда-то в воспоминаниях Юнги. Парадные мантии всевозможных цветов и знаменитых волшебных модельеров, слуги с подносами алкогольных напитков и ненавязчивая музыка, выливающаяся из зачарованных инструментов и заполняющая огромное помещение до краев. Несмотря на всю приглядность, красоту и полноту мероприятия, Чимину здесь не нравится. Потому что улыбки людей не настоящие, слова, что они говорят – пропитаны фальшью, а мысли черные. У этого всего лишь обложка красивая. Но это традиция, а традиции надо чтить. – Добрый вечер, – говорит Чимину девушка с обворожительной улыбкой, в вызывающей красной мантии. Чимин, конечно, ни разу не аристократ, но о подобных мероприятиях кое-что знает. Игнорировать и вежливо посылать к румынским драконам нельзя никого, это считается верхом неприличия (хотя, в обычном обществе, в общем-то, тоже). – Добрый, – отзывается Пак, зеркаля улыбку. – Мы не знакомы, – констатирует девушка, – Сон Нинсу. – Пак Чимин, приятно познакомиться. – Не уверенна, что среди Миновых семей есть Паки… У них столько подчиненных семей и неужели среди них нет ни одной с фамилией Пак? – Так и есть, – все же соглашается Чимин. – А вы?.. – Я учился с Юнги в Хогвартсе. – И как обучение в Хогвартсе? – Достойное. – Слышала, там убивали грязнокровок. Чимин небрежно повел плечом, никак не реагируя на оскорбительное слово. Зачем скрывать, если она уже слышала? – Не без такого греха. – Правильно сделали, – так же небрежно, не спуская с лица улыбки, будто шутит, сказала Нинсу. Ну, да, другого и не ожидалось, все здесь, наверное, презирают таких, как Чимин. Но его кровь ведь ничем таким не отличается, он не понимает, за что все здесь в мгновения ока сдерут с лица свои фальшивые улыбки и, уже не скрываясь, будут готовы идти в Подземелья и запытать до смерти, только узнав, что родители, оказывается, маглы. – Виновника не нашли? – Виновника убили, – прозрачным тоном, не выражающим ровно ничего, ответил Чимин. От жалости к Линшину ничего не осталось. Хотя, если Чимин покопается в себе, то сможет отыскать ее остатки. – Вот как, – с оттенком досады говорит Нинсу. – Добрый вечер, – вмешивается еще одна дама. – О, господин Пак, наслышана. Я Хон Сунхэ. Не составите мне компанию? – кивком головы она указала на площадку вальсирующих пар. – С удовольствием, – даже не стараясь добавить голосу эмоций, ответил Чим. Затем обратился к Нинсу. – Если вы не против? Девушка кивнула. Танцевать он не горел желанием, да и не шибко умел. Но все же из вежливости согласился. Чувствует, к концу сего мероприятия вежливость станет его самым нелюбимым словом. Девушка по-собственнически обвила его шею руками. – Как поживает леди Пак? – интересуется она. – Никак. Сунхэ понимает ответ правильно и в ее улыбке проскальзывает что-то коварное. Или не в улыбке? В глазах. – В самом деле? – наигранно удивляется девушка с водопадом каштановых волос. – Непозволительное расточительство такого положения. Не для тебя мама ягодку растила. Чимин неопределенно пожимает плечами. Сунхэ прижимается ближе и Пака начинает мутить. И не понятно от чего: от насыщенного парфюма девушки или от нее самой. Одно другому не мешает. – Могу это исправить, – лицо девушки уже более чем близко к его. Хочется отстраниться, но руки, как две змеи, намертво сцеплены вокруг шеи. Наверное, эти ее соблазнительные приемы успешно работают на других, но коса нарвалась на камень. И что ей ответить? Где этот Юнги, когда он нужен? Чимин лишил внимания так яро требующую его Сунхэ и стал бегать взглядом по Залу. Как ни странно, Юнги ему все же удалось отыскать среди танцующих пар. Его шею властно обвивала Мире. Чимину как никогда захотелось пустить чем-нибудь в нее, «Авада Кедаврой», например. Да как она вообще смеет прикасаться своими грязными руками к его Юнги?! Мин, кажется, уловил его взгляд. Он скользил вниз, остановившись на руках Юнги, сжимающих талию его будущей жены. Пусть потом только прикоснется к нему этими своими руками! Взгляд Чимина снова поднимается и видит зарывшуюся в светлые локоны кисть Хан. Только он, Чимин, может так делать. А она лишает его уникальности. А потом Мире целует его. На людях Хан может показушничать, поэтому Юнги не отвечает, но и не сопротивляется. Ладно, Чимин готов признать. Он ненавидит Мире. А еще немного Юнги, именно сейчас. Что-то очень больно скребет внутри ногтями. Ревность? Возможно. А еще злость и ненависть, что кружат голову. Жалость к себе и своей нелегкой судьбе. И во все это спиралью ввинчивается совсем неуместная, но очень кстати Сунхэ, что тоже затянула его в поцелуй. Чимин не сопротивляется, лишь прижимает девушку за талию к себе. Глаза не закрывает, прожигает Юнги с Мире взглядом. Все же встречается с глазами Мина. Смотрит с вызовом, который прикрывает отчаяние. Юнги смотрит флегматично. Он понимает, что Чимин делает это ему на зло, а не потому, что ему очень нравится Сунхэ. Чимина это бесит. Он закрывает глаза, запутываясь в танце его с Сунхэ языков и в полах ее мантии. Если закрыть глаза, то можно подумать, что никаких проблем не существует, раз он их не видит. Девушка целуется не плохо, просто он не чувствует ничего. Только все же не прошедшую легкую тошноту и отторжение. Но не прекращает. Он будет тонуть в этой грязи, пока кислород не закончится. Интересно, что бы почувствовала Сунхэ, если бы узнала, что целуется с грязнокровкой? А может обрадовать ее такой новостью? Еще одна проблема на голову Юнги, потому что знать будет!.. Чимин может и отбитый, но не совсем. Он понимает, что это мимолетная злость и обжигающая лава раздражения, что течет сейчас вместо крови. Она пройдет, а последствия его тупых поступков останутся, поэтому держит себя в руках. – Я так понимаю, это красноречивое да? – тяжело дыша и томно глядя, интересуется Сунхэ. Чимин едва сдерживается, чтобы не сказать да, ведь лава все еще течет по венам. Он до сих пор не знает, что ответить. Поэтому молчит, снова неопределенно пожимая плечами. Сунхэ расценивает это как робость. Когда Чимин возвращает взгляд в сторону, на Юнги и Мире, тех уже там нет. После ревности приходит опустошение. Словно накатившая лавина прошла, оставляя после себя разруху и неприятный отпечаток. Всплеск эмоций забрал все силы и настроение. А по сути-то, ничего особенного не произошло… И почему он так бурно отреагировал? Так просто объяснить свои чувства Чимин не может, поэтому начинает копаться, погружаясь глубоко в себя. Это не укрывается от Сунхэ. – Все в порядке? Да нихуя! Как это ничего особенного не произошло? Юнги стоял тут и целовался с левой бл..барышней, и глубоко насрать, что это какая-то там будущая жена. Ну какого хрена, блин? Желание убивать возрастает. Метафора не та – не лавина, а цунами. Разрушительная волна накрыла его внутренний городок, порушила все, отошла и пошла на второй заход. Но Чимин взрослый и уравновешенный, поэтому он просто глубоко вздыхает, успокаивая себя, и выплевывает безразличное: – Да. – Ладно, еще увидимся, – бросает напоследок Сунхэ, загадочно улыбнувшись и сверкнув глазами. Наверное, этим она добивает своих поклонников. Чимин старается слиться с толпой, чтобы не привлекать внимание и не общаться с этими, без сомнений, «приятными» людьми. Приятные они на самом деле или нет, проверять он не собирается. Злость и скребущая внутренности ревность уже окончательно покинули его, но Пак все же чувствовал себя выжатым лимоном. Усыпил бдительность и попался в ловушку. Его окружили и не оставили пути к отступлению. Ну, такая куча на одного – это же не честно. Кучка магов во главе с Мире стали вести светскую беседу и принуждали к ней Чимина. Перетерпеть, теоретически, можно. Хан слащаво улыбается, ее глаза глядят зазывно и со сдержанной приветливостью, а за этим… А не известно, что она прячет за этим. Очень хорошо, видимо, прячет. Чимин в который раз, пропуская множество ненужных фраз своих вынужденных собеседников, задумывается над тем, сколько в зале людей. Столько людей приехало на это Великое Событие. Хотя, событие и правда значимое, вот только Чимин признавать это не хочет, потому что больно. Потому что это Юнги и Мире, а не он с Юнги. Чимин не был ярым сторонником браков, для него не было значения, узаконена ли связь между ним и дорогим сердцу человеком. Главное, что рядом. Но он готов прямо сейчас сменить свою фамилию на Мин, пусть только Мире исчезнет, рассеется, словно тень на свету.       Просто уйди.       Ты тут лишняя. Неужели не понимаешь?       Исчезни. С глаз долой. Из поместья. С лица земли. Или все же Чимин лишний? Если судить объективно, а не с точки зрения его, Чимина, или Юнги. Она не худший кандидат, – да чего греха таить, не будь у Юнги Чимина, он бы назвал ее определенно лучшим, – на звание леди Мин. И с точки зрения принятых канонов, моралей и общественного мнения – все идеально. Многие здесь собравшиеся считают их брак самым удачным ходом. Так считают многие, но один отдельно взятый Пак Чимин считает иначе. И с его мнением тоже должны считаться. Да, наверное. Вот только оно мало кого волнует. Это ведь не сказка, где любовь побеждает обстоятельства. Все эти люди в зале… Это они называют собранием старых друзей? Они называют друг друга друзьями? Смешно. Они, возможно, – союзники, единомышленники. Но назвать собравшихся здесь друзьями значит оскорбить это вовсе не пустое слово. Друзья – это те, кого ты сам ни за что не предашь. Поэтому люди в зале противны Чимину еще больше. Как же тут ужасно. Он хочет уйти. Возможно, даже уехать домой. Зачем он приехал? Он устал от этого всего. Поместье давит. Давит на него. У него, наверное, аура тяжелая. Хотя, какая же еще аура будет у места, где убивали людей? Настолько противно, что хочется вылезти из собственной кожи. Послать всех этих людей в увлекательное эротическое путешествие, не стоять тут и не корчить улыбки. Заставить их перестать. Тошно от всего этого. Но сделать подобное было бы ребячеством. Чимин же взрослый и уравновешенный. Он будет просто стоять, словно статуя из мрамора, кивать невпопад, односкладно отвечать на бесконечный поток бессмысленных вопросов. Чимин же сильный, да. Он способен все это выдержать. Это ведь ничего, всего лишь дождаться конца этого кошмара. Это ведь легко? Вроде бы… Хотя закончится ли это когда-нибудь? Чимина внезапно посетила мысль… А вдруг нет? А вдруг это чувство противности и отторжения, вот это чувство пустоты и скрежета по внутренностям будут преследовать его и дальше? Ведь свадьба Юнги – не конец, а только начало. Это пугает… Как было бы хорошо, если бы он мог заставить себя не чувствовать этого. Но, увы, он не может.

***

Хосок чувствовал себя ужасно. Нет, физически он был в полном порядке. А внутри все было покорежено, разрушено, отесано холодным, сковывающим ветром и насмешливо притрушено сверху снегом. Он глядит на свои опустошенные глаза, где обычно выстроена крепкая стена, пока застегивает пуговицы парадной мантии. На автопилоте идет в зал и на нем же общается с гостями. Хосок чувствует себя предателем. Изменщиком. Хотя это смешно. Кого он предал? Кому изменил? Своим чувствам он изменил. Он проносил их сквозь времена и собственную боль, просеивал, как воду через гальку. Он хранил их бережно, как нечто светлое, но смертельно опасное. Его любовь была настоящим ангелом тьмы. Но это было его, драгоценное и, казалось, бессмертное. А он сейчас собственноручно убивает это. И это гложет, ковыряет ножом изнутри. Это никогда его не отпустит. Казалось бы, как вообще можно продолжать любить умершего человека? Да такой любви не существует! Да ведь?       Все проходит. Но в том-то и дело, что Хосок не хочет. Не хочет, чтобы проходило. Не хочет отпускать, но все равно сам убивает это. Закапывает глубоко под землю и оставляет гнить.       Предает. Разумом и логикой он понимает, что пора отпустить, все, хватит. Но нет, не пора. И никогда не будет. Пусть он и страдает, он не готов отпустить. Он будто держит в руках белую розу. Прекрасную, хрупкую, но больно ранящую пальцы своими шипами. Кровь будет алыми каплями стекать по стволу, но Хосок его не отпустит. Потому что если выпустит из рук – тот завянет. А цветок – это память, воспоминание, все, что осталось.       А он предает. Предает этот цветок. Предает, кажется, самого себя. Потому что чувства и воспоминания о ней таят, как масло на сковороде и шоколад на солнце. Испаряются безвозвратно. Их оттесняют другие, молодые, прорастающие, совсем еще зеленые чувства. Неуверенные, нестойкие и не менее хрупкие. Чувствам не нужно много времени, чтобы появиться. Потому что если они возникают спустя долгое время – это уже простое привыкание. Любовь, может, и проверяется годами, живет вечно, но ей не нужны столетия, чтобы родиться. Время нужно лишь чтобы понять и осознать. А Хосоку слишком хорошо все это знакомо, чтобы думать долго. Нет, Анарру он, понятное дело, не любит. Пока что. Пока она просто симпатизирует ему. Он просто приходит, будто что-то тянет туда и это совсем не чувство вины перед бедной девушкой. У Хосока уже нет сил на все это. Чувства – это так тяжело. Он не сумел за жизнь испытать от них радости. Хосок просто очень устал. Хочет отдохнуть. Закрыть глаза и провалиться в небытие. Но не может… Он даже в сон провалиться не может, не говоря о большем. Он скучающе следит за людьми в зале. Люди разговаривают – не просто общаются, а выискивают важную информацию, узнают все обо всех, укрепляют союзы или просто перебрасываются парочкой фраз на грани открытых оскорблений, пока на нейтральной территории. Музыка играет, лишь для виду, ибо традиция. Некоторые и вправду довольны приемом в Поместье – это не плохой способ отдохнуть от проблем насущных, если не ищешь в людях фальшь, а просто наслаждаешься беседой ни о чем. Хосоку, в общем-то, все равно. Он тут просто потому, что требует обязанность. Чон редко прислушивался к разговорам. Во-первых, потому что они зачастую были однотипными. Во-вторых, неинтересными. В-третьих, не его дело. Но некоторые все же уловил. – Не видела здесь вашего сына, – говорит статная женщина в возрасте другой. – Значит, слухи – правда? В голосе госпожи Хан была насмешка и высокомерие. Мире точно дочь своей матери. Хрупкая на вид женщина стоически приняла удар, с холодом принимая любой намек на насмешку. Но помедлила с ответом, что выдавало ее. – Смотря, что вы имеете в виду. К ним подоспели еще несколько дам их возраста, уловившие нить разговора, но вмешиваться в него не спешили. – О том, что Чонгук проходит подготовку в аврорат, – отозвалась госпожа Хан, ухмыляясь. Эта ухмылка словно зеркальное отражение такой же ухмылки Мире. – Да, – с оттенком вызова ответила госпожа Чон. В глазах собравшихся женщин читалось что-то вроде «позор семьи». Чимсу никогда не любила всю эту свору ядовитых змей, а они никогда не желали принимать ее. Единственными ее подругами из всей этой кучи аристократических мегер были госпожи Мин и Чон, одна из которых мертва, а другая на грани этого. Чимсу всегда выделялась среди этих выходцев из Слизерина и Дурмстранга, будто клеймо на лбу – «Гриффиндорский мусор». Но несмотря на то, что ее муж часть этого мира, она никогда не жалела о своем выборе. – Это его выбор и всем стоит уважать его. Если они имеют что-то против, то пусть выскажут ей это прямо. Уж она найдет, что ответить. – Он еще молодой парень, – говорит Хан, – он может не понимать, что совершает ошибку. – Даже если это так, – с холодной сталью отзывается госпожа Чон. Перед ними нельзя расслабляться – дашь слабину и тебя сожрут заживо, да кости обглодают так, словно на них ничего никогда и не было. – Предпочитаю преподносить своему сыну урок путем осознания собственных ошибок и принятия ответственности за свои решения. – Смотри, как бы этот урок дорого ему не обошелся. – Чем дороже урок, тем ценнее его знания. – Мое дело предостеречь, – пожимает плечами Джинхи. – Одному Богу известно, что случиться, встань Чонгук на пути у Мина. Врет же. Все они тут имеют свои прогнозы на то, что случиться в таком случае. – И тогда я буду уж точно не на твоей стороне. Чимсу едва сдержала смешок. На ее стороне? Когда она вообще была на ее стороне? – Ценю твою заботу, – отвечает госпожа Чон. – Но в ней не нуждаюсь. Спасибо за беспокойство. – А знаешь, я тоже не против увидеть дуэль Юнги и Чонгука, – мало того, Джинхи много выиграет, если Чонгук ему проиграет. – Хотя это жестоко с твоей стороны. Чимсу безразлично пожимает плечами – она-то знает, что никакой дуэли никогда не будет, она об этом позаботилась и продолжит это делать. Поэтому многозначительно бросает: – А меня нельзя назвать милосердной. Хорошего вечера. Взгляд Хосока перебирается на еще одну мирно беседующую группу людей. Из общей картины выбивался напряженный, с легкой безучастностью и пустотой во взгляде Чимин. Хосок подобрался поближе, прислушиваясь к разговору, но не вмешиваясь. Чимин и Мире то и дело сталкивались взглядами в немом, неуловимом сражении. Хан-младшая, не убирая с лица кокетливой улыбки, уничтожала взглядом. Чимин ей не уступал, только скрывать неприязнь ему было сложнее – Хосок ведь ее уловил. Или все дело в том, что Чон знает, что должен увидеть, чтобы заметить эту эмоцию? Взгляд Чимина становится острым, как лезвие катаны, а подбородок напряженным, и не скажешь, что это тот милый безобидный мальчик, с которым Хосок учился в Хогвартсе. Хотя, это все, вероятно, напускное. Неожиданно в голове Чона происходит короткое замыкание, вспыхивает искра, пробежавшаяся по каждой извилине. Взгляд цепляется за бокал вина, протягиваемый Чимину. Отказаться тот не может, не в окружении столького количества людей, Мире наверняка придумала веский повод. Нехорошее предчувствие мешало думать. Хотя он может ошибаться… Открыто действовать нельзя, потому что ответственность ляжет на его плечи, а отвечать, возможно, заставят его семью. Так подставляться Хосок не может. Что же делать? Но позволить Чимину выпить это он не может. Бокалы застрахованы от «несчастных случаев», так что задеть и пролить не выйдет. Навязчивая идея пришла резко, стилетом пробивая череп, и уходить явно не собиралась. Склонностей к суициду у Хосока не было никогда, но идея казалось чертовски заманчивой. Он наконец оборвет свои страдания, обрезая нить своей судьбы. Всяко лучше он, чем Чимин. Он отгоняет желание этого не делать и, стараясь не обдумывать, чтобы не передумать, идет вперед. – Добрый вечер, господа, – приветливо улыбается он. Все глаза от Чимина переманиваются на него. – За что пьете? – За предстоящую свадьбу. Хосок понимающе кивает. – За такое грех не выпить, – говорит он. – Чимин, если ты не против? Как досадно, бокал-то всего один – или Пак, или Хосок. Чон пожирает глазами непоколебимую Мире. Гадает, она так хорошо держит себя или же его подозрения ложны? Чимин отстраненно кивает и даже делает полушаг назад. Хан, помедлив, протягивает бокал Чону. Смотрит в его глаза и, кажется, понимает. Едва заметно ухмыляется.

Что ж, Чон Хосок, я принимаю правила игры. Но ты проиграешь. Уже проиграл.

– За крепкий союз, – вносит лепту в тост Хосок. Металлический привкус, не свойственный вину, вызывает тошноту, но он выпивает все до дна. Яд обжигает пищевод, впитываясь болью в стенки и расходясь по телу. Хосок не выдает ничего, улыбается, как прежде. Мире ухмыляется, уже не скрываясь. Хосок встречает ее взгляд холодной стеной. Она думает, что выиграла, но это как минимум пат. Она ведь не добилась желаемого. Как же это все-таки низко – вот так подло травить, это мухлеж. Она признала свое поражение в негласной борьбе с Чимином? Хотя, это же Мире, она не сторонится никаких методов.

Вот только этот пат явно не в Хосокову пользу… Но он и не против.