You have control and power, But what's the point of this, If you can't Keep what you love?
– И что, совсем не хочется отомстить? – любопытствует Каним, размеренным шагом нарезая круги по комнате. – В мести нет смысла, – бесцветно отвечает ей сидящий на полу и опирающийся на кровать Чимин. – Мне лучше от этого не станет. – Зато ей станет хуже, – парирует она. Затем вздыхает и со смиренной досадой интересуется: – Эх, почему в этом мире все, что хотят, получают именно те, кто меньше всего этого заслуживает. – Ну, может oно и так, – сморщившись от пробежавшейся по мышцам боли, отозвался он. – Но она никогда не получит то, чего хочет больше всего. – Ты действительно в это веришь? – девушка останавливается и оборачивается, чтобы он смог рассмотреть насмешку в выражении ее лица. – Ага, но ты мне в этом ни капли не помогаешь. Зачем ты мне, если делаешь только хуже? – Обидно вообще-то, – заявляет Каним, усаживаясь на стол и складывая руки на груди, показательно отворачиваясь в другую сторону. Каним удивительна. Ей удается вмещать в себя качества всех друзей, которые у него когда-либо были. Он уже несколько дней не выходил из своей комнаты и никак не контактировал с людьми. По утрам, обедам и вечерам эльфы приносили ему еду, несколько раз приходил Юнги. Хотя, может, и не приходил вовсе, а был всего лишь видением. Настало то, чего Чимин и боялся – трудно отличить реальность от навеянной галлюцинации, поэтому он и замуровал себя здесь. Яд, текущий в его крови, внушал картины, разрушающие его морально. Вгоняющие в голову навязчивые мысли и сжигающие надежду на мучительно медленном огне. Ему уже не хотелось совершенно ничего. Дышать тоже. И как борьбу с отравой сознание подкинуло ему непропадающую галлюцинацию – Каним. Чтобы не загнулся раньше времени, видимо. С ней хоть не так скучно в сводящих с и так нездорового ума четырех стенах. – Юнги все равно узнает, рано или поздно, – говорит она, присаживаясь рядом с ним на корточки. – Вот пришлют твои родители Юнги письмо с вопросами «а где это наш сынок, почему на письма не отвечает и приедет ли на Рождество?». А вы уже полгода как расстались. Он поймет, что домой ты точно не вернулся. Станет тебя искать. И не найдет. Думаешь, жить с такой незавершенностью, призрачной надеждой и пустыми попытками отыскать пропавшего без вести лучше, чем зная неумолимую правду? – В записке я попросил Джина стереть у родителей воспоминания обо мне. – Чимин! Ты с дуба рухнул?! Ты не имеешь права! Ты лишаешь их выбора! Думаешь, лучше жить и совершенно не помнить, что у тебя был сын? – Замолчи! – восклицает он, чувствуя, как нахлынувшее тяжелое чувство перерастает в разрывающую боль в груди, что мешает дышать. – Чимин, думаешь, так просто стереть человека с лица земли, не оставив следов его существования? – Уйди, – отчаяние переплетается с рваным дыханием, пропитанным невыносимой болью. Вдох огненно-ледяной лавиной пробегается внутри. – Господи, когда это все закончится?! Каждое движение, каждый вдох и выдох отвечает ему новыми волнами. Боль не разрывает разум на части, не выворачивает тело наизнанку, как при Круциатусе. Она охватывает все онемением, растворяет в себе, постепенно разъедает кости и мышцы, иногда колит большими острыми иголками, иногда широким лезвием насквозь. Выматывает так, что единственное, чего хочется – это конец. – У тебя кровь, – констатирует Каним, когда он замечает свое отражение в зеркале. Тонкая алая струя бежит из носа, оседая на губах тошнотворно-железным привкусом. – Кажется, мне пора уезжать. Сил, чтобы встать, совсем нет. Воли тоже. Кажется, он готов послать свой план куда подальше и спокойно умереть прямо здесь. Противное ощущение в груди, словно легкие наполнились болотной водой. Он пытается откашляться, но погрязает еще глубже. Руки слабеют, перестают сопротивляться. Он не позволяет векам опуститься, но перед глазами мутнеет. В ушах что-то напряженно гудит, пока звук совсем не обрывается стуком двери.***
– Мне нужно с вами поговорить, – серьезно сообщает девушка, садясь в кресло напротив Юнги. И настойчиво добавляет: – Но прежде вы кое-что пообещаете. В голосе была несвойственная ей взволнованность, а в глазах – потерянность и неуверенность. – Госпожа ни за что не пострадает, – уверенно требует она. – Иначе я не вымолвлю ни слова. Он чувствует, как начинает возрастать раздражение: – Что произошло? Говори сейчас же. Саиль молчит. Смотрит на него в упор, не мигая и не отводя глаз. Не боится, а если и так, то точно не за себя. – Госпожа Мире ни в чем не виновата… Ее прерывает яростный стук ладонью по столу, заставивший вздрогнуть. Юнги сквозь сцепленные зубы, раздраженно приказывает: – Говори уже. Саиль глубоко вздыхает. Сомневается, но верит в то, что Юнги не сможет убить Мире. Она ему нужна, а ее вина не столь глубока. – Ваш отец… После того, как вы заключили сделку, он все равно сомневался в том, что вы сдержите слово, – Мин язвительно хмыкает – не удивительно, – он хотел перестраховаться. У него есть верные люди из присягнувших. Он не был уверен, будет ли его смерть внезапной. Даже, если бы вы спонтанно так решили, он оставил бы предсмертный «подарок». Он поручил это госпоже. Именно он рассказал ей… про все. Госпожа Мире лишь ускорила процесс, но это все заговор вашего отца! Она не виновна в том, что… – Ближе к делу, – раздраженно бросает он. – Он приказал убить Чимина в случае его смерти, или ему было, чем шантажировать, – она замечает, как Юнги напрягается, но рассказ не прерывает: – Ему нужно было выиграть время, чтобы собрать как можно больше людей. Он собирался свергнуть вас и вернуть себе титул. Госпожа Мире ему помешала, потому что лишила его главного оружия… Но… да, она не безгрешна, она сама решила этим воспользоваться. Но я умоляю вас, господин, пощадите ее! Иначе я не стану говорить дальше. Обещайте! – Рассказывай сейчас же! Я не стану ее убивать. Говори. – Его главным оружием и был господин Пак. Юнги резко поднимается с места, напряженно глядя на нее сверху вниз. – Что сделала Мире?! – спрашивает он, чувствуя, как внутри просыпается вулкан, а внутренности мгновенно сгорают от вопящего предчувствия чего-то катастрофического. Саиль неуверенно молчит, то опуская взгляд на свои руки, то поднимая обратно, на него. – Я считаю, что она поступила не правильно. Слишком жестоко. Я верю, что если мы все исправим, вы не станете… – Саиль! – Чимин... он… – если несколько слов сорвется с ее уст, то пути назад уже не будет, – отравлен кровью дредалов. – Что? – неверяще переспрашивает он, недоуменно заглядывая ей в глаза. Он словно почувствовал неожиданный толчок в грудь и ведро холодной воды на голову. – Он умирает прямо сейчас. Мы должны помочь ему. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Чимин ни в чем не виноват, он не должен умирать. Юнги растерянно смотрит сквозь нее, пытаясь собраться с мыслями. На подкорке сознания расползается страх, а из груди рвется злость, мешающая нормально думать. Даже скорее, неконтролируемая ярость. – Есть кое-что, что может его спасти, – спокойно говорит она. – Я хотела сама все исправить… Но только госпожа Мире знает, где... Когда я спросила, она не сказала. Возможно, она не доверяет мне… Я сама себе не доверяю теперь. Саиль вздрагивает, когда Юнги вдруг с громким хлопком растворяется в воздухе. Она не дает растерянности взять верх и быстро мчится в комнату своей госпожи, дабы не дать чему-то непоправимому случиться. Юнги трансгрессирует прямиком в комнату своей будущей жены, заставая ее врасплох. Один только взгляд на нее вызывал теперь уничтожающую все вокруг бурю. Мире. Все сейчас было настолько отчетливое, простое. Просто она хотела уничтожить самое дорогое, что у него было. Разве важно что-то еще? – Юнги? – недоуменно спрашивает она, подрываясь с места. Он ничего не говорит, быстро сокращая меж ними расстояние. Хватает ее, до синяков на белой коже, прислоняя к стене, и сжимает пальцы на тонкой шее. В глазах Мире вспыхивает страх и непонимание. Пульс бьет ему по пальцам и это раздражает лишь сильнее – как она смеет дышать, отбирая это у Чимина? Мире толкает его в грудь, чувствуя недостаток воздуха, но безрезультатно. Каждая крупица кислорода дает ей опасную, отчаянную, мнимую надежду. Но Юнги не ослабляет хватку. У него всегда были проблемы с контролем гнева. – Юнги, – хрипит она, тратя драгоценный воздух, – что ты де..лаешь… пре…кр..рати. – Что ты сделала, Мире? – яростно цедит он ей на ухо. Она царапает ногтями его руку, силясь высвободиться, и отчаянно пытается получить воздух. Ее легкие пылают беспощадным пламенем, перед глазами начинает двоиться, а в конечностях с каждой секундой все меньше сил. Он отстраняет Хан от стены и впечатывает снова, отчего по ее позвоночнику пробегается боль, концентрируясь в затылке. – Как ты посмела, Мире?! В комнату врывается запыхавшаяся Саиль и подлетает к Юнги, хватаясь за его руку. Он ее словно не замечает. Злость бьет ему по вискам, а мысли в абсолютном беспорядке. – Вы же обещали, господин! Вы дали слово! Не надо! Ей удается оторвать Мина от Мире. Он все еще чувствует жар ее кожи на пальцах, частоту ее пульса и то, что ее жизнь была буквально у него в руках. Девушка судорожно начинает глотать воздух и сухо откашливаться, оседая на пол. Хан чувствует, как к горлу подкатывает ком, и по щекам стекают первые теплые слезы. Ей все еще трудно осознать, что происходит. – Госпожа Мире, – Саиль садится рядом с ней на колени и берет ее руки в свои, слегка сжимая. – Простите меня, госпожа. Я сделала это ради вас… И… Чимин, он не заслужил смерти. Он правда любит господина Юнги. Очень сильно… а господин любит его. Это неправильно… – Ты! – хрипло выдавливает Мире, неверяще глядя на свою помощницу во все глаза. В этот момент Саиль видит, как там с постепенным осознанием что-то ломается. – Ты рассказала ему! Как ты… – Я не хотела вас подставить… Госпожа, больше всего на свете я этого не хотела! Но Чимин умирает, а вы перепрятали… Госпожа, где он? – Предательница… – пораженно произносит Мире, совершенно не слушая ее слова, а по щекам бесконтрольно и беспрестанно стекают слезы, заставляющие задыхаться сильнее, чем чужая рука на горле. – Я доверяла тебе, как никому другому! Она вырывает свои кисти из рук Саиль, вытирает мокрые дорожки с щек и, пошатываясь, поднимается с пола. Лим чувствует острую боль, загоревшуюся между ребрами. Самое страшное, что она могла увидеть в глазах своей госпожи – разочарование. Она любила ее больше всех, без сомнений готова была отдать за нее собственную жизнь, но все равно сделала это… Саиль не считает, что поступила неправильно. Она проиграла еще тогда, когда начала сомневаться. По приказу Мире она длительное время следила за Чимином. Прочитанное ею письмо Пака к господину стало последней каплей. Он слишком хороший человек, чтобы пасть, случайно оказавшись меж двух огней. – Это все бывший господин, госпожа не виновата, – снова повторяет Саиль. – Мне плевать, – рявкает на нее Юнги. – Я убью вас всех, если с ним что-то случится. – Госпожа, – умоляюще произносит Саиль, – скажите, где он. Мире бросает на нее презрительный взгляд, переводит его на пылающего гневом Юнги и возвращает обратно. Даже стоя на руинах, она не может поверить, что все разрушилось так просто. – Я вернула его на старое место, – опустошенно шепчет она совершенно бесцветным голосом. Саиль поднимается на ноги, виновато и сломлено смотрит на Хан, снова просит: – Простите, госпожа. Мире не удостаивает ее взглядом, поэтому совершенно разбитая Саиль выходит из комнаты вслед за Мином. Ее грызла совесть за то, что она не сожалеет. А если и сожалеет, то недостаточно. Но… Она слишком хорошо может понять то, что значит терять любимого. Насколько невыносимо больно дышать, зная, что сердце самого ценного человека на свете больше не бьется. Насколько ненавистным становится мир. Насколько глубоко эта ненависть ко всему врастает в душу. И насколько тяжело найти спасение, чтобы просто не потеряться в этом. Она не смогла возненавидеть Чимина за то, что он делал ее госпожу несчастной, до той степени, чтобы действительно желать ему смерти. Зато смогла возненавидеть себя, потому что только ненависти заслуживает предатель. И она готова понести наказание, если госпоже станет от этого легче. Единственное, к чему она была не готова – предавать оказалось намного больнее, чем она думала. Даже если это во благо. Юнги хватает ее за руку и в мгновение ока они оказываются в залитой светом комнате. Стоящий на коленях дворецкий склоняется над бессознательным телом, а Юнги прошибает страх. Страх того, что он опоздал. Он как камень, тянет его вниз и подгибает ноги. Он делает несколько шагов и падает на колени рядом с Вандинхом. Лицо Чимина смертельно бледное, с глубокими синяками, и он проклинает себя за то, что не заметил раньше. Какой же он, блять, парень ему теперь! Неужели так трудно было быть хоть каплю внимательнее? Вечно занятый, он вот так мог и не заметить, как просто потеряет все. Юнги чувствует, как с Чимином умирает его душа, а взгляд постепенно превращается в отсутствующий. Словно он сам уже где-то не здесь. Чувствует, как трескаются, не выдерживая, ребра, обломками протыкая внутренности. Он прикладывает палец к шее, проверяя пульс, а все внутри сжимается от пугающего предчувствия. Юнги всегда считал, что держит все под контролем, может все, – но сейчас, когда он абсолютно бессилен, эта уверенность рушится, словно карточный домик. Сейчас он зависим лишь от случайности, возможно – от судьбы, или кто там решает, умрет ли Чимин через секунду или нет. Слабый пульс дарит надежду, но не успокоение. Вандинх, не теряя времени, заклинанием приводит Чимина в себя. Тот растерянно моргает, а его взгляд – расфокусированный, невидящий словно. При сложившемся виде вина больно тянет за что-то внутри. Это он виноват во всем, что сейчас с Чимином. Он и только. – Господин, вы меня слышите? – обеспокоенно спрашивает дворецкий, бросая на Юнги настороженные взгляды. Чимин задумчиво их оглядывает, сходясь на том, что у него снова галлюцинации. Боль покинула тело, оставляя после себя лишь сковывающую усталость, напряженную дрожь и пустоту. Голова тяжелая и раскаленная, пригвозжает к полу, но он все равно пытается сопротивляться. – В таком состоянии нельзя с ним трансгрессировать, – обеспокоенно говорит Саиль. – Я приведу того, кто сможет помочь... – Я пойду с тобой. Так будет быстрее. Юнги проводит прохладной ладонью по пылающему лбу Чимина, стирая испарину. Зарывается пальцами ему в волосы, наклоняется и шепчет: – Все будет хорошо, – беззвучно вздыхает, и все же добавляет твердое: – Я обещаю, – а он всегда держит слово. Мин целует его в висок, а Чимин прикрывает глаза и напрягается, чувствуя, как боль возвращается. Юнги передает безвольное тело в надежные руки Вандинха, и поворачивается к ожидающей его Саиль. Девушка бегло объясняет ему, в какую именно часть Подземелий нужно попасть. На секунду мир смешивается в неясное пятно, а затем превращается в темный древний коридор подземелья. Вдоль стен зачарованные железные двери с решетками – темница. Саиль быстрым шагом ведет его по коридору, к нужной камере. – Здесь, – говорит Лим, указывая на железную дверь, ничем не выдающую то, что кто-то есть там, за ней. Юнги кладет руку на отпечаток и дверь с глухим, навевающим мысль о ее древности, скрипом отпирается. За спиной девушка зажигает Люмос. Чересчур яркий для застоявшейся камерной тьмы луч разрезает ее. Свет заполняет всю камеру, оказавшуюся раздражающе пустой. Заржавевшие кандалы покоились на холодном полу. – И? Саиль напряженно оглядывает тесную комнату. – Он должен быть здесь… – растерянно говорит она. – Я не могла перепутать… – Мире! – когда ему кажется, что огненная лавина злости уже достигла своего апогея, она открывает новые горизонты. – Нет, госпожа не… – Саиль не успевает договорить. Она резко ухватилась за его плечо, пытаясь остановить, но внезапно совсем потеряла ощущение пространства. Твердо встать на ноги смогла уже в комнате своей госпожи. Смотреть на этот безучастный взгляд было невыносимо, а быть его причиной – еще хуже. – Где, Мире?! – до жути раздражали попытки его одурачить именно тогда, когда он сражается против убегающего сквозь пальцы времени. Юнги выхватил палочку из кармана своей мантии, и ей точно не приходилось сомневаться в серьезности его намерений, когда он сказал: – Ты же знаешь, я заставлю тебя говорить, что бы ни пришлось сделать. В ее глазах ожидаемый испуг, который даже не пытается скрыть, потому что верит. Она резко встает с кровати и удивленно переводит взгляд с него на Саиль и обратно. – Он там же, где и был сначала… Под Южной Башней. В той же самой камере… Саиль отрицательно качает головой и смотрит виновато. Юнги ни капли ей не верит. От подгоняющего страха трясутся руки, но пробудившееся чудовище крепко сжимает палочку его рукой. Мысль о том, что он опоздает, – сводит с ума. Черт, сам Чимин сводит его с ума. Мысль о том, что его может не стать, кажется безумной, но… такой реальной. – Круцио! Юнги не уверен, он ли произнес это. Но отлично знает, чтобы заклинание сработало, нужно желать причинить боль. А чудовище внутри жаждало этого. Громкие крики Мире не отрезвляли разум. Смертельно напуганная Саиль снова пыталась его остановить, но совершенно не знала, что ей делать. Пыталась судорожно соображать. Ей кажется, что это на ней сейчас Круциатус, что это ей вспарывают разум и тело. Хотелось бы ей, чтобы это было так. – Она не знает! Не знает! Прекратите! Остановитесь! Кто-то похитил его! Юнги отвел направленную на Хан палочку вниз и резко повернулся к Лим. – Кто? Саиль растерянно пожала плечами и неуверенно ответила: – Я лишь предположила. – Кто мог это сделать? Думай, черт возьми! Взгляд Саиль бегал по комнате, никак не цепляясь за что-то определенное. Она знала, что должна что-то придумать, иначе он вновь начнет пытать госпожу Мире. Она знала, что должна что-то ответить. Но в голове стояла вакуумная пустота. – Хенджо, – прозвучал за его спиной хриплый, ослабший голос Мире. Имя резало слух непривычностью. Как давно никто не решался звать его по имени. – Он мог. Я потому и перепрятала… Почему-то Юнги совершенно не удивлен. Отец должен был возвратиться в Поместье лишь через два дня, но у него нет столько времени. – Вандинх, – позвал он. Через несколько растянутых мгновений в гостевой комнате появился дворецкий. – Состояние господина пока стабильно, я оставил с ним целительницу и несколько эльфов, – сходу доложил он. «Пока стабильно» сильно било по слуху. В любую секунду все может измениться. Яд дредалов не дает определенного срока. Он просто забирает жизнь, и ничего с этим поделать ни один целитель не сможет. – Приведите моего отца в Поместье, сейчас же, – велит он. Вандинх непонимающе хмурится, переводит взгляд на Саиль, затем на Хан. – Кажется, Хенджо выиграл эту партию. Он всегда был на шаг впереди, – задумчиво говорит Мире. – Мне хватило наивности думать, что я смогу его обхитрить, – она поднимает глаза на Мина, – и тебе тоже, Юнги. Он вопросительно вскидывает брови. Эпоха его отца прошла, и он не позволит ей вернуться. Не позволит победить. Чертов Хенджо только и делал, что отбирал у него дорогих ему людей. – Не позволю. – отрезает Юнги. – Ты до сих пор здесь, Вандинх? Дворецкий трансгрессирует, растворяясь в воздухе. Юнги чувствует отчаянную потребность быть рядом с Чимином, убеждаться снова и снова, что его сердце бьется, что он дышит. Но он там сейчас совершенно ничем не поможет. Он бесполезен. Это бессилие раздражает, как ничто другое. Словно ничего так и не изменилось. Словно он тот же Юнги, что и пять лет назад. Только теперь он знает, что теряет прямо сейчас, и он не уверен, что хуже: не знать и потерять или знать и потерять. Юнги несколько раз прошел комнату насквозь, затем сел в кресло и с силой потер виски, заставляя голову исправно работать. – Что мы ищем? – впервые за все время ему пришло на ум задать этот вопрос. – Дредала, – отзывается Лим. Ответ показался насмешливо элементарным. Юнги знает, что яд крови дредала излечить может лишь сам дредал, которых, казалось, вовсе не осталось. – Это и так ясно, – не скрывая раздражения, говорит он. – Поконкретнее. Саиль не успевает ответить, ее прерывает хлопок – в комнате снова появляется дворецкий. Он кажется взволнованным, но голос его звучит ровно, как и всегда: – Ваш отец прибыл в Поместье, – он выдерживает короткую паузу и добавляет: – Сам. Он ожидает вас в вестибюле. Юнги напрочь забывает о трансгрессии. Новая волна чистой злости накрывает разум. Или… это не она. Это ненависть. Которая всегда была и никогда не угаснет. Будет жить, пока остается в воспоминаниях. А она навсегда въелась в память. Коридор один за другим оказываются позади, он быстро преодолевает длинную лестницу. Не изменился. Совершенно. Создается ощущение, что он таким родился. Всегда высокомерная осанка, надменный, властный взгляд. Взгляд, который никогда не удавалось прочитать до конца. Сейчас в его глазах насмешка и уверенность в себе. Страх перед собственным отпрыском кажется ему излишним. А зря. Ведь истории свойственно повторяться. – Давно не виделись, сынок, – ехидно говорит он. Юнги замечает за его спиной двоих волшебников, что держатся чуть позади. Он выдыхает, успокаивая дыхание и колотящееся о грудную клетку сердце. – Тебе доставляет удовольствие причинять мне боль? – спокойно спрашивает Юнги. В его голосе даже отслаивается оттенок любопытства.