Поместье Мин

Тяжёлое дыхание пробегается по губам чем-то обжигающим. Время вокруг решает притормозить, затихнуть. И все, что он слышит: вдох-выдох. Вдох Свет, словно из другого мира, льётся на побледневшую кожу и застывшие в невиденье глаза, упершиеся сквозь потолок. Выдох. Он непонимающе моргает. Непонимание плетется с отрицанием, ведь он уже осознал. Понял, что произошло. Что он сделал. Но пугает не то, что сделал. А то, что не жалеет. Тяжелый ком поднимается вверх, к горлу. Кажется, сейчас вывернет наизнанку. От запаха гари мутнеет в глазах, а на языке оседает странный солоновато-металлический привкус. Не крови, нет. Чего-то намного противнее. Взгляд не может оторваться от тела, но он заставляет себя сделать шаг. Вперед, мимо него. Все равно не сводя глаз ни на секунду, не моргая. Судорожно отгоняет все мысли. Не позволяет одной огромными буквами высечься где-то в памяти. «ТЫ…» «…УБИЛ». Голова начинает трескаться, вспышками летают обрывки презрительных мыслей. Кем ты стал?.. Как?.. Чимин резко останавливается, чувствуя, как чужая смерть дышит ему в спину. – Ты кто? – он не понимает, слышит ли или это просто голос в его голове. Такой смутно знакомый, будто из глубокого детства или… – Ты не Пак Чимин. Пак Чимин спасал жизни, а не отнимал их. Он скорее умер бы сам, чем позволил кому-нибудь. И пусть спасатель из него всегда был не очень, ты не Пак Чимин. Поверх всего давит мысль: что сказал бы Юнги? Если бы увидел сейчас, такого жалкого, эгоистичного и уже… не Пак Чимина. Внутри все болезненно сжимается, мешая легким расправиться. Брови непроизвольно хмурятся. Насколько презрительным был бы его взгляд? О чем бы он подумал? «Ты не достоин носить это имя». Теперь ты просто… кто-то. Кто-то, отнявший чужую жизнь, чтобы продлить свою собственную. На ничтожно короткий миг или на целую вечность – неважно. Просто кто-то, не способный забыть, но не достойный поминания. Чуть меньше, чем человек, чуть больше, чем голый страх. – Его здесь нет, – кажется, он даже произносит это вслух, в упорной попытке убедить самого себя. Заставить слишком громкие мысли заткнуться. Его, и правда, здесь нет. И смысла в том, что он бы подумал, тоже нет. Чимин быстро сворачивает в коридор, отделяющий его от лестницы. Хосока уже нет – он ушел вперед. Быстро сбегает по ступеням боковой лестницы, оказываясь у входа в длинную галерею. Прямо перед ним расползается волна света, и там, где ступает его нога – свет пожирает темноту. По бокам мелькают картины бывших обитателей замка, давно оставшихся на страницах истории, ставших лишь картинами, мир которых ограничивается рамой. Чем быстрее он идет, тем бесконечнее кажется коридор. Он ходил здесь сотни раз, и впервые создаётся впечатление, что картин здесь слишком много. Когда-то и картина Юнги будет тут висеть. И картины его потомков. Пока не умрет род… или место не закончится. Вопрос назойливо гудит над ухом. Стоит ли так бороться, если все равно исход будет одним и тем же – картина в галерее, как отпечаток воспоминания, если ты достоин быть упомянутым. Есть ли в этом смысл? Много ли он значит? За углом слышатся отзвуки хаоса. Возможно, чьи-то голоса. Он сворачивает из галереи в вестибюль, но не сразу отрывает от мраморного пола взгляд, чтобы заметить «след», который они оставят после себя. Несмотря на то, что с виду они кажутся поразительно нерушимыми, несколько колонн, треснувших на части, обвалились. В воздухе летали, словно парящие снежинки за окном, крупицы пыли. В глазах мелькнула красная вспышка, оборвавшая разом свет. Их чем-то обожгло, и чернота залила бесконечное пространство под веками. Хребет хрустнул от резкого удара. Он не мог понять, в сознании еще или уже нет. На мгновение тишина зазвенела в ушах. Кто-то грубо подхватил его за руку, заставляя подняться с пола. Сжавшиеся на плече пальцы красноречиво не оставляли выбора. Пришлось подняться, сполна ощущая где-то глубоко в пояснице всю неудачность приземления. – Пошли, – приказом поторопил глухой голос над ухом, дышащий прямиком в затылок. Чимин судорожно моргает, пытаясь прогнать мутную дымку и сфокусировать взгляд хоть на чем-то, попутно оборачиваясь на мага, упирающего палочку ему в загривок. – Иди давай! – раздраженнее подгоняет он, толкая между лопаток. Взгляд немного проясняется, и странный зуд прямо на поверхности роговицы притихает. Как раз вовремя: они подходят к лестнице. Магическую перепалку словно ставят на паузу. Они все еще целятся друг в друга, но ни одно заклинание не слетает с палочек. Взгляды то и дело метаются к нему. Железная хватка, сжимающая плечо, исчезает слишком неожиданно, едва не заставляя колени непослушно подкоситься. Он обводит полуразрушенный вестибюль взглядом. Почти неверящим. И каким-то… разочарованным. Запах гари, электрического напряжения и каменной пыли здесь достигает своего предела, заставляя задыхаться почти физически. То, что должно было закончиться, действительно кончается… Здесь и сейчас. Снова. Неприятно ощущать выскользнувшую из рук победу, чувствовать отпустившее свою хватку на нутре предвкушение развязки. Быть так глупо проебавшимся. Пора привыкнуть, что ничто никогда не идет так, как хочется. И пора бы начать за свои решения отвечать. Кому-то ведь придется. Его толкают вперед, в центр. В глазах все еще мутно, а он лихорадочно бегает глазами от одного к другому. С одной стороны повыходившие из укрытий союзники. Впереди, прямо перед глазами – сделай шаг, и окажешься в их рядах. За надежной спиной Кали, Хосока и Чонгука. Как хорошо, что всегда есть, где спрятаться, не правда ли? К черту. А сзади, дышат в спину – Круг. С жестоким взглядом, жаждущим одного, и с обжигающим холодом в каждом. Всем есть за что стоять здесь, сражаться или убивать. Он недооценил. То ли их бесчеловечность, то ли наоборот – они слишком люди. Жестокие, упертые, эгоистичные. И они не отступят. Странно быть где-то на грани. Не способным ступить вперед или обернуться, чтобы взглянуть Кругу в глаза. Он даже не знает, что страшнее: стоять к ним спиной или лицом к лицу. Он просто трус, залезший высоко. Вдруг взявший на себя право решать. Что ж, отвечай. Короткий перерыв заполняется словесной перепалкой. Звучат угрозы, условия, оскорбления. Он чувствует: грядет взрыв. И если не остановить его сию же секунду, он сотрет их всех в порошок, как Маховик стер Марвиса. Что будет, если когда-нибудь, далекой тихой ночью, ты поймешь, что цель не оправдывает средства? А что будет, если ты уже это понял? Чимин резко оборачивается, обводя образовавшийся полукруг из темных магов нервным взглядом. Как удивительно: страшно почему-то не было. Совсем. Единственное, что он чувствовал – впервые это чувствовал – он делает правильно. Взгляд все тускнел, словно свеча, освещавшая весь зал, уже догорала. Зуд усиливался, превращаясь в назойливое жжение, что словно пыталось выжечь ему глаза. Но он был уверен: этот план – единственный, который точно удастся довести до конца. Хоть в чем-то он не налажает. Уверенность льется внутри по венам, оттесняя все остальное на периферию, и он твердо смотрит Джордану в глаза. Мужчина с насмешкой смотрит сверху вниз в ответ. Он чувствует это соперничество, оставшееся где-то глубоко, непроизнесенным и непризнанным. Кем ты себя возомнил? Я лучше. Если он смог занять это место, почему оно еще не мое? Даже целиться перестает, опуская палочку в пол, демонстрируя свое превосходство. По привычке заправляя смольные волосы за ухо. – Они ведь вам не нужны, вам нужен я, – произносит Чимин спокойно. Потому что знает, что это правда. И она должна пугать, но почему-то этого не делает. Потому что он успел смириться? – Давайте так, – оживляется он, плечи расслабляются, словно спина не болит, глаза глядят спокойно и сдержанно, словно их не сжигает наступающий отовсюду мрак, и голос расслабляется, будто в него не целится целая куча магов, одному из которых вдруг может взбрести в голову убить его в любое мгновение. Но всего лишь смерть была слишком простым исходом. Много ли в ней будет смысла? В такой мгновенной и быстротечной, когда он даже не успеет понять, что уже мертв. Он опять обводит всех взглядом. Каким-то обманчиво властным (за любым властным взглядом пытаются скрыть слабость), пытаясь оценить, насколько они вообще прислушиваются к его словам. Или находят недостойным их бесценного внимания. – Не будем устраивать бессмысленные бойни. Мы же цивилизованные люди. Он затылком чувствует гневный взгляд Кали, выпиливающий в нем резные отверстия. Она-то уж точно не против бойни, и будь ее воля – запустила бы в него парализующим, чтобы заткнулся. Уж она-то точно понимает, к чему он клонит. Но до сих пор не верит, что он решится, поэтому бездействует. Оцепеневшая, как и все остальные, из-за его внезапно вязкого, неожиданно смелого голоса. Внутри все сжимается настолько, что сейчас лопнет. Тело то и дело теряет любые ощущения, словно время от времени становится чужим, по частям и целиком, тает в пространстве. Сердце под ребрами притихает, боясь сбить своим биением мысли. Одним ударом не в такт оборвать все, сомнением. А глаза жгут. Уже действительно – горят огнем, заставляя чаще моргать. Но ведь все это не важно. Скоро все пройдет. Отчасти он находил это облегчением. Все это перестанет быть его проблемой – у него вообще больше не будет проблем. – Если так хотите это услышать, вы победили, – жмет плечами он. Что-то в голове голосом Кали едва не рычит, яростно колотя его изнутри. Чимин и сам ненавидит свои слова, но это то, что он должен произнести, потому что они хотят это услышать. – Они, – Пак указывает большим пальцем себе за спину, переступая с ноги на ногу. Словно говорит о чем-то само собой разумеющемся, – вам не враги. Вы все Круг. Они просто пошли за мной. Я ваш кошмар, и я предлагаю вам себя, – он разводит руки в стороны. – Забирайте. Они не пойдут против вас без меня, потому что в этом уже не будет смысла. Все закончиться. – Чимин! – слышит за спиной звенящий от гнева, ставший до боли родным голос. Да, нужно это признать. Даже если не для всех остальных, даже для одной Кали он бы сделал то же самое. Ни она, ни кто-либо еще не должен быть его живым щитом. Эта мысль грела. В такой момент ему вдруг стало по-настоящему спокойно, всего на секунду. В столь серые времена он смог найти людей, что стали ему… семьей, ничуть не меньше. И ради каждого из них он снова и снова пошел бы на это. Чимин натянуто вздыхает, склоняя голову к плечу. Игнорирует её протест. – Знаете, мне вас даже жаль. В вас всех есть одна общая черта. Вы настолько привыкли подчиняться, что без этого уже не можете. Снисходительность в глазах Джордана сменяется раздражением и отсыревшим презрением. Конечно, они не такие идиоты, чтобы слепо вестись на такие откровенные провокации, но даже они не смогут игнорировать рациональное зерно в его словах. – Поэтому я предлагаю отпустить этих ребят и принять мою полную капитуляцию. Как тебе идея? – его даже хватает на паясничание и сарказм. Он не был столь убедительным даже на переговорах с министром. Наверное, потому что лгать намного сложнее, чем провоцировать. – Какого черта…– снова дёргается где-то за спиной Кали, но её кто-то останавливает. Он мысленно этого кого-то благодарит. – Вы, конечно, можете продолжить и развалить вестибюль окончательно, но кто знает, кому удастся выйти отсюда живым. Я предлагаю беспроигрышный вариант. Джордан с сомнением прищуривает глаза, оценивающе бросая взгляды ему за спину. – А что, мне нравится, – одобрительно кивает высокая стройная волшебница, Иена, если ему не изменяет память. – Он ведь прав, Джордан. Они нам не нужны. – Она удовлетворенно улыбается, обводя полукруг магов за его спиной лукавым взглядом. – Вопрос в том, бросят ли они своего лидера здесь. Как крысы, первыми бегущие с тонущего корабля. Чимин оборачивается, оглядывая своих людей. Впервые за эти месяцы он чувствует это слово, идеально гармонирующее с действительностью. Впервые за это время он наконец поступает как лидер. Кто-то более-менее цел, у кого-то кровоточат многочисленные раны и ссадины. Все уже потрепаны боем, но с твердой уверенностью в глазах – они вернуться домой. И он не может их разочаровать. Всего одна жизнь на целую кучу. Более чем выгодная сделка. Одними губами шепчет Кали: уходи. У той дикий протест во взгляде и отчаянное желание прихлопнуть его собственными руками. Но, видимо, случиться хоть раз ему спасти Кали, а не наоборот. Отрицательно качает головой, надеясь на то, что она единственный раз, в последний, доверится ему. И делает шаг к Кругу, добровольно расписываясь в своей казни. А какая уже разница? Возможно, и его портрет будет висеть в галерее когда-то. Или не заслужил? Джордан чувствует контроль над ситуацией и расслабляется окончательно. Кали пилит его убийственным взглядом, каким не награждала даже Марвиса, и тяжело дышит. Чонгук смотрит потерянно, а Хосок с плотным туманом хаотичных мыслей во взгляде. – Давайте, головастики, проваливайте, иначе представление вашего хорька будет напрасным, – заявляет он, обходя Чимина и обращаясь ко всем, застывшим в неуверенности. С театральной жалостью добавляет, прижимая ладонь с зажатой в ней палочкой к груди: – Как же это драматично – он жертвует собой ради вас всех. Не будьте придурками, скажите большое спасибо и уходите. Чимин не сдерживается и оборачивается еще раз. Это даже смешно, но и во взгляде Мире – жалость. Какое-то зажатое между соперничеством и гордыней сочувствие, словно это не она пыталась убить его менее полугода назад. Словно она на самом деле этого не хочет. Словно будь у нее возможность, она бы спасла Он ей верит, почему-то. Верит этому взгляду, который так не идет её стервозному лицу. Верит, ведь какая уже разница? Ни соперничество, ни ненависть больше ничего не значат. Скоро и их не станет. Но сейчас… Пока мысли были слишком громкими. «И по одну сторону, и по разные – мы не стали бы друзьями. Даже сложись все иначе, даже в параллельной вселенной, но…» Хан первой отмирает. Делает несколько шагов к Кали, дергая ее за руку. Уйдет Кали – уйдут и все остальные. Та тоже отмирает, крупно вздрагивая. Ярость как никогда перекашивает черты ее лица, но… Во взгляде трещинкой врезается что-то новое. Словно в привычных темно-карих глазах пробилась наружу полоска голубого. Она еще колеблется несколько секунд. Упирается сдавшей назад Мире, отказываясь принимать реальность. Кали не умеет проигрывать, поэтому никогда не проигрывает. Но только не сегодня. Она делает шаг назад. В этот момент все и обрывается. Любая надежда на спасение. Последний глоток воздуха заканчивается, перед тем, как запутаться в водной толще. Если Кали не видит смысла бороться – значит, его действительно нет. Осознавать это больно, до судорожной паники страшно. Но он знает, совершенно точно – заслужил. На чашу весов ложится его убийство, на другую – собственная смерть. Становится спокойнее… Спины союзников удаляются, превращаясь в едва различимые силуэты. Мама, ты можешь гордиться. Твой сын герой. Только не плачь, слышишь. А она будет. Сложно представить, что ей предстоит пережить. Вспомни он о ней несколькими минутами ранее, может не стоял бы здесь совсем один. Ее это убьет. Его самого едва не смыло разрушительной волной пустоты: мира стало слишком много для него одного, когда не стало Юнги. С каждым рассветом, который ему доводилось наблюдать, время шло вперед – и приходилось привыкать, что оно уходит без него. Сразу всплывали все несказанные слова и рождались мысли. Он много раз ловил себя на том, что думает так, словно остался в прошлом. Поначалу воспринимал мир, словно он еще был прежним. Словно Юнги еще было тут место: хоть одна маленькая ниша в целой Вселенной сыщется. Когда удавалось заснуть, поутру, одеваясь, думал о том, что после завтрака нужно зайти к Юнги. Или выискивая новую зацепку, оживлялся, первым делом желая сообщить именно ему. Он и до сих пор так мыслит: думает о том, что сказал бы Юнги и как поступил бы в этой ситуации. Чтобы он еще жил, где-то тут, хотя бы в мыслях. Маме будет хуже. Терять детей всегда сложнее, почему-то. Поэтому Чимин отчасти рад, что у него их нет. И никогда не будет. – Клянусь, если бы я мог, я бы не поступил так с тобой, – бормочет он, прикрывая глаза. Больше всего на свете желая попрощаться с ней. Взглянуть в последний раз в ее теплые глаза. Коснуться мягких, едва задетых возрастом, всегда заботливых рук. Услышать тихий, родной шепот: «Все будет хорошо, Чиминни». – Чего говоришь? – оборачивается к нему и, хмурясь, переспрашивает Джордан. Чимин снова поднимает веки и замечает, что с трудом может разглядеть его лицо всего в метре впереди. – У меня к тебе вот какой вопрос, – неторопливо начинает мужчина. О, ему больше некуда торопиться. Чимин со смирением отмечает: смерть не будет быстрой. – Зачем? Не получая ответа, Джордан полагает, что не достаточно точно донес суть вопроса. Говорить с ним, честно, желания не было. Но не то чтобы в его положении приходилось выбирать. – Зачем ты это сделал? Маги круга неторопливо обступают, как голодные хищники, учуявшие запах крови, но он не сводит затухающего взгляда с Джордана. Чимин, так или иначе, знает каждого здесь: чем лучше знаешь своего врага, тем легче ему противостоять. Он прекрасно знает, на что каждый из них способен. Но и представить сложно, на что способны все вместе. – Потому что я стою гораздо меньше, чем вы думаете, – флегматично отвечает он. Гораздо меньше, чем вы готовы заплатить. Джордан смеется, глухо и гортанно. Странный нервный звук похож на рык дикого зверя. Он лукаво прищуривается, а в уголках глаз собираются морщинки: он не видит этого, воображение само дорисовывает недостающие детали. – Ты прав. Хорошо, что ты это понимаешь, – соглашается он. – Ты – просто унижение для нас. Унижение для всего Круга. Своим существованием ты оскорбляешь память Мин Джунина. Одним резким взмахом палочки Чимин лишается своей последней лазейки – вернее, даже не своей, ведь собственная палочка валяется, сломанная, на полу закрытого зала. Резким разрядом передергивает: заклинание проходится даже по венам, вскипячивая в жилах кровь. – Ты не воскресишь своего ненаглядного, – качает головой он. – И никто этого не сделает. Потому что он тоже позорит память о нем. Просто трощит наследие, оставленное ему великими предками. Такое часто случается – от величия остается лишь имя. В каждую клеточку врывается боль. Она поднимается от кончиков пальцев, словно с них срывают ногти, поднимаясь по кипящим венам, плавящим кожу, вверх, к голове. Она выгибает позвоночник изнутри. Первую секунду он стойко держался, пусть и кричал, свалившись на подкосившиеся колени. Во вторую секунду считал, что заслужил это. В третью – где-то глубоко у себя в голове молил кого-то безликого о пощаде. В четвертую – о смерти. На пятую она отступила. Отхлынула как накатившая волна, почти утягивая все остальное за собой. – Знаешь, да, ты прав, Круг привык подчиняться, – Джордан смакует собственные слова, упиваясь своей правотой, положением, свершившейся расплатой. Чимин тяжело дышит, а позвоночник наливается свинцом, притягивая его к маняще-прохладному полу. – Потому что есть люди, рожденные править. Им хочется подчиняться. Что-то неведомое заставляет склоняться пред их волей и следовать за ними, хоть в пекло. – Дай угадаю, Джунин был таким человеком, – хмыкая, недовольно отвечает Чимин. Интересно, когда им надоест? Наверняка, еще не скоро. – Ты совершенно прав, мой юный грязнокровный недруг. Люди сами тянулись к нему, шли за ним. Его гениальные идеи сами заставляли в себя верить. Ему не нужно было никого убеждать и, тем более, держать возле себя метками. Если тебе интересно, их придумал сам Круг. Дабы отдать дань уважения, доказать свою верность и вечную привязанность. Это была их инициатива. Людей, которые захотят за тобой пойти, не нужно будет удерживать силой. А тех, которые не захотят, никакой силой не удержишь. И ты думал, что так просто сможешь занять его место? Ты, паршивая грязнокровка, не знающая своего места. Чимин чувствовал, как заклятье сжимает легкие, заставляя задыхаться. Кто-то играет с ним: их отпускает в тот момент, когда сознание готово покинуть время и пространство, провалившись в небытие и бесконечное забвение. – И единственный, кого стоит воскресить – это он. Чимин вздрагивает. Взгляд даже не долю секунды обретает резкость. – Вот чего вы добиваетесь. Но это ведь… – Невозможно? – он снова странно смеется. Безумно, даже. – Да что ты говоришь.