В голове ворох всякой
ненужной информации, накопленной за последние дни. Цифры, термины, правила, имена, каша из фраз, вырванных его памятью откуда-то и теперь пытающихся найти свое начало или конец.
И хоть Даня пытается настроить себя на что-нибудь другое, не получается.
Всяко лучше, чем всё, связанное с Олегом.
Чёрт, сам заставил себя вспомнить о нём.
Рука, самостоятельно, уже на автомате, будто Бурцев курильщик с многолетним стажем, тянется за пачкой сигарет, которая оказывается пустой.
Серьёзно, блять?
Да, Дэни, конечно, помнит, что пачка изначально была неполная, но он же хотел только попробовать.
Парень, бросает взгляд на наручные часы. Ему хоть и нравится, когда имеется время в запасе, но сохранить его получается крайне редко.
И сегодня, видимо, он опять проебался.
— Ладно, — думает Даня, — может быть, новые сигареты мне совершенно не понравятся, я это всё дело заброшу, забуду. Как и с Олежкой.
Ага, как же. — отвечает самому себе парень. Разумная его часть. И сложно понять, к кому это высказывание относилось: к сигаретам… или нет
Он заходит в ближайший сетевой магазин и облегчённо выдыхает, когда кассирша в полном расслаблении пухлыми пальцами водит по экрану своего смартфона, в отсутствии посетителей.
Дэни, не забывая о том, что нужно торопиться, вмиг появляется около кассы, над которой висит сигаретный стеллаж.
— Зд…-здравствуйте.
Арина, выведенное крупными буквами на бейджике, Бурцев приметил, когда продавщица повернулась к нему, нехотя отложила смартфон и немного поджала губы.
— Мне нужны сигаре…-реты, — он волнуется. Первый раз, как никак. В ответ он видит усмешку.
— Какие?
Вопрос ставит в тупик. Брать те, первые, не хочется, неинтересно и неэстетично; а те, которыми угощал Максим, остались в памяти парня без названия.
— А можно посмотреть, что есть?
Продавщица хмыкает, и Дане кажется, что этот хмык был довольно дружелюбен. Она пару секунд смотрит на Бурцева и пометив для себя, что парень ни в одном глазу не понимает, что от него ждут, произносит с насмешкой: «Паспорт».
Выражение Дэни выглядит таким, будто он неожиданно вспомнил что-то очень важное. Он, смутившись, резко снимает портфель с плеч и начинает искать требуемое.
Хоть в рюкзаке у него и порядок, но, как обычно это бывает — назло, паспорт найти не выходит.
— Сту…студенческий подойдёт? — Дане ещё неловче, от всего, что происходит, он начинает ещё больше заикаться.
Состроив гримасу недовольства, Арина отвечает кивком головы.
Недавно исполнилось восемнадцать. У женщины дёргаются уголки губ, но она сдержала улыбку.
Юность, чертовка. Что с неё взять?
Дэни выбирает первые, за которые зацепился глаз, облегчённо выдыхает, когда стоимость не превышает выше ожидаемого.
Парень, попрощавшись с кассиршей, выбегает из магазина и мчится домой.
///
Он заходит в студию с мыслью о том, что рад снова находиться здесь. И, кажется, в предыдущий раз именно на этом диване, где сидит Тимур, Олег, держа Даню за руку, философствовал над будущем. Ближайшее, далёкое, Терновой так загадочно и с тем самым «горящим» песком в глазах, что парень хотел оказаться в этом времени быстрее, в этих новых городах, с новыми людьми, ощущая новые чувства.
И будущего не избежать, только уже не такого солнечного, как
они хотели.
Бурцев ощущает, что от него всю жизнь (или только сейчас) ускользает важная мысль, но он пожимает руку Тимати и присаживается рядом.
///
Макс сидит в каком-то московском баре и думает, что пора уже валить во Владик. И перестать думать о Майер. Но мысли, как назойливые мухи, кружат вокруг и хотят ворваться ему в голову.
Нет, так больше нельзя.
Он оплачивает счёт и чуть ли не срывается на улицу, резво вытащив сигарету и зажигалку из кармана куртки. Навстречу идёт девушка и Анисимову кажется, что она смотрит на него так, будто знает всю жизнь. Они уже почти разошлись, но та резко останавливается и касается его плеча. Нельзя сказать, что это было неожиданностью, поэтому Макс даже не дёргается.
— Привет. Оу, извини, — она отдергивает руку слишком резко, мужчине даже кажется, что его кожа неожиданно стала слишком горячей и в голове пробегает каламбур, вроде того, что он и впрямь слишком горяч.
Девушку зовут Лиза, следила за проектом с первых серий кастинга. Как обычно это бывает — чуть не прошла мимо, потому что стеснялась поздороваться. Это был первый фанат, с которым он общался вне проекта. Интересно было узнать мнение со стороны и прочее.
Он уже и не думал о Жене и почувствовал бы облегчение, если получилось осознать, но делать этого не приходится, потому что Лиза спрашивает:
— А как там у тебя с Крис? Майер и PLC… что у них?
Максим отшучивается. Да, может быть, ему нравилась Кошелева, но… Да, чёрт возьми, он просто не хочет об этом думать. И не думает.
Но Трущев так не умеет и когда на какой-то тусе в Краснодаре ему задают похожий вопрос, то у мужчины в голове что-то щёлкнуло в голове, дав волю размышлениям на эту тему.
Ведь Кристина и правда нравилась Свободе. И Кошелева относилась к нему слишком хорошо. Раньше это Серёжа видел, но его не заботило.
И сейчас нет.
Алкоголь в его голове, но уже две секунды, как не в стакане.
Надо бы исправить.
///
Конечно, блять.
Дуэт с Олегом.
Именно сейчас. Когда он пытается вытравить из себя всё, что с ним связано, ему придётся сидеть вместе с ним здесь, сниматься в одном клипе, и…
— Ты напрягся или мне показалось? — Тимур неосознанно поправляет часы, бросив на них беглый взгляд. Спешить сегодня некуда, да и выглядит он безупречно. Наверное, нервы. Нет, скорее просто привычки.
Дэни пару раз моргает, пытаясь сообразить, что лучше ответить.
Тимати хмыкает.
— Поругались?
— Что-то типа того, — Бурцев чешет подбородок. Ебаный стресс.
— Я не пожилая сплетница на лавке у подъезда, поэтому расспросами донимать не буду. Но ты ведь сам понимаешь, — продюсер ухмыляется, поправляя кипу каких-то, скорее всего бесполезных, бумаг на столе, — впереди тур. Контакта, скажем так, не избежать.
Да, именно над этим Даня размышлял, но к логическому завершению своих мыслей так и не пришёл, поэтому тема для размышления самостоятельно потерялась на затворках сознания. Ещё Юнусов добавляет лаконичное: «Надо мириться». Не дожидаясь ответа, он рассказывает парню о возможных концепциях песни. Дэни, конечно, тяжело вступить в обсуждение, но он, мать его профессионал и это — его работа и мечта. И какие-то там Олеги Терновые ему не помешают. Не-а.
С таким настроем он проводит время ровно до того момента, пока не решает прогуляться по тихим, но безумно редко, московским дворам.
И в плейлисте, как это обычно бывает в (не)нужные моменты — только грустные песни. И в кармане — лишь нераспечатанная пачка неиспробованных сигарет и зажигалка.
Пазл сошёлся. Итоговая картина — ебанные мысли об Олеге.
И ведь это не он сам заставил себя думать о Терри. Обстоятельства.
///
Олег дома. Вокруг родственники и друзья, на удивление часто встречаются фанаты. «Не хватает Дани», — думает мужчина, когда все близкие из Ташкента собрались за одним столом.
«И мне, блять, мозгов не хватает».
Ему плохо. Он в некоторые, совсем унылые, минуты думает, что самый ужасный человек в мире. В остальное время лишь рой утомляющих мыслей, в другое — стена. Просто стена, за которой может быть будущее, а может — ничего.
И ломать стену должен он сам, но он боится. Не первый раз, хоть и не хочется признавать, перед ним какое-либо препятствие, но сейчас он до дрожи в коленках хочет одновременно преодолеть всё (как обычно), в другое — что-то останавливает. Дёргает за рукав, говорит:
— Олег, не надо. Бессмысленно и болезненно. Ты бы сам не простил, не жди обратного от него. Успокойся, забудь.
Хотелось бы, да нихуя.
///
Максиму уже до чесотки хочется вернуться в то состояние, которое он мог себе позволить до проекта. Состояние меланхоличного бомжа-алкоголика. Все мысли неизбежно и неизменно приводят к Жене.
А от Майер только:
«Макс, я не думаю, что стоит продолжать наши «отношения». У меня ребёнок, тебе это не нужно. Я тебя не люблю».
И гудки. Долгие, тянучие, противные.
Свобода уже не может называть себя «Свободой». Какая нахрен Свобода, если за него, хуй знает почему, решает кто-то другой. Он ненавидит это чувство. Опять ненавидит
Женечку её. «Её» хочет выплюнуть как можно презрительно, с отвращением, но даже в своей голове Анисимов не может позволить себе что-то хуже местоимения. Ненависть к ней кипит в нем не как раньше; раньше — раздражение, усталость от замкнутого пространства, итоги неудач — всё это Макс спокойно перекладывал на Майер, теперь виноват не он. Только какого-то черта страдает он, мучается он, обида, свербя под ребрами, переполняет его, ему хочется умолять Женю о прощении и снесходительности. Есть за что, но не сейчас, никак нет.
Почему не раньше, почему?
Когда его глаза сверкнули в тот самый момент. Когда в нём вспыхнуло желание получать от неё эмоции: позитивные, отрицательные, хоть что-нибудь. Когда он сжимал её в объятьях. Когда касался губами её лица. Когда нежно, с опаской, будто она произведение искусства, невиданное до этого миру (которым она и была для Анисимова), исследовал её тело. Когда
они он был до ниточки пронизан самыми светлыми на свете чувствами к ней. Когда провожал её, а сердце неумолимо скребло по ребрам, умоляя остановить. Когда жил от разговора до разговора.
Не секундой раньше.
Блятьблятьблятьблятьблятьблятьблятьблять.
Каждая мысль, каждое слово в голове сравнимо с выстрелом в висок.
И цветы, кажется, вянут. Макс резко стягивает с себя растянутую футболку, видя как с самого маленького бутона падают лепестки. Медленно, отдаваясь до безумия болезненной пульсацией по телу. Но и глаза оторвать невозможно, завораживает. Глаза слезятся, но он терпит.
Терпит.
Терпит.
Кажется, когда вянет меньший бутон — он причиняет меньше всего боли, неудивительно, он опадает, когда твой соулмейт врёт тебе. Так просто в нашем мире врать, себе, близким — больно. И ему легче, что-ли.
Максим стонет протяжно, с хрипом.
Цветы.
Чёртовы.
///
Орхидеи.
Даня устал сидеть дома, пилить взглядом стену, мучать фоно и себя. Мама, находящаяся в курсе всех дел, ведёт с собой в магазин. Они так давно не виделись, а он…
Семья важнее, чем какие-то там ебанные родственные души.
Дома он умывает лицо холодной водой.
В магазине он напротив самых прекрасных и одновременно самых ненавистных ему цветов.
Красивые, почти как у него, но нет. Иначе ему бы землю из-под ног выбило.
Мама смотрит, понимает, гладит по плечу и они уходят.
Дэни тоже уходит, он может.
Нет «Олега», есть Терри, участник лейбла, точно такой же, как и он, только популярнее. Бывший участник «Песни», с которым Бурцев, как и с другими ребятами, просто едет в тур.
Не больше.
Хотелось бы лишь меньше.
///
За окном темно, в глазах почти тоже, в голове пусто. От почти наступившего сна её отрывает звонок, мол Максу плохо. Кристина не думает, собирается, едет. Волнуется сильно, конечно, но мысли незнамо зачем сводятся к Серёже и от этого так плохо, что Кошелева стучится об кресло головой, дабы вытравить все эти мысли и чувства — ненужные, нехорошие. Но всё, что она получает — неодобрительные взгляды водителя. Дышится тяжко, надрывно.
Кристине дышать, наверное, совсем не хочется, когда Свобода тянется к ней и касается её губ.
В голове скребёт: «Измена ли? Измена? Измена?»
Зачем в жизни так? Зачем в жизни хоть что-то происходит? Это не имеет смысла, не имеет цели. Пикассо как-то сказал: «Зачем в моих картинах смысл, если в мире его нет?». А как жить-то без какого-либо стремления к чему-то,
без с м ы с л а?
Если не созидаем его мы, то кто будет созидать его для нас? Для них? Для неё? Для него? А для тебя и меня?
А кто это вообще? Ты, я.
Мы существуем? Нет, наверное.
Учительница по информатике сказала, что в мире существует только чёрный, а всё остальное — приломление света.
А если мой смысл в рассветах и закатах? В цвете деревенских полей? В старых обоях моей комнаты? А если в твоих глазах, цвете твоих губ, которые, оставшись дымкой медленно исчезающих воспоминаний в моей голове, хочется попробовать на вкус, но не можется?
Кристина не ответит. Я тоже. Да и ты вряд ли.
Стоит ли пытаться?
Вечером, будучи дома, Кошелева плачет в подушку. Вроде, нет, точно. Максим классный парень, и красиво так всё. А у Крис мир рассыпается, потом опять по кирпичику собирается, — и
вдребезги
.
