Vitium

Потрескивание огня слышится из детской сквозь приоткрытую дверь. На стенах играют причудливые тени, дрожа от дыхания парня. В больших глазах отражается пламя, развлекая мальчишку в столь поздний час. Чон тихо посмеивается, стараясь не разбудить сестрёнку на соседней, так называемой, кровати, по сути являющейся деревянными коробками, застеленными соломой. Он медленно ведёт пальцами, меняя направление огня в руках, зачарованный зрелищем. Всё это создал сам Чонгук. Пленяющая красота. Можно сравнить её с творением природы, а его силу — с божьим даром, вот только люди считают иначе. — Чонгук… — парень тут же тушит огонь, оборачиваясь. Мама. Женщина делает шаг назад, исчезая во мраке. Гук подрывается с места, но теряется в темноте, не замечая, как всё вокруг меняется, и вот он уже сидит в небольшой комнате, на подобии кухни, помогая матери разжечь очаг. Руки сами воспламеняются, отчего женщина вздрагивает, но как только Чон смотрит на неё, ожидая реакции, она ему широко улыбается, пряча страх глубоко внутри, чтобы никто не заметил. — Мой помощник, — эхом разносится хриплый голос матери, после которого следует мрак. Картина меняется, и Чонгук на этот раз в саду. Сестрёнка не перестаёт что-то просить, цепляясь за парня, требуя, чтобы он послушал её. Он делает предупреждение, но его не слушают. Взмах руки и девочка падает, начиная истерично кричать. На землю начинает капать красная жидкость, неестественно быстро превращаясь в большую лужу, обволакивая босые ноги Чона. Крики не прекращаются. Парень боится поднять взгляд на сестрёнку, вместо этого смотря на свои горящие руки. Сейчас огонь не кажется прекрасным. — Чонгук, что ты наделал?! — рядом появляется женщина, всё же заставляя взглянуть на девочку и в страхе отшатнуться. Пламя охватило всё детское тельце, заживо сжигая. — Это не я… Женщина с ужасом взяла полуживое дитя, пачкаясь в кровь. Девочка издавала слабые хрипы, но и они давались ей с трудом. Чона от этой картины начало тошнить. — Мама, — он делает шаг к ним, но останавливается под взглядом полным ненависти. По лицу женщины текут слёзы боли, смешиваясь с чужой кровью. Её трясёт, но она сдерживается, чтобы не закричать и не сбежать от собственного сына. Когда-то сына. — Не приближайся, адское отродье, — Гука словно током прошибает от этих слов. — Убирайся. Убирайся!

***

Чон открывает глаза, всё ещё чувствуя кровь на ногах, от которой тут же старается избавиться, нервно оттирая. Глаза блестят, как у безумного, а губы шепчут «не виноват». Он останавливается, обессиленно опустив голову, лишь когда чувствует боль от трения. На глазах непроизвольно собираются слёзы, а в грудной клетке словно каменщик поселился, долбящий сердце вместо нужного ему камня. Больно. Холодно. Одиноко. Съежившись, брюнет обнимает себя руками, жмурясь до разноцветных кругов перед глазами. Одиночество подобно бездне. Заманивает любопытных путников, скрываясь за вуалью таинственности, тем самым пробуждая желание исследовать её. Но как только плотная ткань иллюзии спадает, открывается истина, где одиночество — ничто иное, как страдание, отсутствие любви и поддержки. Будто ты глотаешь ножи, каждый раз надеясь, что они не разрежут тебе горло, не повредят хрупкий организм. По-настоящему это чувство Чон смог почувствовать, когда последний родной человек отвернулся от него. Его мать. Эти глаза полные дикого страха и отвращения до сих пор живы в памяти, сколько бы парень не старался их забыть. Ведь он никем не любим, от него отказались все. Так почему ему снятся все эти обрывки прошлого, разжигая огонь боли в груди?.. Порой хочется сжечь себя окончательно, превратиться в пепел. Тогда, возможно, его простят. Посмертно. Чонгук сложил вместе ладони, сотворив искры. Аккуратно дунув на них, он разжёг небольшой огонь, что начал плавно двигаться, создавая образ женщины. Даже являясь творением самого Гука, она не переставала быть печальной и испуганной, каждый раз прыгая с ладони, растворяясь в воздухе. Сам себе делает больно. Решив заполнить пустоту внутри, грех направился на встречу с монархом, но его ждало очередное разочарование. «Я уезжаю. Сегодня. Сейчас же» — слова, что буквально выбили почву из-под ног. Хотелось возразить, ведь это — вопиющая несправедливость. Неужели нет способа избавиться от этого угнетающего ощущения? Однако властные слова монарха и неожиданное заботливое касание губ полностью лишили Чона сил возражать. Накатило чувство холода, как при ознобе, и печальная дымка заволокла янтарные глаза, превращая их в угасающую свечу с вытекающим воском. Он снова будет один. Снова сам с собой. Это пугает. Взглянув на первые лучи солнца, пробирающиеся в спальню через открытые окна, медленно скользящие к ногам брюнета, парень протянул руку, чувствуя лёгкое покалывание на ладони. Но нет тепла. И не будет ещё какое-то время без Кима. Ведь он один может зажечь огонь в Гуке, который греет, тогда как Чон, в одиночку, рождает сжигающее пламя. Любо это очередная иллюзия, созданная кем-то извне. Но, пожалуй, она слишком приятна, чтобы так быстро отпустить. Чонгук срывается с места, с грохотом открывает дверь, выбегая из комнаты, со всех ног мчится мимо замерших слуг. Он ничего не видел вокруг, не беспокоился о том, что о нём подумают, не отдавал отчёта своим действиям. В голове лишь пульсировала мысль: «Нужно его увидеть. Нужно увидеть». Вытянув руки, Чон открыл главные двери и выскочил на улицу. Небесное зарево мягким светом коснулось его лица, взгляд его был устремлён вперёд, жадно впитывая образ Тэхёна на коне, направлявшегося к воротам. Тяжело дыша, младший не решался окликнуть монарха, сжимая от бессилия кулаки. Слуги, что помогали Киму собраться в дорогу, начали расходиться, обходя застывшего греха, бросая на него косые взгляды. От этого Чону становилось не по себе, но показывать свою слабость парень не собирался, продолжая смотреть на старшего. Король, словно чувствуя желание греха, обернулся, одаривая его своей привычной ухмылкой, после касаясь губами двух пальцев и прикладывая их ко лбу. Чонгук вздрагивает от этого жеста, чем вызывает смешок у монарха и привлекает внимание первого советника. Намджун надменно кривит губы, отворачиваясь, в душе — давно лишившейся всяких красок — успокаивая себя предстоящими, как он надеется, мрачными вестями. Большие ворота с грохотом закрываются, скрывая за собой небольшую делегацию. Гук остаётся стоять посреди опустевшего двора. На него тут же накатило чувство неестественного одиночества, а в животе чувствовалась сквозная дыра. И Чон вспомнил о недоеденном завтраке. *** Повара и слуги вновь замирают при виде греха, который на этот раз прошёл прямо к концу помещения. Он мог бы не смущать своим присутствием их, но в королевской столовой явно кто-то был, а встречаться с кем-то, кому было позволено там обедать, хотелось в последнюю очередь. Есть шанс наткнуться на недоброжелательных персон. Парень сел за всё ещё накрытый стол. Еда была остывшей, но Чон и похуже ел, поэтому он просто продолжил прерванную трапезу. Всё так же вкусно. А главное — съедобно. Брюнет вспомнил те жалкие кусочки чёрствого хлеба дома, когда бедный крестьянин — его отец — не мог получить достаточную плату за мизерный урожай. Порой и вовсе приходилось голодать, если бы не мать, работающая прачкой. В тюрьмах, а точнее в клетках, куда его посадили, если повезёт, давали странного цвета жижу и в буквальном смысле каменный хлеб. Иногда оставляли даже без этой жалкой пищи. От мыслей его отвлекает чужая рука, что тянется к тарелке с пирожным. Неизвестный отламывает кусочек, тут же съедая, довольно причмокнув. — Вышло, что надо. Особенно крем. Что думаете, господин королевский грех? — не без доли сарказма спросил повар, присаживаясь рядом. Не боится. В нём, скорее, играет интерес и желание познакомиться. — Можете забрать. Я не ем десерты на завтрак. — Зря, — карие глаза блеснули, когда заветная тарелка оказалась у него в руках. — Десерт — залог энергии на весь день, — Чонгук оставляет это заявление без ответа, да и вряд ли это требовалось. Всё оставшееся время парень чувствовал на себе лишь один единственный взгляд, обладатель которого сидел сейчас за одним столом с ним. Поэтому, чтобы отделаться от него, Чон даже не доедает свою порцию, поспешно вставая. — Благодарю за еду. — Уже уходите? — незнакомец слегка хмурится, недовольный их общением. — Придёте на обед? — Посмотрим, — коротко бросает брюнет и направляется в сторону выхода во внутренний двор, слыша позади: «Буду с нетерпением ждать, господин королевский грех». — Не зря тобой так заинтересован король, — задумчиво шепчет повар, приступая к своим обязанностям.