Долгая дорога в бездну

Слэш
R
Завершён
104
автор
Размер:
131 страница, 20 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
104 Нравится 51 Отзывы 20 В сборник Скачать

3. Под микроскопом

Настройки текста
С того момента, как Германн последний раз присутствовал на подобной медицинской комиссии, регламент серьезно изменился. Он ожидал увидеть толпу – всех, с кем когда-либо работал Ньютон, – но народу оказалось мало, преимущественно военные. И, хотя не было ни Тендо, ни Герка Хансена, ни Мако, почти со всеми Германн был знаком хотя бы шапочно. Слышны обрывки разговоров: - Лейбористы хотят внести церковь кайдзю в список запрещенных организаций. - Британские? - Британским-то что? У них Атлантика, сельдь и король в маразме, а взрывают-то у нас. Зал – типичная университетская аудитория, непривычно видеть такую на военной базе. Ряды скамеек, парты, солнце светит через широкие окна, заставляя вспомнить обо всех экзаменах, которые Германн когда-либо сдавал или принимал. Кажется даже, сейчас начнется очередной экзамен, однако там, где полагается быть кафедре преподавателя, – дверь в смежное помещение. Возле неё истуканом замер юноша в форме и при оружии. Никто не заподозрил бы в нем живого человека, если бы не выступившие на виске капли пота – в аудитории жарко. Эта восковая статуя время от времени оживает и произносит резким голосом чье-либо имя. Германн не стал бы говорить, что разбирается в диалектах, но по тому, как кривятся несколько сидевших неподалеку китайцев, предположил тяньцзиньский [1]. Будет ли Ньют здесь? Наконечник трости гулко стучит о каменные плиты, когда Германн идет между рядами, и кажется, что все смотрят на него. Как здесь душно, господи. Зачем только он застегнул рубашку так высоко под горло? Он присаживается рядом с женщиной, судя по форме, сотрудницей охраны, которая безучастно здоровается и возвращается к чтению новостей на планшете. Сухо сглотнув, Германн расстегивает две верхних пуговицы. «Вы вообще видели его, Мириам?» - спросил он, уже собираясь уходить, и сразу пожалел, что открыл рот. Прозвучало униженно и страдающе, не хватало, чтобы его начали жалеть. Бедный доктор Готтлиб, он все еще страдает! Как он переживает! Как ноют раны на его душе! Мерзко. Так же мерзко, как эта ловушка для ветра, продолжающая звенеть над дверью, как непрекращающийся шум Однако во взгляде и улыбке Мириам не промелькнуло и намека на приторное сочувствие, которое всегда так раздражало Германна. «Разумеется, мы, кхм, общались, - сдержанно ответила она, стискивая в руках чашку с остатками кофе, - Буквально накануне моего отлета сюда, в Берлин. Если это, конечно, можно назвать общением» - Доктор Готтлиб, - звучит на всю аудиторию. Наверное, кто-то вколол ему лошадиную дозу транквилизатора, когда он не видел – Германн едва заставляет себя встать. Ноги словно окоченели и не слушаются. Вся привычка к публичным выступлениями вмиг выветривается. Стук трости омерзительно громкий. Теперь он уже совершенно точно знает – все в аудитории смотрят на него. А ведь можно было спросить у Вальберг, чего именно ожидать, но он же слишком упрям, он же лучше знает. Военный открывает перед ним дверь, Германн сдавленно кивает ему. *** Больше похоже на суд. Посреди зала – трибуна, а председатель комиссии сидит особняком, точь-в-точь судья. На скамьях слева – «присяжные», все в чине не ниже генерал-майора, справа – группа серьезных людей средних лет, все как один в серых костюмах, видимо, те самые врачи из университета Фудань. Из-за одинаковых костюмов и одного на всех выражения лица они выглядят клонами, хотя Германн и узнает профессора Ма с кафедры нейрохирургии, ты чуть не завалил мою защиту, но я в целом не злюсь, ты мужик хороший, и доктора Чин, диссертация отличная, а с вечеринки потом ты зря слилась, было весело. Германн не сомневается в их квалификации, но сомневается, что они занудные старые пни, только и знают, что хмуриться и смотреть свысока, действительно хотят помочь. Скорее, они выполняют свою работу – засвидетельствовать сумасшествие отдельно взятого человека. Обвиняемый отсутствует, и Германн чувствует себя обманутым, а потом понимает: трибуна посреди зала для него. В этой комнате нет окон, и оттого духота еще сильнее, вместо камня – паркет, а камеры видеонаблюдения очень хорошо скрыты в настенных торшерах. Всё до того похоже на телевизионную постановку, что Германну становится тоскливо. До полного сюрреализма не хватает нарисованных гуашью декораций. Вальберг приветливо улыбается ему, и Германн морщится: как непрофессионально – давать всем знать, что они знакомы, давать повод подумать, что он может выступить на её стороне. Хотя… а на чьей он вообще стороне?.. Он хочет, чтобы прежний Ньют вернулся - и чтобы прекратились страдания сошедшего с ума человека. Он хочет, чтобы Ньют жил, - и не хочет, чтобы эта жизнь превратилась в пытку. «Если я дойду до того, что не смогу работать, я выйду из какого-нибудь очень высокого окна» - сказал Гейзлер как-то, и, пусть Германн до сих пор не согласен, что Ньютон способен на такое, искренность он оценил. Он не хочет, чтобы Ньюта признали виновным, но не хочет, чтобы тот до конца жизни остался с клеймом сумасшедшего. Он не представляет, о чем будет говорить. Перед тем, как занять место за трибуной, Германн одергивает манжеты. Не отпускает ощущение, что он подходит к краю обрыва, и сейчас – уже! буквально пара мгновений! – его столкнут. Председатель комиссии смотрит на него поверх очков в широкой фиолетовой оправе. - Мы с коллегами зададим вам несколько вопросов. Прежде чем начнем, по регламенту должна предупредить, что идет аудио и видеозапись. У вас есть возражения? - Германн качает головой. В горле начинает першить. Краем глаза он видит, что Мириам (с нечитаемым выражением глаз, но с вежливой улыбкой) готовится делать заметки в блокноте. - Вы работали с Гейзлером в Гонконгском Шаттердоме во время Первого Кризиса Разлома, – то, что должно быть вопросом, не звучит как вопрос, это констатация факта. Германну остается подтвердить. - Да. «Брось все, что ты сейчас делаешь, и иди сюда! Иначе ты рискуешь умереть в убогом невежестве, так и не причастившись величайшей истиной всех времен! Аппарат Гольджи в клетке – эм, тебе будет понятнее, если я просто скажу, что это печень? – видел ли ты когда-нибудь нечто такое же прекрасное?» - Вы достаточно много общались с ним и после закрытия Разлома. - Да. «Я обещал тебя накормить Самым Правильным В Мире ла цзы цзи [2] и я сделаю это!» «Ты только что помолился сатане, да? Что ж, я не удивлен» - Вы продолжили работать вместе. - Да, в Имперском колледже Лондона. «Ну разве это не офигенно, чувак? Я попробую выбить нам совместную лабораторию, чтобы как в старые-добрые» - Жили вместе. - Да. «Нет, серьезно? Ты собираешься спать на отдельной кровати?! Ты в своем уме, Герм?!» - И вы за всё это время не заметили, что он сходит с ума или находится под чьим-то влиянием? «Знаешь, что я делаю, когда болит голова? Иду и работаю. Отлично помогает. Ну, или она начинает болеть сильнее, но это бывает намного реже» - То, о чем вы говорите, продлилось немногим более пары лет, и, уверяю вас, на протяжении этого времени Гейзлер был не более ненормален, чем обычно. Германну физически неприятно говорить. Так выворачиваться наизнанку для него все равно что собственными руками вырывать себе плоскогубцами ногти. А вопросы продолжаются. Не упоминал ли он, что слышал голоса? Как часто он корректировал дозу рецептурных медикаментов? Много ли он пил? Насколько вы были близки? Принимал ли Гейзлер лекарства на регулярной основе? Замечали ли вы, что он стал больше пить? Знаете ли вы о его хронических заболеваниях? Мириам, не сводя с Германна глаз, исписывает лист за листом, ручка все громче скрежещет по бумаге, раздражение всё сильнее, и Германн уже не думает о том, как выглядит со стороны. В этом раздражении тонет и боязнь того, что его сочтут таким же сумасшедшим или – того хуже – сообщником. - Как часто вам казалось, что он бредит? - Честно говоря – постоянно, - взрывается Германн, - Еще до того, как началась вся эта история. Если он и считал, что это хоть как-то всколыхнет сосредоточенное спокойствие в аудитории, то ошибся: - Почему вы не остались в Гонконге после инцидента? – ничуть не изменившись в лице, продолжает председатель, - Если вы действительно были близки с Гейзлером, возможно, вы могли бы помочь. - Я не врач и не психолог, - едва ли не по слогам произносит Готтлиб, - Я математик. Я готов оказать посильную помощь медикам, если это будет необходимо, но в одиночку я не справился. - Не справился? То есть вы пытались? - Разумеется! *** Сдерживаясь, чтобы не швырнуть трость в стену, Германн вышел в коридор. Дверь оглушительно громко хлопнула за ним. Ноги держали плохо. Он хотел только опереться о стену, но вместо этого обнаружил себя сидящим на полу (охранник покосился недоуменно). Хотелось закричать, но из горла не вырывалось и звука, и Германн был готов до мяса разодрать шею ногтями, лишь бы выпустить выжигающий изнутри ужас. Его трясло. А из камеры доносился хохот вперемешку с криками. *** - Да, я пытался, но… - Вас отстранили от работы, - закончила за него председатель, - По причине личной заинтересованности? - Это уже удар ниже пояса. От возмущения перехватывает дыхание, и Германн, начиная терять терпение, цедит, едва размыкая губы: - По состоянию здоровья. *** - Вы куда более рисковый, чем может показаться, - с неподдельным почтением во взгляде говорит ему рейнджер Нейт Ламберт, протягивая новый пропуск. Фото на нем – одно из лучших за все три года, прошедшие после закрытия Разлома. - Дело не в любви к риску, мистер Ламберт, - отважно врет Германн, - А в долге. Долг призывает нас быть там, где мы действительно нужны, - а это уже больше похоже на правду. - С возвращением в проект «Егерь», доктор Готтлиб, - чтобы отвлечься от мысли мы не знакомы, но ты прикольный, дай пять, Германн сосредоточенно прикрепляет шнур пропуска к петлице и, справившись с этим, кивает. - Кстати, вечером рядом с вертолетной площадкой будет барбекю в честь вновь прибывших. Если вам интересно – приходите. Может, увидите знакомые лица. Пирс пах мокрым бетоном, от воды несло гнилыми водорослями. Из проигрывателя доносилась тихая музыка, женский голос пел о том, как же хочется танцевать. Вдалеке мерцали огни города: удивительно, но спустя три года после окончания войны Гонконг практически отстроился, и о разломе напоминали только разбросанные по городу подземные убежища, мемориал героям войны и Шаттердом. Грилем распоряжалась невысокая китаянка, показавшаяся Германну знакомой. Техник? Персонал «Альфы»? Определенно, кто-то из приятелей Ньюта, однако улыбается она так, будто знает его давно. «Классно у них здесь с именами. Знакомишься с персоналом – один Ли, другой Ли, третий, а потом оказывается, что у одного вместе с именем это пишется так же, как «грозный тигр», а у другой – «цветок груши», а у третьей вообще – «отрада сердца отца». Все кстати отличные ребята, надо будет вас познакомить» - Доктор Готтлиб, вы будете? - Да, спасибо, - дружище, как ты? как успехи с твоим басом? - Извини, у меня отвратительная память на имена – кто ты из всех Ли? - Я отрада сердца отца, - вежливо пояснила девушка и протянула Германну пластиковую тарелку с его порцией. - А вы один? - Ну все-таки я не обязательное приложение к доктору Гейзлеру, - неуклюже шутит Германн, и Ли смеется, то ли из вежливости, то ли и в самом деле находит это веселым. Его приняли с распростертыми объятиями. Здесь он действительно нужен, здесь не приходится думать, куда себя деть. У него прекрасная просторная лаборатория и целый штат ассистентов, подобострастно заглядывающих ему в рот. Германн бы слукавил, сказав, что совершенно не думал о том, что встретит возле вертолетной площадки Ньютона, суетящегося и рассказывающего всем, как на самом деле надо делать барбекю («русские называют это «шашлык», и это гораздо круче»), вперемешку с самыми дикими историями о концертах и проектах, однако в Шаттердоме больше не готовились к встрече с кайдзю, и конечно никто не стал бы тратить деньги на то, что более не нужно. Требовались пилоты и Егеря, уже на следующий день Германну полагалось начать разработку новой версии нейромоста, и всё было так прекрасно, что уже немножечко скучно. А после того как вторая попытка Апокалипсиса была остановлена, его попросили отдохнуть. Уйти. Не мешаться. Вымотанный и неспособный работать, он был уже не нужен. Это он и сам понимал, но оттого легче не становилось. *** Германн дышит тяжело и сипло. Руки, вцепившиеся в край трибуны, дрожат от напряжения, и все, все, все, черт возьми, видят, как он разволновался из-за каких-то вопросов. Все видят, что он едва стоит на ногах. Все видят румянец на щеках. Все всё видят. - Спасибо за ваши ответы, доктор Готтлиб, - ничуть не изменившимся голосом произносит председатель, - Ваша помощь неоценима. Он не помнит, как добирается до гостиницы. Ночью, под грохот разразившейся грозы, ему снится невыносимо яркая, невыносимо черная бездна.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.