Долгая дорога в бездну

Сидеть на полу не очень удобно и вообще Германн сказал бы, что после такого у него, скорее всего, разболится поясница, и предложил бы найти более подходящее место для беседы, однако сейчас он не обращает на это внимания. Спиной прислонившись к его плечу, Ньют вертит в пальцах карандаш и, смотря на батареи химической посуды, рассказывает свою часть истории, то и дело косясь на Германна, готовый в любой момент начать яростно оправдываться. *** Вызывать такси казалось Ньюту слишком плохой идеей, но выбора у него особенно не было. Он пока слишком плохо ориентировался в Шанхае, чтобы самому садиться за руль. А навигатор… ну, навигатор, как и телефон, выдаст с потрохами конечную точку его маршрута, если хоть кому-то вздумается посмотреть. Нет, Ньют был уверен, что не совершает ничего предосудительного, и все равно очень не хотел, чтобы кто-то знал, куда он поехал после работы. От мысли, что кто-то может решить пойти следом за ним, ему становилось не по себе. Неуютно, будто от изжоги. Хотя в том, что за ним в принципе следят, Ньют не сомневался. Это было нормально для Шаттердома, пока еще оставались деньги и конец света не был настолько близок, это было нормально и для многомиллиардной технологической компании, желающей убедиться, что новый специалист оправдает вложенные в него средства и не попытается компрометировать компанию, якшаясь с неправильными людьми или разглашая лишнюю информацию. Потом Ньют станет хитрее. Он наловчится врать, не моргнув глазом, научится взламывать камеры и загружать ложные маршруты в навигаторы беспилотных такси, а пока что лучшей маскировкой Ньют считает максимально безмятежное выражение лица. Он жил в Шанхае уже больше года. Работа была прекрасна и отнимала много времени, но всё-таки не всё. Оставалось слишком много часов в обществе самого себя, и когда первый восторг от смены обстановки постепенно стих, Ньют понял вдруг, что Шао Индастриз совсем не настроены на создание полноценного ксенобиологического отдела, и теперь никто не собирался выдавать ему селезенку кайдзю, просто чтобы он мог её препарировать. Требовалось предоставить обоснование в отдел А, который согласует вопрос с отделом Б и уточнит экономическую целесообразность у отдела В, после чего передаст замечания через отдел Г. Между запросом и ответом проходили недели, а селезенки на секционном столе так и не появлялось, и это было решительно невозможно терпеть. Получив четвертую по счету отписку (якобы из-за неправильно заполненной формы), Ньют посмотрел на смс о состоянии своего банковского счета, посмотрел на препараты, которые остались у него после отъезда из Лондона, снова посмотрел на сумму и решил, что сможет сам купить себе хоть селезенку, хоть сердечную мышцу. От Ганнибала Чоу он ожидал в лучшем случае отказа, в худшем – дырки в черепе. Но вместо Ганнибала его встретила Сидни, очень похожая на отца, разве что смуглее и чуть менее пугающая. - Продать тебе органы кайдзю, серьезно? – она принимала посетителей в кабинете, таком же кричаще дорогом и безвкусном, как и весь ее облик. Тогда Сидни обвешивалась украшениями, при каждом ее движении метры цепочек и цепей чуть позвякивали, а исходящее от всех граней облако золотистого сияния вздрагивало. – Неужели у военного не найдется пары-тройки почек? Воистину плохие дни настали. - Я теперь в частном секторе. Недобро усмехаясь, Сидни выдержала паузу, затем поднялась из-за своего стола. Ньюта охватывала всё большая растерянность. Ему-то казалось, что всё должно было пройти проще. А он не успел даже заготовить речи или запастись аргументами и пришел – в точности как в прошлый раз – совершенно не зная, что будет говорить. - И что же тогда ты предложишь в обмен, Ньют-из-частного-сектора? Глядя на круглый медальон на груди женщины, Ньют глубоко втянул носом воздух. Заставляя себя перевести взгляд и смотреть Сидни в глаза, он поднял руки и пошевелил пальцами, словно перебирая клавиши невидимого пианино. - Я лучший специалист по кайдзю, которого вы только можете найти. Я с закрытыми глазами отделю сальник и поджелудочную, не пролив и капли желудочной кислоты. Я приготовлю любой препарат. - Сидни хмыкнула. Ньют сдержал порыв шагнуть назад, выпаливая последний аргумент: - а еще у меня дохера денег. *** - …Иногда я помогал ей. Ничего запредельно криминального, понимаешь же. Чего такого, думал я, Пентекост ведь тоже заключил сделку с Чоу… - слышит Германн глухо, немного неразборчиво, как через беруши. - А тут у нее появилась идея… ты слышал что-нибудь о такой вещи как «Лазоревый туман»? – Германн качает головой. – Это настолько сильная наркота, что от ничтожной дозы человек умирает через пару минут. Зато абсолютно счастливый. - Совершенно нерентабельно, как я понимаю? - Именно! - всплескивает руками Ньют и, словно заопасавшись, что излишняя экспрессивность может Германна оттолкнуть, садится еще ближе, еще теснее прижимаясь к его плечу. - Все эти богатые детишки, гонящиеся за новыми удовольствиями, просто не успевают продать последнюю Феррари и вынести из родительского пентхауса телевизор. Нужно было что-то не такое убийственное. Мы договорились, что Сидни даст мне образцы, а я из половины сделаю ей не такую ядреную версию вещества, а вторую – использую для себя. А у меня давно руки чесались посмотреть, что же там такое. Военные ведь мне так и не выдали ничего, что собрали от Отачи. Картина начинает складываться, и нельзя сказать, что Германа успокаивает то, что у него выходит. Тот Ньют, с которым он работал в Шаттердоме, не стал бы ради собственной выгоды делать что-то настолько отвратительное. Германну проще было бы поверить, что Ньют, ища новые способы применения полученных из туш кайдзю веществ, случайно синтезировал наркотическое вещество, а на него сразу же нашелся покупатель. Это было бы гораздо проще принять, чем осознавать, насколько сознание Ньюта было переформатировано чуждым разумом: предвестники настолько расшатали его личность, что выключили мораль. Но Германн не позволяет себе сейчас никакого осуждения, даже недовольного косого взгляда или вздоха. Это бы уничтожило Ньюта, едва поднявшего голову и поверившего в то, что всё еще может наладиться. - Значит, ты не успел доделать то, что обещал Сидни, и доделываешь это сейчас? – вот и всё, что произносит Германн. - Да-а… - Ньют рассеянно взъерошивает волосы. Ему очевидно легче от того, что Германн не комментирует этическую сторону вопроса, - к тому моменту всё так завертелось, что я не успел… а потом… ну, ты знаешь, что было потом. Стало еще хуже. Он замолкает. Тишина длится не более нескольких секунд, но Германну эти мгновения кажутся невыносимыми, наполненными холодным страхом. Молчание вызывает вполне себе реальную боль в груди, и Германн спрашивает, только чтобы хоть что-то сказать: - Так из чего ты это всё делаешь? – и Ньют радостно ухватывается за повод продолжить говорить: - После закрытия разлома прибрежные районы Гонконга закрыли на карантин не только из-за кайдзю-блу. Помнишь кислоту, что разъела корпус Черно Альфы? Не буду приводить формулу целиком – ты уснешь на середине… - И на том спасибо. - …Но так-то ее называют Лазурью. И это самое агрессивное вещество, с которым я когда-либо работал. А ты помнишь, что сделал концентрат кайдзю-блу с твоим ноутом. - Да, это был всего лишь тот самый ноутбук, на котором я держал программу прогнозирования поведения Разлома. - Не драматизируй, - отмахивается заметно оживившийся Ньют, язвительные интонации в голосе Германна определенно его радуют, - у тебя всё равно было три резервных копии. Ну так вот, мне удалось убрать атомы водорода из соединения. В таком виде эта кислота и вырабатывалась у Отачи, так она менее агрессивна и не опасна для самого кайдзю. Она копит концентрат в железе под языком, а потом блюет им, обжигая при этом всю пасть, конечно, но оно того стоит: после соприкосновения с воздухом моментально происходит гидрирование, и… ну, да, мы так-то проводим гидрирование при низких температурах и давлении или в автоклавах, но это… возможно, дело в атомах эврикия. Эврикий просто хватает водород из воздуха, присоединяет к себе: эй, чувак, - изображает Ньют суровый тон, - никуда ты отсюда не пойдешь. И тогда начинается ад. Особенно при высокой влажности. Знаешь метилизоцианат? Так вот, это в десятки раз хуже. - Я впечатлен и практически в ужасе, только к чему ты мне это рассказываешь? - Зацени, - порывшись в кармане куртки, Ньют протягивает ему маленькую пластиковую коробочку, и Германну становится дурно. - Это то, о чем я думаю?.. – уточняет он, невольно отшатываясь, когда Ньют кивает. Боже, Ньют действительно хранит опаснейший химикат в упаковке от жевательной резинки?! Прежде чем Германн успевает саркастически хмыкнуть, что это исключительно в твоем стиле, Ньютон, подвергнуть нас всех смертельной опасности, Ньют фыркает: - Если бы вы были внимательнее, доктор Готтлиб, - делая наигранно высокомерный вид, как будто изображая самого Германна, цедит он, - вы бы поняли, что Лазурь находится внутри герметичной стеклянной капсулы, изнутри покрытой напылением из родий-иридиевого сплава, ну а сама она спрятана… ну, да, это упаковка от жвачки. Но никто же не подумает, что это не жвачка. - Открыв коробочку, он показывает Германну металлически блестящий шарик диаметром около двух сантиметров, лежащий в выемке, вырезанной в куске поролона. Германн очень хорошо представляет, что могло бы случиться с ними всеми, с целым районом Шанхая, если бы Ньют, не устоявший на ногах во время массового дрифта, разбил бы эту капсулу. Представляет выжженный район, задыхающихся от ядовитых паров людей… - Это безумие… - сглотнув, шепчет он. Ньют пожимает плечами: - Кажется, это задумывалось как нечто вроде… страховки?.. я не помню точно, - Ньют пожимает плечами, зябко втягивая кисти в чересчур длинные рукава куртки, - зато я помню много всего другого. Ну, во мне теперь есть часть их, в смысле, часть вас всех, ваши воспоминания. И… Гермс, а кто такой Аллен?.. Германн едва заметно кривится. Он ожидал, что этот вопрос однажды прозвучит, но все равно оказывается не готов к тому, что это случится так скоро. - Если ты скажешь мне, - осторожно выбирая слова, начинает Германн и чувствует, что Ньют уже напрягся, - что восемь лет сидел в башне из слоновой кости – это вызовет у меня определенное недоверие. *** Научно-популярные форумы, на которых специалисты из самых разных областей зачитывали лекции для всех, интересующихся последними тенденциями в науке, давно стали традицией в университете Тунцзи, её не смог прервать даже Кризис Разлома. Он разве что добавил в список из антропологов, астрономов, историков и врачей еще и специалистов по Разлому и ксенобиологов. Германна приглашали на подобные мероприятия с завидной регулярностью, пусть он никогда и не был самым популярным среди спикеров – он не очень любит внимание и неохотно отвечает на вопросы вне выделенного на доклад времени, и слушатели это прекрасно чувствуют. Поэтому в отличие от коллег, пользующихся большей народной любовью, Германна никто не отрывает от его чашки горячего черного кофе (только одна чашка в день, не больше), и он наслаждается перерывом между лекциями в одиночестве. Пока к нему не обращаются. - Простите, доктор Готтлиб, можно вопрос? - Перед ним стоит светловолосый мужчина в цветастой толстовке с рисунком из множества переплетенных драконов (Ньюту бы такая понравилась). Его лицо, шея и, как успевает заметить Германн, руки тоже, все покрыты мелкими рытвинами шрамов, как после особенно жестокой ветряной оспы. - Я думал, будут вопросы из зала, но… - Не уложился в регламент, на них не осталось времени. Что вы хотели узнать? - Вы упоминали в своей лекции, что Разлом может вести и в другие измерения, не только в Антиверс кайдзю. Значит, если мы поймем, как функционирует Разлом, и мы можем заглянуть куда-то туда, за грань, где нет кайдзю, а есть что-то совершенно иное? - Сейчас мир занят восстановлением, - пожимает плечами Германн, - нам не до этого. Однако редкоземельные элементы, которые мы пока не умеем воссоздавать здесь, могут однажды стать очень актуальны, и я допускаю, что однажды, вряд ли при нашей с вами жизни, люди попытаются колонизировать Антиверс или двинуться даже дальше. Не знаю, хотел бы я дожить до этого дня. Может это будет новая война, а я не хочу повторения. Вы, полагаю, тоже. В каком Шаттердоме вы служили? – мужчина заметно теряется: - Как вы?.. - У вас выправка военного, а акцент выдает, что… - Германн резко замолкает, сконфузившись собственного высокомерного тона, и продолжает уже мягче, - у вас нашивка на рукаве с номером части и группой крови, - мужчина смеется: - Я и забыл про нее! - Универсальный реципиент, вам повезло больше, чем мне. - Манила, вертолетный корпус, транспортировали Егерей. Я – Аллен, - Германн не успевает опомниться, как уже протягивает руку, чтобы пожать испещренную шрамами ладонь нового знакомого: - Германн Готтлиб. - Хм, кажется, я где-то слышал ваше имя, - широко улыбается Аллен, и Германн ловит себя на том, что ему очень просто улыбаться в ответ. Он не уверен, что им удастся найти какие-то темы для обсуждения, не уверен, что вообще готов общаться с кем-либо еще вечером этого утомительного дня, но вспоминается вдруг недавнее письмо Ньюта: «Мы с Элис понимаем друг друга без слов, представляешь? Я думал, так бывает только в дрифте». Это определенно не должно задеть или обидеть Германна. Чувствовать себя оскорбленным вообще нерационально и неконструктивно, но все же ему неприятно. - Следующая лекция о беспилотниках? – уточняет он, хотя прекрасно помнит расписание форума. - Так точно. Перспективы и предрассудки. Германн буквально слышит голос Ньюта: «Приезжай, серьезно, у нас большие планы, и я хотел поделиться. Ну, понимаешь, лично» - и произносит: - А если я предложу после нее выпить где-нибудь? Что вы скажете? - Я скажу, что знаю один хороший бар. Вечером, в стилизованном под лабораторию баре Германн пил пиво из высокого химического стакана и, не пьянея, увлеченно рассказывал о Разломе, об истории его изучения, о том, как однажды его озарило и он увидел, увидел наконец закономерность и понял, что именно это и поможет разрушить Разлом. Сидящий напротив Аллен, подперев голову рукой, внимательно слушал, и его светло-серые, почти бесцветные глаза блестели от восхищения. Германну было неуютно находиться под таким пристальным взглядом, но в то же время… лестно. На Германна давно никто так не смотрел. Когда он приступил к объяснению своих вычислений по предсказанию активности Разлома и планам по возможному его использованию, Аллен, кажется, совершенно потерял нить обсуждения и не понимал значительной части, но слушал всё так же сосредоточенно, зачарованный разворачивающимися перед ним картинами далекого, прекрасного будущего, когда люди переступят порог иного измерения и – кто знает – найдут там Эдем. Аллен вошел в его жизнь удивительно просто. Флегматичный, иногда даже казавшийся равнодушным, он никогда не видел кошмаров и терпеливо успокаивал Германна каждый раз, как тот просыпался от собственного крика. Убеждал, что это просто сон, ничего страшного, сейчас прибудет Егерь и размажет всех кайдзю - или наоборот будил Германна, когда тот не мог проснуться, терзаемый очередным леденящим ужасом и видениями сотен глаз. Когда Германн рассказал ему о дрифте с детенышем Отачи, Аллен не испугался, на его лице не промелькнуло и тени отвращения или ужаса. Он предложил обратиться к врачу – и только. Сложно было поверить, что этот человек прошел войну и чудом выжил, когда Тауракс атаковал транспорт Страйкера Эврики, прежде чем Егеря успели спустить с тросов вертолетов. Отделавшись множеством шрамов и близорукостью на грани слепоты, Аллен на последние деньги переехал в Шанхай и устроился в мастерскую по ремонту беспилотников. Он любил науку, но к этому примешивался легкий оттенок религиозности. Открытия казались ему чудесами, а ученые – практически святыми, и Германн очень удачно поместился на иконостас. Аллен не пытался забраться Германну под кожу, не устраивал допросов с пристрастием и не требовал от него бурной реакции на самые незначительные события. Тогда, когда Ньют скорее всего уже кричал бы «О господи! Германн! Ты не поверишь! Я сам себе не верю! О, да, пресвятые трусы Супермена!», Аллен сообщал, разве что с легким изумлением в голосе: - Кажется, приезжает та группа, альбом которой стоит у тебя на полке. Хочешь сходить? Порой Германн не выдерживал тихого взаимопонимания, уставал от успокаивающих «это просто сон, расслабься» и «не обращай внимания». Он не мог «спокойно», он не умел «нормально», он не знал, как это – «не обращать внимания» и «расслабиться», он не хотел идти к врачу. Германн хотел спорить и ссориться, вся его натура была выкована в конфликтах, стычках и дискуссиях, и чем дальше, тем с всё более возрастающим маниакальным упорством он вцеплялся в любой предлог повздорить. Однако ему не о чем было спорить с отставным летчиком, который разве что слушал лекции о Разломе, но не прочитал ни одной монографии по вопросу, потому что просто не понимал их. Германн легко разбивал все аргументы Аллена и, практически до боли разочарованный этим, не мог сдержать ядовитых ремарок. И всё же, несмотря на это, им было в целом более чем неплохо вместе. По крайней мере, так думал Германн, поэтому он очень удивился, когда однажды Аллен собрал вещи, сказав на прощание, что всё, конечно, прекрасно, но он устал биться с демонами Германна, в то время как тот даже не пытается что-то с этим сделать сам. В отличие от Ньюта, Аллен не оставил после себя даже галстука, даже завалившейся под диван гайки от дрона. Словно его и не было никогда. Только остались в памяти, словно высеченные в мраморе, обидные слова: - С тобой – как на вулкане, как… как на войне. А я не хочу больше воевать. *** Насупившийся Ньютон смотрит на Германна пристально, уже с вызовом и неприкрытым недовольством. Германну остается развести руками: - Признаю, что утаил от тебя некоторые подробности. Ранее ты несколько остро реагировал на части моей биографии, в которой еще не было тебя, и я посчитал умолчание наиболее оптимальной стратегией. Впрочем, ты и не интересовался. В твоих письмах появилась Элис, и я посчитал, что вполне вправе распорядиться наконец своей жизнью по-своему, не рассчитывая на то, что ты снова появишься на пороге моего дома. Желание Ньюта сказать в ответ что-то отвратительное и оскорбительное столь же очевидно как то, что Ньют до смерти боится ляпнуть лишнее. Потому он только кусает губы, уставившись на собственные руки так, будто пытается найти там подсказку, что делать дальше, и Германн решает помочь ему сменить тему: - Ты все-таки не хочешь, чтобы я тебе помог? - Д-давай не сегодня. Сегодня я просто зашел проверить, не рвануло ли тут чего. Ньют сейчас очень плохо врет, но Германн не собирается разоблачать его лукавство, сегодня он притворится, что поверил, и будет надеяться, что в дальнейшем им не придется снова поднимать этот же вопрос и говорить о неправильных мыслях, неправильных словах, неправильных действиях. - Тогда может быть вернемся в комнату? Ты не выглядишь выспавшимся. Встав, Ньют чуть охает и, оперевшись ладонями о поясницу, несколько раз наклоняется в разные стороны. Затем он протягивает Германну руку, спрашивая: - Как думаешь, если я попрошу достаточно вежливо, Алекс даст посмотреть кино на их планшете? Когда у меня совсем не было сил, знаешь, я смотрел много старых боевиков. Таких, совсем старых, типа Рэмбо. Хорошо разгружало голову. Кажется, я даже к этому привык. Германн сдерживает ремарку, что именно из-за этого, возможно, Предвестники, завладев сознанием Ньюта, и пристрастились так к театральности и вычурному поведению – составив свое мнение о человеческом мире по боевикам, они плохо представляли, что люди могут вести себя иначе. - Пока не спросишь, не узнаешь, - пожимает плечами Германн, беря Ньюта за руку и поднимаясь на ноги. – Но можешь попытаться.