***
В полдень они уже поливали лужайку и, что не могло не радовать Хэнка, волосы Коннор назад не зализал. — Я займусь задним двором, а ты пока посмотри, что полезного можешь здесь сделать. Понял? — Понял. Хэнк пару раз хлопнул Сумо по заднице и, взяв шланг, поперся с собакой назад. Сумо уже не был таким проворным, как раньше, но Хэнк предпочитал это игнорировать. Все нормально. Все пройдет. Время лечит. Коннор остался наедине с собой и, только он собрался в дом, чтобы немного прибраться, как неподалеку от дома остановилось такси. Сначала он недоумевал, потому что, право, у Хэнка не было соседей, а ездить к ним двоим некому. Но догадки Коннора сошли на нет, как только он услышал ругань выходящего из такси молодого человека. Из электрического, мать его, такси без водителя. Засунув руки в карманы, по вымощенной плитой дорожке к их дому шел Гевин Рид. Ну точно. Кто бы еще это мог быть. Может, он даже… а, нет, ступил на газон. Вот ведь гандон. Коннор стоял, прислонившись к дверному проему, и руки его по обыкновению были сложены на груди. Гевин оглядывался по сторонам, очевидно, надеясь, что останется для Хэнка незамеченным. Коннору казалось, что в таком случае было бы логичнее подождать, пока они оба выйдут на работу, но вместе с тем Коннор знал, что срать Гевин на его советы хотел. — Детектив Рид, — кивнул Коннор, на что нагрянувший гость сморщился. — Что, прикажешь теперь звать тебя «младший детектив Коннор»? — Всяко лучше, чем как ты обращаешься ко мне обычно. — Эй! — взмахнул руками Рид. — Я стал пиздецки терпимым. Даже не зову тебя пластиковой куклой. — Ну да, ведь «кусок дерьма» звучит гораздо толерантнее. — Сечешь фишку, уебище, — довольно улыбнулся Гевин, подмигнув ему. Коннор бы закатил глаза, если бы это не казалось ему больше смешным, чем возмутительным. Сам факт, что детектив Рид его смешил, а не просто был смешон, уже поражал. — Ты выглядишь… непривычно. — Разве? Это действительно было так. В отличие от строгого внешнего вида, в котором обычно Коннор представал в рабочие часы, сейчас на нем надеты свободные шорты чуть выше колена и старая, широкая ему, растянутая футболка Хэнка цвета хаки. Сумо вчера заблевал его собственную, поэтому пришлось выкручиваться. Не в рубашке же по дому работать. — Я получу от Хэнка, если буду в форме шастать вне участка. Гевин кивнул. Он выдал что-то одобрительное, но с губ у него так и не сорвалось заветного: «Тебе идет». Вся эта одежда и взъерошенные волосы делали его по-особенному уютным. Домашним каким-то, что ли. — Ты что-то хотел? — А, бля. Точно. Ничего он не забыл. Только вид делает. Достав обернутый коробок из кармана, Рид всучил его в руки Коннору. Его взгляд упал вниз, и Гевин предупредил: — Откроешь раньше времени, и я сверну тебе шею. — Меня так не убьешь, а за ремонт платить придется, — хмыкнул Коннор. — И что, когда можно? Раз уж вовремя ты подарить не можешь. — Завались, — гаркнул Рид, а потом, почесав затылок, призадумался. — Я скажу, когда. Ты поймешь. — Сколько загадки. Надеюсь, там не резиновая фекалия. — Зуб даю, ты охуеешь, — а затем он на секунду замер. — Слушай, а ведь неплохая идея… Коннор надеялся, он это не буквально. На кой ему зуб Гевина? Он покрутил коробочку в руках, чуть потряс ее. Звенит. Странно это все. Рид не уходил. Коннор не гнал его. Он стоял, все также опершись спиной на дверной проем, и смотрел Гевину в глаза. — Тут в двух кварталах кафе андроидов работает. Говорят, скидки можно в первые дни словить. — Знаю, — кивнул Коннор. — Я был на открытии. Маркус настаивал, а отказывать было не в характере Коннора. Молчание затянулось, и он хотел было спросить, к чему это все, как Гевин выдал первым: — Хочешь сходить? Коннор моргнул. Серьезно? Вот так вот просто? Конечно, он не мог судить наверняка, не мучался ли Гевин нервными бессонными ночами, прежде чем пригласить его, но все-таки… «Как свидание?», хотелось спросить Коннору, но что-то подсказывало, что внятного ответа он все равно не получит. — Хочу, — отзывается Коннор. — Во сколько? — Я на шесть столик заказал, — Гевин, опомнившись, что ляпнув лишнего, поспешил поправить себя: — В смысле… — Все в порядке. Нет, правда, все в порядке. И все-таки Коннор не сдержал улыбки. У него вздернулся только уголок губ, но и этого было достаточно. Он смотрел на Рида. Тот собирался уходить, судя по вновь наступившему неловкому молчанию. Почему в таком случае он стал оглядываться?.. Гевин пододвинулся к Коннору ближе и, не разрывая с ним зрительного контакта, оказался вплотную. Коннор мог чувствовать его дыхание. А затем Рид поцеловал его. Коснулся его губ своими, напористый, как всегда. Но Гевин не настаивал, не склонял его ни к чему, не принуждал. Они, так сказать, эту стадию уже прошли. Он просто прижал Коннора к себе за талию, а тот в ответ положил руку Гевину на шею. Коннор прикрыл глаза. Ох, черт. Он улыбался. Точно. Улыбался, целуясь с Гевином. Господи. Мирно. Правда, даже слишком мирно. Рид отодвинулся первым, но руки не отнял. Свою в ответ Коннор передвинул к чужому плечу. — Тебе стоит меньше курить, — спокойно сказал он. — А также сократить количество жиросодержащих продуктов. — Знаешь, ты гораздо приятнее, когда молчишь, сра… Его стоит вовремя затыкать. И, если поцелуй — самый действенный из способов, Коннор не против. Больше, чем не против, на самом деле, но история умалчивает об этом. — Пахнешь кофе. Гевин хмыкнул. Он прислонился лбом ко лбу Коннора и снова коротко поцеловал его напоследок. — Все равно ты мудила. Конченный просто. Коннор не стал пререкаться. Ну, мудак и мудак. С этим мудаком ты спишь, Рид, этому мудаку даришь подарки и этого мудака ведешь на свидание. Плохая это черта, бахвальство, но все-таки чертовски приятная.***
Когда Гевин, наконец, ушел, Коннор было хотел продолжить то, на чем его прервали: проследовать в дом и немного прибраться. Однако, это случилось снова. На этот раз по вине Хэнка. Он стоял с невозмутимым лицом, держа бутылку пива в руке (и где только достал?), и безжалостно обливал Коннора из шланга. Сильный напор поначалу едва не свалил андроида с ног, но сейчас все, что делал Коннор, это доблестно оборонялся. — Хэнк! Но лейтенант был непреклонен. Сумо жалобно скулил, однако иных признаков поддержки не подавал. Ну ничего, Коннор вечером приготовит ему мяса, если Хэнк пустит его в дом. — Пока не буду уверен, что ты от этой гадости вымылся, в дом не пущу. Еще и в моей футболке! Надо же было додуматься! Не злился он на самом деле. Нисколечки. Просто Коннор так забавно отбивался, а Сумо впервые за долгое время хотя бы начал махать хвостом. Солнечный день и вся прочая дребедень, вроде не обремененных убийствами голов, делали сегодня необычайно легким. Побольше бы таких дней. Он продолжал мучать Коннора, даже когда тот сдался. Все закончилось, когда предательская псина грустно гавкнула и села на шланг. Самое интересное: стоило Коннору перехватить смертоносное оружие и направить его на Хэнка, Сумо встал! Лейтенант Андерсен оказался побежден — его окатили водой как сраного дошкольника, пока его собака и его сожитель праздновали грязную победу. Хороший день. Правда хороший.***
Когда Коннор воротился домой, вечер грозил перейти в ночь. Хэнк с Сумо сидели на диване, и втупую смотрели сериалы для домохозяек. «Ну и шлюха же ты, Карл. И ты, Офелия. Офелия, блять. Ну, с таким именем и я бы в шлюхи подался», думалось Хэнку. Он пил и свободной рукой гладил мохнатую голову Сумо. Питомец скулил весь вечер, и Хэнк пообещал себе, что что-нибудь предпримет. Собака навострила уши сразу же, как щелкнула входная дверь. А Хэнка никогда так радостно не встречал. Предатель, думает Андерсен про себя в который раз. — Я уж думал, ты с концами. — Простите, я поздно. — Коннор стянул с себя верхнюю одежду и встряхнул влажные волосы. — Не беспокойтесь, Хэнк, я бы не ушел, не предупредив. — Ишь какой, посмотрите на него, — хмыкнул Хэнк. Сам он лет с десяти перестал докладывать родителям, где и с кем шлялся. Коннор зашёл на кухню и щелкнул чайником. Зазвенела посуда. — А я думал, это я долго жру, — усмехнулся Хэнк. — Надо напомнить об этом Джеффри, когда он скажет, что обед должен идти полчаса, а не два. — В вашем возрасте стоит больше времени уделять приему пищи, чтобы избежать проблем с кишечным трактом. — Твою мать, Коннор, — лейтенант возмущенно потряс бутылкой пива. — Я не о еде, дубина. — Но вы сами заговорили об ужине. Хэнк махнул рукой. «Забей», сказал он. Как Гевин со своим взбалмошным характером проводил с Коннором больше, чем по часу, не прострелив ему голову, до сих пор оставалось для Хэнка загадкой. Коннор принес Хэнку кружку горячего чая, и лейтенант посмотрел на него как на недоумка. Ну, он смотрел так на Коннора большую часть времени. — Надо, Хэнк, — тем не менее, строго сказал Коннор, нахмурив брови и забирая бутылку из чужих рук. — Вы посадите себе печень. — Думаешь? Я уже лет двадцать как пытаюсь. — Вы упорный. Отобрать бутылку назад не вышло, и пришлось давиться чаем. Сраные андроиды. Просто сраные. — Ну и чем вы занимались? Коннор, ставший гладить Сумо, пожал плечами, не отвлекаясь от собаки. — Особо ничем. Он сказал, цитирую: «Ты самая, блять, тупая и бесполезная хуйня, которую я видел в своей жизни». Коннор и крепкое словцо. Интересно. Стоит ли Хэнку это поощрять? — Романтично, — кивнул лейтенант и отхлебнул чаю. Даже сахара не добавил, что за чудила. — И что потом? Коннор замолчал. Он чесал Сумо активнее, на что тот недовольно гавкнул. Хэнк смотрел на него лишь краем глаза, но даже так он заметил, что Коннор зажимает между зубов нижнюю губу, чтобы не улыбаться. Надо же. — А потом он поцеловал меня. — Коннор пытается сохранить голос спокойным, но зря он это. Хэнк все видит. Хэнк все понимает. — Сказал, что «вся эта дребедень», в смысле одежда, что вы купили в прошлом месяце, мне идет. Коннор нагнулся, зарываясь носом в шерсть Сумо. Глаза у него горели, и Хэнк видел их веселый прищур, пусть и не видел его губ. — Ну и в конце пообещал, что, когда мы выйдем из отпуска, в первую неделю даже не попытается меня пристрелить. Хэнк удивленно вскинул брови. Верно говорят, чужая душа — потемки. Мудак этот Гевин, он был уверен. Просто конченный, на самом деле. Но, с другой стороны, это жизнь Коннора. Это его выбор. Пусть ошибается, пусть учится. Пока Коннор узнает, каково это — радоваться мелочам, кто Хэнк такой, чтобы говорить ему, что такое хорошо и что такое плохо? — Эх вы, — хмыкнул он, усмехнувшись еще раз. — Молодежь. Он снова похлопал Коннора по голове, в очередной раз взъерошив его волосы. — Рад за тебя, малой. Развлекайся, пока можешь. Коннор поднял глаза на Хэнка, и в глазах его отражалась благодарность. И еще немного спокойствия. Он и правда растет. Лейтенант видел, что остается им недосказанным. Или, скорее всего, еще неосознанным. «Он мне нравится, Хэнк», вот, о чем говорили его слова и его поступки. «Правда нравится». Неожиданно для себя Хэнк пришел к выводу, что, на самом-то деле он совсем не против. Может, не такой уж и мудак этот Гевин. Взгляд Коннора вновь направлен к Сумо, и он обхватывает ладонями морду скулящей собаки. — Мне кажется, нужно сводить его к ветеринару. — Знаю, — кивает Хэнк. — Завтра свяжусь с Джеффри, он куда-то кошку свою водил, узнаю хоть. — Не нужно, — Коннор моргнул дважды. — Я уже записал вас с Сумо в ближайшую ветклинику на следующее воскресение. Хэнк недоуменно посмотрел на Коннора, после чего отставил остывший чай на тумбу. — Иногда ты меня до чертиков пугаешь. Андроид пожал плечами, продолжая гладить животное. Очень скоро Сумо уснул и, судя по пожелтевшему диоду, Коннору это не слишком понравилось. В глубине души Хэнка зародилось беспокойство, но он не стал об этом распространяться. Только коснулся плеча Коннора и произнес: — Мы тут дрались за последний кусок мяса, а потом я пытался выкупать Сумо. Он просто выдохся сегодня. Не волнуйся. Но Коннор волновался. Он неосознанно склонил голову вперед, и Хэнк погладил ее. Диод снова окрасился голубым; значит, Коннора это успокаивало. Хорошо. — С Сумо все будет хорошо, у него так бывало временами. Немного прогулок, нормальной жрачки, и он быстро встанет на ноги. Он лгал. Ничем они не занимались. Сумо спал большую часть дня, пока Хэнк продолжал заниматься своими делами. Но Хэнк продолжал гладить Коннора по голове. Наверное, и его самого тоже это успокаивало.***
Лучше не становилось. Сумо — старый пес. Правда, очень старый. Его еще Коул застал, когда ползать толком не умел. И то, что говорит доктор, это абсолютно нормально. Все мы там будем, как любила говорить Хэнку его тетушка, как любит говорить теперь он сам. Легче от понимания этого, правда, не было. Но все они пытались делать вид, что ничего не поменялось. Коннор все так же ходил на работу, покупал Сумо корм — «заебал кормить его сухомяткой» — и старался его мыть. Хэнк, верный себе, от работы все так же пытался отлынивать, пока Коннор таскал его в участок почти что за уши. Хэнк неизменно делал попытки натравить собаку на своего сожителя, но, как и в первый день их встречи, ни черта не вышло. А ведь будучи щенком Сумо даже самого Хэнка пытался загрызть. Как это работает? — Я думаю, — однажды выдал Коннор. — Нужно сводить Сумо в собачье кафе. Пусть развеется хоть. — Не уверен, хорошая ли это идея, — тогда же отозвался лейтенант. Он заглянул андроиду в лицо и вздохнул. — Но ты уже зарезервировал место, так? — Так, — с довольством в голосе отозвался Коннор. Жаль, он не был собакой. Дела бы обстояли куда проще. Хэнк мог сказать: «Фу, Коннор. Плохой мальчик, Коннор», и тот бы поджал уши, виновато заскулил, а потом подошел бы к Хэнку просить прощения. Впрочем, думается ему, глядя на подопечного, вряд ли бы реакция этого Коннора сильно отличалась от картины в голове. Они с Сумо и правда похожи. Хотя бы тем, насколько нуждаются и насколько сильно ищут чужой ласки. Старый лейтенант ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы что-то с ним стряслось. Ни с одним из них. Сумо снова спит. Он просто устал, убеждает себя Хэнк. Просто устал. Может быть, идея с кафе не такая уж и плохая.***
В конце концов, несмотря на категорический отказ, Коннору удалось затащить Хэнка туда. Как бы лейтенант не кичился, каким бы грозным ни пытался казаться, но истинная его натура в итоге проступила, когда щенки и собаки постарше обступили Хэнка. Сраный Коннор, подрывает его авторитет. Впрочем, он был прав. Сумо вел себя куда более оживленно, чем обычно: он почти не сидел на месте, то и дело бродя по кафе, подаваясь навстречу чужим прикосновениям (преимущественно детским), и даже пытался то ли играть, то ли разорвать местных псин. Хэнк не слишком в этом разбирался. Но на душе у него полегчало. Может, ну нахуй этого докторишку с его прогнозами? Если что-то в этом тупом кафе действительно заставляло Сумо чувствовать себя лучше, Хэнк был бы рад угробить на сомнительное времяпрепровождение хоть весь свой годовой оклад. А, ну и еще одно. Какого-то хрена здесь снова забыл Гевин. Хэнк думает, что как-то чересчур много мудилы стало в их с Коннором жизни. Вот и сейчас, стоит, лясы точит. Ну как тут посидишь спокойно. — …И так я решил, что Ибрагим-паша — полный козлина. Типо, Хюррем того мужика вообще в прошлой жизни любила. Что за бред. — Знаешь, с момента нашего знакомства самым неожиданным для меня было, Гевин, не то, что ты цитируешь аниме, не то, что ешь только из цветных пластиковых тарелок, а то, что ты, оказывается, очень серьезно относишься к турецким сериалам. — Да чтоб ты понимал, — хмыкнул детектив Рид, щелкнув его по лбу. — Это классика. Заходи как-нибудь, зуб даю, втянешься. Опять зубы, думал Коннор. Зачем Гевин так настойчиво их ему пытается всучить? Тем не менее, он кивает с легкой полуулыбкой. «Конечно». — Блять. Хэнк? — И тебе не хворать, Гевин, — пробормотал лейтенант. — Ты хуле тут делаешь? — Да по делам надо. А что, это так важно? Нет, ну что за гнидосина. Как, Коннор, просто как ты запал на него. Неужели тупая схема про девочек-отличниц и плохишей действительно работает? — Он к сестре пришел, — встрял Коннор. — Ты как-то подзабыл, что неделя с моего обещания давно прошла, — не очень-то учтиво напомнил Гевин. В подобные заведения пускают с табельным оружием? Очевидно, это был непрозрачный намек, что Гевин не прочь вынести ему мозги. Или что у него там вместо них. — У тебя есть сестра? — удивился следом Хэнк. Час от часу не легче. Нахрена ему эти подробности сдались. — Не родная, — тем не менее, кивнул Рид. — Узнал от отца, где она работает, и решил проведать. Нашелся тут праведник. Ага, как же. Хэнк помнит, как он хуями крыл по телефону собственную мать, а тут, видите ли, сестричку навестить решил. Ути-пути. — Нихрена ж себе, — прямолинейно заявил Андерсон. — И чего это тебе приспичило? — Ебать тебя не должно, Хэнк. Но затем Гевин смотрит на Коннора и задерживает на нем взгляд, словно с помощью этой игры в гляделки они беседуют о чем-то, понятном только им двоим. Смотрит потом на самого Хэнка и даже на Сумо. К чему все это, лейтенант понять не может. — Наверное, дело во мне. Или нет. Понятия не имею, но звучит круто, — он почесал короткую щетину. — Раньше мне было насрать. Да пусть хоть в шлюхи идет, мне-то какое дело. А потом… не понимаю, что произошло, но определенно что-то. Я просто увидел ее на улице, больную, с маленьким сыном на руках, и понял, что не могу так. Будь я хоть трижды конченным уебаном или чем еще. Я просто не могу. — И что потом? Ты увидел ее, осознал все и свалил? — Во-первых, пошел нахуй, Хэнк. Во-вторых, нет. Я подошел к ней, дал последнюю сотню, что была с собой, и оставил свой номер. Вчера она позвонила и предложила встретиться, — Гевин снова почесал подбородок. — Я мог пойти в «Эден», мог накуриться или пойти выпить, но я отдал деньги сестре, которую в последний раз видел лет двадцать назад. Даже не чувствую, что просрал их. Это странно. Хэнк слушал его. Это был интересный опыт. Он никогда не воспринимал Рида всерьез, не считал, что у него действительно могут быть какие-то весомые проблемы или конфликты в жизни. Максимум — с какой начинкой сегодня взять пончики. — Ты, возможно, спас ее в тот день. — Ага. Ты всегда будешь ответственен за то, что мог предотвратить, но не предотвратил. Хэнк прыснул со смеху. Гевин усмехнулся тоже. Один Коннор недоуменно стоял, держа милую корги в руках и почесывая ей голову. — А вот цитировать Человека-паука было совсем необязательно. — Зато как в кино. Круто же. Может, и правда, не такой уж он и плохой парень, думается Хэнку. Судя по тому, что подоспевший Сумо вместе с новым другом стали грызть его штанину, он считал так же. Они просидели в том кафе еще около часа и, пока не настала угроза того, что домой Хэнк уедет как без сожителя, так и без собаки, он забрал их и потащил обоих в машину. — А, и да, Гевин, — крикнул ему напоследок Хэнк, запихивая Коннора вместе с Сумо на заднее сидение. Пусть подумает над своим поведением. — Ибрагим-паша, может, и мудак, но, если бы не Султан-Сулейман, Хатидже-Султан все равно его простила. Коннор взбрыкнулся. Он воскликнул: «Да Господи!». И прежде чем Хэнк с недовольным ворчанием умудрился захлопнуть дверь, Коннор уже потерял веру в человечество. Кожаные ублюдки.***
Впоследствии Хэнк не жалел о том, что пошел туда. Он еще долго вспоминал радостное возбуждение Сумо, его виляющий хвост и то, как благодарно собака лизала его ладонь. Жаль, больше Сумо был не в состоянии даже выйти из дома. Он молодец, правда. Ну, старается держаться молодцом, но время берет свое. Не лечит оно, убедился Хэнк. Ничерта не лечит. Коннор не имеет ни малейшего понятия, что нужно делать и как себя вести. Он не понимает, как рассеять тяжесть, повисшую в доме, а Хэнк объяснять не хочет. Хэнк хочет отмахнуться. Пожалуйста, оставьте его. Нет нужды ворошить старые раны. Но Коннор следит за тем, чтобы он принимал лекарства, Коннор кормит Сумо, Коннор заставляет их обоих выходить из дому. Коннор в первую очередь заставляет Хэнка встать с кровати, и это уже, надо сказать, большое достижение. Внутри у него не стихает буря. — Он будет в порядке, так? — часто уточнял Коннор. — Ведь будет? — Да, — неустанно повторял Хэнк следом, пусть давно в это не верил. Он не прекращал гладить чужие волосы. Хэнку нужен был кто-то, чтобы о нем заботиться. Нужно, чтобы заботы этой кто-то ждал и ценил. Коннор подходил по всем параметрам. Хэнк настойчиво гонит мысли о Коуле, но из головы они все равно почему-то не идут. Сумо не ест, почти не пьет, и кормить его теперь приходится с бутылочки, но Хэнк все равно делает вид, что все в порядке. — Когда мы с Нэнси только забрали его из приюта, он был таким слабым. Недоношенным. Никто не хотел с ним возиться, и их можно было понять. Такой интенсивный уход отнимает много денег, времени и сил. Нас еще отговаривали, мол, помрет через месяц-другой, оно вам надо? Как сейчас помню, что было дальше. Я пообещал этому сукиному сыну, что Сумо вырастет таким здоровым, что загрызет его нахрен. Заинтересованный продолжением, Коннор посмотрел на него. — И он действительно вырос. Правда, обещания я не сдержал. Сначала Нэнси на мозг капала, — не нравилось ей, что голова у меня по молодости горячая — а потом… ну, сам понимаешь, не до того было. Коннор понимал. Он не отрывал взгляда от Сумо и отчетливо понимал: частью всего этого, настолько устоявшегося и глубокого, Коннору не стать. — Тронь. — Андроид удивленно взглянул вверх. — Смелее. Тронь его. — В этом нет смысла. Сумо меня все равно не видит, а, значит, и не узнает. Для него мои прикосновения — не более чем раздражающая пластиковая игрушка. — Брось, — недовольно сморщился Хэнк. Коннор куда больше, чем пластиковая кукла, исправно выполняющая свои функции. Он знает об этом. Ну, или должен знать. — Сумо не глупый. Он помнит тебя. Он помнит всех. «Папочка, Сумо!.. Сумо меня лизнул, смотри, папа!» Да. «Па-а-ап, Сумо опять спать не дает, сними его с меня уже…» Конечно. «Не уходи, пап… где Сумо, пап? Пап, пап… болит…» Он помнит всех. Хэнк проклинает себя. Чертовы таблетки не отбили ему память. А жаль. — Он ведь… поправится? — внезапно подает Коннор голос. Такой тихий. Такой непривычно осторожный. Коннор не хотел проверять. Иррационально и абсолютно безобосновательно, но он предпочитал избегать правды, пока мог. Должно быть, это делало его куда больше схожим с человеком, чем сам он думал. — А как иначе? Это ж моя собака, по-другому и быть не может. Коннор сжал губы. Они с Хэнком сидели возле Сумо. Он нервничал. Привязанность, думалось Хэнку, худшее, что есть в человеческой натуре. — Да, — сказал он еще раз. — Конечно, Сумо поправится. Он притянул Коннора к себе поближе. Хэнк прижал его голову к своему плечу, после чего зарылся в волосы Коннора снова. Взъерошил их и пригладил. Быстро мигающий красный диод снова обратился в состояние покоя. Сумо, наконец, уснул. В доме стало холодно.***
Они похоронили Сумо возле Коула. Не то чтобы это было так уж обязательно, но Хэнк хотел. Он не настаивал, ничего не планировал, просто в день, когда он понял, что Сумо больше не дышит, а остатки корма придется выбросить, он сказал: «Хочу, чтобы они были рядом». И все. Коннор помог с обустройством могилки. Он не был настолько близок Сумо, насколько хотел бы. Конечно, годы шли. Они не щадили Хэнка и не пощадили бы никого ему близкого. Годы брали свое, годы подминали под себя все живое. (Наверное, потому Коннор не менялся). В программе Коннора были заложены дежурные фразы. «Мне жаль» или «Вам полегчает». Может, даже «Я понимаю вас». Но Коннор знал, что это не сработает. Поэтому он молчал, в то время как внутри него скапливалась текучая горечь. Ее словно стискивали нитки. Тонкие и острые, они впивались в Коннора изнутри. Он никогда не сталкивался с потерями. Коннор не понимал, как себя вести; только и мог, что молча стоять возле Хэнка. — Когда Коула не стало, я пытался себя убить, — признается вдруг. — Он был всем для меня. Такой славный. Хэнку хочется вытащить сигарету, но он забыл, что давно не курит. Хэнку хочется выглушить бутылку вискаря, но все спиртное осталось дома. Хэнку хочется застрелиться опять, но в руке его пусто. — Мы с Нэнси… мы думали, что собака — хорошее начало. Что, если мы хотим стать хорошими родителями, нужно вырастить хотя бы собаку. Она никогда не разрешала быть к нему строгим. Нянчилась с Сумо, купала его, чуть ли не пеленала. А он, засранец, меня все равно больше любил. Эти сцены ревности нужно было видеть. Хэнк шмыгает носом. В середине октября осень наконец заняла свои твердые позиции, и первым явственным знаком, знаменующим о ее появлении, стали не опадающие листья, а пробирающий до костей ветер. Холодало. Сумо любил осень. — А потом появился Коул. У него началась аллергия, и, представляешь, мы даже начали думать о том, чтобы сдать Сумо обратно в приют. Только в итоге выяснилось, — криво усмехнулся Хэнк. — Что у ребенка аллергия не на собачью шерсть, а на духи моей жены. Духи отправились на помойку, а мы, пытаясь загладить вину, еще недели две кормили Сумо одними деликатесами. Я его тогда на руки поднимать мог. Хэнк глубоко вздыхает и стискивает зубы. Наверное. Коннор не смотрит на него. Коннор чувствует себя лишним, хотя, кроме них с Хэнком, никого тут больше нет. — А почему Сумо, Хэнк? — Ну, — начал он после небольшой паузы. — Особо не почему. Имя нужно было дать еще в приюте, а на стенке клетки у него была наклеена картинка сумоиста. Так и решили. — И ваша жена на это согласилась? — Если бы, — хмыкнул Хэнк. — Сказала только, что я конченный дебил и заставила разбираться с документами. Сумо такая удивительно ласковая собака, думал Хэнк, хотя сравнивать особо не с чем. В конце концов, вспоминается ему, после того, как Коула не стало, другой причины жить Хэнк не нашел. Искать он, на самом деле, больше не хотел. В голове и в сердце у него — пустота. Кровоточащая, отдающая тупой старой болью пустота. Все ведь могло быть иначе. Как именно — Хэнк не знает, да и думать ему об этом не хочется. Хэнку в целом ничего не хочется. (Разве что Сумо, который подошел бы сейчас, да играючи потерся о штанину Хэнка, а затем, высунув язык, льнул бы навстречу ласке хозяина. Только вот проблема: Сумо больше нет). — Я вырастил его. Выхаживал. Мы через столько прошли, мы… мы… — Хэнк прижимает ладонь к носу и закрывает глаза. Ветер, гребанный морозный ветер. — Даже Нэнси его забрать не смогла. Я… Хэнку нужен перерыв. Но у Хэнка отчетливо под ребрами бьется сердце, и лейтенант почти что ждет — оно вот-вот встанет. — Я… «Я так больше не могу», хочется ему сказать. Но надо. Иногда просто надо. Зачем только — не совсем понятно. Хватит, Хэнк. Пожалуйста, хватит. — Я даже не знаю. Я надеялся, что сдохну раньше. Не хотел, чтобы кто-то еще уходил. И что теперь? К чему это привело? К тому, что Сумо похоронен под слоями влажной рыхлой земли. Наверное, если бы Хэнк мог, он бы поседел еще сильнее, но ни одного свободного волоска на голове лейтенанта уже не осталось. Лицо его и так испещрено морщинами, а сердце — всевозможными шрамами. Хэнк провел ладонью по лицу, ненадолго прервав свой поток речи. — Я так скучаю по ним всем, знаешь. — медленным, осторожным голосом. Вдруг сорвется. — Не дай тебе Бог, Коннор, узнать, что это такое — лишиться всей семьи. Коннору никогда не разделить тех воспоминаний, что были до него. Коннор не до конца понимает, о чем говорит Хэнк. — Никого. Никого не осталось. — Он снова замолкает, но лишь для того чтобы вздохнуть. Глубоко так, едва ли не судорожно. — Ха. Забавно. До меня тут дошло. Сумо ведь был последним живым напоминанием о Коуле. И теперь, — Хэнк жмет плечами. Хэнк часто-часто моргает. — теперь его нет. Глупая псина. Тупая, старая псина. Хэнк трет глаза. Ветер. Да. Блядский ветер. — Да чего я вообще убиваюсь? На работу уже в понедельник и… у Сумо был бы день рождения в среду… я бы… мы бы… блять. У лейтенанта срывается голос, и он разворачивается, порываясь уйти, но Коннор не дает ему этого сделать. Он хватает Хэнка за руку и, не глядя на него, крепко обнимает. Стискивает, не давая вырваться, и сам жмурится. У Коннора ком поперек горла. У Коннора горечь внутри. Да, он не семья Хэнка. Глупо было надеяться. Да, он не может разделить с ним прежних воспоминаний. Но может создать новые. Да, он не возместит все то, что Хэнк потерял. Никогда. И все-таки, так долго, как он может, Коннор хочет оставаться рядом. На всем белом свете только они и остались друг у друга. Хэнк сжимает его пиджак, и спина его часто и судорожно вздымается. — Кто мне вернет их, Коннор? Кто? У Коннора нет ответа. Он только прижимает Хэнка к себе. Плечо быстро становится влажным. В голове играет старая песня зрелости Хэнка, и Коннор про себя соглашается с ней. Да, это больно как чертов ад.