***
Коннор сплёвывает на новенькое полотенце. — Тебе стоит есть поменьше чизбургеров и побольше содержащих кальций продуктов. Гевин вздыхает и морщится. — Мало того что не глотаешь, так еще и лекции мне тут читаешь. Коннор вытирает губы и, хмурясь, смотрит на детектива. Под чужим пронзительным взглядом Гевин вдруг чувствует себя обнаженным, хотя это глупо — одежды на нём и так нет. — Не уверен, что мне вообще можно что-то глотать, я не был для этого предназначен. Меня может закоротить от спермы. — Но ты же постоянно вещдоки в рот суёшь. Лижешь их там, всё такое. — У тебя, Гевин, — Коннор почесал заднюю часть шеи, потянувшись, и хотя, опять же, ему это не было нужно, но нельзя было отрицать, что ему нравилось, как Рид реагировал на подобного рода жесты, — я уже и так много чего вылизал и засунул в рот. Подушка вполне заслуженно полетела Коннору в лицо. Затем, правда, он всё равно залез на кровать, хоть Гевин и пнул его пару раз. Да только толку-то, если пластиковой заднице всё нипочём. Коннор помял шею, и это заставило детектива переключить своё внимание на него. Точнее, заставило бы, если бы оно и так всецело не принадлежало Коннору. Рид натянул штаны, пока тот устраивался на постели поудобнее. — Эй, гавнозавр. — Гевин ткнул ему в плечо и встретился с андроидом взглядом. — Сними-ка рубашку. — Зачем? — озадаченный, Коннор склонил голову. Его шея обнажилась, и Гевин, не думая отказывать себе в удовольствии, подобрался выше, целуя ее изгиб. Вряд ли Коннор чувствовал возбуждение, но каким-то образом Рид понимал — ему нравится. Коннор стянул с себя рубашку, и опасения Гевина подтвердились. На его спине зияла глубокая вмятина; в одном месте проходил кривой шов от грубой пайки. Очевидно, пластмассу здесь разорвали. Кожный покров не в состоянии спрятать шрам. — По арматуре проехался, — сказал Коннор, когда ощутил на себе задержавшийся взгляд. — Ничего серьёзного. — Доебал своим героизмом. — Гевин коснулся губами его плеча, не прекращая ворчать. — Как со страниц комиксов сошёл. — Например? — Как Супермен. Или капитан Америка. Такие хуесосы, пиздец просто. — Взгляд Рида упал на подрагивающее запястье Коннора. — Я бы предпочел, конечно, Леди Локи или на крайняк капитана Марвел, но кто меня, нахуй, спрашивает. Коннор улыбнулся. У него не было предпочтений, но слушать Гевина казалось забавным. Рука детектива тем временем обхватила руку Коннора. — Все в офисе только и делают, что трещат о задании. Тебя уже два дня не было. — Это всё Хэнк, — вздохнул. — Я только сегодня смог его убедить, что в порядке и способен работать. Гевин продолжал гладить его запястье. — Но ты не в порядке. — Коннор качнул головой. — Ну и мудак же ты. Он прижался губами к пожелтевшему диоду. — Полный мудак. Коннор откинулся ему на грудь, прикрыв глаза. Его диод снова загорелся голубым. Гевин не сводил с него глаз. Он не спрашивал ни о чём, но Коннор начал сам. — Там была засада. Четверо парней, девушка и андроид. Они вырубили Хэнка, как только мы разошлись. Когда я нашёл его, на меня напали — здесь была моя самая главная оплошность. Времени просчитать правильное решение не осталось. Я откинул Хэнка куда-то, и тогда тот андроид сломал мне руку. Потом вторую. Затем — вывернул колени в обратную сторону, чтобы не смог подняться. Я не уверен, что это, но у него была какая-то… штука, которая сбивала мои расчёты. Я не мог защититься. — Почему девиант пошёл против другого девианта? Ущербные должны держаться вместе, вроде как. Ничего не звучало из уст Гевина обидно, пока Коннор сам не захотел бы, чтобы это его задело. Он ущипнул выпирающий живот Рида, за что получил честное: «ну ты и блядина, Коннор». — Я успел идентифицировать его. Андроид модели WM400. Работал раньше в полицейском участке, но после революции ушёл. Полагаю, те люди нашли его, перезагрузили и заставили работать на себя. — Имеет смысл, — кивнул он. — Это объясняет, почему он указал на тебя. И что дальше? Коннор не перешёл к рассказу быстро. Гевин не торопил его. Да, он был далёк от понятия «терпение» в принципе, но, в конце концов, не просто так же его в детективы взяли. Подгоняя Коннора, вряд ли можно у него успешно достать информацию. Ну и да, он ещё въебать может. — А дальше он вынул из меня генератор. Начал стрелять по мне. Не смертельно, но так, чтобы при неудачном раскладе я истёк кровью или отключился раньше. Свернул мне шею и продолжал стрелять. Я не мог ничего видеть, только чувствовал… чувствовал, как тело подбрасывает каждый раз от выстрелов. Гевин не выпускал его руки, ставшей дёргаться куда сильнее. Он дрожал. Точно дрожал. Блять. — Я успел только вправить шею, когда Хэнк поднялся и выстрелил в него и в кого-то из его хозяев. Они сбежали. Хэнк вставил генератор обратно, помог мне вправить одну руку и ноги, но те люди уже успели скрыться, ясное дело. Коннор задумчиво смотрит перед собой. — Что это было за устройство? Я ничего не мог сделать. Абсолютно. И это… «Это пугало больше всего», хочется сказать Коннору. Слова его висят в воздухе, понятными и несказанными. — Я не понимаю, почему они это сделали. Нужно будет собрать больше данных. Должен же быть мотив. Мотив ненависти, всё лежит на поверхности, думалось Гевину. Эти дела были его любимыми: раскрывались они оперативно и без особых сложностей. Коннора же это, очевидно, не устраивало. Он мог понять такой мотив как факт, но не мог принять его сути. — Ты в порядке? — спросил он после затяжного молчания, накрыв лоб Коннора ладонью. Риду вспомнилось, что, когда мама делала то же самое, каким-то образом все проблемы уходили на второй план. Это помогало. — Мои биокомпоненты работают исправно. — Это я уже слышал, — раздражённо цыкнул языком Гевин. — Ты-то сам как? Щека Коннора, которой он прислонился к чужому плечу, не была твердой, как ожидал Гевин. Он был мягким. Мягким и приятным на ощупь в любой части тела, вспоминается ему. — Человек бы умер от болевого шока, окажись он на моём месте, — говорит Коннор отрешённо, но рука его неосознанно сжимает руку Гевина крепче. — Может, так было бы лучше. — Думаешь? — Гевин тоже не сосредотачивался. Он принимал эти разговоры, как что-то далёкое. Глаза его смотрели в потолок. Он почувствовал, как Коннор кивнул. — Иногда мне кажется, лучше бы я никогда не становился девиантом. Когда ты машина, тебе плевать. Плевать на окружающих, плевать на их отношение к себе, плевать на самого себя. Такого не предписывает программа, у тебя в принципе нет «отношения» к чему-то. Хорошо быть машиной, кажется Гевину. Хотел бы он тоже пожить так лет двадцать. И никто бы не сказал: «Ну и мудак ты, Рид». Нет. Он ведь был бы машиной; так заложено в программе, а не в ублюдском характере. «Нет выбора» — то, что действительно привлекательно в качестве оправдания. С другой стороны, думает Гевин, у Коннора ведь действительно редко был выбор. — Кончай с этой депрессивной хуйнёй, понял? — Понял, — автоматом выдаёт Коннор. Слова идут вперёд его мыслей. — Слушай сюда. — Гевин тычет ему в щёку пальцем, и Коннор жмурит один глаз. — Смотри взрослым в глаза, когда с тобой разговаривают. — Нашёлся тут… — усмехается Коннор негромко, но всё-таки слушается. Он разворачивается к Гевину лицом, ладонями упершись ему в колени, а корпусом подавшись вперёд. Коннор полураздет, взгляд у него обманчиво-флегматичный; на дне карих глазах плещется игривый, язвительный огонёк. Голова его из-за позы втянута в плечи, а лёгкая улыбка играет на губах. Он уже года три не зализывает волосы, и за это время стало видно, что над чем, над чем, а над внешним видом Коннора в «Киберлайфе» поработали на славу. В общем и целом говоря, Коннор кудрявый. Это не слишком бросается в глаза, если не знать его вовсе, но очень даже — если плотно общаешься с ним на протяжении долгого времени. Гевину нравится. В какой-то мере ему жутко признаваться в этом самому себе: Гевина Рида влечёт к тому, кому внешне нет и тридцати, а по факту — около пятнадцати. Привлекая его за шею, Гевин притянул Коннора к себе, смачно поцеловав его в лоб. — Ты… — сейчас скажет гадость. Точно скажет. — Молчать, пиздюшоныш, — рыкнул детектив. Он обхватил грубой ладонью челюсть Коннора с одной стороны и поднял ему голову. Не то чтобы это так необходимо, но глупо было отрицать: их обоих это в какой-то степени заводило. — Знаешь, что? — Что? Коннор красиво улыбается. Всё так же неумело, в какой-то степени неловко, но красиво. Гевин целует его разок, поддавшись внезапному порыву. Ну и ещё раз. Потому что может себе это позволить. — Поехали в Гарлем как-нибудь. В этом месяце, в следующем — поебать. Оставишь старика на выходных, ничего страшного не случится. — У нас дело, Гевин, — произнёс Коннор, не противясь чужому прикосновению. Рид гладил его щёку большим пальцем, и синтетическая кожа Коннора забавно морщилась под ним. — Крупное дело, сам знаешь. — После. — Гевин целует его ещё раз. Ведь блядский Коннор не прекращал улыбаться своей блядской улыбкой. Ну ладно, не блядской. Вовсе нет. Но надо же как-то оправдаться. — Или забьём. Хочешь, забьём? Давай забьём. — Ну хорошо. Пододвинувшись ближе и самостоятельно поцеловав Гевина, Коннор внимательно посмотрел на него, заводя назад выбившиеся кучерявые прядки. Он знал, что нравилось Риду. Знал, козлина. — Предположим, мы поедем. В ближайшие выходные. И что мы там будем делать? — Ты, как послушный андроид, будешь работать по дому, а я — наслаждаться природой и выпивать на веранде. Коннор бы сказал, что это стереотипный образ семейных пар середины двадцатого века, но что-то ему подсказывало, что Гевин и так знает. — А в общем и целом будем заниматься тем же, чем занимаемся здесь два раза в неделю, только без контроля твоего папочки. — Технически, — встрял Коннор. — Мой создатель, то есть, отец в том смысле, в каком ты имеешь в виду, это Элайджа Камски. — Умеешь же испортить момент… — Умею, — кивнул довольно. Гевин снова поцеловал его, несильно сжав волосы андроиду у загривка. — Вот уедем, и увидишь, что я тебе устрою. Коннор отвлёкся, это наверняка. Судить об этом Гевин мог по накатившему на Коннора приступу иронии. — А возраст-то позволяет? — Опираясь на возраст, ты, говна кусок, должен помнить, что по законам штата трахать тебя ещё года три нельзя. Гевину думается, что он уже привык к специфичному вкусу смазки из тириума у Коннора во рту. Андроид коснулся его волос прохладными пальцами. Как же он был молод, сетует про себя Рид. И дело даже не в том, что тело его неизменно. — У тебя седина начинает появляться. — Давно пора, — он взял коснувшуюся головы руку Коннора в свою и спокойно поцеловал чужое запястье. Пальцы всё ещё непроизвольно сокращались, но это мелочи. — Мне пятьдесят два в этом году, не забывай. — Почти как Хэнку, когда мы познакомились. — Я твоего старика переживу, уж не сомневайся. Коннор посмотрел на него хмуро, но не сказал ни слова. Только снова сжал губы, да на секунду диод его мигнул красным. Ребёнок. Ну натуральный ребёнок. Гевин читал его, как открытую книгу, потому что, право, они вели этот образ жизни почти пятнадцать лет. Ближе, чем любовники, но совсем не возлюбленные. Они не встречались в традиционном смысле этого слова, но все сопутствующие атрибуты прилагались: свидания, верность (ну ладно, относительная верность) и, конечно же, секс. Чепуху вроде доверия и ночёвок Гевин даже не поднимал. Он взрослый человек, и розовая мишура больше не пробуждала в нём никаких чувств — даже былого раздражения. — Хочу задать личный вопрос. — Если ты ебёшь Андерсону этим мозг ежедневно, удивлён, что он тебя всё ещё не выставил. Однако он всё-таки взмахнул рукой. Мол, разрешаю. — Ты поэтому так изменился? Гевин взглянул на него озадаченно. Затем — раздражённо. Сраный пластик любил недоговаривать, чтобы слова его имели больший вес. — Отпустил щетину. Берёшь кофе без сахара. Рубашки даже гладить стал. Купил, наконец, новые туфли. И уже давно не пытаешься меня пристрелить. А ещё… — Ещё? — Целуешься чаще. Почти в «Эден» не ходишь, — бросил он в какой-то степени неловко. Гевин хмыкнул и криво усмехнулся. — Прекрати следить за моим распорядком дня. Ты мне не жена. Снова этот взгляд. Да Господи. — Просто. — Гевин сел поудобнее, вздохнув. Такие простые вещи приходится пояснять. — Люди стареют. Меняются. Под влиянием работы, уклада жизни, других людей… и не совсем людей. Понимаешь? — Не совсем, — честно признаётся он. — Поймёшь, — Рид щёлкнул его по лбу. — Когда подрастёшь. Коннор закатил глаза и всё же пихнул его здоровой рукой. Коннор почти что не ругался, а как было бы здорово, назови он Гевина мудаком. — А сейчас, — Рид схватил его за ту же руку, — покажу, чем мы будем на самом деле заниматься в Гарлеме. — Думаю, я и так подозреваю, — сказал Коннор, обнимая его шею. — У тебя на всё про всё час. Потом отвезёшь домой. Гевин толкнул его в грудь и навис сверху, прижавшись губами к чужой шее. — Это схуяли? — Сегодня мы с Хэнком договорились посмотреть серию, которую вчера не успели. Кажется, Сулейман будет Ибрагима-Пашу казнить. От удивления Гевин даже приподнялся с него. — Ты, блять, втянулся и даже мне не сказал! — Порадовать хотел. Сюрприз. Язва. Блядская язва ты, Коннор. — Так не пойдёт. Я по-быстрому с тобой разбираюсь и едем вдвоём. Хочу посмотреть на лицо Хатидже в момент похорон. — Хэнк дома. — Ну трахать я тебя здесь собираюсь, а не там, так что проблем не будет. Коннор почти что взвыл. Он отодвинул от себя наглую обросшую рожу Гевина. Кто-то не любит прямых разговоров. Рид отводит его руку в сторону, целует Коннора за ухом и в шею, и тот быстро сдаётся. Они, конечно, не управляются за час. Никогда не управлялись.***
Если Коннор хоть пытался сделать вид, что они целомудренно играли в бридж у детектива Рида дома, то прямых последствий своих намерений последний даже не скрывал. Ей-Богу, будто Хэнк не был молод. — Коннор, сколько раз мы говорили о том, чтобы ты не водил любовников домой? — Ни разу?.. — озадаченно взглянул он, замешкавшись. Должно быть, действительно просматривал запись их разговоров за прошедшие годы. Вот чудной. — Гевин мне не любовник. — А ты что скажешь, «нелюбовник»? Раньше Гевин бы на него наорал. Вдобавок послал бы ещё нахуй Коннора и ушёл на драматичной ноте. Но Гевин вырос. Все они выросли. Детектив чешет щетину и равнодушно ведёт плечами. — Что-то вроде того. Мне поебать, как это называть, — равнодушно. — Знаешь, вся эта ситуация напомнила мне один мемас. — Боюсь спросить, какой. — Ну, помнишь, тот самый? Бля, ну этот… — Рид щёлкнул пальцами, в поиске подсказки поглядев на Коннора, но толку от него было мало. — О, вспомнил. Короче, это просто инсценировка мема от «ваша дочь придёт домой ровно в восемь» до «меня она тоже зовёт папочкой». Хэнк добродушно прыснул со смеха. Сердце старика растопили мемы. Великая сила, способная предотвращать войны. — Технически, — встрял Коннор в замешательстве. — я и не «дочь», и не «сын». У меня есть только специально разработанная внешность, но нет половой принадлежности. И ещё, — он нервно покрутил монетку в пальцах, как делал это всегда. — Я не звал тебя папочкой никогда. И почему восемь? Причём тут время и то, как ты считаешь, я тебя называю? Коннору было сложно. Он более-менее разобрался, что забавляет молодёжь теперь, но понятие мема тридцатилетней давности никак не укладывалось у него в голове. Серьёзно, однажды Гевин наткнулся на картинку колбасы с подписью «сыр» и искренне начал смеяться. Сложно это всё. Сложно. — Забей, — покачал головой Андерсон. — Давайте в дом, дует пиздец. Стоило им переступить порог, Коннор направился в кухню. Он часто там пропадал, потому что в свои-то годы Хэнк в большей степени привык полагаться на его помощь. Старик и сам упустил момент, когда жизнь без Коннора внезапно перестала представляться возможной. — И пива захвати! — орёт Гевин вслед. — Верно говорит. Неси пива, Коннор, посидим хоть по-человечески. Коннор привык слушаться Хэнка. Привык идти навстречу Гевину. В конце концов, программа социальных отношений и спустя много лет работала исправно. Тем не менее, она явно не рассчитывала на то, что два таких человека соберутся под одной крышей. — А вы чего припёрлись, кстати? — Коннор сказал, вы на серии с Ибрагимом. Не смог не приехать. Хэнк важно кивнул, хотя, в отличие от Коннора, он читал между строк: то был лишь предлог, чтобы встретиться. Ну, когда-нибудь поговорить им всё равно пришлось бы. — Эт правильно, — деловито кивнул лейтенант. — Хорошее решение. Хэнк включает телевизор. Он чертыхается на тупую рекламу и приговаривает, что вот в его-то время такого дерьма не было. Хотя оно было. Просто не настолько зацензуренным. Гевину думается, что цветовая гамма в этой рекламе жевательной резинки точно такая же, как после принятия им по молодости ЛСД. Ему было не больше двадцати, и думал он не столько членом, сколько жопой. Задница нуждалась в приключениях и острых ощущениях, и Рид всегда находил их. Когда приходит Коннор, он предусмотрительно отдает людям две большие кружки с напитком, после чего протискивается между ними. Кому-то пора похудеть. — Блять, — принюхиваясь, ругается Хэнк. — Ну и срань ты, Коннор. — Я не срань, — отзывается андроид, но довольства в голосе не скрывает. — Я забочусь о вашем здоровье. — Нет, ты блядская срань, он прав, — поморщился следом Рид. — Сучоныш. — В этом доме ругаться можно только Хэнку, Гевин. — Охренеть, как правильно подмечено. Но споришь зря, правильно он сказал: ты сучоныш. А стоило всего лишь принести свежего чаю вместо пива. Коннор показательно вздохнул и устало сложил руки на груди. Ногу он закинул на ногу, чтобы занимать ещё меньше места. Это было не слишком осмотрительно, если он не хотел провоцировать Рида на непотребства, но что уж теперь поделаешь, если у этих двоих ляжки по дивану расползаются. — Коннор, а ты, типа, удовольствие от сериала получаешь? Разве ты не загуглил всё уже? — От тебя же умудряется как-то получать. — Мне Хэнк запретил. Гевин бормочет что-то вроде «папенькин сыночек», но ворчать себе больше не позволяет. И как раз вовремя: рекламный блок подошёл к концу.***
Они всегда крутили по две серии подряд. Чёрт возьми, Хэнк совсем забыл об этом. Он не знал, забыл ли Коннор тоже, но диод у него на виске стабильно оставался жёлтым, изредка перетекая в красный. Какая же удобная штука, Господи. Андроид стал часто моргать. — Ты измотал мне сраного робота, — негодовал Хэнк. — Чем вы занимались, он сейчас вырубится! Гевин не ответил. Загадочно промычал да ухмыльнулся. Задница твоя седая знает, чем они занимались. — Коннор, вали с дивана. — Но… Он помотал головой. Сморгнул ещё пару раз и снова покачал ею. — Спать давай. — Рано ещё уходить в спящий режим. По расписанию у меня ещё пятнадцать минут. — Пятнадцать минут погоды не сделают. Быстро в кровать. Хэнк потрепал Коннору волосы своим обыкновенным жестом. Тот сморщил лоб, закрыл глаза на секунду-другую, но в конечном итоге послушно кивнул и встал со своего места. — Спокойной ночи, Хэнк. — Повернувшись к Гевину, Коннор кивнул ещё разок и ему. Но у детектива определённо были свои планы. Он обхватил руку Коннора и подозвал того к себе. Когда Коннор послушно наклонился, Гевин не нашёл ничего лучше, чем поцеловать его. Коротко и спокойно, в какой-то степени даже мягко. Ага. Перед Хэнком. Коннор сонно причмокнул губами, очевидно, сначала не поняв подвоха. Он подался вперёд, чтобы вяло поцеловать детектива ещё раз. Ей-Богу, устыдился бы. — Спокойной ночи, Гевин. — И тебе, засранец. — Он большим пальцем потер больное запястье Коннора, после чего отпустил его руку. Хэнк сделал вид, что продолжает пить тупой безвкусный чай. Ввиду отсутствия вкусовых рецепторов, готовил Коннор всё ещё так себе. Что ж, однажды ему, Хэнку, придётся к этому привыкнуть. Как к еде, так и к… недоразумению. Интересный ход, Гевин. Очень, блять, интересный. Коннор снова желает всем спокойной ночи и наконец уходит, предусмотрительно прикрыв за собой дверь. — Итак… — Да, — вздохнул Гевин тяжело, отложив адское пойло. — Блять. — Я надеялся, этот разговор настанет, только когда я сдохну. — Я тоже, — проворчал он. — Схожу за пивом, раз он лег. — Давай. — Хэнк откинул голову на спинку дивана. Между кухней и гостиной нет сплошной стены, а из спящего режима Коннора не вытащишь даже сигнальной сиреной, вещающей о ядерной атаке. Хэнк проверял. По этим причинам говорить можно было беспрепятственно. — В следующий раз отправь его в душ, перед тем как приезжать. — Это ещё с какой радости? — От Коннора несёт тобой. Я такую хуйню не выношу. — Завались, Хэнк. От тебя даже перегаром не смердит в последние годы зато. ЗОЖ’ник тут нашёлся. Он щёлкает открывашкой, которую с непривычки искал неприлично долго, и плетётся с двумя бутылками на диван. Гевин садится и шумно вздыхает, протянув Андерсону бутылку. — Слышал, Фаулер на пенсию собирается. — Ага. Давно пора из этого сральника бежать. — Он хочет выдвинуть тебя на пост капитана. — Гевин отпивает. — Это хорошая идея. Странная это штука — время, кажется Хэнку. Лет двадцать назад Гевин бы наверняка съехидничал и начал злиться, пытаться пускать про Андерсона грязные слухи. Гевин был очень… амбициозным. И тупым. Таков удел молодых — быть отбитыми мудаками. В голосе у Рида не звучало зависти или наоборот, одобрения. Он просто констатировал факт со всем никогда не присущим ему спокойствием. Это влияние Коннора? Или возраста? — Не уверен. — Ты, конечно, не идеал, Хэнк, но всяко лучше, чем хуй со стороны. — А ты бы сам кого предложил, умник? — огрызнулся лейтенант. Гевин взглянул на стеклянную бутылку у себя в руке, покрутил её, а затем отпил. — Коннора. — Его губы прижались к горлышку. — Девиация, хуё-моё, но будем откровенны: он машина. Он создан, чтобы помогать людям. Он может хранить вот здесь, — Гевин постучал по виску. — всю базу данных и никогда её не забудет. Он знает, как вести дела, ему не нужны деньги, его никак не подкупить. Фаулер, конечно, нормальный мужик, но он всё ещё человек. Как ты. Как я. Мы всегда будем проигрывать машине. Гевин хмыкнул. — Только этой язве не говори, что я так сказал. Нельзя было сказать, что он не прав. Такие мысли не шли в голову Хэнку. Наверное, дело в том, что Коннор казался им всем ещё слишком молодым. Словно стажёр, а не детектив. — Твоя правда. Он бы работал как должно. — Он единственный, кого бы я стал слушать и не возмущался. Ну, постарался бы. А вот это уже интересно. Хэнк пересел в такое положение, чтобы смотреть на Гевина. Дождался, пока тот снова отопьет, и сказал: — Ты ведь его любишь. Рид вздохнул. Снова тяжко так, почти страдальчески. Убрал своё пиво и, сомкнув пальцы в замок, сел в то же положение, спокойно и немного устало глядя в чужие глаза. Он начал: — Я знаю, что он хотел бы съесть, если бы мог чувствовать вкус. Знаю, какая музыка ему нравится. Знаю, что он стыдится своего тела без кожи. Я и без диода знаю, когда он нервничает, знаю, что делать, — «Или, скорее, куда целовать», уточнял про себя Гевин, — чтобы успокоить. — Лоб и плечо, внутренняя сторона ладоней и уголок губ. — Я вожу его на свидания лет семь, а сплю — почти пятнадцать. Коннор знает, какой кофе я пью на завтрак, и два дня в неделю минимум он стабильно живёт у меня. Гевин почесал щетину с прорезавшейся в ней сединой. Он и не осознавал, что на самом деле улыбался всё это время. Надо же. — Уж не знаю, кто там проектировал его внешность, но никогда не перестану говорить, что он сам, небось, передёргивал в процессе, — Гевин усмехнулся. — На нём столько родинок, Хэнк. Усрёшься, пока пересчитаешь их все. Но я считал. — Он ведёт рукой по волосам. — Я знаю, как он любит проводить время, знаю, что немое кино понимает лучше современного. Я знаю, как он смотрит на меня, когда думает, что я не вижу, и знаю, когда недоговаривает. Знаю, что он не замечает, как хмурит брови, когда сердится. Ты вот знал, как он теряется каждый раз, когда матерится случайно? А я знаю. И глаза у него… блять. На меня родная мать так не смотрела, как смотрит он. Он почти не умеет улыбаться, но ему это и не нужно, честно говоря. Я знаю, что он просыпается раньше. Знаю, что подолгу лежит в постели, пока я не проснусь. — Гевин прикладывает ладонь ко лбу. — И я бы переебал себе в молодости за то, что пытался его пристрелить. Он всё ещё самое невыносимое и несносное дерьмо, с которым мне приходилось возиться. Но зато моё дерьмо. Рид встречается взглядом с Андерсоном и в который раз за вечер вздыхает. — Конечно же я люблю его. Это было очевидно. Хэнк знал, каким будет ответ, с самого начала, но всё равно сидел, словно ополощенный холодным душем. Лейтенант решился продолжить, пока совсем не потерял способность к речи. — Но вы не встречаетесь. — Нет. — Да Господь Иисус! Вы вместе дольше, чем я с женой был знаком в целом. Какого чёрта? — Вот скажи, Хэнк. — Гевин сосредоточенно взглянул на собеседника. — За эти пятнадцать лет он стал тебе сыном. Почему ты не дашь ему свою фамилию? — Он мне не сын, — отрезал Хэнк грубо. Глубоко внутри он сам удивился подобной реакции. — А кто тогда? — Он… Коннор. Просто Коннор. — Да, — кивнул Гевин. — Вот и мне он — просто Коннор. Рид взглянул в сторону и почесал затылок. Он пытался донести что-то до Андерсона, но слова упрямо не шли в голову. — Это сложно. Быть с ним, я имею в виду. В плане… да блять. Да, он послушный, делает за тебя всю работу и трахается отменно, но не в этом проблема. Проблема в его черепушке, понимаешь? С ним как с малым дитём надо. Зачем целоваться, зачем спать, почему приятно, где приятно, а как это — приятно. Он понимает, что я хочу с ним быть, он знает, какие у нас отношения и прочая дребедень. Но он не поймёт, что такое «встречаться». Порой мне кажется, я ебу подростка. — Прекрати описывать, что ты с ним, блять, делаешь, пока говоришь со мной. — Хэнк снова выпил, залпом прикончив бутылку. Он поставил её на стол. — Ты сказал: «несмотря на девиацию, он всё ещё машина». А машине нужна определённость. Ему нужна. Я вижу, что он колеблется, потому что не знает, кто вы друг другу. Когда дело касается отношений, Коннор дуб дубнем. Простофиля. Тупица. Называй как хочешь. Пока прямо не скажешь, что реально хочешь быть с ним, он и не поймёт. Так что давай, решай. Как говорится, назвался груздем… Гевин кивнул, но с губ его слетело что-то вроде «блять». Или это «блять» звучало в голове Хэнка. В конце концов, откровенные разговоры — не его конёк. Коннор ему не сын, это ясно как день. Но Хэнк бы всё равно хотел устроить ему достойную, долгую и счастливую жизнь — такую, к какой Хэнк стремился сам, но которой так и не заслужил. — У меня есть одна идея. Но для этого ты должен отпустить его со мной в Гарлем как-нибудь на выходные. — В смысле «отпустить»? Захочет — пускай езжает, я-то тут причем. — А он папенькин мальчик, — усмехнулся Гевин, за что получил полный негодования взгляд. — Боится оставлять тебя, старика, одного. — Хуйня это всё, иногда Коннору надо по шее давать, чтоб поменьше загонялся из-за всякой херни. — Ага, — соглашается. — Ну так что, поговоришь с ним? — Поговорю, — кивает лейтенант и вдруг ухмыляется. — А что ты так спрашиваешь? Под венец позвать собрался, что ли? Гевин морщится и, будь ситуация другой, он бы наверняка показал Хэнку средний палец. — Нахер оно мне надо. Эта пластиковая жопа и так мне почти как жена стал: пить не даёт, по бабам шляться не пускает, готовит, траха… Блять, я понял! Руки убери от меня, Андерсон! — от греха подальше и от праведного гнева Рид отодвинулся подальше. — Да и не выдержу я его рожу лицезреть каждый божий день. К тому же, Коннор ведь как псина: он от тебя не отлипнет, какой нахуй брак. — Ну уж за последнее можешь не беспокоиться. Пинками под зад выгоню. — Завали ебало, Хэнк. И все-таки, Гевин не ответил по существу. Андерсон не понимал, вызывает ли это в нём неожиданную тревогу или приятное волнение — ничего из этого он уже давно не испытывал. Он слишком много узнал за эту ночь. Нужно это утрясти в голове. Для начала проспаться бы. — Ночевать не пущу, поэтому… — Да-да, такси уже давно стоит. Не думал, что всё это так затянется, вызвал, ещё когда на кухню шёл. А с собой только десятка. В голову Хэнку почему-то пришла подборка вайнов с тупыми фейлами времен его молодости. Великий интернет. Андерсон проводил его к двери, смачно зевая по пути. Чёрт, а ведь завтра снова на работу. Гевин уходит, пробормотав прощание и подобие пожелания доброй ночи. — Эй, Рид! — голосит Хэнк с крайне довольной ухмылкой. — Не забывай, что мы все следаки. Кольцо чтоб без камня было, смотри! И Гевин, конечно, мог бы послать его нахуй. Почему, собственно, «мог бы»? Он и шлёт. Только вот добавляет следом: — Сам знаю! В конечном итоге, так и не обернувшись, он наконец сел в такси, с надеждой, что сможет договориться с… с автопилотом. Надо будет уточнить у Коннора, чем кончится эта история. Коннор. Хэнк не входит в дом. Он оглядывает лужайку своего двора и поднимает глаза ввысь. Славная ночь. Коул бы вряд ли уснул. Мальчик любил звёзды, пусть и сосчитать всех их было не в его силах. Коул. Андроид не был ему сыном. Он не состоял из плоти и крови, не рос вместе с ним под одной крышей, Хэнк не держал его крошечные ручонки долгими бессонными ночами. Это был не ребенок Хэнка. Коннор не был чьим-то дитя в целом, полноценном смысле этого слова, и, видимо, от одной этой мысли в сердце Андерсона, закрытом от мира, что-то отзывалось тупой поганой тоской. Коннор заслужил лучшего. И Хэнк не тот человек, что способен ему это дать. Всё, на что способен старый пропитый алкаш, это быть блядской обузой на чужих плечах до конца своих дней. Коннору нужна семья. Не столько сам Хэнк доходит до такого, нет: он читает это у Коннора в глазах. Хэнк не может назвать его сыном, потому что и спустя десятилетия дух Коула стискивает Андерсону горло. И нет бы отпустить — но Хэнк не умел отпускать. Он удержит своего мальчика, даже если для этого придётся себя придушить. А Коннор… у Коннора впереди долгая, не обременённая призраками прошлого жизнь. Да. Коннор не был ему сыном. Но Хэнк все равно желал ему всего самого лучшего. Это была единственная вещь, в которой Хэнк уверен наверняка.***
— Пошёл ты нахуй, Джеффри. На длинный и большой, сука, хуй. Потный, грязный и вонючий. — Напомни, почему я тебя всё ещё не уволил. — Ты хочешь выйти на блядскую пенсию и не заморачиваться с бумагами. Что, не знаю я тебя, что ли? Фаулер устало стонет. «Твоя правда», вздыхает он и трёт виски. — Джеффри. — Мой ответ — нет, Хэнк. Я часто тебе уступаю, ты мой друг, но это? Забудь. — Ты нихрена не понимаешь. Нельзя его на это задание пускать. Нельзя, Джеффри. У начальства под глазами — тёмные круги, уже давно переросшие в мешки. У Хэнка — тоже, но это, скорее, влияние алкоголя, чем постоянного стресса и недосыпа. — Ты не можешь с ним возиться. Таков мой приказ. Ещё как может. Сидишь в этом блядском кресле, Джеффри, да отдаёшь сраные инструкции. — Он неисправен. Не сможет стрелять нормально. А вдруг в наших попадёт вообще? Хэнку плевать на это, по большей части. У Хэнка перед глазами — прецедент почти недельной давности. Дрожащие руки Коннора, его кровь, перепачкавшая и без того грязную рубашку, и неосмотрительно, от отчаяния брошенные слова. «Было так страшно». Так страшно. — Пустите его вперёд. Всё обследует да вернётся назад. Делов-то. — А если пальба начнётся? — Фаулер молчит, сосредоточенно слушает, будучи на грани. — Хочешь его как пушечное мясо пустить, а? Это тебе, блять, нужно? Там нет ни одного младшего детектива. Ни единого. Собственно, как и нет здесь больше андроидов. — Платишь ему сущие копейки, не повысил за сраные пятнадцать лет, даже поощрений не было… Ты не относишься к Коннору плохо, Джеффри, но ты какого-то хуя предпочитаешь его не замечать. Типа, молчит — и хуй с ним? — И что ты предлагаешь? — раздражённый, Фаулер скрипнул зубами. Он дёрнулся, и вместе с ним, словно шарик с водой, дёрнулось всё его естество. — Тебя пустить туда? — А почему нет? Что, я не коп уже? — Тебе семьдесят, Хэнк! Одумайся! Досиди до пенсии себе мирно и вали на все четыре стороны! Андерсон упёрся ладонями в чужой стол и встретился с Фаулером взглядом. Он был непоколебим в своем желании защитить Коннора. Искорёженный вид андроида и его бессилие не оставят Хэнка и на смертном одре. — Мы всегда прикрывали друг другу задницы, Джеффри. Дай мне отпахать в последний раз по-крупному, и обещаю, что в авантюры ввязываться больше не буду. Фаулер вздыхает ещё раз. — Ты мой друг, Хэнк. Дерьмовый, но друг. Я не хочу тебя потерять и не хочу снова идти тебе наперекор. Ты делаешь это каждый грёбанный раз, как вызываешь меня сюда, думал Хэнк, но слов Джеффри не отрицал: они давние друзья и, если бы пришлось, Андерсон не сомневался: Фаулер отдал бы за него жизнь. Они слишком давно бились рука об руку, чтобы колебаться в принципе. Джеффри не отводит взгляда. — Он действительно тебе дорог, да? Хэнк кивает прежде, чем успевает пораскинуть мозгами. — Очень. Что уж тут сделаешь? У начальства нет ответа, и начальству следует выставить вон нерадивого сотрудника. Но Джеффри Фаулер на это неспособен. Он махнул на Хэнка рукой. — Ну нахрен. Пусть будет по-твоему, — он провёл рукой по лысине, откинувшись в кресле. — Отстраню Коннора от дела, пусть отдохнёт пару дней. В ремонт там сходит. Ты же говорил, он повреждён. — Джефф… — А ты пойдёшь вместо него, усёк? И только вздумай от дела отлынивать. — Замётано, шеф, — усмехнулся Хэнк, и всё внутри него разом взбодрилось. Воодушевился старик. — Всё будет выполнено на высшем уровне. Но Фаулер уже демонстративно уткнулся в бумаги, что могло означать лишь одно: «пиздуй отсюда». Ну, так это расшифровывал Хэнк. Бумаги, кстати, чистыми были: Андерсон сам за ними Коннора отправлял. — И ещё… — его окликнули в дверях. — Позови Гевина, к нему разговор. — За то, что сосётся где попало? — Да ну, брось. Я в пятьдесят при живой жене и детях трёх любовниц завёл. Пусть развлекается, пока возраст позволяет, — отмахнулся Фаулер. Он относился к Гевину лояльнее с тех пор, как тот перестал быть невыносим. — Поговорить просто надо. Хэнк закатил глаза и покачал головой. Не совсем понимал, зачем, правда. — Что-то ещё? — Да… — после паузы выдал босс. Он заметно напрягся, и это пробудило беспокойство в лейтенанте. — Это насчёт операции Нэнси.***
Из кабинета Хэнк вышел в подвешенном состоянии. Громкая ругань, его встретившая, нормализации состояния не способствовала. А уж то, что голоса, к сожалению, знакомы Хэнку аж до скрежета в зубах, делало всё только хуже. Гораздо, блять, хуже. — Ты дебил, да? Скажи, сука, ты дебил? Гевин, ага. — Это звучит даже не по-детски; на такое в принципе оскорбляться нельзя. И знаешь, почему? Коннор. Твою же мать. — Ну и почему же? — Да потому что на душевнобольных не обижаются, — щурится Коннор, сжав губы. Рид бьёт кулаком по столу и скалится. — Ты сука, Коннор! Блядский сучоныш, вымораживаешь пиздецки, я так не могу! Специально меня выводишь, что ли? — он берет со стола документы, встряхивает, а затем снова бьёт ими о деревянную поверхность. Гевин тычет пальцем в какую-то подпись. — Загугли свои вонючие реквизиты, уёбище. — Я уже. И не один раз. Я даже перепроверил устав нашего участка, который утверждает, что соответствует принятым на федеральном уровне нормативам. — Нет! Детектив Рид продолжает мять несчастные бумаги. Его голос звучит на весь участок, и некоторые офицеры уже оторвались от своих рутинных дел, чтобы понаблюдать за развернувшейся баталией. Не то чтобы это было событием. Честно говоря, совсем не было. Коннор с Гевином препирались почти каждый божий день, по поводу и без. Вчера вот ругались насчет калорийности бескалорийного пива. — Я работаю тут хуй знает сколько лет, сраная ты заебина. Я тебе говорю, подпись надо ставить возле имени. — А я тебе в сотый раз повторю: нет, Гевин. Она ставится слева от имени. Это ясно как пить дать. Логично, но ты, я так понимаю, с таким определением незнаком. Рид сжимал и разжимал кулаки, распаляясь куда сильнее, чем положено. Его морщины стали явными, и Коннор едва сдержался, чтобы не сравнить лицо детектива с пересохшей коркой лимона. — А знаешь что? Мне похуй. Это мои бумаги, и я сдам их, как, блять, пожелаю. Ну и хуле ты сделаешь, а? — Ты… Коннор был на грани. Он шумно втянул воздух, выставил указательный палец и свёл к переносице брови. Гевин замер. Плохой это знак, плохой. — Ты… придурок, Гевин. Он вертнул головой, вздохнув. Сдержался всё-таки. Поджал губы разве что в обиде, но смолчал. — Опять начинаете, как дети малые, блять, — встревает Хэнк, отвешивая обоим хорошего подзатыльника. — Из-за сраной подписи… открою секрет: всем похуй, блять, где она, хоть на обороте. Главное, чтоб была, а дальше — хуй с ней. Никто эти бумажки не проверяет всё равно. Гевин трёт затылок, снова морщась. Как с малолеткой обращается, ну что за хуйня. — Да в рот я тебя ебать хотел, — говорит он, и Коннор сразу поднимает глаза. — Не тебя. Нет… в смысле, тебя тоже! Не «тоже»; я только тебя, в смысле… Просто Хэнк… но я нет! Его? Оно мне нахуй не надо, это типа… Андерсон закатил глаза. Почему в свои-то годы он должен с этим разбираться? — Завались. Гевин, шуруй к Фаулеру. Коннор, остаёшься на разговор. Всё ясно? Разбрелись, муравьи. Быстро-быстро. Не слушать Хэнка — себе дороже. Поэтому Рид ворчит, материт всё на свете, но делает, что велено. Он бросает взгляд на Коннора, но Коннор не отвечает ему тем же: делает вид, что занят сканированием повреждения в руке. Может, и правда занят. Гевину хотелось бы так думать, потому что да, извиняться он не любил и делал это плохо. Однако понимал — придётся. Хэнк не особо волновался по поводу этих двоих: милые бранятся — только тешатся. Когда Гевин скрылся за полупрозрачной дверью, Хэнк коснулся плеча Коннора. Они должны, наконец, заменить эту чёртову руку, думал Андерсон. Наверняка, так думал и Коннор, но мысли его, в самом деле, всегда были закрыты от посторонних: он говорил то, что считал нужным, или то, чего сам вытерпеть уже не мог, но ни больше, ни меньше. Хэнк мог только догадываться, какие мысли обуревают его голову. — Коннор. Андроид быстро поднимает голову, спрятав руку за спину, и растерянно хлопает глазами. Он словно стыдится своей неисправности. Стыдится того, что не способен контролировать. Стыдится самого себя. Хэнк бы хотел ему помочь. Развернуть к себе, может, дать затрещину разок и внедрить в тупую черепушку: ты — это ты, Коннор. И твои слабости не делают тебя хуже. Или, возможно, стоило его обнять, провести по волосам рукой, как он делал это обычно, да объяснить то же самое? Чёрт его знает. Быть может, Коннору просто нужны слова, нужно объяснение. Он не был настолько взрослым, насколько выглядел, и со многими трудностями жизни он сталкивался впервые. По крайней мере, Хэнку хотелось думать, что происходит это с ним не в одиночестве.