Немного из жизни Хэнка

— Я машина. Лейтенант Андерсон не верил этим словам до самого последнего, считая, что он, Коннор, говорит так просто потому, что ему велит программа. На очередное отстраненно–равнодушное «у меня нет эмоций», Хэнк злился и пытался опровергнуть, ища ошибки андроида, но RK800 действительно не проявлял эмоций, в нём не было эмпатии. Хэнк не понимал, с чего это он носится с этим андроидом. Ответ пришёл позже за очередной бутылкой виски; Коннор был последней верой в человечество. Верой в то, что этот мир не прогнил до конца, что пистолет с одним патроном больше не будет нужен. Иметь такую странную надежду в лице андроида — полный пиздец, но разве у Хэнка хоть что-то могло быть нормальным? Когда Коннор спасает его на крыше, Хэнк чувствует, что, возможно, ещё ничего не потеряно. Что вот, ещё чуть-чуть, и Коннор сам станет тем, на кого ведёт охоту. Но Коннор убивает тех двух Трейси, и Хэнк чувствует, что эта самая надежда, пустившая корни в лёгкие мужчины, пошатнулась, принося боль почти физически. И он пытается выбить хоть какие-то эмоции из своего напарника, угрожая ему дулом пистолета, и Хэнк почти стонет, когда слышит очередные слова о том, что он, Коннор, не может умереть. И тогда вера, подобно Пизанской башне, наклоняется ближе к земле, увядая. Хэнк стреляет. Нового Коннора совершенно не отличить от предыдущего, но под лопаткой ноет, и лейтенант вновь скрывается под маской грубияна. Может, он, старый пьяница, действительно довёл себя алкоголем вот до такого? До того, что эту железку хочется назвать заветным «сынок» и обнять, прижимая к себе? Коннор спасает людей от девианта, и Хэнк почти ликует — вот оно! —, но он убивает ту девушку–андроида в доме Камски, и лейтенант чувствует, как злость заполняет его. Это чувство намного древней Хэнка, оно не принадлежит даже людям его поколения. И Андерсон кричит на жестянку. А потом понимает: Коннор не виноват в том, что он, Хэнк, увидел в бездушной пластмассе эмоции. Кажется, всё-таки тот пистолет не заставит себя ждать. И не придётся его убирать на совсем. Поднимаясь по ступенькам на крышу, Хэнк отчаянно отгоняет мысль, что если Коннор не отступится, то с этой крыши спустится только один. Это не смешно, но ему хочется смеяться до слёз в глазах. Коннор целится в Маркуса. Хэнк старается переубедить андроида, думает, что ещё не все потеряно. Что, возможно, они сейчас поедут к нему домой и все будет хорошо. Но Коннор кидает в него винтовку, и Андерсон с болью в груди кидается ему навстречу. Дерётся отчаянно, но Коннор быстрее, сильнее. В конце концов, он же машина, так? Так что вполне закономерно, что от свободного падения с крыши его будут удерживать только сильные пальцы андроида. А пистолет в тумбочке с одним патроном останется там. Хэнк раскидывает руки в сторону, усмехается и ждёт: ну же, сынок, давай. Но, оказывается, верить в машину – самоубийство тоже. И в метре от земли Хэнк наконец-то признаёт, что да, Коннор, ты машина. Сумо только жалко. *** — Хэнк! Андерсон просыпается резко и ещё минут пять смотрит в потолок, не понимая где он и что он. Коннор заглядывает в глаза и обеспокоенно смотрит на лицо мужчины, покрытое мелкими каплями пота. — Кажется, тебе приснился кошмар, Хэнк, — уверенно заявляет он, и Хэнк чувствует накатившее облегчение, волной смывающее остатки кошмара. — Иди сюда, чудо, — улыбается он, притягивая к себе Коннора. Тот сопит, но послушно обнимает в ответ и, боже, будь он проклят, если даст в обиду этого маленького девианта.