Дела р-на

       Влад ошибся — после занятий на него нежданно-негаданно забивают. Толпа из его одноклассников, громко щебеча, просто топает мимо, и парень лишь тогда с облегчением выдыхает. Ежедневный путь «Школа-дом» теперь представляет собой мрачный коридор, в котором прохожие — безликие тени, а городской пейзаж вокруг — мягкие мутные мазки серого, темно-зеленого и грязно-коричневого. Так бывает, когда разум так сосредоточен на чем-то, что обращает на себя все органы чувств. Костриков шагает по наитию, по привычке, наслаждаясь свежестью и вкусной влажностью осени.       Толчком в спину Влада роняет коленями на мокрый, усыпанный листвой тротуар. Он успевает выставить руки прежде, чем его лицо проехалось бы по скользкому асфальту. Не поднимает голову, мельком видит, как чьи-то крепкие длинные ноги пинают его сумку, а затем проходят мимо. Как ни в чем не бывало.       Еремеев как всегда ни в чем себе не отказывает. Деликатно, как может только он, «просит» на языке мудаков утанцевать нахрен с дороги.       Больше всего на свете Влад ненавидит чувство привычки, отголоски смирения со своей судьбой, которые все чаще накатывают. Как будто постоянные придирки и побои — обычные опции, входящие в его ежедневное времяпрепровождение.       От досады и злости на себя, Еремеева и на всех людей разом Влад, поддаваясь эмоциям, с силой бьет по асфальту сжатой ладонью. Грязные брызги скачут во все стороны, попадая на лицо и одежду, но как же похуй ему в этот момент. К горлу подступает ком, глаза начинает щипать от распирающих чувств. Он поднимается, не обращая внимания, что разбиты колени и ладони начинает болезненно дергать от влаги, хватает успевшую намокнуть в осенней жиже сумку и продолжает путь к дому. Наверняка часть тетрадей безнадежно испорчены. Впереди заметен высокий силуэт стремительно удаляющегося Еремеева.       Бордовая толстовка, его любимая, вся в кляксах грязи и влаги, и вообще весь он с головы до ног загажен. Но ощущение, что в большей части виновата не погода, а ушедший вперед Еремеев — тот будто мысленно мажет его в самом омерзительном, что только может быть. Всегда, не переставая, одним присутствием.       Влад знает, что для одноклассников он — как бельмо в глазу и они жаждут избавиться от него. Козел отпущения, с которым можно творить все, что вздумается. И он, в принципе, их не винит. А что взять с людей? Лживые, эгоистичные, они безлики для него, одинаково бесчеловечные человечишки. Одинаково отталкивающие и пугающие.       За всю свою жизнь он мало встретил хорошего, по-настоящему искреннего, и считает, что оно, хорошее, встречается только шибко удачливым. Или в книжках. Читаешь, порой, думаешь, вот автор сказочник, бывает разве такая доброта? И в глазах мокро от досады. Хотя, наверное, бывает где-нибудь в стране другой. А в России…  — Блять.       Неформал спотыкается о возникшую на пути яму, утопая ботинками по самое не хочу в лужище. Проходящая мимо грузная тетка с явным неодобрением на него косится, шевеля губами, выговаривая, видимо, весьма не лестные эпитеты. Еще бы — юноша да с проколотыми ушами, с рваными коленками, с крашеными угольно-черными волосами, да еще и в дерьмище-грязище по уши. Да таких больных на голову сажать надо, не дай божечка, на дитяток кидаться начнут.       Влад привык. Да это еще что, бабки иногда вообще норовят клюкой пиздануть. Что с них, советски закаленных, возьмешь.       …Россия — страна тоски по нормальному, радостному. Веками страдает и в книгах излагает: «Раз не страдал — то и не пожил совсем». Но в книгах каждому страдальцу дают кого-то доброго, бескорыстного, ну или смерть с косой. Одно из двух. А в жизни… в жизни Влад пока не встречает таких, которые просто хорошие люди, без багажа с говном. Все сплошняком злые и лицемерные. Переубеждать его в этом никто не спешит. Да и не надо ему, доверься, поверь — порадуешься денек-два, а потом с размаху нож в спину. Доверие к людям не есть добро. Ни разочка. Друзья, семья — везде провал, по нулям.       Поэтому Влад — сам свое средоточие, совсем не стремится создавать связи с людьми. Собственная душа — его единственное отечество.       Еремеев впереди стал черной точкой.       Вот что взять с этого? Мудак, а ведь отчего-то. Почему-то. Что-то в его жизни сделало его таким. Да и что с него взять? Это все равно, что обижаться на лающую собаку. Она лает, потому что собаке дано природой лаять на того, кого считает врагом инстинктивно. Враг, потому что другой, иным дерьмом помазан.        Черт возьми. Когда же уже появится Воланд с компанией и стравит всех нахрен.       И его заодно.       Костриков устал болтаться на плаву, устал бороться с собой, чтобы не сдаться. В голове всегда: не трогайте, не лезьте, оставьте в покое. Он устал проклинать себя за слабость, за то, что не может дать отпор, а его попытки жалки, от них только мухи дохнут.       Под ногами начинает причмокивать: мимоходом идет через парк с высокими деревьями и узкими каменистыми тропинками. Щурится, зрение совсем подводит, Еремеев черным мизерным силуэтом шлепает впереди.       Иногда он задается вопросами: что в его силах? Да что может один против многих? Ему страшно, что наступит бесконечная апатия, что он станет словно овощ — бейте, ребята, мне похую… Нет, нужно барахтаться пока… пока совсем невмоготу станет.       Влад не замечает, что его многоэтажка перед носом. Проходит рядом с болтающими соседскими бабульками, привычно цыкающими на него. А далее поездка в лифте на девятый этаж. Запоздало думает, что Рита будет недовольна его внешним видом. Влад как можно тише отпирает ключами дверь и заходит.       Прихожая залита оранжевым светом, отчего свежевымытый линолеум поблескивает. На кухне голосит телевизор: какая-то певица поет, и работает вытяжка. Ароматный запах жареного мяса плотно стоит по всей квартире, отчего рот сразу наполняет слюна. Под навешенными слоями курток рядом с сапожками Риты пристроены чьи-то лакированные мужские, с толстой подошвой. Сбросив кеды, Влад пихает их вглубь обувного шкафа — потом помоет, лишь бы Рита не пальнула, в обморок грохнется еще. В женщине на грязь и пыль мгновенно просыпается ярость дикая, лучше не рисковать. — Ты вместо школы сегодня свинарник посещал? — холодно осведомляется у него вышедшая из кухни Рита, женщина средних лет, одетая в вязаное синее платье с фартуком поверх и с полотенцем в руках. Светлые волосы уложены высоко сзади, губы приправлены бледно-розовой помадой. — Маргош, — донёсся с кухни приятный мужской тембр, — давай поторопимся, кушать так хочется, что сил нет. — Иду-у. Так, — командно произносит Рита в сторону Влада, решившего в прихожей на коврике снять с себя грязную одежду. — Приводи себя в порядок и сразу шуруй на кухню. — Я не голоден. — корову бы скушал, но с ними сидеть — ни за какие коврижки. — Твое дело, но появиться обязан, хоть какие-то нормы приличия в тебе есть? К тому же твой дядя к нам не приезжал тысячу лет. Пришел, поздоровался, спросил, как дела и как доехали, ушел, ясно? И не докучай ему. — шепотом резко добавляет она и уходит на кухню, откуда сразу доносится болтовня дяди.       Охуение, думает Влад, сдалось ему вообще как-либо взаимодействовать с ним. Парень его не помнит даже. Прокрадывается в ванную, пихает одежду в машинку и, не раздумывая, залезает под душ. Горячий душ прекрасен — смывает дерьмо, произошедшее за день. Смыло б и парня заодно, вот бы все обрадовались. Усмехается.       Иногда, в самые ужасные дни задумывается о суициде. Самому — кишка тонка. Может, собьет его как-нибудь, только сразу насмерть, а? Пожалуйста… Насколько это ущербно?       Гневный стук в дверь прерывает поток его мыслей. Вот ведь!.. Как только, обернувшись полотенцем, он доходит до двери своей комнаты, чья-то крепкая сухая ладонь ложится на его еще горячее, слегка влажное плечо. Влад вздрагивает и, не поворачиваясь, произносит: — Здравствуй, дядя Артур. Приятно познакомиться. — Влад! Ты меня не помнишь, но мы виделись, правда, когда ты еще под стол пешком ходил. — мужчина сам разворачивает парня, не отрывая своей руки. Он оказывается на вид довольно молодым, с такими же светлыми, как у Риты, волосами и широкой белозубой улыбкой. — Марго, а ты не говорила, что твой сын такой красивый! — повышая голос, выдает Артур. — Да оставь ты его. Мясо готово уже. — Иду, — отвечает дядя, продолжая приветливо улыбаться, несмотря на похуистический взгляд племянника. — Уверен, мы с тобой поладим.       Схуяли-загуляли, думает Влад, наконец-то освободившийся из цепкой руки. Заходит и запирает комнату изнутри. Она мизерная: помещает кровать с железной спинкой, стол с двумя табуретками и шкаф. Еще окно с тяжелыми оливково-бурыми шторами. Возможно, изначально комнатушка была предназначена для склада вещей. Но его все устраивает, больше ничего и не нужно.        Полотенце скидывается прямо на пол. Влад тут же покрывается мурашками: в его комнате всегда прохладнее, чем в остальных помещениях. Останавливается перед шкафом с аккуратно сложенными стопками чистого. Стоит, до боли ощупывая синяк на животе, задумавшись о новоприбывшем дядюшке. Ерунда, его можно игнорировать, как и всех. Осторожно достает домашнее, на секунду поднеся к носу. Пахнет приятно, зря, что ли, кондиционер со свежестью Альп. Ловит свое отражение в маленьком зеркале над столом. Оно хмурится, а губы до красна прикусаны зубами. Присматривается: кажется, корни пора красить. На выходных уж тогда. Влад быстро натягивает одежду, балдея от чистоты. Опять переводит взгляд на зеркальце: прилично. К тому же там всего лишь дядя, родственник, завалившийся к ним лишь потому, что появились проблемы. А не Королева Англии, в самом деле.       Он уж и не помнит, когда начал одеваться в неформальном стиле. Рита смирилась. А вот после того, как он постригся в нынешнюю прическу, стоял крик на весь этаж. Она даже любимую статуэтку об стену треснула в порыве гнева, что и так «про нее весь дом трещит, что сына не воспитала, а счас еще пуще начнут».       С нехорошим предчувствием Влад идет на кухню.       Она небольшая, но уютная, устроенная в одном охристом цвете, с небольшим телевизором на тумбе в углу и короткими желтыми шторами, еле прикрывающими балконную дверь. Вообще все в доме, исключая комнату парня, сделано в особенно изысканном стиле, Ритином, то есть. Здесь у каждой вещи есть место, у каждой вазочки и картины. Только тронь, блин.       Артур и Рита органично смотрятся, удобно устроившись за небольшим круглым столом. Оба улыбаются, переговариваясь. Семейное воссоединение, счастья полные штаны. От еды перед ними тащит ароматным паром. — О, Влад. Сядь, посиди с нами. — неформал, игнорируя просьбу, решает заварить себе кофе. Счас заварит, возьмет пакет сушек и съебет, думается ему. — Меня в Москву из Питера перевели, представляешь? Теперь поживу с вами, пока квартиру подешевле не найду. Хорошо, Марго, что ты развелась со своим, Сашка меня не потерпел бы в доме. Прости, Влад, что я так о твоем папе, но, что правда, то правда. — Нечего извиняться, Артур. Он уже взрослый, чтобы понимать подобные вещи. — произносит Рита, немного скомкано из-за еды во рту.       Парень и не собирается расстраиваться или обижаться. Его отец трусливо сбежал от Риты год назад. И Влад его понимает. Но внутренне еще таит обиду — отец мог взять сына с собой, мог ведь, что ему стоило! А в итоге сказал, что будет передавать деньги и «береги себя, сынок, слушайся маму». Да какой там, нахуй! — Садись-садись, Влад, рассказывай, как в школе дела? Может, девушка есть? Я, помнится, был тем еще ловеласом, могу помочь в амурных делах. — Артур весело подмигивает парню, когда тот поворачивается с чашкой и пакетом сушек в руках.        Скептицизм вот-вот за ушами польется, настолько поражен Влад добродушным упорством этого мужчины. Нога на ногу, сидит вполоборота, держит вилку длинными, музыкальными пальцами. Так, хорошо, Рита говорит, надо быть вежливым. — Нет, спасибо. — выдавливает. Лучше б молчал, чесслово. Рита закатывает глаза, усмехаясь: — Какая девушка у этого волка-одиночки! Он скорее на своем компьютере женится, чем к девушке подойдет. — проговаривает, натыкая на вилку кусок мяса. — Да, а что так? — Артур внимательно смотрит на парня, всем видом изображая участие. Но не жалостью, будто это проблема — не иметь девушку, а словно, ну и что такого, бывает со всеми, еще найдешь.       Влад сконфужен. От такого напора доброжелательности кому угодно станет не по себе. Что мужчине нужно, он действительно такой или притворяется, но какой в этом смысл? — Садись уже, не стой, как истукан. — рявкает Рита. — Артур, не лезь к нему. Этот мальчик всю жизнь такой: скрытный и молчаливый. Проще тумбу нашу разговорить, чем его. — Да какой же он мальчик в семнадцать-то лет. — говорит дядя, но больше не пристает с вопросами к Владу, разговаривая с Марго.       Парень молча и как можно скорее допивает кофе и так же, не произнеся ни слова, поднимается с табуретки, выходит с кухни, подумав с секунду, возвращается за сушками. Рита его провожает кислым взглядом.       В комнате, замотавшись в старенький, с детства еще, плед, располагается у компа. Уроки подождут. А пока — «Warcraft III: The Frozen Throne». Несколько дней без завтраков-обедов стоил ему этот диск.

***

      Оторвавшись от игры поздним вечером, Влад тихонько выходит из комнаты, чтобы справить нужду в туалете и по возможности захватить пакет печенья. Сушки уничтожены и уже переварились давно. Сделав природные дела, парень проскальзывает в кухню, замечая два силуэта из-за приоткрытой двери балкона. Слух улавливает явно напряженный диалог. -…ой, подумаешь, да что ты, как банный лист к жопе… — Ну, зачем ты так с ним, Марго? — Донесся голос Артура, а затем втягивающийся звук затяжки. Влад напрягается, про него ведь они, так? — Это ведь по твоей вине он такой замкнутый, нам же всегда…       Про него? Черт. — Если ты и дальше продолжишь в том же духе, Артур… — угрожающе спокойно начинает Рита. -… То я не собираюсь выслушивать этот бред от младшего брата, ни разу не женившегося за двадцать семь лет. У тебя нет детей, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. А девушка твоя где, м? Нет ее. И не было, сдается мне. И почему, интересно знать? — стервозный голос все громче звучит с балкона.       Влад замер, не желая слушать, но неспособный пошевелиться.       Любопытно. А еще приятно, что ли, что мужчина отчитывает Риту. Но что за тайны? В башке проносится голос Шерлока из старого фильма: «Это элементарно, Ватсон». Да нихера. — Почему молчишь, Артур? Есть, что скрывать? Мало ли чем ты там увлекался в своем Питере. То-то же. Я не лезу в твою жизнь, и ты, будь добр, не лезь в мою. Живи здесь, так как квартира наша общая, но с нравоучениями не тебе ко мне лезть. Ты б еще больше опозорил родителей, будь они живы... — выговаривает махом и замолкает.       Неловко получается. И пауза затягивается. Влад сразу понимает, что у Артура полно скелетов в шкафу. Как же такому выдающемуся человеку и без выкидонов, ну. — Я тебя понял, Марго. Но ты слишком драматизирушь, как всегда, моя вспыльчивая старшая сестренка. По больному-то еще как больно. — ничуть не расстроенным голосом заключает Артур, веселится. — Иди к черту. — Рита шипит. В ответ легкий смех мужчины.        А затем, к ужасу Влада, он выходит с балкона. На нем лишь пижамные штаны и все та же улыбка на лице. Тело эстетично красивое — сразу видно, что печется о внешнем виде. Вечно похуистическое выражение лица неформала не меняется, когда они встречаются глазами в темноте. Однако, удивляясь самому себе, парень думает только о том, чтобы дядя не привлек внимания Риты. Почему-то он уверен — они на одной стороне сейчас. И медленно подносит указательный палец к губам, прося о тишине. Артур улыбается еще шире, а затем, проходя мимо, ласково треплет Влада по волосам. Вот это питерский дядюшка, думает. И от греха подальше сматывается к себе.

***

      Влад пялится в потолок, слушая, как за дверью топает тапками Рита, переговаривается, врубает телек, шумит посудой. Глаза еле-еле разлепил. Голову сразу наливает болью. От голода, наверное, он читал об этом в интернете. Грузил страничку столько времени, что решил — интернет для поколения, которое по 5 часов стояло в очередях за сосисками и хлебом. Подняться надо, а то Рита нарочно встанет у его двери и будет волосы сушить. Поменяв спальную одежду на трусы, парень плетется умываться, вяло потягиваясь и отчаянно зевая. Опять досиделся до ночи с игрой, хотя пораньше лечь хочет каждый раз. — Доброе утро! — лучезарно улыбаясь, выпаливает появившийся из ниоткуда дядя Артур.        Ох… В одних трусах парень начинает себя неуютно чувствовать рядом с иголочки одетым дядей и стремительно проходит в ванную, мрачно здороваясь на ходу. — А ты не говорил, что у тебя есть тату и такое крутое! — доносится из-за спины.        «А я и не собирался», — про себя дерзит парень. Вообще, нужно приучить себя быть добрее к дяде, хотя бы внешне, ведь тот помог ему вчера. Серьезно, помог. Рита бы скандалище устроила, что тот подслушивал, у нее помимо грязи пунктик еще на правила приличия, сплетни… Дофига, короче.       У него и в самом деле есть тату на левой лопатке — 3D решетка цвета металлики будто торчит вместо оторванной части кожи, а внутри виднеется нечто, напоминающее звездное небо. Рисунок сам когда-то давно нарисовал, а потом решил, что хочет тату, и откладывал деньги с завтраков-обедов пару месяцев. Когда Рита узнала, то на полном серьезе сказала, что сдаст в детский дом, если хоть одна душа прознает. Как будто он собирается ходить и хвастаться всем направо-налево. Да местные гопники сразу бы его камнями забили. — Не шастай тут в таком виде! — огрызается на парня Рита в бигудях на голове и розовом халате.       А Влад, может, не собирается изменять привычкам из-за дяди, свалившегося, как снег на голову, думает, поправляя трусы на заднице. Чистит зубы, глядя на бледное лицо с поистине огроменными синяками под серыми глазами. — Что пишут в газете, Артур? — голосит Рита с кухни. — Удивишься ли, Марго, но вести печальные — страна стремительно катится прямо в ад. — шелестя газетой, добродушно отвечает мужчина. — Ничего нового, — гремит чашками Марго. — А по погоде там что?       Не собираясь слушать «милые» разговоры брата с сестрой, Влад сразу после утренних процедур быстро облачается в верхнюю одежду и, ни с кем не прощаясь, уходит в школу.       Третий день учебы проходит на удивление спокойно. У Кострикова назойливо заседает мысль в башке — это затишье перед бурей. Все не обращают на него ровно никакого внимания. Это один из тех дней, когда ребятам некогда тратить свое время на Влада. Хорошие дни: он преспокойненько рисует или смиренно выжидает, задумавшись о своем, когда перемена сменит урок и наоборот, и можно будет отправиться домой.       Мухина на весь класс изливается в грусти — как же так, целый день без Еремеева, трагедия века. Вот дурочка наивная, ему ж плевать с Останкинской телебашни на тебя. — Не переживай, Танюха, — лепечет Егор, неприятный такой тип. — Он счас готовится к тако-о-ому… Ты его как с войны завтра встречай. Гордиться еще будешь.       А вот тут понятно — очередные уличные бои сегодня у Еремеева. Обычно после такого он приходит побитый, с похмельем, мрачный, но довольный от похвал, а встречают его все, будто тот мир от гибели спас.       Ему приходит sms от Скалла с предложением «позависать в парке сегодня вечером», и он, решает, что лучше гот, что немного не от мира сего, чем братосестринское нечто дома, отправляя положительный ответ.

***

      Парк, который подразумевает Скалл, возможно, одно из немногих мест, где можно не особо переживать, что тебя отпиздят районные лихачи. Уходишь вглубь, свернув с центральной дороги по тропинке, и — благодать. Здесь всегда тихо и не многолюдно, поэтому Влад частенько приходит сюда порисовать или просто побродить, или послушать пару песен, закачанных на телефон.       Тупо безэмоционально думает, что только здесь себя чувствует раскованно. Здесь или заперевшись у себя в комнате. Садится на привычную лавку. Так утомляет быть в постоянном напряжении, в вечной «боевой готовности» и все равно проигрывать. Это морально изнашивает. Прям как Бильбо говорил: «Я как будто тонкий, растянутый кусок масла, размазанный по слишком большому ломтю хлеба». И Влад также. Будто сороковник уже, будто пожил и жизни нюхал.       Слава богу, жизнь — это не навсегда», — произносит шепотом, вытягивая длинные ноги и откидывая голову на высокую спинку.       Жаль, что нельзя на время отключать голову. Чик — и все, отдыхаешь. Никаких мыслей, которые как муравьи в муравейнике, никаких снов. Все это месится внутри без выхода, там и гниет в одиночестве. Хочется оторвать себе голову и выкинуть к чертям.       Создатель, существует он или нет, совершает ошибку, наделив человека потребностью в общении и в людях как таковых. «Человеку нужен человек» — Влад не знает, кто автор этих слов, но они ему почему-то помнятся. Ненавидит это всеми фибрами души. Ему и одному хорошо — хочется крикнуть каждому человечишке в лицо. «Но почему же тогда тебе так плохо?..»       Он рассматривает выглядывающие из-за крон деревьев кусочки серого неба, невероятно тоскливого, словно разделяющего настроение Влада. Не замечает, как на лицо опускаются прохладные дождевые капли, мелко моросит. — Со стороны кажется, что ты плачешь. — выдает тягучий голос.       Влад чертыхается, выныривая из задумчивости. Задремал, что ли? Пиздец. — Скал, чтоб тебя.       Невысокий парень, весь укутанный в черное, с черными губами и пирсингом в нескольких местах на лице, немного жалостливо смотрит из-под косой розовой челки, единственной не черной вещи на нем. — Ты пришел раньше. — тупо хмыкает он на очевидные вещи.       Вместо ответа Влад двигается, позволяя пришедшему сесть.        Они далеко не друзья, проводят иногда совместный досуг, играя в карты или обсуждая игры. Знакомятся, случайно оказавшись вместе под одним прицелом орущих бабок, с упоением покрывающих проклятьями будущих товарищей. Скалл не говорит настоящего имени, возраста, впрочем, Влада это не ебет особо. Выглядит он гораздо старше, чем ведет себя. Чудной, прям чудило. Может встать посреди игры и уйти, будто в голове приказали срочно пойти и сотворить какое-нибудь невероятное зло масштаба рязанского района. Влад только поджимал губы и вспоминал стишки Бильбо про дорогу и путь. Однажды Скалл горько заплакал, а это уже ни в какие ворота не лезет. Рыдал, черт подери, да так, что под глазами расплылась подводка, не для слабонервных зрелище, а ведь товарищи обсуждали новый варкрафт. Влад отказывал в следующих встречах довольно долго.       У Скалла есть друзья-неформалы, у них там прям черная братия, предлагает периодически познакомить с ними Кострикова. Влад, не меняя выражения лица, говорит, что Люцифер упаси. Ему хватает одного гота-шизика.       Притащил Скалл как-то две бутылки блейзера. Нахлестались в дрова березовые. И он во всю увлекся болтовней о своем парне, который бывший, но уже и нет, но это и не точно. И на скептицизм Влада твердил, что ему еще рано понимать, не прошел еще через все, и делал страдальческое лицо. А Влад, развалившись на лавке, гадал, а если был бы у него парень, то есть девушка, да, то что? Так же бы страдал? А потом развод, и девичья фамилия? Ха-ха.       Дождь перестает. Влад шмыгает носом, по трусы промок. Как мокрый котенок, «шутит» Скалл. Уржаться можно с его шуток. Парни решают удариться в дурака на деньги и рубятся, пока темно не становится так, что хоть глаз выколи. Владу везет, выигрывает аж сотню рубасов. Прощаются и расходятся в противоположные стороны. Влад, наслаждаясь, вдыхает холодный свежий воздух и идет, не торопясь. Только осенью он такой, особый и чистый, даже в Москве.       Вдруг напрягается. Что-то происходит совсем рядом: кряхтения, шумное дыхание, шорохи. Бля-а. — Сука! Очнись! — охрипший и отрывистый голос доносится из темноты. — Брат, нет сил тебя больше тащить. — звук, как от пощечин.       Что-то у чувака стряслось там, надо ведь что-то, он ведь еще не совсем оскотинился, как все?       Крепче сжав лямки рюкзака, он медленно подбирается на звук. — Кто здесь? — сдавленно спрашивает все тот же голос из темноты.       Влада следом ослепляет — некто включает фонарь, затем свет переводят в сторону, и становится виден худой силуэт. Глаза привыкают быстро. Паренек, взволнованный донельзя, ошалелый, с дикими глазами и в пухлой зеленой куртке. Смотрит прямо в серые глаза Кострикова и просит, чуть не молит: — Чувак, будь человеком, помоги, а…       Редко, когда к Владу обращаются с просьбами и обращаются вообще, а тут еще так… искренне. Он не мог отказать. — В чём дело? — спрашивает, начиная нервничать. Ловит себя на том, что дышит, как забитая собака — тяжело и быстро через рот.       Паренек кивает подбородком вниз: — Нужно дотащить моего друга до дома. Быстрее надо, тут совсем хана…       И только сейчас Костриков видит сбоку от незнакомца неподвижно лежащего человека. И в подтверждении слов тот болезненно и хрипло стонет. — Бля-я-ять. — как в ужастиках, только страшнее в тысячи раз. Хана — это мягко сказано. Все красно от крови и блестит под достающим светом фонарика. Даже трава рядом алая. Господи. Владу хочется плакать. — Скорее, — будто прочитав мысли, судорожно просит незнакомец, — Я не знаю точно, что с ним. Его противник не по правилам дрался, припрятал перстень под ладонью. Столько крови… Я Томас. — Влад. — дрожаще произносит.       Этот Томас с глазами на мокром месте говорит так решительно, что неформал тут же подбирается под кустом ближе.       Томас как можно аккуратнее поднимает за бок друга, Влад не отстает, придерживая за другой. После долгих утомительных попыток им удается подняться. Раненый кряхтит, стонет. У Влада нутро сжимается. Думает, только держись, парень, мы быстро. Начинают двигаться. Ноги еле отрываются от земли, путаются в увядающей траве, вязнут в листьях и грязи. Костриков до глубины души поражен, как такой хрупкий Томас может оказаться железным для друга. Да как такого тяжеленного Томас вообще смог поднять один. — Том…ас. — хрипит раненый. От него тянет потом, и вообще весь он влажный, в грязи, крови. Владу кажется, что трещат его кости под весом сильного тела. — Заткнись, чувак. Мы все сделаем с Владом. Ты пока мысленно заставляй тромбоциты выполнять свои функции.       Идут медленно, так, что парк кажется бесконечным и зловещим. Ломит спину от тяжести. Сорвет, ведь. Ты, парень, только держись, думает Влад, рано умирать, пока еще рано, держись… И посматривает на пострадавшего. Подтирает свободной ладонью дорожку крови, уже начавшую заливать глаз. А у самого-то рука ходуном ходит. Черты лица очень знакомые, но сейчас некогда об этом думать.       Дождь заряжает: сначала редкие капли, потом как втопит только. Пот вперемешку с ним заливает лицо, а мышцы горят от натуги. Наконец, они добредают до выхода из парка. Останавливаются передохнуть, потому что дичайше болит все тело. Но парень истекает кровью… боже. Это по-настоящему происходит. Вот она, кровь, капает на тротуар. — Еще чуть-чуть, — обещает Томас. — Только б мусорам не попасться.       Парни переходят дорогу, благо, нет машин. И вообще темнота оберегает от лишних глаз. Ноги раненого волочатся по асфальту с шуршащим звуком, четко заседающим в ушах. Влад не забудет этот звук. Протаскиваются пару кварталов и останавливаются перед пятиэтажкой. — Еще чуть-чуть. — повторяет Томас, открывая свободной рукой дверь подъезда.       В углу, возле спуска в подвал, мирно похрапывает пьяница. Влад не удерживает смешок, глядя, в какой смешной позе разлегся мужик. Истерика.       Боже, спокойно, остались ступени. Подъем по ним отбирает последние силы. Томас ломается, припадает на ступеньку, раненый почти валится на него сверху. Влад шипит, стонет, удерживая изо всех сил, будто от этого зависит и его жизнь тоже. Томас собирается, матерясь, все-таки плачет немного, прости, говорит, брат, такой я недотепа.       Со звонком в дверь оба выдыхают. Спустя долгие секунды, во время которых сердце Кострикова, эта ущербная мышца, отчаянно тыкается в ребра, дверь отпирает красивая женщина с длинными блондинистыми кудрями. С секунду она удивленно смотрит на ребят, а затем на ее лице отражается ужас. Она матерится, широко открывая дверь и впуская ребят. — Тащите его в комнату, Томас. — скрежуще приказывает она. — Ну, я ему, блять, устрою! Он у меня додерется. Что произошло? Отвечайте! — рявкает она, мечась по комнатушке, видимо, собирая медикаменты.       Но Влад замечает, как дрожат ее губы, и на щеках то и дело появляется влага, которую женщина яростно вытирает рукой. И тем не менее ситуацией владеет прочно. — Анна Михална, какие-то гопники, пьяные… Он отключился, они разбежались. А мы как раз встретиться хотели. — прерывисто отвечает Томас, разрезая ткань футболки.       Верно, не в первой все это, думает Влад. Торс весь испещрен ссадинами, серьезно кровоточащими. Женщина сначала просматривает раны на животе, тут же приказывая обоим промыть их. Неловко стоящему Кострикову уже пихают проспиртованную марлю, и тот послушно склоняется над лежащим парнем. Как же много крови. Влад в жизни столько не видел. Руки дрожат, когда он осторожно проходится около ран по рельефному животу. Какой же пиздец.       Анна Михайловна, стараясь не шмыгать носом, опаливает огнем из зажигалки иглу и уверенно зашивает открытую рану над левой бровью, приговоривая на стоны сына: «Пошипи мне еще тут». Шрам останется. И Кострикова словно молнией поражает, когда он узнает перед собой Еремеева. Его одноклассника, его главного издевота. А эти люди, всем видом сейчас выражающие сердечное переживание и боль за страдания Еремеева, это же… это его близкие.       Ошарашенный взгляд Влада опускается на собственные руки, заляпанные кровью Еремеева. Славы Еремеева. Он серьезно ранен, а эта женщина и Томас сердечно боятся за него. — Томас, крови не так много, тише, дорогой. Это так кажется, все так кажется страшно. Тише, дорогой. — доносится, как в тумане, издалека. Влад думает, какая прекрасная женщина, мазнув по ее красному с потекшей тушью лицу, думая вовсе не о красоте.       Влад вытирает Еремееву лицо от крови, чтоб в глаз не попало, и обрабатывает ему раны. Он снова смотрит на дрожащие руки, кровь начинает засыхать. Склоняет голову и мелко дрожит всем телом. Размазывает ладонью слезы, оставив грязный красный след на щеке. — Я… Мне пора… — его слышат не сразу. Он скрипит кроватью…господи, все в крови и мокрых пятнах… — О. — произносит Анна Михайловна, поднимая на того покрасневшие глаза с размазанной тушью. — Спасибо, спасибо тебе большое, ээ… — Влад, — помогает ей Томас, не отрываясь от промывки ран. — Влад, — добавляет женщина, глядя так открыто и улыбаясь так сердечно и благодарно, будто он весь ее род лично от чумы спас. — Заходи к нам как-нибудь на чай, мы тебе всегда будем рады. — Спасибо. Я твой должник. Найдешь меня. — так же не отрываясь от работы, коротко произносит Томас.       В замешательстве Костриков кивает и со всех ног уходит из квартиры. Его голова разрывается от произошедших событий. Ступеньки, подъезд, улица. Влад бежит со всех ног, мечтая забыть об этом ужасе. А перед глазами окровавленный Еремеев, и слезы в глазах женщины, и маленький Томас с огромным грузом на плечах. И Влад не замечает, как слезы не переставая текут, забираясь под шарф.       Бесхребетный пидор, мудила, уебок, глист и все от Еремеева с любовью, начиная задыхаться от быстрого бега, думает он. Надо покурить и привести хотя бы мысли в порядок, иначе Рита выставит его вон, появись он так. С такими дикими глазами и всего в крови. Не додумался попросить руки в ванной помыть. Шмыгает. Да он бы не смог оставаться у Еремеевых еще дольше.       Дождь совсем разгуливается. Смывает кровь зато. Но вид у Влада как у побитой собаки. Но он и на самом деле побит.       Остановившись, наконец, у своей многоэтажки, под козырьком подъезда, неформал закуривает, с десятого раза поджигая сижку. Влад всхлипывает, но слез больше нет. А, может, помог и помог, фиг с ним, зато совесть в порядке. Как бы он корил себя за трусость, если б отвернулся от Томаса. Совесть бы всего сожрала.       А они, оказывается, живут на одной улице, как-то отрешенно думает парень, принимаясь за вторую сигарету. Дыхание постепенно выравнивается. Одежда насквозь. Влад подставляет лицо дождю, протирает глаза пальцами и окончательно успокаивается на выдохе.       Только б Рита не выгнала.