ХХХ
Будь у Юнги девять жизней, они прошли бы сплошь как одна. Ему и одной много, ему бы её с кем-нибудь поделить. Отдать тому, кому действительно необходимо. Намджун его голыми руками оперирует, рвет плоть без анестезии, а потом эти же ошметки вываливает в руки Юнги и отправляет в добрый путь и неважно, что после такого собраться уже нельзя. Видеть его — катастрофа, ощущать и чувствовать — апокалипсис. Альфа, будто бомба замедленного действия, которая встроена внутри и Мин не знает, когда придет время и его разорвет. Джун поступает как эгоист, врывается в чужую жизнь, оставляет пятна на полотне судьбы и спокойно уходит. У Юнги ничего нет, нечего запятнать, но Намджун все равно вокруг его оси и месит эту грязь еще сильнее. Зачем он пустил Кима к себе — непонятно. Чего ожидал от всего — ответа нет. Но тогда, когда чужие огненные губы коснулись его, именно тогда, Юнги ощутил себя деталей пазла, где второй кусочек неподходящий. С истинными так недолжно быть. Они должны друг друга любить и оберегать. Но на каждый прописанный пункт жизни всегда есть исключение, одно из которых они. Мин бесится от мыслей в голове, от ощущения горячего дыхания на губах, поэтому долго трет их в ванной. Трет так, что они начинают краснеть и щипать, но легче не становится, а ощущение дыхания никуда не исчезает. Сейчас бы покурить, но Юнги не находит спасательной коробочки дома. Ему приходится склеить себя дешёвым скотчем и не торопясь покинуть дом, дать холодным ветрам облизывать свое лицо и с легкой замученной улыбкой идти вперед. Он заходит в ближайший супермаркет за одной-единственной пачкой сигарет, где вымученный кассир улыбается за покупку. Мин не хочет зацикливаться, не хочет думать о НЕМ, но каждый раз, каждая попытка сыпется крахом. Это словно подуть на гору пепла, также бесполезно. Юнги сам по себе омега беспечный или же просто не имеющий инстинкта самосохранения, потому что только он может, ходить ночью, по мало освещенным и опасным улицам. Именно на обратном пути до его дома, именно в том месте, где парень сократил путь, его остановило пару альф. — Такой куколке не страшно ходить одной? — пошло облизывается самый высокий. — Пошёл нахуй.***
У Мина рассечена бровь, щипят губы и множество синяков на теле, которые где-то на завтра расцветут красочными бутонами. Когда его повалили на землю и стали бить, приходясь тяжелым носком по ребрам, в омеге ничего не билось в агонии, а изо рта не вырывались крики и мольбы о спасении. Видимо еще при самом рождении кто-то отключил от него самые нужные функции, которые никто теперь не восполнит. Он лежит на грязном асфальте, весь в пыли и вымученно улыбается смеющейся судьбе. Лучше бы его здесь забили, смешали с грязью, чем придется проживать еще и этот момент дальше. Кто-то спугнул бугаев с улицы, и этот кто-то, возможно, не хотел портить жизнь Юну, но неприязнь все еще остается. Юнги лежит на пыльном асфальте и смотрит на красивое полотно, разместившееся над головой. Тысячи звезд переливаются между собой, манят своей красотой и коснуться бы хоть одной, хотя бы на пару секунд. Блондин бы все за это отдал, даже был готов рассыпаться битым стеклом, если бы до этого можно было коснуться огненных или ледяных лучей. Мин с трудом тянет руку вверх, ближе к нему, ведет ладонью по небу, растопыривает пальцы и мечтательно прикрывает глаза, думая, что касается бескрайнего, как сладкая вата, воздуха. Юнги бы стать кометой, которая своим великолепным свечением озаряет небо на какие-то пару минут. Ему бы разбиться также красиво и трогательно о зеркальную гладь воды, раскидать последние искры и под собственное негромкое шипение закончить все мучение. Ему бы быть хотя бы звездной пылью, витать в прострации и окутывать космические корабли собой, а не с огромным грузом, тяжело вставая собственным телом. Омега сильно прихрамывая, держась за бок, пошел дальше, туда, куда по идее зовет сердце. У него нет точно маршрута или карты к неизвестной х дороге. У него только ощущения и тлеющая вера на лучшее. Мин заходит в какой-то большой чистый двор, шаркает ногами по асфальту и не замечает альфу впереди себя. Намджун изучаеще на него смотрит, отмечает царапины и синяки на теле. У Джуна вселенская так никому не нужная жалость в глазах и губы раскрываются в сухом вопросе, но его резко перебивают. — Не стоит, — хрипит второй и запрокидывает голову назад. Вся их жизнь чёртова ирония, связывает их постоянно, не дает существовать отдельно. Каждое чувство, касание отдается во втором полноценным спектром ощущений, и даже если одному было в действительности все равно, то другому это будет мучительной пыткой. Альфа тогда в круглосуточном был, покупал продукты для бессмысленного утоления голода, когда его внутренности будто скрутило, будто ребра стали стремительно крошиться. Ким тогда хватается за полку, роняет все на пол, сам оседает на него же и руки ко рту подставляет, все кажется, что осколки костей и сгустки крови на его ладонях. Он истошно хрипит, хватает себя за шею и полосует ее ногтями. Большие невидимые комки чего-то непонятного застряли в горле, и дышать просто — нет сил. Они еще некоторое время смотрят друг на друга, молча разговаривают, перетаскивают друг другу собственные эмоции и все, конечно же, понимают. Джун сигналит глазами в сторону подъезда и так ничего и, не сказав, плетется к железной двери, точно зная, что за его спиной, следом, плетется Юнги. Мужчина не торопясь открывает дверь в свою квартиру, входит первым сам, оборачивается и все ждет, когда омега следом зайдет, когда дверь за собой захлопнет. Юнги мнется у порога, кусает и так разбитые губы, а затем несмело заходит следом. Зрачки неожиданно сильно расширяются, а тело дрожит, будто от самой изысканной ломки. Все вокруг чертовски пахнет Намджуном, в голове от роя мыслей звенят колокола и потерять бы сознание навечно, но Юн только кривит губы в ломаной улыбке, а после, как только может, срывается назад на улицу. Джун так и остается стоять на месте, грустно улыбаясь распахнутой двери.