— Вы говорите, что он рисковал мной? Да, это так! А как еще научиться выживать, если не рисковать?! Он не берег меня, потому что хотел, чтобы я сама научилась. — Как?! — Он учил меня ориентироваться в темноте.
Метод
Босые ступни, уже потерявшие чувствительность, постоянно проваливались в мягком и мокром мху. Мальчик без конца запинался за массивные корни деревьев, царапался об острые камни, но успевал восстанавливать равновесие, чтобы не упасть. Чтобы ни в коем случае не остановиться. Чонгук бежал, не разбирая дороги, глаза застилала пелена — слезились глаза, а в груди сердце готово было пробить хрупкие ребра. Силы все не заканчивались, наоборот, кажется, что мальчишка вдруг нашел их неиссякаемый источник. Так бывает, когда выбор идет между жизнью и смертью. Где-то здесь, где-то в этом лесу бродит чудище, которое пообещало его убить, если он посмеет сбежать. А значит: сама смерть сейчас шагала по следам Чонгука. И какая теперь разница умрет мальчик от чьих-то рук или просто замерзнет насмерть, потерявшись в темноте? Итог-то все равно один. Но во втором случае Чонгук хотя бы попытается… Беги! — это первая мысль, когда мальчик узнал имя странного мужчины, чьи страшные глаза смотрели слишком глубоко. В тот раз Чонгук не успел, но сейчас не собирался останавливаться. Он даже не оглядывался… (Наверное, боялся, что оглянувшись увидит те самые глаза, которые так его пугали) Страх вообще на многое побуждает. Страх питается тобой, пожирает тебя изнутри, заставляет быстрее думать, действовать… жить. Кто-то кайфует с этого, а кого-то это изводит и сводит с ума. Чонгук чувствует себя чем-то посередине. Во всяком случае, мы уже выяснили, что он не трус. Ведь кто бы на его месте умудрился сохранять спокойствие и рассудительность? …Но падение приравнивается к смерти так же прямо, что и желание обернуться и посмотреть в глаза человеку, который абсолютно точно следует за ним по пятам. Так страшно! Ошибку никак нельзя допустить, потому что это была бы последняя в жизни мальчика ошибка. ...И Чонгук ошибается: запинается обо что-то и растягивается по холодной земле. Легкая футболка задирается, от чего мелкие камни едва не вспарывают мальчику живот. Он весь измазывается в грязи, а ветки голого кустарника едва не выкалывают ему глаза. Боль в левой щиколотке чувствуется уже позднее, а хруст костей не слышится из-за пульса и белого шума в ушах. Слезы, что и до этого застилали глаза, сейчас просятся наружу с удвоенной силой, изо рта рвется всхлип, стон, а потом и крик боли. Конечности немеют, а мурашки пробегаются до самого затылка, холодеет кровь… внутренности покрываются инеем. Чонгук тянется закрыть себе рот, но понимает, что он слишком поздно спохватился (он еще может думать!). Воистину: если плохое может случиться, оно обязательно случится! Бутерброд с маслом падает хлебцем вверх, и масло размазывается по полу… Чавкающий звук чужих шагов отдает в барабанные перепонки, вызывая оцепенение. Тяжелые ботинки — все, что Чонгук может разглядеть в своем нынешнем состоянии. Все это время он ошибался! Есть такая уместная фраза: если ты идешь по следам преступника — ты уже отстал. Чонгук все это время дышал в спину Тэхену! Все это время он, сам того не понимая, бежал за своим преследователем, похитителем, боялся оглянуться… А надо было просто смотреть вперед! — Крольчонок! — наигранная ласковость звучала еще страшнее утробного рыка. — Надо же! Ты тоже решил прогуляться со мной? Чонгук не находит сил для ответа и не видит, как на него смотрит Тэхен. Это к лучшему! Сейчас мальчику никто не протянет руку, чтобы помочь встать, никто не будет обещать, что все хорошо. С самого начала было только два условия: не сбегать и ничего не спрашивать. Чонгук нарушил самое главное правило. — И что же ты молчишь? Что же не смотришь на меня? Чонгук? — Тэхен присаживается на корточки, разглядывая в полутьме еле живого мальчика, что так загнанно дышал и давил в груди свои всхлипы. — Совесть все-таки проснулась? Чонгук думает, что хуже вот таких разговоров и издевательств нет ничего. Тэхен тянет время, вглядываясь в мальчиков смольный затылок: в волосах запутались сухие ветки и комья грязи. Но он не брезгует, вплетая свои длинные тонкие пальцы в мальчиковы волосы нарочито нежно, поглаживая кожу головы, даже накручивает на палец одну прядку. — Ах, да, — Тэхен еще какое-то время позволяет обманчивой нежности погладить мальчика за ушком, приподнимая за подбородок, чтобы заглянуть в перепачканное кровью, грязью и слезами лицо. — У тебя же нет совести!.. И нежность оборачивается крайней степенью жестокости, когда Тэхен, вновь вплетая пальцы в чужую шевелюру, резко дергает вверх, да так сильно, будто хочет снять с Чонгука скальп — не иначе. Мальчик громко и задушено вскрикивает, слабо упираясь руками в землю и до хруста выгибаясь в спине. У Тэхена дикие и жестокие глаза, едва ли в нем сейчас есть хоть часть того Тэхена, который сегодняшним утром ковырялся в холодильнике и ерошил свои темные, подвивающиеся на концах волосы. Чонгук почему-то так отчетливо вспомнил сегодняшнее утро! Будто бы пожалел, что день закончился вот так! Но что ему нужно было делать?.. — Поднимайся! — теперь уже тот самый звериный рык, вибрирующий в легких и в пространстве, заставляет Чонгука зажмуриться от страха. — Поднимайся, я сказал! — Я не могу, — жалкий и побитый кролик вывихнул лапку, а теперь сверкает черными глазами и плачет, будто это ему поможет. — Мне плевать, — Тэхен снова дергает, хватает за руку, за шиворот, заставляет подняться, но не выпрямиться, потому что сил на это нет никаких, а вывихнутая нога пульсирует тупой болью. — Шагай! Словно скользишь по лезвию бритвы…***
*Мы, наверное, сбились с пути и уж точно ошиблись дверью. Мы, наверное, вошли в тупик, из него не пройти-не выйти. И застыл в подреберье крик — это наш горизонт событий.
Сколько они так шли по лесу Чонгук не знал. В какой-то момент от боли он просто потерял сознание, а когда открыл глаза, то неприятный желтый свет почти ослепил его. Они снова были в подвале, только в этот раз Чонгук не был связан, но это вовсе не означало, что в итоге мальчика ждет счастливая развязка. Он ослушался и преступил через чужие правила, а теперь должен был понести наказание… Именно так работает мирозданье. Боль в щиколотке из пульсирующей стала протяжной, не затихала ни на секунду; кожа вокруг косточек взбухла и покраснела. А еще было холодно, до сих пор, пусть и от контраста температур покалывало конечности, но холод не отступал, наоборот, пробираясь глубже. Грязь в которой Чонгук вымазался начинала подсыхать, неприятно стягивая кожу на руках и ногах; и кожу оцарапанного живота тоже стягивало, и сильно пощипывало от маленьких, но многочисленных царапин, которые стремительно промокали кровью и сукровицей. Но мальчик не позволял себе слабости, а дорожки слез, прорезавшиеся сквозь пыль, осевшую на щеках, давно уже высохли. Плакать было бессмысленно, просить прощенья — тоже, но Чонгук почему-то не удерживает, срывающееся с языка, тихое, но уверенное: — Прости. Тэхен вдруг расхохотался, и хохот этот заставил кровь в жилах мальчика застыть, такой он был страшный. Сумасшедший. Истеричный. Чонгук сильнее вжимался в стену, сдавленный страхом, как тисками. — Ты… — Тэхен не сразу успокаивается, выравнивая дыхание. — Маленький предатель! Знаешь, как я ненавижу все вот эти бессмысленные слова! Они ничего не значат! И ими уже ничего не изменить!.. Чонгук не изменяет себе, когда продолжает прятать глаза. Он боится встречаться взглядами с другими людьми, но в глаза Тэхена особенно страшно смотреть. Какое же клише — фраза про пропасть! Но в этом случае она так уместна! Бездонные черные дыры, встреча с которыми не сулит ничего хорошего… А вы знали, что богомолы могут гипнотизировать свою жертву, перед тем, как на нее напасть? Это делает их жертву податливой и беспомощной — она уже никуда не сможет убежать. Ее съедят. А она… добровольно… станет чужим пропитанием, — очередным звеном пищевой цепочки. Тэхен, наверное, тоже обладает гипнозом. Или всему виной его подавляющая аура и сила? Или все дело в том, что это именно Тэхен и именно Чонгук. Дело в них? Но каков бы ни был ответ на этот вопрос: Тэхен все равно стоит выше, а Чонгук просто жалкая букашка в сравнении с ним. И это неизменная постоянная. Он должен подчиниться… — Прости… — у Чонгука лопается тонкая кожица на нижней губе и из нее тоненькой струйкой начинает стекать яркая, алая кровь. И мальчик против воли совершает очередную ошибку, поднимая голову и прослеживая Тэхена взглядом. Весь словно осколок черного ночного неба, Тэхен подходит ближе, опускаясь на корточки перед Чонгуком. Как красиво смотрится на Тэхене черный цвет! Водолазка стягивает его стройный торс, руки, обхватывает горло, придавая изящности, а черные брюки в обтяжку, но с дырами на коленях, красиво подчеркивают длинные и худые ноги. И как же странно подумать об этом именно сейчас! Но или мозг Чонгука вдруг стал выталкивать плохое, концентрируясь на чем-то отвлеченном, или мальчик уже стремительно терял рассудок — не разобрать точно. Еще у Тэхена немного смуглая кожа, и россыпь родинок нарочно украшает и без того красивое, очень привлекательно лицо… еще бы глаза, смотрящие с этого лица, не пугали так сильно! И все было бы просто идеально… — Замолчи, — Тэхен не кричит, сейчас он спокоен и больше не смеется. — За-мол-чи… Чонгук, — голос ласковый, как и мягкое прикосновенье пальцев, но мальчик прекрасно знает, чем может обернуться такая нежность уже в следующее мгновение. И он не ошибается. Кулак с силой врезается Чонгуку точно в челюсть, заставляя мальчика больно ухнуть затылком о стену и завалиться на бок, словно сломанная кукла, у которой обрезали ниточки, за которые дергали ранее. Чонгук только всхлипывает снова, сплевывает на пол кровью, боясь пошевелиться и навлечь на себя еще одно увечье. — Боль — это не плохо, Чонгук, — говорит Тэхен. — Только боль может нас хоть чему-то научить. Только боль может нас спасти. Ее незачем бояться… — Пожалуйста… — мольба в мальчиковом голосе ничем не была скрыта. Тэхен слышал ее отчетливо, и поэтому в его глазах разгоралось настоящее пламя. — Еще одно бесполезное слово! Заткнись! — Тэхен подхватывает мальчика за грудки, тянет за ворот грязной футболки, чтобы вновь заглянуть в затянутые пеленой боли глаза. И ударить снова уже с другой стороны, и снова повалить набок, заставляя раз за разом сплевывать сгустки крови. — Замолчи, Чонгук, или я тебя действительно убью. Чонгук думает: пусть убьет, но как можно быстрее, чтобы больше не мучиться. Чонгук думает: протянуть бы еще, а… может быть, выжить? И две этих мысли так странно, но все-таки сочетались друг с другом. Мальчик боится смерти. Он хочет жить! Мальчик боится боли… и готов даже умереть, чтобы перестать ее чувствовать. Чонгук больше не понимает ни-че-го. Он так запутался в самом себе… Психика человека слишком хрупкая и покалечить ее совсем ничего не стоит, достаточно какой-то травмы в прошлом, и все. Все. От больных и опасных маньяков до просто слабых и никчемных людей, проживающих свой век в постоянном страхе. А самое смешное в том, что одних людей рушат другие, — и так замыкается ужасный порочный круг. Та самая карусель страданий… И кто-то должен ее остановить! Все беды людей от других людей — простая истина. Тэхен вновь поднимает мальчишку за грудки, но больше не бьет. Чонгук чувствует сквозь боль легкое касание к его щеке. Мальчик плохо видит, все вокруг кружится, но глаза Тэхена остаются на сетчатке отчетливо и неподвижно. Чонгук силится не закрыть глаза — он попал под чужой гипноз, а теперь боится даже двинуться и разорвать контакт. Тэхен снова его касается (удивительно, что Чонгук еще может хоть что-то чувствовать, кроме сжирающей его боли!). И это касание затягивает мальчишку в одно важное ему воспоминание, будто в кино ряд из прошлого, где мама гладит Чонгука по голове и говорит одну очень важную фразу: «Понимаешь, Гукки, плохих людей не бывает. Бывают только обиженные кем-то другим, и их надо жалеть, а не ненавидеть. Давай простим этого ужасного человека и навсегда его забудем? Давай?» «Давай…» «Я тебя прощаю» — Прости, Тэхен, — он ничему не учится! Словно заевшая пластинка… — Прости меня. Простишь? Тэхен столбенеет, он смотрит в тепло-карие глаза мальчишки и не может понять, почему гримаса боли и ужаса перестала быть таковой: разгладились складки, а в глазах появился какой-то свет, словно пробившийся сквозь грозовые тучи. Чонгук все еще тяжело дышал, всхлипывал от боли, но смотрел прямо и без доли страха. Уповал на всепрощенье? Или на самом деле сошел с ума?.. …В Библии есть такие строчки: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Вот на что это было похоже. Тэхен не просто так сравнивал его с ангелами… Все не просто так! Резкая и сильная хватка на шее не дает Чонгуку дышать. Тэхен одной ладонью перекрывает мальчику доступ к кислороду, отчего тот выпучивает глаза и начинает судорожно пытаться вдохнуть, но никто не собирается ослаблять хватки, поднимая тщедушное и слабое тело так, словно оно совсем ничего не весит. Чонгук скребся ногтями о чужую руку, хватая воздух ртом, как пойманная на крючок рыбка. — Простить?! Простить тебя? Тебя… простить?! — Тэхен брызжет слюной и скалит пасть, словно какой-то дикий зверь. — Ты и тогда смирился со всем этим дерьмом, да?! Позволил ему делать все, что он захочет, а потом просто простил и отпустил?! — но хватку все-таки ослабляет, когда видит, что мальчик начинает уходить от него (наверное, в лучший мир). — Насколько же надо быть тряпкой, чтобы смириться со всем этим и отпустить… — и отпускает руки, а Чонгук заходится в приступе кашля. На мальчиковой шее остаются отчетливые следы тэхеновых пальцев… Чонгук не в том состоянии, чтобы остаться на ногах, поэтому как только Тэхен отпускает его, он снова теряет равновесие и почти падает, но чужие руки не дают ему этого сделать. Тэхен ловит его и почему-то контрастно-ласково прижимает к себе, как тогда — в больнице. Чонгук закрывает глаза и снова теряет сознание. Он больше не принадлежит себе, потому что нарушил правила игры, и теперь его жизнь… по всем законам этого мира всецело принадлежит Тэхену. …Продираясь сквозь мрак и холод, Чонгук не думал, что открыв глаза, он захочет закрыть их навсегда. Тэхен снова был тут, нависал сверху тяжелой тучей, полной ядовитыми свинцом и ртутью. Глаза у него были черные, такие яркие на фоне белой склеры. Еще у Тэхена были длинные ресницы, которые отбрасывали острые тени на выдающиеся скулы. Чонгук опять переключался на что-то отстраненное и совсем не осознавал, что происходило на самом деле. Снова было холодно. Снова боль и холод переплетались нитями между собой, не расцепляясь. Чонгук зажмурился, потом резко открыл глаза — щипать его никто не собирался, потому что не было необходимости доказывать то, что он не спит. Что вокруг него самая настоящая, самая… жуткая реальность. Сквозняк лизнул голую кожу, и Чонгук, наконец, заметил, что его больше не прикрывали даже изодранные и грязные футболка и шорты. Он был совсем обнажен, словно сняли частички доспехов, которые защищали его из последних сил. Ничего не осталось. Но Чонгук больше не нашел в себе сил даже на мизерное сопротивление. Он просто вперился немигающим взглядом прямо в Тэхена, который тоже смотрел на мальчика безотрывно. — Милый мой, крольчонок, — сладко-сладко. Тишина замурлыкала тэхеновым голосом. — Знаешь, что самое страшное во всей этой истории? — риторический вопрос. Тэхен склоняется ниже, чтобы прошептать, как тайну, следующие слова, прямо на ушко своему мальчику: — Позднее я сам обо всем этом буду сожалеть. Но ты же его стерпел? Вот и меня стерпишь. А потом и простишь. Хорошо? Простишь меня? Чонгук цепенеет. Вам никогда не было интересно: почему многие жертвы, которые были способны дать отпор маньяку, не делали этого? Говорят, что всему виной страх, парализующий конечности. Но на самом деле вся проблема в том, что люди по своей природе слишком наивны. А еще мы любим верить в лучший исход! Да! Помните? Чонгук тоже в него верит. Мы надеемся, что перетерпим и в итоге все равно выберемся: или пожалеют нас, или наградят за покорность… Погладят по голове, как щенка! Как кутенка! Милого и послушного… Но не накажут же? Что за вздор! Когда-то отчим сказал Чонгуку, что ему придется защищать свою маму, чтобы ей не было больно. Наивный мальчик не знал, никто ему не говорил, что такое секс, что такое изнасилование… Он не знал таких слов! И откуда бы ему их знать? Невинный ребенок думал, что защищает маму, когда отчим измывался над ним и заставлял его страдать. Чонгук верил, что когда отчим ушел, то от него ушла и боль, поэтому он заставил себя забыть. Он верил в лучшее и ждал лучшего! Но время все расставило по своим местам и решило, что урок был не усвоен… Поэтому сейчас Тэхен будто голыми руками вырывал из Чонгука старые воспоминания, которые гнили и гноились где-то глубоко, а теперь отвратительно воняли… Чужие руки не знающе брезгливости касались Чонгука ласково и зазывающе, словно обещали не обижать. Сгиб шеи и плеча, острые ключицы, худые руки, впалая грудь и плоский живот. Мальчик жмурится, когда без зазрения совести Тэхен проводит ниже, со знанием дела проводя вдоль мягкого члена. Тело Чонгука не собиралось отвечать на ласки, потому что голова воспринимала любое вторжение в его пространство с отвращением. Чонгук не знал, что значит любовь в физическом плане и не понимал, как люди могут получать от такой близости удовольствие. Никто ему не рассказывал! Никто! Для него это было и есть совсем другое… (И вырванная невинность в детстве махала ручкой вместе с гландами) Внезапно ласка прекращается, и Тэхен вновь хватается за мальчиково горло рукой: — Давай! Сопротивляйся мне! Перестань просто терпеть, черт тебя дери… — он тоже отчаялся. Он тоже… (Что?) Но заглядывая мальчику в лицо, Тэхен понимает, что тепло-карие глаза стали из испуганных какими-то стеклянными. Не смерть, но что-то вроде. Наверное именно так Чонгук и спасался от боли в прошлом — он просто уходил. Шин был прав. В забвении Чонгук нашел свое спасение. Почему-то Тэхен почувствовал, что его глаза обожгли горячие слезы. Такие слезы бывают в детстве, когда маленький ребенок впервые сталкивается с несправедливостью. Он не хотел делать больно, но уже не мог себя остановить. То, что скопилось в нем требовало хоть какого-то всплеска. И раз Чонгук ослушался, значит именно он станет объектом для вымещения скопившегося в Тэхене темного нечто. «Прости» стынет в воздухе, как остывший ужин, потерявший вкус. Тэхену нет никакого оправданья! (И он сам себя за это никогда уже не простит…) Вжикает молния на тех самых черных джинсах (которые так красиво подчеркивали стройные ноги), задирается красивая, облегающая водолазка, длинные ресницы трепещут в попытках смахнуть соленые капли прочь. Вот вам омерзительный вопрос: можно ли желать быть изнасилованным таким красавцем, а? О, Тэхен настолько же прекрасен внешне, насколько омерзителен в своих деяниях! Воспетый образ обворожительного маньяка, в которого можно влюбиться, пока он мучает тебя! Кровь стынет в жилах! Да?.. От восторга? Но мальчик под ним почему-то думает совсем иначе.