— Ощущает ли вину тьма, увлекающая на дно сумасшествия того, что рад потерять рассудок? Берет ли на себя ответственность тот, кто шагает во тьму, лишь бы не испытывать боли, гнева и одиночества? Выбираем ли мы, кем стать — тьмой или тонущим во тьме? Или каждый тонущий сам себе тьма?
Ольга Птицева, «Фаза мертвого сна»
У Чонгука две недели подряд вид ходячего мертвеца: бледный мальчик с пустыми глазами. Он забывал есть, спать, принимать душ. Тэхену приходилось постоянно за ним следить, порой пропуская и отказываясь от новой работы. Чувство вины никуда не уходило. Но приглядывать за Чонгуком Тэхен был обязан еще и потому, что тот долгое время не мог самостоятельно функционировать. В штатном порядке, то бишь. Он в тот день (если вы еще помните) шишек насобирал с достатком. Пусть Тэхен и оперировал всем так, что Чонгук получил каждый удар заслуженно. Все мы знаем истинную правду: мальчишка не был виноват ни в чем. И Тэхен эту правду знал тоже… — У него перелом лодыжки, — невесело говорит Хосок, отпуская опухшую в голеностопе ногу мальчика. Тот сводит брови ближе к переносице, шумно выдыхая через нос — проявляя этим свои первые эмоции за долгое время. — Чонгук, чувствуешь тошноту? Озноб? Слабость? — опытный врач бросается в расспрос словно с головой и прямо в омут. Чонгук апатично пожимает плечами в ответ. Признаться честно: Тэхен давно не видел Хосока таким серьезным. Куда-то делись шуточки и смех, балабольство невпопад и глупая, дурашливая улыбка. Холодный профессионализм. — Его нужно отвезти в медпункт, чтобы сделать рентген и правильно наложить гипс. Иначе кость может срастись криво. Дальше проблем только прибавится, — врач поднимается с кровати, на краю которой сидел пару мгновений назад, чтобы оказаться с Тэхеном на одном уровне и серьезно заглянуть ему в глаза. — Я понимаю в каком мы положении, но Чонгуку необходима профессиональная помощь, иначе он, без преувеличений, может остаться калекой. Ха-ха. Нда. Какая ирония. Калека покалечится вновь?.. Только никому здесь не смешно. Тэхен опускает взгляд, ненарочно поймав Чонгука за подглядыванием. Так сложно привыкнуть к этому… новому взгляду мальчика. Теперь-то они точно стали похожи! Холод, пустота, ничто… Это их объединило. Наконец-то! Смешало вместе. (Как и хотел Тэхен) Один американский физик-теоретик* в своих трудах даже смог объяснить такое явление, обозвав его «холодной сваркой» и заменив людей двумя кусками металла одной «породы» (Конечно, нет. Все было наоборот. Но пусть это хотя бы прозвучит красиво…) Он написал так: Причиной необычного «поведения» атомов служит тот факт, что когда в вакууме один металлический предмет контактирует с другим предметом из того же материала, атомы перестают «понимать», что они находятся в двух разных кусках металла… Если два куска одного металла — Чонгук и Тэхен, значит вакуум — дом на границе с лесом. Изолированный от всего земного. Остров безумия. Их личный. Дом. На нем они и замкнулись. Потому что «холодная сварка» не происходит в нормальных условиях… Разве могут они, вот так просто, вернуться в Мир? От долгих переглядок неуютно стало уже Хосоку. Он-то со вкусом ощущал холодок, пробегающий вдоль позвоночника, пока наблюдал за молчаливыми… Кем? Не мог дать определения людям (им ли?), с которыми в данный момент находился в комнате. В их глазах нет людей… А кто? Кто там?.. В этих глазах. — Тэхен? Ты слышишь меня? Чонгук все еще был похож на фарфоровую куклу из ужастиков: хрупкую и неживую. Тэхен было подумал, что лучше бы мальчик снова смотрел на него со страхом, шарахался по углам, дрожал… Полное безразличие и отчужденность — вот, что более жестоко! — Тэхен! — Как ты себе это представляешь? — с мукой оторвал взгляд от мальчика. Хосок даже вздрогнул от неожиданности, когда Тэхен подал голос. — Как мы его туда отвезем? — голос подвел, сорвавшись на ломанный шепот под конец. Стержень, что до этого момента держал осанку прямой, позволяя пользоваться силой и жестокостью убийцы, сломался, словно был лишь жалкой тростинкой. — Его ищут. Если мы его отвезем в больницу… — Не переживай на этот счет. Я все улажу. — Уладишь? — Оставь это на меня, ладно? Слова всегда проще действий! Тэхен вспыхнул на мгновение, сжав кулаки, засверкав черными глазами. — Тогда чего ты хочешь от меня?.. Если все уже распланировал? Хосок прищурился, выдохнул, сжал губы. На уме у него были одни только жестокие слова, описывающие нынешнее положение вещей. Он мимолетно посмотрел на Чонгука, не проявлявшего и малейшего интереса к их диалогу, будто сейчас говорили вовсе не о его судьбе. Будто его эта судьба не волновала вовсе. Его жизнь… — Если у тебя нет никаких возражений, то мы поедем в больницу этим же вечером. А потом вы в целости и сохранности вернетесь обратно. Идет? Тэхен апатично пожал плечами. И этот безобидный жест отразился на сетчатке чужим отражением. …Чонгук ужасно легкий, потерявший в весе, как настоящий мешок с костями (такой же безвольный и недвижимый), повис в руках Тэхена, пока тот подхватил его на руки, чтобы донести до машины Хосока. Обошлось без закидывания в багажник, но Чонгуку не с чем сравнивать, поэтому он не ощутил разницы. Тэхен, предельно аккуратный и осторожный, устроил мальчика рядом с собой на заднем сидении и захлопнул дверь, ограждаясь от морозного вечернего воздуха. — Не забудьте пристегнуться, — попытался разрядить сгущающуюся тишину, но на его слова никто из пассажиров не среагировал. Хосок хмыкнул, скосив уголок губ. До него никому не было дела. Пейзаж за окнами, прошедший перемотку, сливался в одно неразборчивое полотно. Снаружи сгущалась тьма, которую разрывал только резкий свет фар. Они мчались по неосвещенной дороге, и, за достаточно долгое время, не встретили ни одной машины. Если бы Чонгуку было до этого дело, если бы он еще помнил последние мысли, которые вели его прочь из дома, он бы ужаснулся, осознав, что на многие километры вокруг — будто зона отчуждения. Он бы не смог добраться до людей один. Он бы просто не дошел. Никуда. Никогда. Если бы… Но сейчас он только безразлично смотрел в окно, будто застывший во времени. Тени заостряли черты его лица, обрисовывали по контуру черным, выделяли, обозначая хрупкость, где-то остроту — кожа обтягивала кость. Тэхен не впервые поймал себя на мысли, что даже ему было больно смотреть на такие метаморфозы. Чонгук и до этого был худым, почти болезненно худым, но сейчас он больше походил на скелет, обтянутый тонкой, словно пергамент, кожей. Никто не нарушал молчания всю дорогу, но под конец Тэхен вдруг шумно выдохнул и взял чужую холодную ладонь в свою. Мальчишка больше не требовал опоры, потому что в нем умер прежний страх. Теперь в этой опоре нуждался сам Тэхен. И это уже какая-то форма ностальгии — сожаления выливались за края, но их некому высказать… — Приехали. Тэхен только мельком глянул наружу через лобовое стекло, оценивая место их прибытия — какая-то частная медицинская клиника. Одна из тех клиник, которые готовы были обслужить кого угодно, если клиенты не жалели своих денег. Мерзко? Но такова жизнь. — Чонгук, — тихо зовет, вновь возвращая все свое внимание Ему. Мальчик моргает, наконец, смотрит на Тэхена в ответ. Одна из рук сжимает другую сильнее, врезаясь плотью в чужие кости. — Чонгук, — закоротило проигрыватель. — Прости меня, — почему-то хочется попробовать еще раз, жалобно рассматривая поблескивающие в темноте глаза напротив. (Глупые. Какие глупые, никчемные слова!) Мальчик продолжает хранить молчание, оставляя загадкой свои мысли. Его все равно никто не сможет понять. Да и… нечего там понимать. Будем честными — он лишь опустевшая оболочка. — Пойдем, — влезает Хосок. И они идут.***
— Ты должен поесть, — Тэхен не сдается, скармливая безвкусный бульон Чонгуку. Тот не воротил нос и не кривился, но продолжал смотреть холодно, демонстрируя молочный туман, застилавший его взгляд беспроглядной пеленой. В какой момент Тэхен осознает, что заделался в самые настоящие няньки к парню, которого удерживал в своем доме насильно? Не сейчас — это точно. Но когда-то же это произойдет? И вина, удобно усевшаяся на плечах и свесившая ножки, уйдет, оставив осознание собственной ничтожности перед существом, которого он сам ранее называл слабым и никчемным. «Слабак» — так и говорил… А кто теперь здесь слаб?! Чонгук не говорит «не хочу», не отворачивается — спокойно ест, выпрямив спину. Манекен, кукла, оболочка… Тэхен потерялся во множестве слов, которые звучали ужасно, обращенные к живому человеку, что утерял свою суть. Или спрятал ее же. Но она — эта суть — вернется обратно? Чонгук не может вечно смотреть на него почерневшими провалами, матовыми глазами, без блеска и огня! Не может, нет! Все еще вернется… Тэхен не мастер в составлении компании, но он помнит основы. Прошлое в нем похоронено, но если постараться, то наружу можно еще вытащить хотя бы крохотные осколки. Не обижать, напоминая про «отсутствие дома», но рассказывать про веселый, самый последний школьный день. Да, у Тэхена был и такой опыт. И, в отличие от Чонгука, школьное прошлое Тэхена на самом деле было веселым. Счастливым даже, радостным… Было, что вспомнить. Ирония судьбы: прошлое убийцы полно счастья, в то время, как маленький крольчонок всю жизнь только и делал, что страдал. Справедливо ли? Рассудит кто-то другой — со стороны виднее, а Чонгук с Тэхеном разбираются на месте. (У них все ноги левые…) О школе рассказывать долго тоже не получается. Тэхен резко замолчал, прервавшись на середине слова. Отвел взгляд, помрачнев за мгновения, отбрасывая всю заботу (и совесть) прочь. Чонгук смотрел ему вслед, когда тот сорвался с места и умчался прочь из дома, оставляя за собой только пустоту и сквозняк. Хлопнула дверь. С мальчиком остался только холод, замораживающий кровь, бегущую по венам. Чонгук и сам пустой. И в нем тоже гуляет сквозняк… И это — очередная заслуга Тэхена.***
Потом вернулся Джин. Сменило ли его появление погоду в доме? Отнюдь. Чонгук его не помнил, Тэхен продолжал мрачнеть не по дням, а по часам. Ну что мог сделать еще один посторонний человек в этой невеселой компании? Разве по силам ему спасти ситуацию? Лишь составить компанию Тэхену. Но ведь все проблемы концентрировались совершенно на другом человеке… Мальчик все не разговаривал, предпочитая тишину. Тэхен снова убегал, спасаясь кровопролитием. А Джин перестал искать нить смысла во всем происходящем. Казалось, он не по своей воле оказался героем артхаусного кино, в котором разглядеть суть — удел избранного круга лиц. Периодически появлялся Хосок и проверял уже сошедшие с тела мальчика синяки и ссадины. Пытался шутить, разбавлять обстановку своим присутствием. Но и он был бессилен перед тем, как в ответ на его веселье — без изменений — прилетало колючее безразличие. Чонгук не смеялся. Он, казалось, вообще не понимал чужих слов. Разучился общаться. Улыбаться. Чувствовать… Оставалось только руками разводить. Что уж говорить: никто из окружения мальчишки не преуспевал на стезе психологии. Психотерапии. Они даже не могли представить, что сможет вывести этого сломанного человека из нынешнего состояния. Что сможет починить? Спасти… Даже Тэхен уже не рвется вбивать в чужую больную голову понятия о силе, и о том, что в ответ на пощечину стоит не подставлять другую щеку, а бить в ответ. Это осталось где-то в прошлом. Или же просто отошло на второй план. Каким бы ни был Тэхен монстром… он понимал, что любое из неосмотрительных действий станет чем-то необратимым. Тем, что он уже не сможет изменить. А пока… они (все вместе) скользили по лезвию бритвы.***
В один из непримечательных вечеров, когда за окнами мир уже погружался во мрак, Чонгук, по выработанной за недели привычке, сидел перед телевизором в просторной гостиной, разглядывая тысячи сменяющих друг друга кадров. Непонятно: запоминал он их или нет? Или просто, уже знакомо, присутствовал в комнате, но был где-то совершенно в другом месте… Сейчас это не то, чтобы очень важно, — просто имеет вес. Место в повествовании. На экране человек игрался с крупной гиеной, как с маленьким безобидным щенком. Голос за кадром рассказывал, что этот человек вырастил целый выводок зверей, когда-то лишившихся матери по вине браконьеров. Гиены прыгали вокруг человека, ластились, как домашние. Они, пусть и жили на воле уже долгое время, но все еще помнили своего спасителя. И пусть только с ним одним, но были ручными. И смотрели… преданными глазами. Или, может, благодарными? Загадка на миллион: никто не знает о чем думают звери. И люди. Чонгук, вот впервые за долгое время, так на чем-то сконцентрировался. Словно лишь эта трогательная сцена чужого воссоединения смогла вызвать в нем тот отклик, который не смогли вызвать люди вокруг, прилагающие немалые для того усилия. Только вот трогательная ли?.. Разве при-ру-че-ни-е — это не страшно? Вот так смотреть на кого-то. Как преданный зверь. …За окном только темный лес и большое белое пятно — полная луна, спрятанная за облаками. Полнолуние… Мальчик не смотрел по сторонам, растеряв хваленую бдительность. Да и чего ему бояться? Если бы у тех, кто его держал в этом доме, было бы намерение убить его — они бы давно уже сделали это. Стоило понять эту простую вещь еще в самом начале. А ссадины и травмы… дело житейское. Да? — Чонгук? — не по сценарию. Сколько раз его уже вот так звали? А девичий голос все равно взволновал сильнее остальных. Дергается и оборачивается. Мгновения они просто смотрят друг на друга. Гиены на фоне получают новую порцию ласки… И Чонгук смаргивает слезы, вдруг скопившиеся даже не в уголках глаз, а где-то глубже. Внутри. Там, где целое море устало прятаться в одной капле… — Ноен… — шепчет, сглатывая истерику вместе со слюной, стараясь проглотить неприятный ком, застрявший в глотке. Они не были близки настолько, чтобы падать друг другу в объятия. Даже дружеские. Даже для того, чтобы просто поддержать или утешить. Ограничивались разговорами и тем временем, что проводили среди больных и засаленных белых стен. Этого было достаточно. Но сейчас не имело значения. Потому что Чонгук впервые за долгое время проявил хоть какие-то чувства именно к этому человеку. Именно к ней… Ноен и сама зарыдала, когда подошла ближе и коснулась Чонгука, прижимая его горячую голову к своей груди. Слушала всхлипы, поглаживала по волосам, смаргивая соль, стекающую по щекам. Но это все пустое, если говорить честно. Ноен впору плакать кровью, расплачиваясь ею за кровь другую…