Люди стремятся к любви и, испробовав хоть немного чужой любви, становятся одержимыми. Это наркотическая зависимость, страстная потребность. А потом случаются драмы: «Что мне делать, если он уйдёт?», «Как мне жить без этой женщины?» Такие люди не в силах выжить без торговца «наркотиками» — того человека, который даёт им ежедневную «дозу» любви. И, поскольку эти люди голодны, они готовы отдать за глоток любви всю свою жизнь, то есть позволить кому-то управлять своей жизнью…
Мигель Руис
Вновь замкнутое пространство, и двери на клюшку. Пустая комната с большой кроватью, — все, что есть в мире Тэхена сегодня и было вчера. Холодно. Мороз кусает голые пятки, пока Чонгук, примостившись сбоку, смотрит красными заспанными глазами на своего единственного пациента: бледного, почти обескровленного убийцу. Рядом с ним никогда не будет тепло? Никогда. И что такое? Это тепло… После отключки Чонгук открыл глаза, обнаружив себя в своей кровати. Он по инерции сорвался с места, на уровне инстинктов вспоминая последние события. Сокджина обнаружил спящим в гостинной, а Ноен позднее спустилась, удивленно рассматривая взъерошенного мальчика. Спросила: — Что-то случилось? — глупая. Разве ты не знаешь, что произошло? — Он в порядке? — будто в мире нет никаких других важных новостей, кроме как жизнь одного… не самого лучшего представителя человечества. — Спит у себя. Ты что-то хотел? — будто праздная беседа. Ноен за долгие годы набралась опыта в применении розовых очков и в абсолютном отстранении от ужасных ситуаций, что окружали ее и брали в заложницы так просто. Он хочет слишком много. И никому, на самом деле, никогда не понять зачем и почему. Диалог на этом заканчивается, а Чонгук, сбивая дыхание, взбирается по лестнице вверх, распахивая дверь в тэхенову комнату. Ему больше не страшно? Заглядывать в логово врага. Правильно сказать так: ему никак. За спиной мальчика осталось слишком многое, — не сосчитать, даже если задаться этим специально и углубиться в проблему с головой. И теперь он смотрит, разглядывая чужое лицо в мельчайших деталях. Микроскоп в домашних условиях, лупа — без внимания ничто не останется. Еще хочется потрогать… Заглянуть глубже? Чонгук слишком любопытен — это ему привили еще в том злополучном морге. А Тэхен… едва ли похож на живого человека, разве что продолжает дышать. Но на этом все?.. Просто объект для изучения. …Когда Тэхен приходит в себя, то первое, что он видит — сидящего на краю кровати Чонгука. Совсем рядом. С широко распахнутыми оленьими глазами, полными чем-то… необъяснимым. Какой-то помесью всего и сразу. Утро доброе? Все брехня… утро никогда не бывает добрым. — Привет. «Чем мы можем вам помочь?» «Я ничего не помню. Но болит у меня… везде. Сможешь помочь мне?» «Ты здесь медбратом подрабатываешь, крольчонок?» «Нет, я… волонтер» «А как зовут?» «Чонгук» «А я Тэхен» Будем зна-ко-мы?.. — Привет.***
Солнце успевает осветить все углы комнаты, совершив ежедневный путь по голубому безоблачному небу. Тэхен несколько раз пробует самостоятельно добраться до туалета, хватаясь за бок и бесконечно шикая, выливает проклятия в сторону собственной неосмотрительности и того, кто этим воспользовался. Естественно, что все эти жалкие попытки заканчивались одним и тем же: Чонгук подскакивал с насиженного на кровати своего «пациента» места и предлагал помощь. «Пациент» не смел отказываться. Так проходит последняя неделя: сон, перевязки, еда, сон. Тэхена превратили в карманного безобидного хомячка, обделив прежними силами и возможностями. Собственное тело подводило и ставило палки в колеса, — оно болело, как болит любой сильно раненый организм. Возможно, именно болезненное состояние усмирило прежний тэхенов пыл, а возможно… растягивающееся время превращало самого Тэхена в механизм с тикающими часами, отсчитывающими время до взрыва. Разрушения. Ведь никогда не бывает так, что убийца, — самый настоящий — что жаждет убивать, возьмет и просто перестанет убивать. Перестанет хотеть убивать! Сделается хо-ро-шим! Ха-ха… Страшно и смешно. Глупые сказки. — Не станешь соблюдать постельный режим — твои швы разойдутся. Помощи от меня не жди, — говорит не громко, но твердо, — будто не боится вовсе. Придерживает под бок, перекинув чужую руку через свое плечо. Первый раз, когда Тэхен слышит это тихое предложение из уст мальчика, — не мало удивляется. Нельзя сказать, что «до» они не разговаривали вовсе — все не так. Просто Чонгук в принципе говорит мало, а когда он так смело отчитывает… это просто не вяжется с прежним, сложившимся в голове, образом! Ну, представьте насколько абсурдна эта ситуация! Совсем недавно он трясся от страха, потом прибывал в пограничном состоянии, растеряв собственное «я», а теперь сшивал раны того, кто пугал и довел до ручки; мальчик же безропотно кормил его с руки и помогал справлять нужду… — И ты будешь просто наблюдать, как я умираю у тебя на глазах? — Возможно. На мгновение даже поверилось. Потом Тэхен усмехнулся, крепче цепляясь пальцами за подставленное плечо… Разве можно стоять и смотреть, как человек, которого ты спасал, сшивая его плоть и мараясь в его крови… разве можно спокойно смотреть, как этот человек умирает? Уходит туда, откуда уже не вернется. Тэхен посмеивается, когда добирается до точки назначения. Повернувшись спиной и спустив пижамные штаны, открывает Чонгуку вид на подтянутые ягодицы, длинные ноги и большой пластырь на боку. Стоит заметить, что под пластырем теперь скрывался не кривой шов от иглы, которую в руках держал Чонгук. Пока парни вырубились: один от потери крови, а другой от потери… головы? Образно. Сокджин с Ноен дозвонились до Хосока и, выспросив у него координаты платной клиники, прибегли к помощи специалистов. Это, конечно, портило всю «романтику», сгустившуюся вокруг подвига Чонгука. Но и оставлять все, как оно есть — было бы слишком рискованно. Чонгук отворачивается, не желая созерцать процесс чужого мочеиспускания, но все равно слышит журчание мочи, льющейся в толчок. Тэхен точно не из тех, кто будет стесняться и просить выйти, а мальчик из таких. Поэтому с двух сторон ситуация рассматривается по-разному. — Вот черт, — хмыкает Тэхен, нажимая на слив. — Мне кажется, если я попробую нагнуться, чтобы надеть штаны, то эти швы обязательно разойдутся, — оглядывается на Чонгука и смотрит ему в затылок. Добавляет: — Не хочется мне умирать, крольчонок. — А ты попробуй, — пожимает плечами мальчик. Какой смелый! — Может, не разойдутся. Тэхен еще немного смотрит в спину Чонгука, что будто, в самом деле, не собирается поворачиваться и помогать. Но мальчик чувствительный — особенно к тэхеновым взглядам — тяжело вздыхает и, подойдя ближе к разнывшемуся больному, медленно наклоняется, поднимает пижамные штаны, закрывая ими чужие ноги и ягодицы. Не удерживается от резкости — сильно затягивает веревку на поясе, заставляя несчастного негромко (и не позорно) вскрикнуть. — Осторожнее, — говорит Тэхен тихо, но так, что у Чонгука по телу разбегаются стайки мурашек. Пропадает прежний твердый и немного сердитый взгляд… Жалеет ли о том, что вернулся и спас? Нет. Не думает об этом даже тогда, когда наружу выбирается вся оставшаяся в нем серьезность и твердость. Рассудительность. Все узконаправленное и нацелено совсем не на то, на что должно. Больше нет страха, как нет и плана побега. Даже «молчи, слушайся, беги» отошло прочь. Забылось навсегда. Хотя именно сейчас для его исполнения ресурсов предостаточно. Но почему-то мальчик сидит на месте, угождая монстру, — все по собственному желанию. Никто его не заставляет. Вот, что важно! Вот… что стра-шно. В начале еще помнил, что стокгольмский синдром — это лишь способ спасения психики от неизлечимых травм, которые могут нанести извне. А сейчас… Чонгук все забыл. Теперь это его жизнь. Никто не предостерег, что «спасение» обернется против, вывернув наизнанку парадигму всего существования… Черное сменилось белым, и обернуть процесс вспять едва ли кому-то в этом мире под силу.***
Устроившись в гостинной, впервые так надолго покинули спальню и кровать, где постельное белье местами перепачкалось кровью (натекла из раны, просочившись даже сквозь пластыри и бинты). Включили телевизор, какой-то фильм, чтобы голоса бестелесных героев нарушали шуршащую тишину и заполняли голову отвлеченными мыслями. Разгрузка нужна каждому. За происходящим на экране внимательно следить никак не получалось, а спустя полчаса «просмотра» Тэхен ощутил на плече весомую тяжесть чужой головы. Отросшие волосы мальчика защекотали шею, а дыхание обожгло плечо. Первоначально растерявшись от столь неожиданного жеста, Тэхен скосил взгляд, заметив, что Чонгук не заснул — просто прикрыл глаза. Ресницы подрагивали, отбрасывая тени на впалые щеки. Ближе некуда. Уже. Некуда. Руки сами нашли друг друга, сцепившись в замок. Тела помнят этот жест на уровне ДНК — поиск точки опоры. Даже в штиль хочется твердо стоять на ногах, тем более, когда знаешь, что этот штиль — кратковременный. Всему приходит конец. На экране мелькает белый халат: медсестра спешит на помощь к умирающему пациенту. Жмет на кнопку, выкрикивая слова, которые не разобрать по правильным предложениям. В ее глазах искрится страх, который исчезнет, стоит камере отъехать в сторону… Ложь множится ложью, разрастаясь, как проказа. — Ноен лгала мне, да? — само по себе срывается с губ. Это простой итог ассоциаций. Чонгук не глупый, к сожалению. По крайней мере, не настолько. И спросил об этом только сейчас не потому, что только сейчас все осознал. Нет. Просто он уже очень давно банально не вспоминал о том, что было в его жизни «до» Тэхена. А сейчас зачем-то вспомнил. Зачем-то… И совсем не больно. Ноен и Джин давно не скрывали своей связи. Что уж говорить! Они же жили все вместе — как одна большая, дружная семья. Медсестричка беспокоилась за мальчиком: хлопотала вокруг, кормила с руки попеременно — вместе с Тэхеном. Строила глазки и делала вид, что ничего такого не произошло вовсе. Будто вместе с Чонгуком они продолжали так же делить усталость от смен в больнице на двоих. Все же хорошо, да? Лучше некуда. — Врала в чем? — Тэхен спрашивает для вида, поглаживая большим пальцем выступающие костяшки. В темноте комнаты, освещенной только горящим экраном телевизора, руки мальчика кажутся белыми. Белыми как та самая простыня (которую перепачкали кровью). — Во всем, — говорит мальчик. Так просто. Так… больно. — Каждое ее слово — ложь. Она тебе помогала. Всегда… — Тебя это расстраивает? — не собирается увиливать и выдумывать очередные оправдания. Заходит совершенно с другой стороны. — Нет, — звучит никак: не весело, не грустно. Пустое отрицание. Констатация факта. Уже все равно. Но, закрывая глаза на многие детали, Чонгук все-таки запоминает, как Тэхен даже не думает увиливать от очевидности, что так явно бросается в глаза. Это определенно не уйдет бесследно, в никуда, оставаясь в голове твердой уверенностью в одном конкретном человеке… Только в нем. Ни в ком более. Тэхен скалится, изгибая губы в кривой усмешке, сильнее сжимает истончавшие пальцы мальчика своими. Он тоже кое-что запоминает, откладывая в (не такой уж и) дальний ящик. Всему свое время, и каждого обязательно настигнет своя кара. Таковы правила игры, что снова заставит встать на шахматную доску безвольной фигурой и подчиняться, прописанным кем-то свыше, правилам выживания. Рука к руке — тепло прикосновения. Это такая физика тел: когда одно касается другого температура повышается за счет теплоотдачи. Все просто. И в каждом человеке (даже в самом плохом) эти основы заложены на уровне инстинктов. Подсознательно… Может быть, рядом с Тэхеном никогда не будет тепло и спокойно. Может быть. Но разве обязательно то, что именно в тепле и спокойствии нуждается Чонгук?***
Вибрирует телефон под рукой, нарушая нарочитое спокойствие и тишину, воцарившуюся в момент, когда фильм закончился, а мальчик окончательно уснул, удобно уместившись на подставленном плече. Тэхену было не обязательно наличие света, поэтому он давно щелкнул пультом и погрузил гостиную во тьму. Чонгук слабо посапывал, замерев в статичном положении, как (как кукла)… На экране смартфона высвечивается имя начальника отдела полиции. Юнги никогда не заморачивается временем. Иногда казалось, что он и вовсе не человек, а машина, помешанная на своей работе и без остановки выполняющая какой-то алгоритм, заложенный еще при самом создании. При его рождении. — Не спишь? — Допустим, нет, — тихо, старается не нарушать чужой покой. — Ты один? — Нет, с Чонгуком. — Да блять… — Что такое? — уловив в чужом голосе обреченность и зная наперед, что далее последует логичный «сброс», выпаливает быстрее молнии. Тэхену более, чем просто интересна причина столь позднего звонка. — Уже ничего. — Это что-то связанное с «заданиями»? — Забей. — Чонгук не помеха, если ты переживаешь за него. Джин и Ноен уехали на пару дней в свою квартиру. Мне ничего не помешает. Юнги тяжело вздыхает. Он еще долго ломается, игнорируя логичные доводы Тэхена. Но, в конце концов, сдается, рассказывая детали, которые с него так убедительно требовали. Вся загвоздка в чем? Иногда случалось так, что «объектом задания» Тэхена оказывался некий персонаж, которого возможно просто взять и вызвать на дом. Ну, то есть просто взять и вызвать. А дальше: сам уже придет на плаху, напарываясь на приставленный к горлу нож. На общей памяти такое случалось два раза, не считая этого. Случилось и сейчас. И — как же удобно! — именно тогда, когда Тэхен физически не мог выполнять свою (очень грязную) работу. В этот раз в деле, что лежало на столе Юнги, числился молодой дилер наркотиков, успевший не только подсадить «на иглу» множество людей, так еще и поубивать некоторых, особо нуждающихся, но не имеющих средств для покупки товара. Подонок любил давать свой товар в кредит, а потом требовать плату, накидывая проценты сверху. Тех, кто и без процентов никак не мог заплатить, он убивал, перед этим вдоволь навеселившись и надругавшись над их едва ли живыми еще телами. Начальник отдела полиции, как и Тэхен, в принципе никогда не интересовались тем, как у «кого-то» получалось так удобно устраивать все эти расправы. Для них двоих все было просто и понятно: один получал информацию и передавал ее, в другой исполнял наказание. Конечно, и тому, и другому больше нравилось участвовать в процессе поиска, расследования и прочего, — потому что так они хотя бы не чувствовали себя бездушным оружием. Пистолетом или ножом, которых не спрашивали кого и зачем убивать… В прочем, Тэхен не часто заморачивался по поводу этики и морали. Ему это не то, чтобы было несвойственно, просто, ну… сами понимаете, его роль в происходящем обусловлена его собственным желанием и, можно даже сказать, потребностью. Его потребностью! Он же должен убивать, сохраняя тем самым свою «маску нормальности». Помните? Не стоит об этом забывать. Так и прекращается штиль, что прежде хотелось сохранить. Идиллия заканчивается, обозначаясь разъединением рук. Тэхен осторожно устраивает мальчика на диване, подкладывая под его буйну голову подушку, заботливо укрывает одеялом. Повезло стать кем-то особенным для серийного убийцы? Не каждый может удостоиться такой чести. Получая покровительство монстра, всегда рискуешь оказаться в немилости. Опасности. Монстр ведь остается монстром. И тот, кто ближе… всегда должен быть готов защищаться. Или нет? Чонгук спокойно спит, открытый для удара, в то время, как на пороге их дома багровой рекой разливается чья-то кровь. Какого-то безымянного… какого-то… кого? Мальчик уже никогда не узнает. …И только удобнее устроится на чужой груди, когда монстр вернется, распахивая свои железные объятия, в которых всегда холодно, и… пахнет ржавчиной.