Никто не уходит с поля проигравшим, каждый что-то получает в результате. Пусть то жизнь или смерть. Во всем заключено вознаграждение.
— Да, ты же знаешь, номер шестьсот пятьдесят три. Без кофе мне жизнь не жизнь. — Конечно, но помни, номер шестьсот пятьдесят один, что ничто не вечно и никто не вечен. А в особенности твое кофе и рано или поздно за все нужно платить по счетам. — Слушай — продолжил путник — а психоз все еще спит? — Ты слышишь попытку стрельбы, шум, нервное руганье, проклятия и возню где-то рядом? — кофеманка спокойно, с ноткой безразличия и полным равнодушием в голосе, от которого по телу бы прошла мгновенная дрожь если бы путник разговаривал бы с ней в первый раз, сказала и тепло улыбнулась, не поворачивая головы и смотря прямо на станцию, затем снова сделав глоток и посмотрев на наручные часы, которые показывали без двадцати минут полночь, свесила ногу с крыши и что-то задумчиво пробормотала себе под нос. — Значит… — Спит. Они оба вмиг замолкли. Слишком много слов, много, много звуков. Голова девушки вновь отдала неприятной болью в затылке, отчего она схватилась за нее и немного прошипела, вспоминая все ругательства, которые вылила в сторону одних людей, что внедрили ей под кожу этот гребаный чип. Ублюдки. — Так, они приедут завтра? — решил продолжить разговор Путник. Его рука резко дернулась, тем самым заставив схватить ее другой, чуть не причинив себе боль. — Нет. — девушка слегка откинулась назад, не выпуская термос с кофе из рук. — Новенькие уже сегодня.***
Толпа людей и гуща народу. Как же все-таки волнующе и непонятно. Гул толпы митингующих, дикий рев одного из участников, а после удивительные вздохи. Кто-то опять попал под горячую руку закона. Их пытаются разогнать, гоня палками будто стадо, что внезапно озверело, набросившись на самых отличающихся, но все же делая этим себе хуже. Слюна вперемешку с пеной изо рта. Что они хотят? Чего добиваются этим? Надеются все поменять?Глупцы, все же народ ничего не решает, верхушка уже установила, расписалась. Не надо переступать дозволенные границы, пусть даже и хорошие.
Мне становится душно в этой толпе. Все толкаются, разговаривают, находят знакомых, что-то обсуждают. Я лишь стараюсь держаться Аккерман, ибо союзники — это святое. Но пока что на это явно не похоже. Мне видно придется как-то настроить ее к себе, хотя видно, что в толпе ей не комфортно и она её старается избежать, пытаясь найти хоть какой-то выход. Я медленно следую за ней и думаю насчет того что раз уж мы на вокзале, то и билеты мне должны были выдать, но тут все же что-то не то. Внезапно я замечаю мужчину вдалеке, около которого столпились дети, что глазели на него и с кислой миной пытались что-то прояснить. Этот мужчина активно махал руками и переводил свой взгляд то на ничего не понимающих подростков, то на какого-то человека вдали, видно прося своим взглядом его о помощи, потому что подростки буквально уже с силой хотели что-то выяснить. Мы с Аккерман кое-как немного отошли от этого галдежа в более менее безлюдное место на вокзале и принялись рассматривать царящую на этом вокзале обстановку. Елена надела наушники и тихо произнесла, смотря в толпу: — Тупое стадо. Неужели нельзя заткнуться и молча ждать указаний? — она достала из своего рюкзака маленькую книжку и, найдя место на котором остановилась, продолжила чтение, забив на гудящую толпу и неразбериху на вокзале. Наверно, я побуду здесь. Идти в толпу нет смысла, но завести новых знакомых не мешало бы и может кто-нибудь что-то знает? Лишь бы не упустить шанс. Я медленно повернула голову влево и чуть отпрыгнула назад, выставив руки перед собой, так как сразу увидела чье-то лицо, что рассматривало меня с интересом. Человек, которого я увидела, сразу же спрятался за ближайший столб, иногда выглядывая из-за него, прищуриваясь и всматриваясь в меня как во что-то инопланетное, новое, неопознаное. Я кое-как пыталась показать видом, что не замечаю ее, но как только вновь повернулась к ней, то увидела как это чудо в синем комбинезоне и в круглых очках, опять же быстро юркнуло за белый столб, видимо задев кого-то, так как после послышались недовольные возгласы и торопливые извинения. Будто у кричавшего случился заскок. — Таак, мне похоже не туда. — я осталась стоять на месте, обозревая всех, кого вижу, иногда подмечая кого-то, кто мог бы стать хорошей компанией. Все подростки вокруг, как я заметила, держались небольшими группами по пять или семь человек. Лишь некоторые, как например Аккерман, читали в сторонке, сидя на своих рюкзаках (чемоданах), забив на гул толпы и возможную мысль разузнать что, да как. Вдалеке, метров так на пятнадцать, двое подростков что-то бурно обсуждали, размахивая руками, иногда громко смеясь и ударяя друг друга по-дружески, чем и привлекали к себе внимание. Зал представлял из себя своеобразную картину, которую можно удостоить названия — «Фикрайтеры и зал ожидания». Критика бы тут тоже была своеобразной, которую этот народ рассудил бы по своему опыту и умению. В центре, в самой гуще толпы, где казалось невозможно расположиться, просто потому, что там постоянное движение, «сопротивление» госслужащим, тоже спокойно лежали, в прямом смысле этого слова, на рюкзаках те, кто кажется «идет против системы абсурда и правильности». Помниться, в одной из статье о рассуждениях предков о будущем, я натыкалась едва ли не в каждом предложении о «прекрасном будущем, что нас ожидает», но только лишь представляла и иногда смеялась в голос от всего абсурда, что они там себе напридумывали. Сейчас это все больше походит на антиутопию, как в одном из моих рассказов, но никак не на «светлое окно в город для следующих поколений». Меня снова отвлек от мыслей чей-то не то что рев, а целый крик души, будто последняя капля нетерпимо выливается из чаши, под названием — «терпение». — Тааак! — опять кто-то заорал. — Всем слушать меня! — голос был с явной хрипотцой, от чего динамик, в который он говорил, будто создавал помехи. Мне не пришлось долго искать «мозговыносителя», так как я сразу заметила толстого дядьку, который неуклюже пытался взобраться на невысокую платформу. В зале воцарилась тишина, а те кто как Аккерман сидели в наушниках, с явным недоумением прислушались к тишине. Все наблюдали как раз за разом, мент пытался взобраться каждый раз хрипел, поднатуживаясь все больше и сильнее. — Вни-вни-мание! — сказал он, наконец взобравшись и еще пять минут пытаясь отдышаться. — Итак! — он довольно ухмыльнулся. — Все, от номера один, до ста, занимают первые три вагона, от сотни до двух — с четвертого по шестой и так далее! — громогласно протянул он. — Все-е поняли? — и не дождавшись хоть какого-то выкрика, быстро слез и под охраной, направился к выходу из зала, под дикий рев и дружное восклицание фикрайтеров своих имен.