— Тебе помочь? — спросила Оля. Кищук, ухмыльнувшись, кивнула головой, и Серябкина зашла внутрь душевой кабинки, закрыв её за собой.
Катя регулировала воду, пока Оля, стоя за спиной, положила руки на её плечи и, прикрыв глаза, уткнулась носом в волосы. Они сделали несколько шагов вперёд, теперь вода стекала по спине Серябкиной. Оля держала девушку за талию и потянулась за поцелуем, Катя ответила совсем не так, как привыкла Серябкина: уверенно и даже с некоторым напором. Это ещё больше завело Олю. Её руки опустились на бёдра Кищук. Оля оторвалась от её губ, начав целовать подбородок, щеку, висок, и вскоре перешла к области за ухом. Катя вытянула руку, опёршись о стенку, и закрыла глаза, закусив губу, но тихий стон всё же сорвался с её уст. Серябкина дотянулась до мочалки и геля и повернула девушку к себе. Оля осторожно намылила её шею и грудную клетку, что были полностью изрисованы. Катя сжала её свободную руку в своей. Серябкина, переплетя их пальцы, улыбнулась и нежно поцеловала Кищук. Следующей локацией Олиного творчества оказался живот девушки. Серябкина, обнимая её свободной рукой, смыла всю краску, передав очередь Кате. Кищук аккуратно убирала свои наброски с кожи Серябкиной.
— Вот, что такое раскраска-антистресс, оказывается, — проговорила Катя, и Оля, улыбнувшись, согласно кивнула ей в ответ.
Смыв всю пену, девушки прижались друг к другу, целуясь. Оля не знала, как далеко готова зайти Кищук. Ей казалось, что Катя сейчас легко может прервать поцелуй и сказать: «Ну, всё, помылись, выходи». Самой Серябкиной выходить не хотелось, она крепко обнимала девушку, не имея никакого желания отпускать её хотя бы на ближайшие полчаса. Но судя по всему, Оля зря переживала: Кищук и не думала останавливаться. Она прикусила нижнюю губу Серябкиной, оттянув её. Катины руки сначала боязливо придерживали Серябкину за подбородок, затем опустились на шею и теперь лежали на Олиной грудной клетке. От таких существенных изменений Серябкина переместила и свои руки, ранее расположенные на спине девушке, на её пятую точку. Кищук прервала поцелуй и сделала глубокий вдох.
— Что-то не так? — поинтересовалась Оля, уже готовая встать по стойке «смирно».
— Всё так, — прошептала Катя, посмотрев ей в глаза. Они соприкоснулись лбами, и Серябкина спросила:
— Как тебе без камер?
— Они есть, — проговорила Кищук.
— Думаешь, там что-то видно толком? — усмехнулась Оля. — Ничего там не видно.
— А если всё же видно?
— Но уж точно не слышно, — прошептала Серябкина ей на ухо.
— А тебе есть что сказать? — с улыбкой поинтересовалась Кищук.
— Возможно, — кивнула Оля. — А тебе?
— Мне? — ухмыльнулась Катя и опустила свои руки на её грудь, через ткань дотронувшись до сосков. Серябкина на мгновение прикрыла глаза. Катя, смотря на то, как она после закусила губу, сказала: — Мне нужно подумать.
— Ты сейчас можешь думать? — прошептала ей на ухо Оля, дотронувшись губами до мочки.
— Я стараюсь, — прикрыв глаза, ответила Катя. Серябкина коснулась кончиком носа до — её и поцеловала в губы.
— Ты сводишь меня с ума, — призналась Оля. — Только о тебе и думаю.
— Это взаимно, — тихо произнесла Кищук.
— Да? — смотрела ей в глаза Серябкина.
— На все сто, — проговорила Катя. Они долго глядели друг на друга. Дыхание становилось всё чаще. Оля сделала глубокий вдох и, прижав Катю к стенке кабинки, подняла её руки наверх, удерживая — одной. Губы скользили по губам. Весь трепет, что Оля испытывала к Кате с их первой встречи, сегодня преобразовался в дикое желание. Теперь Серябкина была уверена: их желания с Катей совпадают. Её губы опустились на Катину шею, и Оля услышала стон, от которого у неё всё свело. Серябкина дотронулась до её груди, Кищук простонала ещё раз. После второго раза Оля не выдержала и отпустила её руки, после чего Катя приблизила её вплотную к себе. Оля гладила её бёдра. Их носы соприкоснулись, и Серябкина заметила, как Кищук пытается раскрыть веки больше, чем на секунду, но у неё не удаётся. Оля целовала её со всей страстью, что Катя сегодня разбудила в ней; она прикусывала, посасывала её губы по очереди, пытаясь без слов донести до девушки, чего желает, но на всякий случай прошептала:
— Хочу тебя, — проговорив это, Серябкина ощутила, как в низу живота всё свело. Кищук отмолчалась и приблизила её обратно к себе. Катин язык проникал в рот Серябкиной всё глубже, от чего Оля придавила её к стенке так, что между ними не осталось и миллиметра расстояния. Кищук посасывала её язык и опустила руку ниже. Оля, пытаясь стонать тише, уткнулась ей в шею. Катины пальцы, сквозь ткань нащупав клитор, чуть надавили на него. Серябкина прикусила кожу на её шее, а затем покрывала надплечья короткими поцелуями.
— Тебе нравится? — прошептала Катя ей на ухо.
— Да, — ответила Серябкина, взглянув на девушку.
— Я хочу, — начала Кищук, но замялась.
— Делай всё, что хочешь, — проговорила Оля, чмокнув её в губы. Катя, прерывисто дыша, запустила свою руку ей в трусики. Серябкина закрыла глаза, застонав. Кищук, ощутив смазку на своих пальцах, тоже зажмурилась и поцеловала Олю. Отчаянные попытки сохранить хоть каплю рассудка обернулись крахом. Хотелось кричать от восторга происходящего. Рука Серябкиной тянулась вниз без замедлений и остановок. Она гладила Катю между ног сначала через ткань, но не выдержала долго. Пальцы Кищук впились ей в шею, когда Оля дотронулась до её клитора. Катя испустила из себя продолжительный стон. Серябкина смотрела на её лицо, выражающее наслаждение, и теряла голову. Кищук стонала, и Оля, наблюдая за ней, вдруг поняла: она не хочет её так. Ей хочется, чтобы самое интимное осталось только между ними, но и остановиться было невозможно. Серябкина пыталась понять, чего хочет Катя. Катя не хотела, чтобы Оля останавливалась, но в то же самое время хотела её остановить. Серябкина бросила свой взгляд на стенки кабинки и знала, что снаружи видны лишь их силуэты. Оля поцеловала её в губы. Катя, оторвавшись, прошептала:
— Давай…
Оля осторожно вошла в неё одним пальцем, после чего послышался стон. Катя пыталась смотреть ей в глаза. Серябкина чуть стянула её трусики вниз и медленно двигала в ней пальцем. Рукой Кищук гладила её по шее и потянулась за поцелуем. Вся нежность вновь вернулась к Оле, она трепетно целовала её в губы.
— Всё хорошо? — спросила она, и Катя кивнула. Со временем Катин взгляд менялся, и Оля увидела в её зрачках огонь, ту бешеную страсть, что была между ними несколько минут назад. Серябкина добавила второй палец и видела по лицу девушки, что всё делает правильно. Она прошептала Кате на ухо: — Знаешь, хочется не только пальчиками…
Когда Серябкина взглянула на неё после сказанного, казалось, что девушка сейчас потеряет сознание. Катя притянула её к себе и поцеловала в губы, а затем начала посасывать мочку уха. Оля ускоряла темп, слыша Катины стоны над самым ухом. Она вновь посмотрела на Кищук, ей хотелось видеть Катино лицо. Серябкина дотронулась до её щеки, а затем провела большим пальцем по губам, в ответ на что Кищук приоткрыла рот и коснулась его своим языком. Оля вдруг потеряла веру в реальность происходящего, слишком уж было хорошо… У Кати появилась испарина на лбу, она начала часто дышать, и тело, наконец, пробило мелкой дрожью. Она прижалась к Оле. Серябкина гладила её по спине и волосам.
— Ты как? — спросила Оля и в ответ получила улыбку, после чего Кищук вновь спрятала своё лицо, обняв её. Они стояли так долго, что Серябкиной показалось, будто Катя успела заснуть, но девушка в ту же самую секунду двинулась и поцеловала её в губы, после чего вновь прижалась к Оле. Та нежно гладила Кищук по спине, чувствуя образовавшийся ком в горле. Пауза явно затянулась, и Серябкина не нашла ничего лучше, чтоб прошептать:
— Это ещё не всё, что я приготовила для тебя. Надо собираться…
***
Прикрывшись полотенцем, Катя зашла в комнату, где оставила свои вещи. Когда одна из девушек съёмочной группы протянула ей записку, Кищук, держа листок дрожащей рукой, опустилась на стул. Она могла поставить свою жизнь на то, что знает, о чём её решили оповестить, но грамм надежды ещё хранился в сознании. «Сегодня», — было выведено ровным почерком. Надежда умерла, нечто в груди Кати упало вниз, неготовое прощаться с Олей.
***
Сидя напротив Серябкиной, от её тёплого взгляда становилось ещё больше не по себе, учитывая даже то, что и совесть самой Оли была не чиста. Катя опускала глаза, понятия не имея, как ей следует поступить. «Я недавно написала песню», — услышала она, пока в воспоминаниях раз за разом пролетало «Мы скажем тебе, когда». Кищук сделала глубокий вдох и произнесла то, что никогда не собиралась, что Оля перестала от неё ожидать. Бить по больному — лучший стратегический ход, если забыть о том, что вместе с тем, он и самый низкий, самый подлый. «Но ведь заслуживает», — пыталась оправдать себя Катя, но всем сердцем желала обнять расстроенную Серябкину, попросить её спрятать их от камер, без которых Кищук обязательно бы объяснилась. Оля уже встала из-за стола, всем своим поведением давая понять, что Катя не в силах что-либо исправить.
— Зачем? Зачем ты вообще пришла сюда? — злилась Серябкина. — Зачем ты взяла ту первую розу? Ты должна была отказаться от неё! Всё было нормально, пока я тебя не знала!
Услышав эти вскрики, Катя будто физически ощутила, как чувство вины покинуло её. Десятки оскорблений в сторону Оли уже копошились в голове девушки, но, давая интервью, она чётко осознавала, что лишнее в эфир никогда не пустят, поэтому завуалировала все свои мысли в одну простую фразу «Маска спадёт очень быстро».
Но уже сидя в машине и чувствуя, как Оля сжимает её ладонь, Катя сумела взглянуть на девушку лишь на пару мгновений, уже понятия не имея, про чью и какую именно маску она твердила.
