***
Тэхён весь вечер ходил как неприкаянный, потерянный во внимании к одному человеку, метался из угла в угол, лишь бы из виду не терять, и всякий раз, как попадался в его поле зрения, изображал саму непричастность. Хосок тешился над ним кротко и как будто не замечал. Хосок умеет нравится всем. Тэхён ревнует. Особенно Тэхён унять дрожь раздражения силился, сжимая бутылку пива в руке до спазма в ладони, когда тот смеялся заливисто над бахвальством какого-то придурка, который флиртовал с ним в открытую, лез ручищами грязными, куда только НЕЛЬЗЯ, и из своей пьяной, расплывшейся от хмеля, морды пытался изобразить нечто сексуально-завлекающее, аки альфа-самец. Ситуацию под контролем всегда держал Хосок. Сдержан, равнодушен, неприступен. Сколько компаний он успел оставить, Тэхён не считал. Но, примерно, столько же осталось позади в прах рассеянных ожиданий о славной ночке. Тэхён пытался отвлечься, да только не прекращал оборачиваться на самое волнительное и беспокойное в его жизни, которое ушло в дальний конец всей студии — кухонную часть, — чтобы опереться о столешницу и, как обычно, смотреть на всех со стороны с чуждым безразличием и (для презентабельности) потягивать пиво. Он шёл к нему, оставляя весь балаган позади, прихватив две бутылки тёмного. — У меня ещё есть, — мерно говорил Хосок, лёгким движением взбалтывая остатки в своей бутылке. Тэхён нехотя завис на хосокиной хмельной улыбке и на всём его нынешнем образе в целом и подумал, что очаровательней Хосока может быть лишь его пьяный прототип. Мягкий, плавный, с заметным равномерным румянцем на щеках, но попробуй приблизить своё «хочу» и напорешься на заточенные лезвия суровой неприкосновенности. Поэтому Тэхён лишь слизывал горечь алкоголя с губы и улыбался так же в ответ. — Пиво уже открыто, так что тебе придётся его взять, — безоговорочно произнёс он. — Айгу! — протестовал Хосок. — Как ты разговариваешь со старшими? — Как всегда говорю с тобой, хё-он, — сладкой басовитостью протянул тот и сунул ему в руки бутылку. — Бери уже. Тэхён пристроился поодаль. Глоток за глотком прошёл за самой бессмысленной беседой, которой обычно хотят заполнить неловкие минуты. Начать с оценок в зачётке, извилистыми путями добраться до Гитлера или заметить пятно на тэхёниной рубашке и через считанные минуты обсуждать последние бренды автомобилей. Охватить всё сразу и ничего конкретного проще, чем кажется, когда язык развязан алкоголем и неисчислимое количество мыслей обо всём слайдами мелькают в голове. Говоришь, что думаешь, что замечаешь, что знаешь. По крайней мере, именно такой цепочкой выстраивался их всегдашний разговор и прокладывал дорогу времени, которое исчезало по ней незаметно. Тэхён часто вёл себя с ним навязчиво. Навязчиво смотрел с измученным восхищением, навязчиво коснуться норовил, но в секунду одёргивался, навязчиво улыбаться заставлял своей детской улыбкой, своим дурачеством, собой...Навязчиво-навязчиво-навязчиво. По-настоящему. Без фарса. Не потому, что наглый. Всего-то сдерживаться не получалось. Это влюблённая откровенность его выдавала. Особенно, когда с ним на этом никчёмном «расстоянии большого пальца». Тэхён хотел взять больше. Хосок претил. — Оставил Твоё скучать, — с некоторой укоризной говорил Хосок. — Она не скучает, поверь, — усмехнулся Тэхён. — Я ей так, для антуража нужен. Тэхён отставил свою пустую бутылку в сторону с уверенностью в жилках сделать то, чего раньше не осмеливался вопреки хосокиному табу. — Ты помнишь наш уговор? — тут же выдержанно стращал его Хосок, вопросительно вздёрнув бровь, когда Тэхён бесцеремонно оперся руками о столешницу по бокам от Хосока и взглядом сквозил таким, словно бы здравомыслие исказилось в тупую одержимость с последним глотком пива и едва прикрылось поволокой невинной, нежной чувственности. У Хосока взгляд был неизменный: по-доброму насмешливый и чертовски заискивающий. — Помню, — сглотнул Тэхён. У него внезапно пересохло в горле, когда Хосок сделал большой скорый глоток, тепло своих губ запечатляя на горлышке бутылки. Тэхён по кадрам ловил каждую секунду, только бы не потерять этот момент. В частности, приходилось собрать всю последнюю волю и в труху растоптанные нервные клетки, чтобы ни за что не упустить, вычерченные слабой золотистой каплей алкоголя, идеальные линии нижней челюсти, шеи и острого кадыка. Хосокины губы поблёскивали горечью. Тэхён свои торопливо облизывал и несдержанно перехватил у него из рук бутылку. Нарочито губами крепче к всё ещё тёплому горлышку приник и внушительным глотком до дна осушил, едва ли не подавился. — Ты жесток, Чон Хосок. — Тэхён отстранился и посмотрел на него сверху вниз, не скрывая томлёного чувства удовлетворённого желания, и отдал позаимствованное. — А ты — засранец, — небрежно сказал Хосок с намёком на проделанную хитрость. — Уговор не нарушен, — ехидничал тот. — Так что я ни чем не заслужил твоего оскорбления. — Наклонился к его лицу, ловил его беглый отблеск янтарных граней на радужках, выдохнул горячо перегаром точно в его губы едкой учтивостью: — Хё-о-он... Тот подался чуть назад, но всё равно нос к носу почти дышали, хмелели больше, в необъятность вероятностей дальнейшего погружались глубже. И внутри у обоих стягивалось, ныло, в эйфории заходилось. В груди густел воздух, спирал лёгкие — дышать становилось невозможно, а в мыслях было удивительно свободно и умиротворённо, как в нетронутых садах Эдема. Может быть, способствовал и градус, но... — Во мне ничего, кроме тебя, — неустанно шептал Тэхён и сделал слышимый вдох. — Это неуважительно по отношению к Твоё, — виновато прятал глаза Хосок. — Ты говоришь мне: «Лови момент, малыш», — настойчиво продолжал Тэхён, копируя его манеру и интонацию голоса, что вызывало у того печальный смешок, — а если ты сам его упускаешь? Прямо сейчас. Хосок правду за неловкостью прятал, глазами хотел зацепиться за что-то, что менее всего химию в нём наводило, нежели Тэхён. Но деваться было некуда, так просто не отступить. Тэхён всё собой заполнил, стал его аномалией под рёбрами, левее от центра. В конце концов их уговор — лишь глупая условность, навеянная хосокиным нежеланием быть кем-то привязанным, кому-то принадлежать и с кем-то делить только своё. Это был стервозный каприз одиночки, которому никто не обязан следовать. Однако Тэхён не просто следовал, а исполнял по чести. Он очаровательно доверчив, воспринимает всё всерьёз, не на шутку уважительно к его чувствам. Хосок искусно удерживал на расстоянии их интимное, трепетное, нежное и преломить чувствительность позволял только опьяняющим дыханием о свою верхнюю губу. Тэхён взглядом молящим просил о снисхождении сближения. — Лови момент, малыш, — намеренно подначивал его Хосок и сердцем в улыбке светился. — Тэхён-оппа, что вы делайте? — назойливо и бестактно, но приятно, по-женски простодушно звучало недопонимание Твоё где-то за спиной.пробел
8 января 2019 г. в 14:00
Примечания:
Не могу назвать сборником, но так же не могу и полноценным фиком.
Пусть будут нехронологическими набросками одной истории.
Тэхёну казалось, что момент, о котором без конца напоминал ему Хосок, наконец сам решил вверить себя в угоду обоим.
Целовать Чон Хосока — нечто несозвучное, противоречивое, уму непостижимое вдобавок к тому, что это самое забитое подавленное тэхёнино желание. Тэхён настолько внушил себе недосягаемость тепла своего солнца, что даже в мечтах любовался им издалека, поверх капризных «хочу», довольствуясь чувственной, светлой дымкой его нежных улыбок. Вполне достаточно для сохранения животрепещущей надежды в недрах отвергнутого сердца.
По правде говоря, Тэхён не сетовал. Он томился хосокиной сдержанностью, порядочностью, бесстыдной горделивостью натуры, но ничуть не цеплялся, не оскорблялся за скромные насмешки над своими чувствами.
Неподступный, недоступный, непредсказуемый — три основополагающих «Н», которые всегда нужно держать в голове, если делаешь попытки увлечь Чон Хосока своей заинтересованностью в нём и завладеть его вниманием к своей персоне.
— И чья была идея: повесить рождественскую омелу у самых входных дверей? — говорил Хосок и прищуривался, смиряя своё порывистое раздражение и оглядывая весёлое столпотворение пытливых студентов.
— Оставь невинность, всяк сюда входящий! — молвил кто-то из толпы нетрезвым, загробным голосом, побуждая смех и кураж остальных. И далее, с громким заявлением заядлого гуляки: — Моя вечеринка — мои правила! Оставляйте свою порядочность за этим порогом! Раз уж попались — целуйтесь!
Хосок негодующе качал головой скорее от того, что хватило ума опошлить старую традицию искажённым напутствием.
— Я тебе припомню, — вполне серьёзно отрезал Хосок, но заметно глазами улыбался ненароком.
«Неподступный», — напомнил себе Тэхён. Он свою отрешённость на Хосокином профиле взглядом закрепил, молчал, губы поджимал и мысленно, заоблачно вообразить дальнейшее старался. Только к одному возвращался неизменно: должному не случиться.
Толпа в предвкушении была возбуждена, улюлюкала, глумилась и просила! Просила зрелищ (закуски были до)!
— Давайте, парни! — куражились девушки. — Нечего стесняться! Все свои!
— Не тяните! За вами ещё народ! — голосил кто-то из угла.
— Ну же! В этом нет ничего такого!
— Тэ, ты ж мужик! Давай!
И что-то там далее совсем разгульное, пьяное, нетерпеливое.
Хосок только усмехался, ничего против не говорил, так как бессмысленны здесь здравые изречения. Он смотрел на Тэхёна совершенно спокойно, даже заманчиво; кокетливо закусил губу и лоском улыбки своей не щадил тэхёнино самообладание.
Действительно этот поцелуй не значил бы ничего. Ничего до определённого обоими «но», стоило им вдохнуть лишь одно прикосновение друг друга.
Тэхёну были безразличны шум распущенности в стороне, озорство опьянения и толпа сменяющихся физиономий. Тэхён готов был хоть сейчас ( сейчас бы, в эту предрождественскую ночь), только бы Хосок дал своё согласие.
«Недоступный», — утвердился Тэхён.
Хосок как будто насквозь его мысли считывал и мучал нагло своим противоречием, не стесняясь, притяжение между ними прибавил, состыковался у основания их дозволенности, из колеи выбил своим пытливым взглядом и оглушающую пульсацию по телу пустил.
Тэхён наивности доверился вновь, когда Хосок кончиками пальцев коснулся своих губ, задержался на них нарочито (видно было, что чувственности не жалел, дразнил) и с заметным чмоком снял свой поцелуй, чтобы вот-вот отдать его. Тэхён напрягся не без испуга, почти не дышал и ловил, ловил момент, как Хосок учил, предположить боялся последствий нарушенной гравитации, которой так легко манипулировал Хосок.
...И дёрнулся от неожиданности, сморгнул пелену заблуждений, когда ему по лбу прилетел несильный удар этими самыми пальцами.
— Дурак! — незлобно, задорно выдал Хосок.
«Непредсказуемый», — заключил Тэхён и улыбнулся на гулкий общий смех.
У Хосока удивительная способность: смущение выдать за добрую шутку, при этом всех рассмешить и никого не обидеть.
Но Тэхён клянётся, что ощутил его нежность, причудливым способом отразившуюся на его лбу, запомнил короткое касание искренности, на которые Хосок излишне бережлив.
Хосок в глазах игривость таил, только уши алым выдавали (Тэхён ручается, не от мороза на улице). Таким алым обычно пишут о смущении и... неравнодушии.
— Твоё в дверях стоит, — невзначай подметил Хосок Тэхёну и прошёл в глубь неразборчивой тусовки.
Тэхён понял, обернулся. Миловидная девушка с чёрным каре, что подчёркивало её красивые скулы, и тонкими губами, выделяющимися из-за красной помады, вопросительно смотрела на него, в то же время весело улыбалась. Хосок лишь между ними двумя называл её «твоё». Не потому, что имени не знал. Напоминал, скорее, что Тэхёну положено в пределах дозволенного.
— Я опоздала всего на пару минут, а моего оппу уже совращают! — напускным возмущением говорила девушка.
Тэхён только улыбнулся извинительно.